Последняя квартира Моцарта

Квартира на Раухенштейнгассе, где умер Моцарт, действительно находилась за углом. Они остановились перед трехэтажным домом, и Эрнест сказал:

– Моцарт жил на втором этаже.

– Вы когда-нибудь бывали здесь? – спросил Джэсон.

– Разумеется, бывал. В последний раз после премьеры «Волшебной флейты». Моцарт ликовал. Опера шла с большим успехом, и он надеялся поправить свои дела. Тогда еще он не думал, что эта квартира будет последней в его жизни.

– Когда же вы навестили его в последний раз?

– Примерно за месяц до смерти.

– Он был еще здоров?

– Он был утомлен чрезмерной работой, его мучили долги, но на здоровье он не жаловался. Он признался мне, что в этой квартире ему хорошо работается. – Указав на пять больших окон на втором этаже, Эрнест пояснил: – Ему нравились эти окна. Отсюда, говорил он, – ему все хорошо видно. Из кабинета, – это самое левое окно, – видна Химмельпфортгассе. Он любил общество и, бывало, сочинял в присутствии других, но в ту осень 1791 года он частенько оставался один. Когда я смотрю на Химмельпфортгассе и Раухенштейнгассе, говорил он, мне легче сочиняется.

Джэсон хотел было побеседовать с нынешними владельцами квартиры, но Эрнест его остановил:

– Они не знали Моцарта. Я как-то попытался заговорить с ними, но они захлопнули передо мной дверь. Для них это только лишнее беспокойство, что Моцарт умер в этой квартире. В Вене немало людей, которым до Моцарта нет дела.

Джэсон не верил своим ушам, такое небрежение граничило со святотатством. Он подумал о тех несметных людских толпах, которые прошли по Раухенштейнгассе, даже не бросив взгляда на этот дом, а ведь его следовало бы беречь как зеницу ока; фасад дома свидетельствовал о полном забвении: дерево подгнило, штукатурка пожелтела и растрескалась.

– Один человек, с которым я встречался, Христоф Фукс, говорил, что таверна Дейнера находилась поблизости от последней квартиры Моцарта, и что если найти дом, то рядом будет и таверна. Неужели мы упустим такой случай? – сказал Джэсон.

– Не сейчас! Мы потом поищем Дейнера. Я хочу показать вам вещи поважнее, – отозвался Эрнест. – Они подтвердят ваши подозрения.

И, подхватив Джэсона и Дебору под руки, Мюллер повлек их в другом направлении.

– Вот и собор св. Стефана, – провозгласил Эрнест, – тут над Моцартом отслужили заупокойную службу.

Они смотрели на собор со стороны величественной южной башни и, казалось, видели его впервые.

– От Раухенштейнгассе до собора всего несколько минут ходьбы. Я хотел, чтобы вы убедились в этом, – продолжал Эрнест. – Я хочу рассказать вам о похоронах. Это важно.

– К чему так торопиться? – сказала Дебора. – Не лучше ли отложить это до завтра?

– Завтра все может измениться. Разве вы не проводили бы гроб Моцарта до этого места? А вот жена Моцарта не проводила. Как и некоторые из друзей. Хотя заупокойная служба состоялась почти рядом с домом.

– Почему же так произошло?

– Ходили слухи, что многие побоялись пойти на его похороны, потому что он впал в немилость у Габсбургов.

– Если это так, то чем это было вызвано?

– Говорили разное. Одни считали, что знать рассердила «Свадьба Фигаро», другие, что виной тому масонство Моцарта. Кроме того, все знали, что он слишком открыто позволял себе критиковать Габсбургов. Да и история с «Волшебной флейтой» не прошла даром.

– Что за история?

– Нашлись люди, которые увидели в Царице Ночи императрицу Марию Терезию. А это нелестный портрет.

– Кто же пришел на похороны? – спросил Джэсон.

– Ван Свитен, Зюсмайер, Альбрехтсбергер и Сальери.

– Сальери? – изумился Джэсон.

– Да, Сальери. Мне об этом сказал Альбрехтсбергер. Его столь удивило появление Сальери, что он навсегда запомнил это. Всем была хорошо известна враждебность Сальери к Моцарту. Сальери своим присутствием на похоронах явно хотел подчеркнуть дружеское отношение к покойному и…

– Доказать свою невиновность, – дополнил Джэсон.

– А также, возможно, чтобы увериться в исчезновении улик.

– На что вы намекаете, господин Мюллер? – не удержалась Дебора.

– Нет тела, нет доказательств. Тот, кто решился на убийство, попытается избавиться и от тела. А тело Моцарта исчезло. Исчезло бесследно.

– Однако это еще не доказывает, что его убили, – настаивала Дебора.

– Тогда почему никого не было на кладбище, когда исчезло тело.

– На то есть, видимо, какая-то причина, – сказала Дебора.

– Люди всегда находят причину. Но не всегда находят объяснение.

– На какую же причину сослались провожающие? – спросил Джэсон.

– На непогоду. У городских ворот, говорили они, непогода заставила их повернуть обратно. Но мне удалось узнать, что в тот день не было никакой метели.

– Вы считаете, кто-то позаботился о том, чтобы на кладбище никого не оказалось?

– По-видимому так.

– Нужно поговорить с теми, кто присутствовал на службе в соборе, – решил Джэсон.

– Ван Свитена, Зюсмайера и Альбрехтсбергера уже нет в живых. Если бы только мы могли доказать, что именно Сальери устроил так, чтобы никто не провожал тело до кладбища, тогда подтвердилось бы и его признание на исповеди.

– Если таковое вообще существует, – вставила Дебора.

– Вам необходимо побывать на кладбище, – продолжал настаивать Эрнест. – Вы сами убедитесь, как легко до него добраться. У вас есть карета?

– Я отпустил кучера, – ответил Джэсон. – Не хотел, чтобы он знал, к кому мы идем.

– Весьма разумно. Ничего, мы найдем карету. Но сначала зайдем в собор.

Он провел их в северную часть собора, в часовню св. Креста, где состоялась заупокойная служба над телом Моцарта. Здесь не было ни души, и Джэсон представил себе, как мертвый Моцарт лежал тут почти в полном одиночестве и как потом от него быстро избавились. Однако свою скорбь никому не навяжешь, рассуждал Джэсон стоя перед распятием, украшавшим часовню, и ему чудилось, что на кресте не тело Христа, а тело Моцарта.

Только когда они сели в карету и поворачивать назад было поздно, Эрнест предупредил, что затея грозит опасностью. Придется проявить осмотрительность, чтобы не попасться в руки властей, сказал старый музыкант.

– При Меттернихе нечего и мечтать о свободе, он только и занят тем, что ловит свободомыслящих, но полиция подчас тоже попадает впросак. В конце концов, в чем нас можно заподозрить? Кто знает, какую мы ищем могилу?

У городских ворот он опять напомнил, как недолог был путь сюда, и все же отсюда провожающие повернули обратно.

Дебору утомила езда по узким, извилистым и темным улочкам старого города, но за городскими воротами на Ландштрассе начинались пригороды и дышалось намного легче.

Вскоре они подъехали к кладбищу св. Марка, и Эрнест повторил:

– Видите, как близко. Разве не подозрительно, что никто не последовал за катафалком до кладбища? Одни дешевые желтые дроги, деревянный желтый гроб, лошадь, возница и никого позади. Даже собаки. – Голос Эрнеста задрожал.

– Мы доехали сюда за полчаса, – заметил Джэсон.

– И дорога вполне сносная, мощеная.

– Может быть, – предположила Дебора, – смерть Моцарта настолько потрясла его друзей, что у них не хватило сил, чтобы вынести обряд погребения. Поэтому они повернули назад у городских ворот, они знали, что это превыше их возможностей.

Эрнест немедленно разгромил идею и укорил Дебору за недоверие. Как может она сомневаться в его доказательствах? Джэсон молчанием подтверждал согласие с Эрнестом.

Но Дебора столько перестрадала за последние недели, что невольно верила в свое предположение. По дороге на кладбище она непрестанно думала о том, каким предельным напряжением всех сил была их поездка.

Они вышли из кареты у церкви св. Марка, маленькой и невзрачной. Эрнест отыскал смотрителя.

– Моцарт? Я о таком не знаю. Вы говорите, его похоронили на этом кладбище?

К кому бы Эрнест ни обращался, никто не слыхал о Моцарте.

Это заговор молчания, с горечью подумал Джэсон. Он не ожидал, что кладбище окажется таким неприглядным и еще более запущенным, чем церковь. Небольшое и всеми забытое, оно походило скорее на заброшенный пустырь. К кустам, деревьям и зеленым изгородям давным-давно не притрагивалась человеческая рука. Нигде ни цветка, даже на могилах с памятниками. Некоторые памятники упали, другие покосились, ухоженных могил нигде не было видно. Джэсон попытался кое-где разобрать надписи, но буквы стерлись от времени.

– Неужели никто не знает, где его похоронили? – спросила Дебора.

– Ни малейшего представления.

– И никакой могилы?

– Никакой.

– Вы бывали здесь раньше, господин Мюллер?

– И не раз.

Ей казалось, что они бесцельно кружат по кладбищу. Эрнест повел их по дорожке к открытому пространству на вершине холма.

– Там находится общая могила, куда, по предположению, его положили, – пояснил Эрнест.

– Но почему? Ведь он не был нищим.

– Это были третьеразрядные похороны. За восемь гульденов пятьдесят шесть крейцеров. На отдельную могилу не хватило денег, значит, если его похоронили, то похоронили в общей могиле с другими покойниками. Там их могло быть от десяти до ста тел. Тела клали рядами на доски на небольшой глубине.

– И стоило могилу засыпать, – продолжил Джэсон, – как опознать тело уже было невозможно.

– Тлен вступал в свои права. Теперь вы понимаете, как важен факт исчезновения тела для нашего расследования? – сказал Эрнест.

– Может быть, жив могильщик? И его можно отыскать?

– Могильщики часто менялись, получали плату и уходили. Здесь было мало работы. Никто не знает, кто был тогда могильщиком. К тому же, его легко можно было подкупить. Или потом от него избавиться.

– А почему Моцарта похоронили именно на этом кладбище?

– Оно принадлежит приходу св. Стефана.

– И считалось самым бедным? Эрнест кивнул.

– Почему же Констанца не пришла на кладбище? – спросила Дебора.

– Вы спрашиваете почему? Она сказалась больной. Констанца посетила кладбище лишь в 1818 году.

– Отчего же она за столько лет не побывала на кладбище?

– Если бы я только знал, госпожа Отис.

– Может быть, она была в обиде на Моцарта, а мы об этом ничего не знаем. Она могла бы поставить хотя бы крест на том месте, где его похоронили. Простой деревянный крест!

– Констанца считала это обязанностью прихода. Позже, когда ее попрекали за это, она оправдывалась, что заказывала крест. Но на кладбище св. Марка нет креста, поставленного в память Моцарта.

– А вы точно знаете, что общая могила была на этом самом месте? – Помолиться бы за упокой его души, думал Джэсон, но где?

– Лишь приблизительно. Ровное пространство лучше всего подходило для рытья общей могилы. Но точное место не установлено.

Небо нахмурилось, стал накрапывать дождь. Словно в поисках ответа, Джэсон взглянул на небо и повторил:

– Ни надписи, ни знака, ни креста. Чудовищно!

– И тем не менее, так оно и было. Как только тело попадало в общую могилу, его уже нельзя было отличить от других. Выяснение причины смерти становилось невозможным.

– И никакой заупокойной службы у его могилы, – сказал Эрнест. – А ведь он сочинял такие замечательные мессы для других!

– Может, это оттого, что он был масоном? – спросил Джэсон. – Поэтому и креста нет?

– Обычная служба стоила сто гульденов, а с пением – двести.

– А молитвы?

– И их не было. Они стоили двадцать гульденов.

– Пойдемте отсюда, – совсем опечалившись, заторопилась Дебора. – Подумать только, у Моцарта и такая могила!

– Подождите, – попросил Джэсон. Он стоял, безмолвно взывая к Моцарту сквозь пугающую и гнетущую пустоту, к Моцарту, которого упрятали в землю, словно нищего бродягу. Это место стало бесконечно дорогим его сердцу, он запомнит его навсегда.

Эрнест между тем наставлял:

– Прежде всего, надо положить конец подозрениям полиции. Вам необходимо повидаться с Бетховеном, заказать ему ораторию и попытаться войти к нему в доверие, даже начать брать уроки. Это не так-то легко. Встречу с Бетховеном пусть устроит банкир Гроб. Если вы обратитесь к Бетховену через банкира, ни у кого не возникнет подозрений. И переселяйтесь на частную квартиру. А главное, не говорите о Моцарте, говорите о Бетховене.

Джэсон печально смотрел на землю под ногами, и ему казалось, что у него на глазах совершилось убийство:

– Никаких следов. Все исчезло. Все уничтожено.

– Все сгинуло. Уничтожив тело, они думали, что уничтожили самую память о нем, а добились обратного. – Все боятся говорить о Сальери и его болезни, – продолжал Эрнест, – но слухов ходит много. Следует соблюдать осторожность. Вена кишит доносчиками и шпионами.

Небо совсем заволокло тучами, и Дебора сказала:

– Дождь усиливается. Надо торопиться.

– Господин Мюллер, – Джэсон задал вопрос, не дававший ему покоя с тех самых пор, как они покинули Англию, – вы знакомы с кем-нибудь, кто знал Катарину Кавальери?

– Любовницу Сальери? Надо подумать. А зачем это вам?

Джэсон рассказал о письме Кавальери, адресованном Энн Сторейс, где та писала об ужине у Сальери и о том, как ее потрясла внезапная смерть Моцарта.

– Что вы скажете, господин Мюллер? – спросил он.

– Это лишь подтверждает наши догадки. Известно, что перед смертью тело Моцарта распухло, а это могло быть следствием яда. Надо припомнить, кто знал Кавальери.

Джэсон все медлил, словно не хотел оставлять Моцарта в одиночестве. Потом он нагнулся, и хотя земля от дождя превратилась в грязь, взял горсть ее в руку и поспешил за Деборой. На прощание Дебора с грустью и благоговением произнесла:

– Бедный, бедный Моцарт.