Глава 41. Я поняла, что без ардера не хочу заниматься сексом в пустой гостиной, единственная дверь которой, ведущая из верхней части подземелья

Я поняла, что без ардера не хочу заниматься сексом в пустой гостиной, единственная дверь которой, ведущая из верхней части подземелья, вынуждала людей проходить прямо мимо нас. Я предпочла бы оказаться перед людьми обнаженной, но только не занимающейся чем-то вроде этого. Я просто никогда не страдала эксгибиционизмом, как некоторые из моих бой-френдов, но так как Мика тоже не был эксгибиционистом, а у Ашера были проблемы из-за его шрамов, пойти в спальню было хорошей мыслью. Мефистофель не возражал, как только я взяла его за руку и дала понять, что мы не останавливаемся, а просто ищем уединения.

Для Жан-Клода и Ричарда что-либо менять было уже слишком поздно, даже если бы они хотели уединения. Лицо Зависти и все ее тело, пока она находилась между ними, говорили, что она зашла слишком далеко, чтобы останавливаться. Если бы я была той самой женщиной посередине, и они пытались заставить меня остановиться, я бы рассвирепела. Я замерла, не зная, следует ли мне объяснить Жан-Клоду и Ричарду, куда мы идем. Ашер и Мика ждали прямо передо мной, а Мефистофель держал меня за руку. Натаниэль был позади меня. Это был один из тех моментов "Мисс-Манеры-этого-бы-не-одобрила". Следует ли говорить парню А и парню Б, что вы уходите не потому, что вы не хотите видеть, как они занимаются сексом с другой женщиной, а потому, что вы не хотите оказаться голой и трахающейся перед каждым, кто может случайно войти в эту дверь?

Я никогда не видела никого из моих мужчин с другой женщиной. Я никогда не видела, чтобы им было так хорошо с кем-то, кроме меня. Думаю, Жан-Клоду было бы лучше с другими мужчинами, но он всегда напрягался по поводу их чувств, впервые они с Ричардом делали то, чем могли просто наслаждаться. Им не нужно было сдерживаться, и это было заметно. На каблуках Зависть была такого же роста, как и Жан-Клод, поэтому он немного наклонил ее назад; рукой обхватил ее подбородок, пробегая пальцами по длинному изгибу ее шеи, и отбросил в сторону ее волосы, обвивающие шею. С помощью другой руки у нее на талии он отклонил ее тело немного назад, притягивая низ ее живота так, что глазам Ричарда открылась длинная голая линия ее тела. Ричард опустился на колени у ее ног, его летний загар казался еще темнее на фоне ее бледной кожи. Его рот присосался между ее ног, волосы упали вперед, так что я не могла видеть то, что он делает, но я знала… Одна рука была между ее бедер, а другой он обхватывал снаружи другую ее ногу. Она широко расставила ноги между ними, так что едва могла стоять на своих высоких серебряных шпильках. Очевидно, Жан-Клод держал большую часть ее веса, потому что, удерживаемая ими в таком положении, она вряд ли могла сохранить равновесие, но она не жаловалась. Ее глаза были закрыты, рот наполовину раскрыт, дыхание было учащенным и становилось все быстрее, заставляя ее груди отчаянно взлетать и опадать.

Она была идеального роста для них обоих. Я была бы слишком короткой, чтобы быть растянутой между ними на ногах. Было что-то изящное в изгибах ее тела между ними. Она застонала, ее тело задрожало. Ричард плотнее прижался к ней, и рот Жан-Клода сомкнулся на напряженном изгибе ее шеи. Ее тело билось между ними, и Жан-Клод поднял глаза, чтобы взглянуть на меня поверх линии ее шеи. Я смотрела в эти темно-синие глаза. И пока я смотрела, его глаза загорелись полуночным огнем. Я вздрогнула и повела остальных в спальню. Выглядело все это очень занимательно, но мне бы хотелось больше уединения.

Никки последовал за нами, а Дино остался. К Никки присоединился Нечестивец, чтобы охранять нас. Я думала, что они займут место у двери, как и тогда, когда я была с Жан-Клодом и остальными, но они направились за нами в спальню. Я повернулась и заметила:

— Если бы мне нужны были зрители, я бы осталась снаружи.

— Он выглядит ручным, но он неизвестный вертигр, натренированный в боях с очень хорошими воинами. В первое время мы не можем позволить тебе быть с ним без охраны.

— Что, у меня, как у членов королевской семьи, должны быть свидетели во время постельного процесса?

— Анита, они настаивали на свидетелях не только из-за старомодной идеи, что свидетели нужны для подтверждения происходящего. Иногда свидетелей брали в комнату для того, чтобы одна половина новой королевской четы случайно не ранила или не убила другую, — сказал Нечестивец.

Я посмотрела на него, и на моем лице, должно быть, отразился вопрос.

— Не все были счастливы в своих браках, — сказал он.

На мгновение я задумалась, а затем покачала головой.

— Не знаю, что и сказать.

— Не говори ничего, просто знай, что Никки и я будем у двери, обеспечивая безопасность. Мы просто будем стоять по эту сторону двери.

— Да, какие из нас телохранители, если мы позволим тебе навредить, потому что слишком застенчивы, чтобы наблюдать, — добавил Никки.

Я нахмурилась.

Он усмехнулся.

— Но если ты хочешь, чтобы я занимался не только охраной, ты знаешь, что тебе нужно только попросить. Я буду счастлив предоставить дополнительную руку или рот.

Я нахмурилась сильнее, но он знал, что я несерьезно, не совсем серьезно, потому что его улыбка стала шире. Если бы он на самом деле думал, что я на него злюсь, он бы отреагировал на это иначе. Он был создан для того, чтобы делать меня счастливой, а не огорчать. Разумнее было бы оставить охранников на этой стороне двери. Я посмотрела на шесть футов мышц, которые все еще держали меня за руку. Даже если бы он был всего лишь человеком, он сильно превосходил меня по весу, но он им не был, и от этого становился еще более опасным. И хотя я в принципе согласилась на то, чтобы они нас охраняли, в действительности разговор по пути сюда слегка испортил мне настроение.

Мика подошел ко мне. Он обнял меня, поцеловал в щеку и прошептал:

— Ты слишком много думаешь.

Я повернулась, хмурясь, но когда его лицо было так близко, я не могла долго сердиться. Я почувствовала, как выражение моего лица смягчилось, и немного расслабилась. Я обняла его в ответ, оставив Мефистофеля одного, пока я прижималась к Мике, и позволила ему обнять меня. Я держалась за него, пытаясь понять, что заставило меня так нервничать.

Меня беспокоило то, что я видела Жан-Клода и Ричарда с другой женщиной? Нет. И тогда меня осенило: меня беспокоило то, что меня это не беспокоило, хотя смутно чувствовала, что должно было бы беспокоить. Больше того, я считала, что Зависть выглядела красиво, растянувшись между ними. Мысль о том, как они делают то же самое с одним из других мужчин, пока я наблюдаю, стягивала в тугой узел низ моего живота, и я находила это более захватывающим, но в то же время видеть Завись, натянутую между ними, не было отталкивающим зрелищем. Было ли это проявлением гомофобии? В этом ли было дело? Или я просто думала, что должна ревновать, и была удивлена тем, что не ревновала?

Я прошептала Мике в густой водопад его волос:

— Думаю, что я беспокоюсь из-за того, что не беспокоюсь.

Он отклонился, чтобы видеть мое лицо.

— После двух лет с тобой я, наконец, понял это.

Я нахмурилась.

Он засмеялся.

— Анита, ты никогда никого из нас не видела с другой женщиной. Ты думаешь, что должна ревновать, но не ревнуешь.

Я пожала плечами и отодвинулась от него. Глубоко вздохнула и сказала:

— И я бы хотела увидеть это с одним из вас, ребята, в середине, и это беспокоит меня, и она — нет… она была прекрасна. — Я нахмурилась и посмотрела на него.

Он улыбнулся и шагнул ко мне.

— Ты беспокоишься из-за того, что тебе понравилось видеть другую женщину в таком виде?

— Думаю, да, или меня беспокоит то, что это меня не беспокоит. Ах, черт, я не знаю.

— Беспокоишься из-за того, что видишь однополые сексуальные забавы и игры, тогда добро пожаловать в наш мир. — Он попытался меня обнять, но я отодвинулась.

— А тебя это беспокоит? — спросила я.

— Меня — нет, — сказал Натаниэль.

Он подошел к нам обоим:

— Мы не собираемся делать это сегодня.

— Что? — спросила я.

Он обнял меня.

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Я тоже тебя люблю, — отозвалась я, изучая его лицо, потому что понятия не имела, что мы собираемся делать.

— Но ты пытаешься отговорить себя от секса.

— Не пытаюсь, — возразила я, но отвела взгляд, потому что он был прав.

— Пытаешься, — сказал он.

Я подняла взгляд и увидела, что он улыбается. Я не хотела, чтобы он мне улыбался. Мне не нравилось ощущение, что они оба более разумны, чем я. Я не люблю, когда со мной обращаются как с трудным экземпляром. Конечно, если обувь не жмет… но конкретно эти шпильки седьмого размера давили.

— Полагаю, да, — согласилась я.

— Пожалуйста, не надо, — попросил он.

Я обняла его и положила голову в изгиб его плеча.

— Мои устои пошатнулись, — пожаловалась я.

Он провел рукой по моим волосам и поцеловал меня в макушку.

— Я знаю, но мы должны переубедить Мефистофеля.

Я подняла голову и посмотрела на него.

— Что ты имеешь в виду под "переубедить"?

— Сделать его своим, нашим.

Я сузила глаза.

— Это важно, Анита.

— Почему?

— Не знаю, но для меня и для Дамиана секс был частью привязывания. Нам нужен секс, чтобы завершить это. Может быть, потому что твоя вампирская часть кормится сексом. Чтобы сделать его своим, тебе нужно на нем кормиться.

— Но… — начала я говорить.

Мика встал рядом со мной. Он прислонился к моей спине, его руки скользили по мне и по Натаниэлю, насколько он мог дотянуться, так что я оказалась зажатой между ними. Я почувствовала, как почти сразу расслабилось мое тело.

Мика прошептал:

— Мы должны быть уверены, что все новые оборотни или вампиры, в особенности сильные, полностью наши, Анита.

— Ты действительно думаешь, что если бы я трахнула Хейвена вовремя, он бы не вышел из-под контроля?

Они оба обняли меня крепче, и Мика произнес:

— Не знаю. Может быть, он никогда бы не был доволен тем, что ему пришлось бы тобой делиться, но я знаю, что секс — это клей, который скрепляет вампирскую линию Жан-Клода. Нам нужно использовать наши сильные стороны, дорогая. У нас нет времени делать вид, что мы не те, кто мы есть.

Я напряглась в их руках и попыталась было оттолкнуться от них, но вовремя остановилась. Сделала глубокий, медленный вдох, потом другой. Я не расслабилась, но и не дралась хотя бы.

— Если ты скажешь мне, что ты не хочешь заниматься сексом с нами, мы не будем этого делать, — сказал он тихо.

— Ты знаешь, что это было бы ложью, — ответила я, почти шепотом.

— Если скажешь, что не считаешь вертигра привлекательным, ты не обязана делать то, чего не хочешь. Если скажешь, что не хочешь его, все закончится прямо здесь и сейчас, но если ты хочешь его так, как я почувствовал, тогда не лги себе или ему. Независимо от того, хочешь ты его или нет, позволь себе захотеть его, если ты чувствуешь это на самом деле.

Я сглотнула, и мне было почти больно, будто я пыталась проглотить что-то твердое. Я повернулась и посмотрела на Мефистофеля. Его торс был гладким и мускулистым, и красивым. У него не было такого количества мышц, как у некоторых мужчин моей жизни, но все его тело было наполнено обещанием: от мускулистых трапеций, выступающих на его плечах, до широкой, сильной шеи. На его животе можно было различить шесть кубиков брюшного пресса. Его золотистые волосы были очень прямыми, и я поняла, что светлые блондины были не просто блондинами, в его волосах были полосы сливочного и почти белого цвета, так что желтый был в какой-то мере приглушенным. Желтый цвет волос Гордости и Зависти был ярче. Мефистофель легко мог бы сойти за человека, если бы у него было другое имя. Такое имя мог выбрать подросток на этапе пристрастия к черной одежде и стихам о смерти. Оно не подходило тому, кто выглядел нормальным парнем из колледжа.

Даже его глаза с голубой каймой вокруг зрачка и кольцом бледно-бледно-золотисто-коричневого цвета по внешнему краю не сильно отличались от обычных человеческих глаз. Самым большим отличием был светло-золотой цвет его кожи. Он, вероятно, был его естественным цветом. Но, опять же, это мог быть легкий летний загар.

Он был одним из тех высоких мужчин, которые кажутся крупными, возможно, из-за плеч, или широкой груди, но он был тем, кого бы вы запомнили как здоровяка. Никки и Ричард были шире в плечах, но у них и вес был больше. Мефистофель же обещал вырасти в действительно большого парня.

— Ты выглядишь так, словно составляешь список, — сказал он.

Я моргнула.

— Прости, что?

— Ты смотришь на меня, но не видишь.

Это было на самом деле разумное замечание, что заставило меня думать лучше о нем и об его шансах здесь устроиться. Ум был безусловным плюсом, потому что миленькая упаковка без последнего никогда меня особо не трогала.

— Мне очень жаль, но ты прав. Ты красивый, милый и так далее, но я встретила тебя всего лишь несколько минут назад, и без метафизического вмешательства я не могу решиться…

— Если тебе нужен ардер, то я не возражаю. — Он шел к нам медленно, словно не хотел меня напугать. — Все, что тебе нужно, Анита. Все, что хочешь, только скажи.

Я повернулась, но не смогла увидеть Мику за своей спиной, и была вынуждена выбраться из их двойных объятий, чтобы рассмотреть лицо Мики.

— Что ты натворил? — спросила я.

— Я просто хотел кого-то, с кем легко иметь дело, кто хочет попасть к нам, кто хочет быть здесь.

— Ты об этом думал, когда мы бросили через него энергию?

— Да.

Мефистофель произнес:

— Ты сказала, что остальные тигры ищут тех, кто пахнет домом.

Я повернулась, чтобы посмотреть на него. Он был почти рядом с нами. Мефистофель потянулся ко мне, снова медленно, как будто ожидая, что я скажу "стоп".

— Но золотые тигры не ищут дом. — Его пальцы обвели контур моего подбородка, и, когда я не сказала "нет", его рука обвила мою шею. Его рука была достаточно большой, чтобы обхватить меня с запасом в несколько дюймов. Он был таким теплым.

— Что ты ищешь? — спросила я.

— Мастера. — Он начал наклоняться ко мне, медленно, давая мне достаточно времени, чтобы остановить его.

— Что это значит? — переспросила я.

— Гордость и другие говорили, что мы сами должны быть своим собственным Мастером, что мы сильнее, чем большинство вампиров у власти, и, может быть, так и есть. — Его лицо было так близко, что его волосы упали вперед, щекоча мне щеки. — Но я не хочу быть сильнее тебя. Я не хочу бороться с тобой. Я чувствую себя так, словно всю свою жизнь ждал, чтобы принадлежать… — его рот завис над моим.

Я прошептала ему в губы:

— Принадлежать чему?

— Тебе, — и он поцеловал меня. Он поцеловал меня, и на вкус он оказался слаще меда.