ГЛАВА XII

Это было девятого ноября и (как часто вспоминал потом Дориан) накануне

дня его рождения, когда ему исполнилось тридцать восемь лет.

Часов в одиннадцать вечера он возвращался домой от лорда Генри, у

которого обедал. Он шел пешком, до глаз закутанный в шубу, так как ночь была

холодная и туманная. На углу Гровенорсквер и СаусОдлистрит мимо него во мгле

промелькнул человек, шедший очень быстро с саквояжем в руке. Воротник его

серого пальто был поднят, но Дориан узнал Бэзила Холлуорда. Неизвестно

почему, его вдруг охватил какой-то безотчетный страх. Он и виду не подал,

что узнал Бэзила, и торопливо зашагал дальше.

Но Холлуорд успел его заметить. Дориан слышал, как он остановился и

затем стал его догонять. Через минуту рука Бэзила легла на его плечо.

-- Дориан! Какая удача! Я ведь дожидался у вас в библиотеке с девяти

часов. Потом наконец сжалился над вашим усталым лакеем и сказал ему, чтобы

он выпустил меня и шел спать. Ждал я вас потому, что сегодня

двенаднатичасовым уезжаю в Париж, и мне очень нужно перед отъездом с вами

потолковать. Когда вы прошли мимо, я узнал вас, или, вернее, вашу шубу, но

все же сомневался... А вы-то разве не узнали меня?

-- В таком тумане, милый мой Бэзил? Я даже Гровенорсквер не узнаю.

Думаю, что мой дом где-то здесь близко, но и в этом вовсе не уверен... Очень

жаль, что вы уезжаете, я вас не видел целую вечность. Надеюсь, вы скоро

вернетесь?

-- Нет, я пробуду за границей месяцев шесть. Хочу снять в Париже

мастерскую и запереться в ней, пока не окончу одну задуманную мною большую

вещь. Ну, да я не о своих делах хотел говорить с вами. А вот и ваш подъезд.

Позвольте мне войти на минуту.

-- Пожалуйста, я очень рад. Но вы не опоздаете на поезд? -- небрежно

бросил Дориан Грей, взойдя по ступеням и отпирая дверь своим ключом.

При свете фонаря, пробивавшемся сквозь туман, Холлуорд посмотрел на

часы.

-- У меня еще уйма времени, -- сказал он.Поезд отходит в четверть

первого, а сейчас только одиннадцать. Я ведь все равно шел в клуб, когда мы

встретились, -- рассчитывал застать вас там. С багажом возиться мне не

придется -- я уже раньше отправил все тяжелые вещи. Со мной только этот

саквояж, и за двадцать минут я доберусь до вокзала Виктории.

Дориан посмотрел на него с улыбкой.

-- Вот как путешествует известный художник! Ручной саквояж и осеннее

пальтишко! Ну, входите же скорее, а то туман заберется в дом. И, пожалуйста,

не затевайте серьезных разговоров. В наш век ничего серьезного не

происходит. Во всяком случае, не должно происходить.

Холлуорд только головой покачал и прошел вслед за Дорианом в его

библиотеку. В большом камине ярко пылали дрова, лампы были зажжены, а на

столике маркетри стоял открытый серебряный погребец с напитками, сифон с

содовой водой и высокие хрустальные бокалы.

-- Видите, ваш слуга постарался, чтобы я чувствовал себя как дома.

Принес все, что нужно человеку, в том числе и самые лучшие ваши папиросы. Он

очень гостеприимный малый и нравится мне гораздо больше, чем тот француз,

прежний ваш камердинер. Кстати, куда он девался?

Дориан пожал плечами.

-- Кажется, женился на горничной леди Рэдля и увез ее в Париж, где она

подвизается в качестве английской портнихи. Там теперь, говорят, англомания

в моде. Довольно глупая мода, не правда ли?.. А Виктор, между прочим, был

хороший слуга, я не мог на него пожаловаться. Он был мне искренне предан и,

кажется, очень горевал, когда я его уволил. Но я его почему-то невзлюбил...

Знаете, иногда придет в голову какой-нибудь вздор... Еще стакан бренди с

содовой? Или вы предпочитаете рейнское с сельтерской? Я всегда пью рейнское.

Наверное, в соседней комнате найдется бутылка.

-- Спасибо, я ничего больше не буду пить, -- отозвался художник. Он

снял пальто и шляпу, бросил их на саквояж, который еще раньше поставил в

углу.-- Так вот, Дориан мой милый, у нас будет серьезный разговор. Не

хмурьтесь, пожалуйста, -- этак мне очень трудно будет говорить.

-- Ну, в чем же дело? -- воскликнул Дориан нетерпеливо, с размаху

садясь на диван.-- Надеюсь, речь будет не обо мне? Я сегодня устал от себя и

рад бы превратиться в кого-нибудь другого.

-- Нет, именно о вас, -- сказал Холлуорд суровым тоном.-- Это

необходимо. Я отниму у вас каких-нибудь полчаса, не больше.

-- Полчаса! -- пробормотал Дориан со вздохом и закурил папиросу.

-- Не так уж это много, Дориан, и разговор этот в ваших интересах. Мне

думается, вам следует узнать, что о вас в Лондоне говорят ужасные вещи.

-- А я об этом ничего знать не хочу. Я люблю слушать сплетни о других,

а сплетни обо мне меня не интересуют. В них нет прелести новизны.

-- Они должны вас интересовать, Дориан. Каждый порядочный человек

дорожит своей репутацией. Ведь вы же не хотите, чтобы люди считали вас

развратным и бесчестным? Конечно, у вас положение в обществе, большое

состояние и все прочее. Но богатство и высокое положение -- еще не все.

Поймите, я вовсе не верю этим слухам. Во всяком случае, я не могу им верить,

когда на вас смотрю. Ведь порок всегда накладывает свою печать на лицо

человека. Его не скроешь. У нас принято говорить о "тайных" пороках. Но

тайных пороков не бывает. Они сказываются в линиях рта, в отяжелевших веках,

даже в форме рук. В прошлом году один человек, -- вы его знаете, но называть

его не буду, -- пришел ко мне заказать свой портрет. Я его раньше никогда не

встречал, и в то время мне ничего о нем не было известно -- наслышался я о

нем немало только позднее. Он предложил мне за портрет бешеную цену, но я

отказался писать его: в форме его пальцев было что-то глубоко мне противное.

И теперь я знаю, что чутье меня не обмануло, -- у этого господина ужасная

биография. Но вы, Дориан... Ваше честное, открытое и светлое лицо, ваша

чудесная, ничем не омраченная молодость мне порукой, что дурная молва о вас

-- клевета, и я не могу ей верить. Однако я теперь вижу вас очень редко, вы

никогда больше не заглядываете ко мне в мастерскую, и оттого, что вы далеки

от меня, я теряюсь, когда слышу все те мерзости, какие о вас говорят, не

знаю, что отвечать на них. Объясните мне, Дориан, почему такой человек, как

герцог Бервпкский, встретив вас в клубе, уходит из комнаты, как только вы в

нее входите? Почему многие почтенные люди лондонского света не хотят бывать

у вас в доме и не приглашают вас к себе? Вы были дружны с лордом Стэйвли. На

прошлой неделе я встретился с ним на званом обеде... За столом кто-то

упомянул о вас -- речь шла о миниатюрах, которые вы одолжили для выставки

Дадлп. Услышав ваше имя, лорд Стэйвли с презрительной гримасой сказал, что

вы, быть может, очень тонкий знаток искусства, но с таким человеком, как вы,

нельзя знакомить ни одну чистую девушку, а порядочной женщине неприлично

даже находиться с вами в одной комнате. Я напомнил ему, что вы -- мой друг,

и потребовал объяснений. И он дал их мне. Дал напрямик, при всех! Какой это

был ужас! Почему дружба с вами губительна для молодых людей? Этот несчастный

мальчик, гвардеец, что недавно покончил с собой, -- ведь он был ваш близкий

друг. С Генри Эштоном вы были неразлучны, -- а он запятнал свое имя и

вынужден был покинуть Англию... Почему так низко пал Адриан Синглтон? А

единственный сын лорда Кента почему сбился с пути? Вчера я встретил его отца

на СентДжеймсстрит. Сразу видно, что он убит стыдом и горем. А молодой

герцог Пертский? Что за жизнь он ведет! Какой порядочный человек захочет

теперь с ним знаться?

-- Довольно, Бэзил! Не говорите о том, чего не знаете! -- перебил

Дориан Грей, кусая губы. В тоне его слышалось глубочайшее презрение.-- Вы

спрашиваете, почему Бервик выходит из комнаты, когда я вхожу в нее? Да

потому, что мне о нем все известно, а вовсе не потому, что ему известно

что-то обо мне. Как может быть чистой жизнь человека, в жилах которого течет

такая кровь? Вы ставите мне в вину поведение Генри Эштона и молодого герцога

Пертского. Я, что ли, привил Эштону его пороки и развратил герцога? Если

этот глупец, сын Кента, женился на уличной девке -- при чем тут я? Адриан

Синглтон подделал подпись своего знакомого на векселе -- так и это тоже моя

вина? Что же, я обязан надзирать за ним? Знаю я, как у нас в Англии любят

сплетничать. Мещане кичатся своими предрассудками и показной добродетелью и,

обжираясь за обеденным столом, шушукаются о так называемой "распущенности"

знати, стараясь показать этим, что и они вращаются в высшем обществе и

близко знакомы с теми, кого они чернят. В нашей стране достаточно человеку

выдвинуться благодаря уму или другим качествам, как о нем начинают болтать

злые языки. А те, кто щеголяет своей мнимой добродетелью, -- онито сами как

ведут себя? Дорогой мой, вы забываете, что мы живем в стране лицемеров.

-- Ах, Дориан, не в этом дело! -- горячо возразил Холлуорд.-- Знаю, что

в Англии у нас не все благополучно, что общество наше никуда не годится.

Оттого-то я и хочу, чтобы вы были на высоте. А вы оказались не на высоте. Мы

вправе судить о человеке по тому влиянию, какое он оказывает на других. А

ваши друзья, видимо, утратили всякое понятие о чести, о добре, о чистоте. Вы

заразили их безумной жаждой наслаждений. И они скатились на дно. Это вы их

туда столкнули! Да, вы их туда столкнули, и вы еще можете улыбаться как ни в

чем не бывало, -- вот как улыбаетесь сейчас... Я знаю и коечто похуже. Вы с

Гарри -- неразлучные друзья. Уже хотя бы поэтому не следовало вам позорить

имя его сестры, делать его предметом сплетен и насмешек.

-- Довольно, Бэзил! Вы слишком много себе позволяете!

-- Я должен сказать все, -- и вы меня выслушаете. Да, выслушаете! До

вашего знакомства с леди Гвендолен никто не смел сказать о ней худого слова,

даже тень сплетни не касалась ее. А теперь?.. Разве хоть одна приличная

женщина в Лондоне рискнет показаться с нею вместе в Парке? Даже ее детям не

позволили жить с нею... И это еще не все. Много еще о вас рассказывают, --

например, люди видели, как вы, крадучись, выходите на рассвете из грязных

притонов, как переодетым пробираетесь тайком в самые отвратительные трущобы

Лондона. Неужели это правда? Неужели это возможно? Когда я в первый раз

услышал такие толки, я расхохотался. Но я их теперь слышу постоянно -- и они

меня приводят в ужас. А что творится в вашем загородном доме? Дориан, если

бы вы знали, какие мерзости говорят о вас! Вы скажете, что я беру на себя

роль проповедника -- что ж, пусть так! Помню, Гарри утверждал както, что

каждый, кто любит поучать других, начинает с обещания, что это будет в

первый и последний раз, а потом беспрестанно нарушает свое обещание. Да, я

намерен отчитать вас. Я хочу, чтобы вы вели такую жизнь, за которую люди

уважали бы вас. Хочу, чтобы у вас была не только незапятнанная, но и хорошая

репутация. Чтобы вы перестали водиться со всякой мразью. Нечего пожимать

плечами и притворяться равнодушным! Вы имеете на людей удивительное влияние,

так пусть же оно будет не вредным, а благотворным. Про вас говорят, что вы

развращаете всех, с кем близки, и, входя к человеку в дом, навлекаете на

этот дом позор. Не знаю, верпо это или нет, -- как я могу это знать? -- но

так про вас говорят. И коечему из того, что я слышал, я не могу не верить.

Лорд Глостер -- мой старый университетский товарищ, мы были с ним очень

дружны в Оксфорде. И он показал мне письмо, которое перед смертью написала

ему жена, умиравшая в одиночестве на своей вилле в Ментоне. Это страшная

исповедь -- ничего подобного я никогда не слышал. И она обвиняет вас. Я

сказал Глостеру, что это невероятно, что я вас хорошо знаю и вы не способны

на подобные гнусности. А действительно ли я вас знаю? Я уже задаю себе такой

вопрос. Но, чтобы ответить на него, я должен был бы увидеть вашу душу...

-- Увидеть мою душу! -- повторил вполголоса Дориан Грей и встал с

дивана, бледный от страха.

-- Да, -- сказал Холлуорд серьезно, с глубокой печалью в голосе.--

Увидеть вашу душу. Но это может один только господь бог.

У Дориана вдруг вырвался горький смех.

-- Можете и вы. Сегодня же вечером вы ее увидите собственными глазами!

-- крикнул он и рывком поднял со стола лампу.-- Пойдемте. Ведь это ваших рук

дело, так почему бы вам и не взглянуть на него? А после этого можете, если

хотите, все поведать миру. Никто вам не поверит. Да если бы и поверили, так

только еще больше восхищались бы мною. Я знаю наш век лучше, чем вы, хотя вы

так утомительно много о нем болтаете. Идемте же! Довольно вам рассуждать о

нравственном разложении. Сейчас вы увидите его воочию.

Какая-то дикая гордость звучала в каждом его слове. Он топал ногой

капризно и дерзко, как мальчишка. Им овладела злобная радость при мысли, что

теперь бремя его тайны с ним разделит другой, тот, кто написал этот портрет,

виновный в его грехах и позоре, и этого человека всю жизнь будут теперь

мучить отвратительные воспоминания о том, что он сделал.

-- Да, -- продолжал он, подходя ближе и пристально глядя в суровые

глаза Холлуорда.-- Я покажу вам свою душу. Вы увидите то, что, повашему,

может видеть только господь бог.

Холлуорд вздрогнул и отшатнулся.

-- Это кощунство, Дориан, не смейте так говорить! Какие ужасные и

бессмысленные слова!

-- Вы так думаете? -- Дориан снова рассмеялся.

-- Конечно! А все, что я вам говорил сегодня, я сказал для вашего же

блага. Вы знаете, что я ваш верный друг.

-- Не трогайте меня! Договаривайте то, что еще имеете сказать.

Судорога боли пробежала по лицу художника. Одну минуту он стоял молча,

весь во власти острого чувства сострадания. В сущности, какое он имеет право

вмешиваться в жизнь Дориана Грея? Если Дориан совершил хотя бы десятую долю

того, в чем его обвиняла молва, -- как он, должно быть, страдает!

Холлуордподошел к камину и долго смотрел на горящие поленья. Языки пламени

метались среди белого, как иней, пепла.

-- Я жду, Бэзил, -- сказал Дориан, резко отчеканивая слова.

Художник обернулся.

-- Мне осталось вам сказать вот что: вы должны ответить на мой вопрос.

Если ответите, что все эти страшные обвинения ложны от начала до конца, -- я

вам поверю. Скажите это, Дориан! Разве вы не видите, какую муку я терплю?

Боже мой! Я не хочу думать, что вы дурной, развратный, погибший человек!

Дориан Грей презрительно усмехнулся.

-- Поднимитесь со мйой наверх, Бэзил, -- промолвил он спокойно.-- Я

веду дневник, в нем отражен каждый день моей жизни. Но этот дневник я

никогда не выношу из той комнаты, где он пишется. Если вы пойдете со мной, я

вам его покажу.

-- Ладно, пойдемте, Дориан, раз вы этого хотите. Я уже все равно

опоздал на поезд. Ну, не беда, поеду завтра. Но не заставяйте меня сегодня

читать этот дневник. Мне нужен только прямой ответ на мой вопрос.

-- Вы его получите наверху. Здесь это невозможно. И вам не придется

долго читать.