ГЛАВА ТРЕТЬЯ. На самом краю галактического горизонта событий – того порога гравитации, на котором даже бесконечное гиперпространство находит свой предел – корабль-сеятель

САД

На самом краю галактического горизонта событий – того порога гравитации, на котором даже бесконечное гиперпространство находит свой предел – корабль-сеятель покинул реальное пространство в последний раз. В последний раз он стал для самого себя целой вселенной.

Эта вселенная-семя, как и та, большая вселенная, которую она покинула, продолжала развиваться. Со временем, которое текло только внутри ее собственного пространства, вселенная-семя разделялась и усложнялась. Плоть между плавниками-радиаторами изменилась, местами стала толще и грубее, а местами – мягче и рыхлее. В специальных репродуктивных системах, которые воспроизводили сами себя под этим тонким покровом реальности, формировались зародыши устройств-существ.

Корабль-сеятель начал свое долгое, долгое, медленное падение к центру галактики через лишенное направлений небытие гиперпространства.

Джейсен видел приближающуюся Вержер: маленький силуэт, мелькнувший в зеленоватых сумерках, которые означали ночь в Детской. Она осторожно пробиралась через водоем с пенящейся люминесцирующей поверхностью, в котором выращивали вондуун-крабов, внимательно глядя под ноги, словно вышла пройтись по приливным лагунам.

Джейсен сжал челюсти.

Он опустил взгляд и вновь занялся раной на животе у раба: длинным неровным разрезом, правда, не очень глубоким. У того была розовая кожа, и это только подчеркивало, насколько ярким алым цветом были окрашены края раны. Раб задрожал, когда Джейсен раздвинул их. Рана была поверхностной, кровь из нее едва сочилась – внутри нее были видны крупицы жира, красные вялые мышцы и перепончатая поверхность кишечника. Джейсен кивнул сам себе.

– Все будет хорошо. Только больше не приближайтесь к растущим амфижезлам.

– Как... как у меня это получится? – заскулил раб. – Разве у меня есть выбор?

– Выбор есть всегда, – пробормотал Джейсен. Он почесал голову: волосы уже настолько отросли, что начали виться. Они слиплись от сальных выделений, и голова чесалась, хотя и не так, как редкая подростковая щетина, которая пучками торчала у него на щеках и шее. Он бросил взгляд на Вержер.

Она была уже ближе, кружа между возвышающимися грибницами молодых углитов. Они расстались в тот день, когда она привела его в Детскую, и больше не виделись. С тех пор прошла, по самым скромным подсчетам, не одна неделя.

Возможно, не один месяц.

Потерев рот толстого червя-фляги, который лежал рядом, Джейсен вынудил его открыться и просунул внутрь руку. Жуки-зажимы, которыми был набит живот червя, яростно вцепились в его кисть. Джейсен подождал, пока штук двадцать-тридцать жуков не сомкнут жвалы на его коже, и только после этого выдернул свою руку и позволил рту червя-фляги закрыться. Жуки-зажимы покрывали его руку неким подобием шипованной инсектильной перчатки. Джейсен воспользовался ею для того, чтобы сшить рану раба. Свободной рукой он щекотал жука в месте соединения головы с туловищем, пока у того не разжимались челюсти; тогда он защеплял края раны. Жвалы жука снова сжимались, и края раны смыкались. Быстрым движением пальцев Джейсен откручивал туловище жука, оставляя вместо стежков головы этих насекомых.

На то, чтобы сшить рану раба, потребовалось двадцать три жука-зажима.

Джейсен осторожно отцепил тех, что остались неиспользованными, и поместил их обратно в червя-флягу. После этого он оторвал от подола кожи-туники раба несколько полос материи, чтобы наложить на рану повязку. Из разрывов сочилось молочко: липкий смолистый секрет, который склеивал повязку и приживлял ее к ране.

– Постарайтесь сохранять ее сухой, – тихо сказал Джейсен рабу. – И не подходите близко к роще амфижезлов, пока рана не заживет. Я совершенно уверен, что они чуют свежие раны. Они изрежут вас на куски.

Эта роща отличалась от той, которые Джейсен видел на "летающем мире" Миркра; те были отформованы, отобраны, одомашнены.

Приручены. Роща в Детской была первозданной, дикой.

Амфижезлы в ней совершенно не были приручены.

Полипы-амфижезлы в этой роще вырастали от одного до трех метров высотой: окостеневшие складки кожисто-мышечных тканей, на каждом – от двух до пяти мускульных выростов, из которых торчали триады молодых амфижезлов.

Полипы-амфижезлы – неподвижные хищники. Молодые амфижезлы служат им и манипуляторами, и орудиями, пронзающими и отравляющими добычу и рассекающими ее на куски, по размеру пригодные для проглатывания маленьким ртом полипа. Они будут убивать и есть любое живое существо.

Только вондуун-краб, единственный естественный враг полипов-амфижезлов, может свободно приблизиться к ним – его защищает покатая поверхность непроницаемого панциря.

– Но... но если меня пошлют, – простонал раб. – Что тогда?

– Отростки имплантанта послушания всего лишь сцеплены с вашими нервными окончаниями. Самое худшее, что они могут причинить – это боль, – сказал Джейсен. – Амфижезлы убьют вас.

– Но боль... боль...

– Я знаю.

– Вы не знаете, – горько сказал раб. – Они никогда не заставляют вас делать что-нибудь.

– Вас они тоже не заставляют делать что-то. Они не могут заставить. Все, что им подвластно – причинить вам боль. А это не то же самое.

– Вам легко говорить! Когда они в последний раз причиняли боль вам?

Джейсен отвернулся, чтобы посмотреть на Вержер.

– Вам нужно хоть немного поспать. Скоро уже включат солнце.

Что-то бормоча, раб поплелся прочь – туда, где находились остальные рабы. Он так и не сказал "спасибо".

Редко кто говорил.

За исключением случаев, когда рабы обращались к Джейсену с увечьями, они вообще мало с ним общались. Его избегали. Он был слишком чужим, слишком непохожим на остальных, и разговаривать с ним было нелегко. Джейсен перемещался среди них в прочной скорлупе одиночества, и никто не хотел с ним связываться. Его боялись. Временами его еще и ненавидели.

Джейсен склонился и смел безголовые туловища жуков в горстку.

Ожидая, пока Вержер приблизится, он разламывал панцири на брюшках жуков – один за одним – между большим и указательным пальцами и выдавливал оттуда бледно-фиолетовую плоть. В ней было много протеина и жиров, а на вкус жуки-зажимы напоминали ледовых лобстеров с Мон Каламари.

Это была самая аппетитная еда, которую ему когда-либо доводилось пробовать.

Вержер прошла мимо спящих рабов. Она подняла глаза и поймала его взгляд, улыбнулась и слегка помахала рукой.

– Ближе не подходи, – сказал Джейсен.

Она остановилась.

– Что, обниматься не будем? Ни одного поцелуя для твоей подруги Вержер?

– Чего ты хочешь?

Вержер улыбнулась мудрой улыбкой, словно собиралась произнести один из своих загадочных не-ответов, но вместо этого просто пожала плечами и вздохнула. Ее улыбка увяла.

– Мне любопытно, – прямо сказала она. – Как ты себя чувствуешь?

Джейсен коснулся кожи-туники поверх его раны.

Разрыв на одежде затянулся еще несколько недель назад. От него не осталось даже кровоподтека. Джейсен подозревал, что кожа-туника живет за счет секретов из желез своих носителей: пота, крови, а также чешуек кожи и крупиц жира. Та, которую носил он, была длинной и здоровой, несмотря на то, что Джейсен постоянно отрывал от нее полосы для того, чтобы сделать повязку себе или кому-то из рабов. Кожа-туника всегда восстанавливалась до своих обычных размеров за день-два.

Тогда как его грудь... Взглянув на Вержер, Джейсен снова пережил это: крючковатый нарост на кости вонзается ему под ребра и изгибается, чтобы добраться до диафрагмы. Его кончик задевает легкие Джейсена и скребет по грудине. В тот раз ледяное вибрирующее онемение лишило Джейсена сил – он повис на руках у воинов, державших его в захвате.

Вержер медленно вытянула кость; крючковатый нарост проскользнул через напряженные мышцы. Она довольно долго разглядывала Джейсена, и ее гребень мерцал переливающейся, необъяснимой радугой.

– Ты уже почувствовал?

Джейсен упрямо смотрел на небольшой потек крови, которая сочилась из раны под ребрами. Отверстие было не больше кончика его мизинца, и он чувствовал нелепое желание сунуть палец в рану подобно тому, как засовывают пробку в бутылку коррелианского виски.

Только тогда Вержер объяснила ему, что костяной нарост привил в его грудной клетке коралловое семя – имплантант послушания.

– Отлично, – одобрительно сказала она своему орудию. – Ступай, займись своими делами.

Крючковатая кость обмякла, на мгновение обвила запястье Вержер, словно нежная змея захотела кого-то обнять, а потом развернулась, скользнула на землю и уползла в сторону ближайшего подлеска.

– Я знаю, что такое случалось с тобой и раньше, – сказала Вержер Джейсену. – На Белкадане, да? Правда, то семя росло слишком медленно, а вырвать его оказалось слишком легко. Так что я создала для тебя другое – лучше и менее... ммм, менее склонное к сотрудничеству.

А эта боль, которая заполнила его сердце...

Семя проросло за секунды, прикрепившись к солнечному сплетению извивающимися, словно винточерви, корнями. Оно заявило о себе, выделив гормоны боли и тем самым вызвав в груди ядерную вспышку, сбившую Джейсена с ног, словно удар дубиной. Он лег на узловатое утолщение на вене и скрючился от боли. Вержер и охранники оставили его. Инструкции и приказания были излишними; имплантант послушания – Джейсен пришел к мысли, что у этой штуки какая-то типично вонговская действенность – давал ему знать, что от него требуется, просто и недвусмысленно. Он причинял боль.

Имплантант послушания был телепатически связан с одним из дуриамов.

Каждый раз, когда Джейсен делал не то, чего хотел дуриам, семя сжигало его нервы болью. Единственный способ избежать ее состоял в том, чтобы угадать желание дуриама: Джейсен пробовал то и это, пока не находил вид деятельности, занятие которой не вызывало боли. Как правило, на это требовалось время. Иногда весьма продолжительное. Здесь, в Детской, солнце ежедневно выключалось приблизительно на треть суток, а фосфоресцирующие мхи и водоросли, растущие повсюду, освещали искусственную ночь вместо луны. При желании теперь можно было вести счет дням, но Джейсену было не до них. Он мог судить о ходе времени по распространению отростков семени, оплетающих его нервы.

Джейсен чувствовал, как оно растет. По мере взросления контроль становился жестче. Посредством с каждым днем усложняющейся системы отростков дуриам мог заставить Джейсена идти вперед, больно ткнув его в спину. Он мог приказать поднять что-то, вызывая боль в пустой руке. В случае необходимости, он мог настолько резко защемлять нервы, что произвольные спазмы перемещали руку или ногу Джейсена в нужном дуриаму направлении.

След от имплантации, оставленный орудием Вержер, воспалился, красная горячая рана была покрыта желтоватым гноем. Джейсен прижал пальцем жесткую повязку из кожи-туники и бесстрастно посмотрел на чужое птицеобразное существо, которое сделало это с ним.

– Как я себя чувствую? – спросил он. – Нормально.

– Дай мне взглянуть.

– Оставь меня в покое.

– Разве мы уже не обсуждали, Джейсен Соло, бессмысленность подобных детских выходок? – она приблизилась к нему проворным прыжком.

– Держись от меня подальше, Вержер. Я тебя предупреждаю.

– Я тебе верю, – ответила она и, ступив на твердую землю, пошла за ним по пятам. – Но что значит твое предупреждение? Как ты избавишься от меня? Убьешь?

Джейсен сжал кулаки и не стал отвечать.

– Искалечишь? Обидишь свою подругу Вержер? Нет? – она протянула ему руку, как будто приглашала на танец. – Давай, сломай ее... если не трудно, то вот здесь – над запястьем. Она срастется достаточно легко, чтобы оказаться всего лишь временным неудобством.

– Вержер...

– Причини боль, – настаивала она. – Выверни мне локоть. Повыдергивай перья из моего гребня. В противном случае, садись и покажи мне свои ребра. Приказы, не подкрепленные силой – это всего лишь предложения, Джейсен Соло.

Вот ее приказы – действительно приказы, подумал он.

Вержер могла собрать здесь целый отряд воинов за считанные минуты, могла при помощи Силы поднять его в воздух и сделать с ним что угодно. Но все же он не двинулся с места. Она насмешливо наклонила голову и приподняла один уголок рта в улыбке.

Потом она собрала свою четырехпалую растопыренную ладонь в горсть и безжалостно, метко ткнула в то место на коже-тунике, под которым находилась инфицированная рана.

Бок пронзила боль. Джейсен даже не моргнул.

– Я же сказал, – произнес он ровно. – Там все в порядке.

Вержер указала вниз, на кучку изорванного мха, на который Джейсен укладывал раба, когда обрабатывал его рану.

– Ложись.

Джейсен не пошевелился.

– Джейсен Соло, – терпеливо сказала она. – Ты знаешь, что со мною Сила. Не думаешь ли ты, что я не чувствую заражения в твоей ране? Или я настолько слепа, что не вижу огня лихорадки в твоих глазах? Или я настолько слаба, что не смогу сбить тебя с ног?

"Может быть, пришло время узнать ответ на последний вопрос", подумал Джейсен.

Но он только вздохнул и опустился на мох. Вержер обеими руками ухватила его за одежду, а потом склонила лицо, чтобы прокусить в коже-тунике отверстие своими маленькими острыми зубами. Она разорвала тунику по всей длине и одним рывком освободила рану от повязки. Свернув повязку, Вержер бесцеремонно соскребла корку из отмирающих тканей с его раны. Джейсен безразлично наблюдал за ее действиями, не реагируя на отрывистые тычки по охваченным жаром ребрам. Она заметила это и подмигнула ему.

– Боль не очень много значит для тебя теперь, да?

– После "объятий"? – Джейсен пожал плечами. – Я не игнорирую ее, если ты об этом.

– Но она не управляет тобой, – ответила Вержер с одобрением. – Кое-кто утверждает, что люди не способны преодолеть своего страха перед болью.

– Возможно, те, кто это говорят, недостаточно знакомы с людьми.

– А может, и знакомы. Возможно, они просто не встречали таких, как ты.

Она склонила голову и закрыла глаза, расправив свернутую повязку на ладони.

Джейсен удивленно наблюдал, как Вержер плачет. Драгоценная влага собиралась в уголках ее глаз и катилась по лицу, мерцая в туманных зеленоватых сумерках.

Слезы Вержер... Джейсен вспомнил маленький флакон со слезами, и чудесное выздоровление Мары от заражения спорами кумб, от которого, как многие втайне полагали, ей предстояло умереть. Вержер собрала слезы с лица застывшей повязкой и снова наложила ее на рану Джейсена. Боль исчезла.

– Прижми крепко, – сказала она, и когда Джейсен накрыл повязку своей ладонью, начала отрывать полосы от подола его кожи-туники. Джейсен не смог удержаться, чтобы не заглянуть под повязку. Ему надо было посмотреть. Жар спал. Кожа вокруг раны была розовая и здоровая, а сама рана была наполнена кровью, которая выглядела и пахла, как нормальная кровь, а не те густые воняющие смертью отходы от борьбы с инфекцией, которые сочились оттуда все эти дни.

– Как? – задохнулся он. – Как тебе удается...

– Разве я не сказала тебе прижать это? – Вержер вдавила повязку обратно и быстро закрепила ее при помощи полос, которые оторвала от кожи-туники Джейсена.

– Эти слезы... что это? – в испуге спросил Джейсен.

– То, чем я решу их сделать.

– Я не понимаю.

– Если бы Сила по-прежнему была с тобой, тебе бы было понятно. У женщин моего вида очень сложное строение слезных желез. Даже те, кто не чувствителен к Силе могут... могли... менять состав своих слез, используя широкий диапазон феромонов и химических веществ для воздействия на мужчин. Сила позволяет контролировать этот процесс с повышенной точностью: я могу настроить молекулярную структуру слез по своему желанию – будь то желание создать универсальное средство для лечения от заражения спорами кумб... или всего лишь подходящий сильно действующий антибиотик с недолговечным стероидным эффектом.

– Ого, – выдохнул Джейсен. В его сердце возникла внезапная надежда. – То есть, ничего себе. Вержер, ты думаешь... я имею в виду, ты не могла бы... ммм... можно мне?

Она не отрывала от него пристального взгляда.

– Спрашивай.

– Здесь у многих... – начал он. – Один раб – ботан, его имя Траск – он сломал лодыжку. Перелом сложный, к тому же началось заражение. Мне придется отнять ногу. Но даже в этом случае он, скорее всего, не выживет. Пиллон Майнер, он человек... был одним из первых, кому довелось узнать, что амфижезлы в той роще уже достаточно зрелые, чтобы атаковать. У него перитонит – он умирает. Я уже осмотрел несколько десятков рабов с ранами и порезами, и у большинства они инфицированы... потому что каждый раз, когда рабы проходят там, амфижезлы нападают на них. Просто удача, что их ядовитые железы еще не созрели, иначе никто из рабов вообще не выжил бы. Опять же, углиты-маскуны, растущие на том холмике, мимо которого ты шла сюда. Два из них закрепились на тви'леке, прямо поперек ее спины, но они тоже еще слишком незрелы и не вырабатывают тех антибактериальных ферментов, которые есть у взрослых. Кто знает, какие микробы внесли в организм их усики, когда проникали в ее поры. Вон она... та, которая стонет. Я ничего не могу для нее сделать. Не думаю, что она доживет до утра.

– Все, что ты сказал – не вопрос и не просьба, – она моргнула, замерла, потом снова моргнула. – Спрашивай.

Джейсен сжал кулаки, потом разжал их и положил одну ладонь на повязку, которую Вержер наложила на его ребра.

– Твои слезы, Вержер. Ты могла бы спасти очень много жизней.

– Да, могла бы.

– Прошу тебя, Вержер. Ты это сделаешь?

– Нет.

– Пожалуйста...

– Нет, Джейсен Соло. Я не буду этого делать. С чего бы? Они – рабы.

– Они – личности...

Вержер пожала плечами.

– Ты помогла мне, – сказал Джейсен. В его голосе слышались растущие отчаяние и гнев. – Почему ты сделала это для меня, но ни для кого из них?

– Почему? – вопрос, который всегда сложнее, чем ответ на него, – она уселась на мшистую землю, и ее гребень улегся таким образом, что повторял очертания черепа. – Скажи мне, Джейсен Соло, что отличает цветок от сорняка?

– Вержер...

– Это не сложно. Цветок от сорняка отличает всего лишь – и исключительно – выбор садовника.

– Я не садовник, – сказал Джейсен, еле сдерживая ярость. Он наклонился к Вержер, и к его лицу прилила кровь. – А они – не сорняки!

Вержер пожала плечами.

– Опять же, у нас, должно быть, лингвистические разногласия. Для меня садовник – это тот, кто выбирает, что выращивать, а что искоренять; тот, кто решает, чьи жизни должны прекратиться для того, чтобы жизни тех, кого он лелеет, были счастливее.

Вержер опустила голову, словно ей овладела робость или смущение, и вздохнула. Она протянула руку к жукам-зажимам, от которых остались лишь панцири.

– Не это ли ты только что сделал?

Оставив попытки сдержать гнев, Джейсен посмотрел ей в глаза.

– Это всего лишь насекомые, Вержер.

– Так же, как и призрачная моль.

– Я говорю о людях...

– Разве жуки были менее живыми, чем рабы? Разве жизнь перестает быть жизнью, какую бы форму она не принимала?

Джейсен опустил голову.

– Ты не заставишь меня признать, что это было неправильно. Это не было неправильно. Он – разумное существо, а эти – просто насекомые.

Ее смех был похож на звенящую в ветре водяную пыль.

– Я не говорила, что это было неправильно, Джейсен Соло. Разве я моралист? Я всего лишь указала, что ты сделал выбор, как настоящий садовник.

Джейсен всегда был упрямым, он не собирался сдаваться.

– Это ты – садовник, – негромко пробормотал он, разглядывая свои руки. – А я просто один из сорняков.

Она положила свою руку на его, и ее длинные гибкие пальцы были такими теплыми и ласковыми, а прикосновение настолько дружелюбным и даже нежным, что на одно мгновение Джейсену показалось, будто к нему вернулись его эмпатические способности. Он знал, абсолютно и без единого сомнения, что Вержер не желает ему зла. Что она переживает за него, и сожалеет о его гневе, и озлобленности, и страдании. Но это не означает, что мы на одной стороне, напомнил он себе.

– Как так вышло, – медленно спросила она, – что ты стал меддроидом для своих товарищей? Как, из всех работ, которые выполняют рабы, именно эта досталась тебе?

– Больше никто не может ей заниматься.

– Никто не может вправить кость? Не может промыть порез? Нет никого, кто может отвернуть голову жуку-зажиму?

Джейсен пожал плечами.

– Нет никого, кто может предложить дуриаму вылететь со звуком через воздушную заслонку.

– Ах, – прозрачные внутренние веки прикрыли ее глаза. – Дуриам не соглашается?

– Скажем так, он требует убедительных доводов.

– Убедительных доводов?

– Да.

Вержер молчала продолжительное время. Возможно, она ждала, что он объяснится; возможно, пыталась догадаться сама, что он сделал. При этом она, возможно, думала о чем-нибудь еще.

– Как же ты сумел убедить его?

Джейсен смотрел сквозь нее, вспоминая свою тайную яростную битву против имплантанта послушания и дуриама, который контролировал его, и жестокие мучения, которые он испытывал изо дня в день. Он гадал, какая часть этой истории уже и так известна Вержер. Джейсен был убежден, что она каким-то образом держала его под наблюдением все это время.

Дуриам был разумным существом, и у него не заняло много времени понять, что заставить Джейсена делать что-либо, причиняя ему боль, невозможно. Но по природе своей дуриамы были настойчивы, к тому же их создавали специально для того, чтобы командовать. Он не привык к неповиновению и не был склонен терпеть такое поведение. После того, как он в течение многих дней подвергал Джейсена непрерывной, простой боли, дуриам воспользовался преимуществами проросшего семени. Больше недели ушло на то, чтобы посредством дистанционного управления по очереди дергать конечности Джейсена, используя имплантант для инициации сокращений и спазмов, которые вынуждали того двигаться, вертясь и раскачиваясь, как какой-нибудь голомонстр под управлением полусгоревшей логической платы. Поворотный момент наступил, когда дуриам осознал, как много энергии и внимания он затратил на борьбу с Джейсеном, из-за чего остальные рабы совсем отбились от рук.

Его участок в Детской пришел в упадок, стал пустошью среди ухоженных участков его родственников-соперников. Дуриам понял, что ломка Джейсена была дорогим приобретением: проектом, стоившим ему всех тех заданий, которые не были выполнены. Кроме того, вскоре он начал убеждаться, что, хоть и не сломленный, Джейсен все равно полезен.

Джейсен использовал каждую передышку, чтобы лечить увечья своих товарищей. Настоящей медицинской подготовки он не получил, зато, собирая коллекцию экзотических жизненных форм, изучил некоторые основы экзобиологии, а в походах с другими юными джедаями набрался знаний о полевой хирургии.

Со временем дуриам понял, что здоровые рабы работают лучше, и тогда его участок снова стал расцветать. Джейсен обнаружил, что дуриам позволит ему заниматься чем угодно, лишь бы это не противоречило его интересам.

"Пожалуй, можно сказать", подумал Джейсен, "я научил дуриама тому, что иногда партнеры нужны больше, чем рабы". Но он промолчал. Он не был обязан отвечать ни на единый ее вопрос.

– Я уже говорил, – упрямо пробормотал он. – Вы можете убить меня, но подчиняться вам я не буду.

Ее внутренние веки раскрылись.

– И потому, Джейсен Соло, ты – единственный цветок среди сорняков.

Он посмотрел в бездонную черноту ее глаз, посмотрел на рабов, расположившихся тут и там посреди вонг-формованной природы Детской, а после этого – на свои руки, на скрюченные кулаки с побелевшими костяшками. Джейсен разжал ладони и снова посмотрел на Вержер. В конце концов, как он ни старался, он не смог придумать причины, чтобы промолчать.

– Ты – ситх, да?

Она ответила очень, очень тихо:

– Разве?

– Я кое-что знаю о темной стороне, Вержер. Вся эта ерунда про цветы и сорняки... Я знаю, о чем на самом деле идет речь. Ты говоришь о вере в то, что ты выше остальных.

– Все, что я говорю тебе...

– Не трудись повторять. Ты попусту тратишь время. Мы с Джейной были в Академии Теней. Они пытались обратить нас обоих на темную сторону. У них ничего не получилось, – Джейсен мимолетом подумал о Джейне и о той тьме, которую он почувствовал, когда в последний раз прикоснулся к сестре при помощи Силы. Его руки снова сжались в кулаки, и он вытряхнул эти воспоминания из своей головы. Он повторил:

– У них ничего не получилось. И у тебя тоже ничего не получится.

Ее единственной реакцией был почти незаметный изгиб в уголках губ.

– Ситх? Джедай? – сказала Вержер. – Третьего не дано? Либо тьма, либо свет; либо добро, либо зло? Есть ли еще что-нибудь в Силе? К чему относится экран, на который свет и тьма отбрасывают свои тени и очертания? Где тот источник, из которого проистекает и добро, и зло?

– Не надо. Я и так уже потратил слишком много времени на размышления над этими вопросами. Годы... Все это ни к чему меня не привело.

Ее глаза загорелись весельем.

– Это привело тебя сюда, да? – взмахом руки Вержер объяла всю Детскую. – Разве здесь нет ничего?

Джейсен встряхнул головой – он устал от всего этого. Он стал подниматься на ноги.

– Все ответы далеки от правды.

– Замечательно! – Вержер захлопала в ладоши и стала подпрыгивать, как марионетка на пружине. – Замечательно, Джейсен Соло. Вопросы более правдивы, чем ответы: это начало мудрости.

– Твоей мудрости...

– А что, есть иная мудрость? Или истина бывает разных пород, совсем как нерфы? – казалось, она ликует; ее била мелкая дрожь, словно Вержер боролась с желанием пуститься в пляс. – Другой вопрос, более легкий, ответ на который не только правдив, но и полезен...

Джейсен встал.

– У меня нет на это времени. Через несколько минут включат солнце.

Он пошел в сторону отдыхающих рабов.

Надо было успеть сменить кое-какие повязки до того, как рабы приступят к своим утренним заданиям.

Вержер проговорила в его удаляющуюся спину:

– Если Сила – это жизнь, как может жизнь существовать без Силы?

– Что? – Джейсен остановился и оглянулся через плечо. – Что?

– Ты рожден садовником, – ответила она. – Помни: это не только твое право отделять цветы от сорняков, это – твоя обязанность. Кто цветок? Кто сорняк? Выбор за тобой.

– Что? – над их головами, с сухим статическим потрескиванием и раскатистым громом, включилось солнце Детской. Джейсен вздрогнул, прикрыв глаза от неожиданной вспышки. А через некоторое время он уже мог видеть, что Вержер достигла болота, где живут вондуун-крабы, и перепрыгивает с кочки на кочку. Джейсен смотрел ей вслед. Если Сила – это жизнь, как может жизнь существовать без Силы?

Джейсен продолжал промывать и сшивать раны, фиксировать переломы, удалять отмирающие ткани. Солнце включалось и выключалось. Некоторые рабы выздоравливали. Некоторые умирали. Все продолжали работать. Участок процветал. Причудливые переплетения разросшихся деревьев были украшены переливающимися вьющимися растениями. Пышные травы на вершинах холмов слегка покачивались в потоках воздуха, который поступал через дыхательные пути. На взгляд Джейсена, земли этого дуриама были лучше обустроены, более ухожены, чем земли его соседей. Когда туманы настолько рассевались, что можно было видеть противоположное полушарие, он начинал думать, что место, где он жил, было самым цветущим во всей Детской. Впрочем, уголком сознания он понимал, что его мнение не может быть полностью объективным; возможно, он просто болел за местную команду.

"Если Сила – это жизнь", сказала она, "как может жизнь существовать без Силы?" Он тосковал по Силе каждый день... каждый час. Каждую минуту. Зияющая пустота в его жизни преследовала его жестоко, непрерывно: напоминала о себе каждый раз, когда ему надо было наложить жгут, каждым стоном и визгом боли, которую он мог бы облегчить при помощи Силы. Напоминала, когда он был вынужден ампутировать ногу Траска амфижезлом, которого он осторожно, методично выманивал из рощи, скармливая полипу части тела мертвого раба, пока тот не сбросил свои амфижезлы, и они не поползли по траве, чтобы найти новую плодородную почву и прорасти там... Напоминала, когда ботан все-таки умер, не приходя в себя, несколько дней назад.

Если Сила – это жизнь, как может жизнь существовать без Силы? Этот вопрос не давал ему покоя. Он пульсировал в глубине сознания Джейсена, как пульсирует очаг воспаления в зубе. Вержер, должно быть, говорила о его жизни: как он может жить без Силы? Ответ, конечно, заключался в том, что он и не мог. Все было иначе.

Сила была рядом. Просто Джейсен ее не чувствовал. Анакин часто говорил, что Сила – это инструмент, вроде молотка. Если Сила – это молоток, решил Джейсен, то он плотник, лишенный рук. Он даже не мог увидеть молоток. Он не мог вспомнить, как тот выглядит. Но... если я происхожу от народа, у которого не было рук, я никогда и не узнаю молоток... и он никогда мне не пригодится, даже если я случайно угадаю, для чего он предназначен. Молоток не будет значить для меня ничего. Как Сила ничего не значит для йуужань-вонгов.

Такова была половина ответа... но и вторая половина где-то ворочалась, перемалывалась в его голове. Потому что Сила – это не просто инструмент. Если бы йуужань-вонги существовали вне ее, тогда она представляла бы собой совсем не то, чему его учили. Меньше, чем он сам изучил. Ибо он знал, непоколебимо, без тени сомнения, что Сила не была меньше, чем его учили. Она была больше. Она была всем. Если Сила только для жизни, как можно использовать ее для того, чтобы поднять камень, или световой меч, или "крестокрыл"? Чтобы переместить что-то, надо чувствовать этот предмет. Безжизненный осколок скалы обозначает свое присутствие в Силе отчетливее, чем живущий йуужань-вонг. Здесь была какая-то загадка, из тех, что неотрывно следуют за тобой.

К счастью, у него было время подумать. Дни сменялись днями, и дуриам, казалось, начал понимать, чем занят Джейсен. Семя проводило слабые, почти нежные сигналы, больше похожие на тычки приятеля, чем на удар кнута рабовладельца – и Джейсен обнаружил, что если следовать туда, куда его направляли этими тычками, то можно найти, скажем, вид мха с иммуностимулирующими свойствами, или выделения вондуун-крабов, которые можно было использовать как натуральный антисептик. Все выглядело так, словно дуриам хотел помогать...

За эти дни его идея о том, что собою представляет дуриам, постепенно изменилась. Поначалу, в те ужасные недели, он думал о дуриаме как об абсолютно чужеродном чудовище, которое проникло в его тело при помощи имплантанта послушания, вытягивая его нервы своим отвратительным прикосновением, от которого никуда не скрыться. Теперь же Джейсен стал замечать, что когда он думает о дуриаме в моменты свободы, он совсем не испытывает ужаса.

"Полагаю, со временем можно привыкнуть к чему угодно", подумал он. Но здесь все было сложнее: Джейсен начал видеть в дуриаме иную жизненную форму, незнакомый вид, опасный, но не обязательно враждебный. Дуриам имел разум, волю и цели; он был способен увидеть, что от Джейсена больше пользы, чем вреда, и явно был склонен к деловому партнерству.

Если бы раса, которая изначально была слепой, встретила бы расу, которая изначально была глухой, как бы они взаимодействовали? Для Джейсена ответ был очевиден: они бы создали язык, основанный на ощущениях, которые доступны им обеим.

Боль стала настоящей формой общения, примитивным языком, который Джейсен начал потихоньку постигать, хоть и не знал пока что, как ответить. Если Сила – это жизнь, как может жизнь существовать без Силы? Осознание пришло не внезапным озарением, а скорее медленным прояснением, постепенным накоплением знаний, так, чтобы в один серый полдень, когда Джейсен смотрел с пригорка на остров-улей дуриамов, он уже знал и понимал это, и не был ни удивлен, ни обеспокоен своим новым знанием.

Вот что он знал и понимал: для йуужань-вонгов ответ был точно таким же, что и для него. Без Силы нет жизни. Человеческий глаз не способен зарегистрировать электромагнитное излучение за пределами узкой полосы спектра, называемой видимым светом – но, несмотря на то, что оно невидимо, это излучение существует. Йуужань-вонги и их создания должны быть замкнуты на ту часть Силы, которая недоступна восприятию джедаев. И всего лишь. Джейсен стоял на пригорке, и думал, глядя вниз на остров, окруженный кольцом охранников: йуужань-вонги не единственные от той части Силы, которая находится вне восприятия джедаев.

То же самое творится со мной. У Джейсена всегда был особый дар заводить дружбу с представителями иных рас. Он привык называть свой дар эмпатическим, но это всегда было большим, чем просто сочувствие чужим эмоциям... Это был импровизированный язык, поддерживаемый той частью Силы, почувствовать которую остальные джедаи, как оказалось, неспособны. И мимолетное прикосновение разума Вержер... он подумал тогда, что это ее рук дело, ее замысел.

А что, если нет? Что, если его эмпатический дар происходит от той части Силы, которую он до сих пор не может почувствовать? Стоя на пригорке под голубовато-белым ядерным шаром, Джейсен начал дыхательные упражнения, которые помогут его сознанию достичь нужного состояния. Он обратился внутрь себя, разыскивая присутствие имплантанта послушания – их с дуриамом связующей нити. Он почувствовал семя, обернувшее свои отростки вокруг его нервов: чужеродная тварь, поселившаяся в его теле.

"Как ты там, малыш", – произнес Джейсен про себя. – "Давай будем друзьями".

* * *

Девять широко расставленных тонких членистых ног, круто выгнутых вверх, с когтистыми кончиками, принадлежали видеопауку. Под его брюшком висел прозрачный мешок, достаточно большой, чтобы в нем поместился вуки. Мешок был до отказа наполнен оптическим желе. В теле-концентраторе, к которому крепились ноги паука, также находился и его мозг, обрабатывающий телепатические сигналы, полученные от различных имплантантов послушания, которые носили обитатели Детской.

Паук объединял эти сигналы в голографическое изображение, которое проецировалось внутри желе при помощи чередующихся электромагнитных импульсов из пучка желез, расположенных в том месте, где мешок с желе крепился к концентратору. Ном Анор изучал это изображение с явным удовлетворением, так же как и Вержер, устроившаяся прямо на полу под брюшком паука.

Не склонный к косному фанатизму, который проявлял, скажем, Цавонг Ла, исполнитель все же признавал, что биоформированные существа йуужань-вонгов превосходят свои механические аналоги из Новой Республики во многих отношениях. Взять того же видеопаука. Не слишком разумный, он все же был способен понять, что от него требуется поддерживать живую картинку с изображением определенного объекта из Детской, и следовать за этим объектом повсюду. Это ему хорошо удавалось. Объектом был Джейсен Соло. Ном Анор приподнялся на носочки, чтобы особым образом потереть брюшко видеопаука, в результате чего изображение Джейсена сжалось, и в поле зрения стало появляться то, что его окружало: рабы, трудящиеся на участках-сегментах вокруг острова-улья дуриамов. Джейсен вроде бы накладывал шину на запястье неудачно упавшего раба, но, на взгляд Ном Анора, внимание Джейсена главным образом было приковано к острову-улью в отдалении.

– Итак, – сказал он. – Ты говоришь, что второй этап завершен? Дуриам успешно завербовал его?

– Или он дуриама, – Вержер выглянула из-за частокола паучьих ног, чтобы посмотреть ему в глаза. – Это одно и то же. Чтобы создать эмпатическую связь, им пришлось отвлечься от разногласий и сосредоточиться на сходствах, что Джейсен и сделал. Да: второй этап завершен.

– Так, – Ном Анор откинулся назад и сцепил на груди свои длинные костлявые пальцы. – В настоящий момент Джейсен Соло пользуется возмутительной степенью свободы.

– Свобода всегда возмутительна, – согласилась Вержер.

– При этом еще более возмутительно то, что он знает об этом. Я все думаю, вдруг Цавонг Ла был излишне самоуверен, когда одобрил эту часть плана.

– Не значит ли это, – сказала Вержер с хитрой полуулыбкой, – что это ты был слишком самоуверен, предложив подобный план?

Ном Анор отмахнулся от ее слов.

– Дать ему простор для деятельности вообще – совсем не то же самое, что дать ему такой простор на этом корабле.

– Полагаешь, он может угрожать кораблю?

– Я не знаю, – Ном Анор склонился вперед и оперся подбородком на костяшки, упершись взглядом в оптическое желе. – Но мне не удалось бы так долго выживать в этой войне, если бы я недооценивал джедаев – в особенности из семейства Соло. Я беспокоюсь. Даже малейшая угроза этому кораблю – слишком великий риск.

Ему не было нужды объясняться; Вержер и так знала, что генетический материал, который пошел на создание корабля-сеятеля, был невосполнимым: образцы хранились на летающих мирах в течение долгих тысячелетних межгалактических странствий йуужань-вонгов. Образцы, взятые в родном мире, исчезнувшем в пыли времен так давно, что даже имени его не сохранилось.

– Успокойся, Ном Анор. Разве предыдущие этапы не были успешными?

Он нахмурился.

– Я не доверяю таким легким победам.

– Но легкие победы – это доказательство поддержки Истинных Богов, – сказала Вержер таким неприятным, звенящим голосом, тон которого мог быть, а мог и не быть заведомо насмешливым. Ном Анор никогда не был способен угадать. – Недоверие к победам отдает богохульством, чтобы не сказать неблагодарностью...

– Не забывай, с кем ты говоришь, – исполнитель махнул рукой, чтобы она молчала. – Оставь меня, и не теряй бдительности. Лучше даже усиль ее. Эти последние дни перед засевом будут особенно опасными. Не рискуй.

– Как скажете, исполнитель, – Вержер отвесила ему выверенный до миллиметра поклон, а потом открыла зев прохода и выбралась наружу.

А Ном Анор, с присущей ему осторожностью и заботой о деталях, начал воплощать в жизнь собственный совет.

Как только Вержер ушла, Ном Анор послал через виллип сообщение для командира особого воинского подразделения. Это подразделение было специально подготовлено и размещено на борту именно на такой вот случай. Ном Анор перечислил короткий список приказов. В конце дня воины в углитах-маскунах должны внедриться во все соседние команды рабов в Детской. Они должны оставаться достаточно далеко от Джейсена Соло, тщательно скрывать свое присутствие и ждать.

До начала засева их число должно быть не меньше сотни. Кроме того, Ном Анор пометил в уме распорядиться, чтобы его кораллолет был накормлен, отмыт и подготовлен к чрезвычайному вылету. Он не собирался рисковать.

Ему не удалось бы так долго выживать в этой войне, если бы недооценивал джедаев.

* * *

Когда умер деваронец, Джейсен подумал: ну что ж, возможно, я был не прав.

Он стал на колени у кромки воды. Вокруг него все прибывала толпа избитых, раненых и просто больных рабов, которые кричали и дергали его за кожу-тунику своими руками, щупальцами и когтями. Прежде чем ему удалось наложить жгут на обрубок руки деваронца, одежда Джейсена впитала очень много крови; эта кровь, содержащая серебро, была тускло-черной и пахла жженой серой. Благодаря своей связи с дуриамом через семя, проросшее в его груди, Джейсен мог чувствовать отпечаток примитивного удовольствия, которое доставил коже-тунике этот необычный запах. По прошествии недель они научились очень точно взаимодействовать друг с другом при помощи имплантанта послушания.

Возможно, так было потому, что дуриам, подобно родственному ему йаммоску, был инстинктивно восприимчив – на ограниченном уровне – даже к людям; а возможно, потому, что Джейсен долгое время оттачивал свои навыки эмпатического и телепатического общения. Возможно также, что ткани имплантанта послушания так тесно переплелись с его нервной системой, что стали практически частью головного мозга. Джейсен не искал причин. Важен был лишь результат. Теперь он мог обмениваться с дуриамом информацией, представленной в форме эмоций и образов. Используя различные комбинации, они создали объемный словарь, доступный обоим; и даже больше. По мере того, как его связь с дуриамом становилась прочнее, Джейсен обнаружил, что ему доступны и ощущения его партнера: сконцентрировавшись, он мог почувствовать любую жизненную форму в Детской так же, как и дуриам.

Чтобы приблизиться к умирающему деваронцу, Джейсену пришлось пробиваться сквозь толпу кричащих, плачущих и дерущихся рабов. У озера их собралось несколько сотен, и каждый надеялся, что Джейсен вылечит их увечья или болезни. Многих прислали их хозяева, стегая по нервным окончаниям обжигающей болью; хотя другие дуриамы и предпринимали попытки завести собственных медиков, но им никогда не удавалось ни найти, ни создать целителя, равного Джейсену. Взаимодействие с имплантантом позволяло ему использовать телепатические связи самого дуриама для того, чтобы оценить характер болезней и скрытых травм, и лечить их с такой эффективностью, которая удивила бы даже бывалого медтеха.

Все же его партнер очень скоро попытался пресечь попытки Джейсена помогать чужим рабам, и они потратили почти целые сутки на возрождение борьбы невыносимого страдания против непоколебимой воли. И все это время сквозь происходящее прорывалось эхо слов, сказанных Вержер. "Кто цветок? Кто сорняк?" – спрашивала она. – "Выбор за тобой". Джейсен выбрал. Никакое страдание, которым дуриам подкрепляет все свои приказы, не заставит Джейсена изменить свой выбор. Здесь нет сорняков. Каждый раб – цветок. Он отдаст все свои силы до последней капли, чтобы спасти жизнь любому из них.

Здесь нет сорняков. Джейсен организовал пункт первой помощи на берегу озера, которое окружало остров-улей дуриамов. Так как участки имели форму сегментов, отделенных друг от друга меридианами, это место было своеобразным полюсом, которого рабы каждого из соперничающих дуриамов могли достичь, минуя наименьшее число враждебных земель. Поддержка его партнера распространялась настолько, что дуриам позволил нескольким рабам время от времени помогать Джейсену со сбором лекарственных мхов и трав, колоний жуков-зажимов и незрелых кож-туник, которые шли на повязки.

Деваронец был одним из таких временных помощников. Джейсен послал его на вершину за связкой злаковых трав, растущих на близлежащем пригорке; когда земля была достаточно питательна, из зерен этих трав можно было получить вещества-коагулянты высокого качества и легкие антибиотики. Деваронец качнул своими маленькими рожками, улыбнулся полным острых, как иглы, зубов ртом и охотно отправился выполнять поручение, не нуждаясь ни в каком толчке со стороны дуриама. Еще до его возвращения кучка израненных рабов превратилась в целую толпу. Тут и там вспыхивали потасовки, так как враждующие дуриамы вынудили своих израненных рабов выступить друг против друга; некоторые из таких потасовок переросли в кровопролитные драки прежде, чем Джейсен успел вмешаться.

Деваронец чуть не попал в одну из таких драк, и все, чего он добился своим шипением и угрожающей демонстрацией острых зубов – это быть вытолкнутым из толпы далеко от цели. Он не мог обороняться, не выпуская из рук связок трав, за которыми его послал Джейсен, а два маленьких рожка, торчавших из его лба, совсем не были устрашающими. Деваронец попробовал обойти толпу, проскользнув вдоль берега, поскольку кольцо воинов йуужань-вонгов не позволяло остальным приближаться туда. Это его и погубило.

Джейсен не знал, споткнулся ли деваронец или поскользнулся на грязных стеблях, покрывавших берег водоема, либо кто-то из толпы нечаянно или даже намеренно подтолкнул его. Все, что ему было известно: деваронец оказался в опасной близости от оцепления.

Джейсен услышал резкую команду, которую пролаял один из воинов, стоявших на краю водоема, и поднял взгляд в тот самый момент, когда взметнувшийся амфижезл пролил фонтан переливающейся черной крови. Он проталкивался, протискивался и прорывался сквозь толпу, пока не добрался до деваронца, лежащего в россыпи принесенных им трав и сжимающего обрубок руки.

Джейсен сделал все, что мог, а это было немного. Он даже не успел перевязать ампутированную конечность, а деваронец уже впал в глубокий шок; смерть последовала лишь минутой или двумя позже. У Джейсена было время, чтобы рассмотреть лицо деваронца: грубую бледную кожу, заостренные зубы за толстыми сухими губами, маленькие рожки на лбу, опоясанные выпуклыми годичными кольцами, которые можно было посчитать наощупь.

У Джейсена было время, чтобы пристально посмотреть в яркие красные глаза деваронца, чтобы прочитать там растерянность и печаль из-за бессмысленной, пустой, неожиданной смерти, которая настигла его.

И тогда Джейсен подумал: "Ну что ж, возможно, я был не прав. Все-таки здесь были и сорняки, судя по всему". Джейсен поднял голову и встретился взглядом с одним из таких сорняков.

Воин, который убил деваронца, невозмутимо смотрел ему в глаза, держа истекающий чернотой амфижезл наготове.

Кто цветок? Кто сорняк? Это не только твое право – отделять цветы от сорняков, но и твоя обязанность. В словах Вержер была истина. Но Джейсен сомневался, что истина, которая открылась ему, была той же самой, которую Вержер вложила в свои слова. Он обнаружил, что ему все равно, что она там вложила. Он сделал выбор. Не проявляя никаких эмоций, Джейсен поднялся на ноги, повернулся к воину спиной и пошел прочь сквозь толпу.

Он отделил сорняки от цветов. "Вы хотите озеленения?" – думал он с ледяным спокойствием. – "Только подождите. Я покажу вам озеленение. Вы только подождите".