ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОСКВУ

Слово царя воеводам. Совет бояр и родственников царских. Возвращение в Москву. Болезнь Иоанна. Путешествие в Кириллов монастырь. Совет и предсказание Максима Грека в монастыре Живоначальной Троицы. Беседа у св. Кирилла с Вассианом Топорковым. Смерть царевича Дмитрия. Восстание “оставшихся” князей казанских. Поход. Начальствующие воеводы. Нашествие перекопского царя. Хитрость Иоанна Шереметева. Неосторожность царских писарей. Поражение русских. Возмущение в Казани. Смерть царя Черемисы Луговой

Вскоре после этой славной победы, как будто бы даже третий день, царь наш выразился весьма неблагодарно. Вместо благодарности воеводам и всему воинству он, на кого-то разгневавшись, сказал воеводам и всему воинству: “Ныне оборонил меня Бог от вас”, а смысл его речей был таков: “Не мог я вас мучить, пока Казань стояла незавоеванной, ибо нужны вы были мне, а сейчас волен я всякую злобу и мучительство над вами совершать”. О, слово сатанинское, явившее неизреченную лютость человеческому роду! О, предел меры кровопийства в нашем отечестве! Достойнее было бы ему от всего сердца обратиться к нам, христианам, и к Господу Богу и сказать: “Благодарю Тебя, Господи, за то, что защитил нас от врагов наших!” Он же воспользовался сатанинским скверным языком как оружием и пообещал погубить со своими клевретами роды христианские, как бы мстя христианскому воинству за то, что они мужеством и храбростью и с Божьей помощью победили измайльтян.

Царь стал держать совет об устроении покоренного города. Мудрые и разумные советники присоветовали ему оставаться с войском в Казани до весны; запасов из Русской земли привезено было великое множество, да и без них в той земле всего было много, тогда бы он сумел до конца подавить басурманские силы, покорив и усмирив эту землю на века. В той стране, кроме татар, было еще пять различных народов: мордва, чуваши, черемисы, войтеки, или арские, и пятые — башкиры, живущие в лесах вверх по великой реке Каме, что впадает в Волгу, ниже Казани на двадцать миль. Однако он не послушал совета мудрых воевод, а склонился к советам своих шурьев, которые нашептывал” ему в ухо о том, что ему необходимо спешить к царице, сестре; они же и других льстецов вместе с попами подсылали к нему.

Царь, постояв неделю и оставив часть воинства и орудий, сел на корабль и поплыл к Нижнему Новгороду — великому русскому городу, расположенному от Казани в шестидесяти милях на границе с Казанским царством, а всех наших ко-1 ней послал другой дорогой, что недалеко от Волги пролегает в труднодоступной гористой местности, где живут чуваши. И в результате этого похода почти все кони погибли; так у владевших сотней или двумя коней сохранилось едва по два или три. Это было первое действие по тем их советам.

Когда же приехал царь в Нижний Новгород, то пробыл там три дня, распустив по домам все свое воинство, сам же отправился на подводах до Москвы: так как там родился у него сын Дмитрий, которого он впоследствии своим безумием погубит, но об этом далее вкратце расскажем. Приехав в Москву, царь через два или три месяца разболелся тяжким огненным недугом, так что никто уже не надеялся, что он жив останется. Но он постепенно начал выздоравливать. Когда же он выздоровел, то дал обет поехать за сто миль от Москвы в Кириллов монастырь. После великого дня Христова Воскресения, на третьей или четвертой неделе поехал сначала в монастырь Троицы Живоначальной, называемый Сергиевым, что лежит от Москвы в двадцати милях на великой дороге, которая ведет к Студеному морю. Поехал в такой долгий путь не один, а со своей царицей и новорожденным отроком. Дня три они провели у Сергия, где царь отдыхал, так как еще не полностью выздоровел после тяжкой болезни.

А в том монастыре тогда пребывал преподобный Максим, монах из Ватопедского монастыря со Святой Афонской горы, родом грек, человек очень мудрый и искусный не только в риторстве, но и в философии, а был он к тому времени уже в преклонных годах. Много претерпел Максим от отца его (Василия III. — Н.Э.), был и в оковах долгие годы, и в длительном заточении в прегорьких темницах, и претерпел многие другие мучения неповинно, по зависти митрополита Даниила, человека прегордого и лютого, и других лукавых иосифлянских монахов. Иоанн IV его из заточения освободил по совету своих сановников, объяснивших ему, что неповинно страдает такой блаженный муж. Этот монах Максим не посоветовал ему ехать в такой дальний путь с женой и новорожденным отроком. “Даже, — говорил он, — если и обещал ехать к святому Кириллу на молитву Богу, то обет такой с разумом не согласован. Победил ты гордое и сильное басурманское царство, но при этом погибло немало и храброго христианского воинства, которое сражалось за православную веру, и у тех погибших осиротели жены и дети, и матери чад своих лишились, и все они в слезах и в скорбях пребывают. И лучше тебе сейчас их пожаловать и устроить, утешить их от скорбей и от бед, собрав их всех в своем царствующем граде, нежели обещания, данные не по разуму, исполнять. А Бог, — говорит он, — за всем наблюдает своим недремлющим оком, как сказано у пророка: он не вздремнет и не уснет, храня Израиль, а другой пророк говорит: очи у него (Бога) в семь крат солнца светлее и все видят.

Не только святой Кирилл силен духом, но и все ранее рожденные праведники, души которых на небесах, предстоят ныне у Престола Господня и имеют всевидящие духовные очи, смотрящие как бы с высоты, не то что богатые в аду, и все они молятся Христу за всех земных людей, особенно за кающихся в своих грехах и по своей воле отвращающихся от совершения беззаконий и обращающихся к Богу. А Бог и святые его не по месту молитвам нашим внимают, а по доброй нашей воле и желанию. И если послушаешь, — сказал он, — здоров будешь и многолетен, с женой и отроком”. И другими многими словами наказывал ему, и слова текли из уст преподобного слаще меда. Однако царь, гордый человек, упрямился и только повторял: “ехать да ехать к святому Кириллу. К тому же другие монахи, напротив, хвалили его за твердость в выполнении обета, но они не давали разумных духовных советов, да и не стремились к этому, из корысти потакая царю, желая быть ему угодными и суметь таким образом выманить какое-либо имение для монастыря или иное богатство, с тем чтобы самим жить сладко, как свиньям в сладострастии, уж не говорю, в дерьме (у Курбского “в кале”. — ff.3.) валяться. Прочее же умолчим, чтобы не сказать еще более горького и скверного, но возвратимся к преподобному Максиму.

Когда преподобный Максим увидел, что царь презрел его совет и решил отправиться в это длительное путешествие, то он предсказал ему: “Если не послушаешь меня, советующего тебе по Богу, и забудешь кровь мучеников, погибших от поганых за правоверие, и презришь слезы их сирот и вдовиц, и поедешь, ведомый упрямством, то знай: сын твой умрет и не возвратится оттуда живым, если послушаешь и возвратишься, будешь здоров и сам, и сын твой”. Эти слова он сказал при нас четверых: первый — исповедник его — Андрей протопоп Благовещенский, второй — Иван, князь Мстиславский, а третий — постельничий его — Алексей Адашев, и четвертый — я. Услышав такие снова от святого, мы говорили с царем об этом, но он не слушая и поехал на Дмитров, оттуда — на Песочное, в монастырь, что на реке Яхроме стоит, где и ждали его суда, приготовленные для плавания. Здесь мы и увидели, что враг наш, непримиримый дьявол, умышляет и к чему приводит он окаянного человека, внушая ему ложное благочестие и обеты Богу, противные разуму! Он как стрелой выстрелил царем до того монастыря, где жил престарелый епископ, лукавый иосифлянин, прежде бывший нахлебником у отца его (Василия Ш. — Н.Э.), который совместно с прегордым и проклятым митрополитом Даниилом многих людей оклеветал, и они претерпели из-за него великое гонение. Митрополита Селивана, ученика преподобного Максима, человека, сведущего в духовных и светских науках, в своем епископском доме злой смертью в малые дни уморил; а вскоре после смерти великого князя Василия митрополита Московского и епископа Коломенского по совету тех синклитиков всенародно изгнали с престолов, исключительно по злому умыслу.

Что же тогда приключилось? А вот что воистину: приходит царь к этому старцу в келью, зная, что он был угодным советчиком его отца и было между ними согласие во всем, и спрашивает его: “Как мог бы я хорошо царствовать, чтобы своих великих и сильных иметь в послушании?” И подобало бы ему ответить: самому царю следует быть как голове и любить мудрых советников своих как свои члены, и другими многими словами из Священного Писания ему следовало бы советовать и поучать христианского царя, что было бы достойно человека, некогда бывшего епископом и находящегося в довольно престарелом возрасте. Он же что сказал? Начал шептать ему в уши, по старой своей злобе, как и отцу его, ложные доносы (у Курбского “сикование”. — Н.Э.) и такие слова произнес: “Если хочешь самодержцем быть, не держи ни единого советника мудрее себя, потому что сам есть всех лучше; так будешь тверд на царстве и все будешь иметь в своих руках. А если будешь иметь мудрейших около себя, по нужде будешь послушен им”. И так сплел он силлогизм сатанинский. Царь же его руку поцеловал и сказал: “О, если бы и отец мой был бы жив, таких полезных слов не поведал бы мне!”

Здесь мы приведем пример из истории, как соотносится древний голос отца с новым голосом сына. Изначально отец, прежде бывший Фосфоросом, увидев себя пресветлым и сильным и над многими ангельскими полками чиноначальником, поставленным Богом, и забыв, что сам он существо тварное, сказал себе: “Погублю землю и море и поставлю престол мой выше облаков небесных и буду равен Всевышнему, как если бы сказал: “И могу сопротивляться Ему”. И тотчас с восходом дня ниспал он в преисподнюю, так как, возгордившись, не сохранил своего чина и как писано: из Фосфороса в Сатану превратился и стал отступником. Как будто тот древний отступник шептал устами нашего престарелого монаха: “Ты лучше всех и не достоит тебе никого иметь мудрого”, как бы сказал: “Потому что ты Богу равен”.

О голос, воистину дьявольский, исполненный всякой злобы, презрения и забвения. Забыл епископ, что сказано во Втором Царстве: однажды советовался Давид с синклитиками своими о том, как сосчитать ему людей израильских ради обложения данью. Советники сказали ему, что он не сможет сосчитать, так как Господь, по обещанию Аврааму, умножил люд израилев как песок морской. Но он не послушал советников своих и приказал считать людей, для того чтобы увеличить дань. Забыл, что принесло непослушание синклитского совета и какую беду навел из-за этого Бог? Едва весь Израиль не погиб, если бы царь покаянием и слезами не спас его. Запомнил ли, что гордость и презрение юных к совету старших принесло Ровоаму безумному? И ему (Топоркову. — Н.Э.) следовало, как писано в Священном Писании, поучение давать царю, покаянием очищенному, вместо тех шептаний незаконных, которые он в уши ему вкладывал, как будто ленился прочесть завещанное золотыми устами в Слове о Духе Святом, начинающемся словами: “Вчера от нас любимцы...”, так же и в другом Слове, в девятом, в последней строке похвалы о Святом Павле, где начало: “Обличили нас друзья некоторые...”. Здесь восхваляется дар духа, даваемый по Божественному совету, и приводятся рассуждения о различных возможностях духовных, например, об умении воскрешать мертвых, творить удивительные чудеса и говорить на различных языках, обладать даром провидения и давать полезные советы, способные принести прибыль царству. В подтверждение этого приводится пример Моисея, человека не худого и не безвестного, с Богом беседовавшего, и море разделившего, и победившего Фараонова Бога и пресияьных Амалехитов, и сумевшего явить людям много чудес, но не обладавшего даром советовать. Моисей воспринял совет от тестя своего Рагуила, а Бог похвалил его совет и в Закон его записал, более пространно, нежели это было известно ранее. Если царь поставлен на царство, а способностей на то ему от природы не дано, то должен искать доброго и полезного совета, и не только у советников своих, но и у всех своих подданных, поскольку духовный дар дается не по богатству и не по силе царства, но по душевной мудрости, так как Бог не смотрит на могущество и гордость, а только лишь на правду сердечную и тем людям дает свои дары, которые способны их воспринять своей душой. Ты же все это забыл! И из уст твоих вместо благоухания смрад исходит. И еще вот что к этому надо добавить: только бессловесные управляются чувствами, а наделенные словом люди во плоти и даже бестелесные святые ангелы советом и разумом определяют свои действия, как Дионисий Ареопагит и другие великие учителя пишут о том. А о ком вспоминать из древних и чей блаженный образ представить? У всех на устах имя деда царя, Иоанна великого князя, который сумел расширить пределы своего государства и, что удивления достойно, так это то, что, будучи в неволе у великого царя ордынского, сумел выгнать из юрт и разорить басурман, но не ради кровопийства и грабежа, а по совету с мудрыми и мужественными его советниками, ибо рассказывают, что он никогда ничего не начинал без глубокого и многократного совета.

Силлогизм песношского старца не только против древних великих святых, но и новых, которые в согласии наставляют: любящий совет любит и душу свою; а он говорит: “Не держи советников мудрее себя”. О дьяволов сын! Зачем ты в человеческом естестве жилы пресек и всю крепость разрушил и в сердце царя христианского посеял безбожную искру, от которой во всей Святорусской земле лютый пожар разгорелся? О, я даже слов не нахожу, чтобы рассказать! Откуда эта великая злоба взялась, какой в нашем народе никогда не бывало, а только от тебя и ведется ее начало? Но далее я расскажу вкратце о результатах твоих лютых дел.

Воистину делами своими ты превзошел совет, данный Бассианом Топорковым, ибо ты не топорком — малой секирой, а воистину великой и широкой, самим оскордом (топором. — Н.З.) посек благородных и славных мужей по всей великой Руси. Это по твоей вине, Бассиан Топорков, царь наш злобой был начинен и пострадали от него многие воины и бесчисленное множество простых людей. Но оставим это и возвратимся к нашему рассказу. Напившись смертоносного яда от этого православного епископа, царь продолжил путь Яхромой-рекой до Волги, Волгой же плыл около десяти миль до Шексны, а Шексной вверх, до великого Белого озера, на нем и город стоит. И не доезжая до Кириллова монастыря, когда еще плыли по реке Шексне, сын Иоанна, по пророчеству святого Максима, умер. Вот первая “радость” по молитвам епископа Вассиана Топоркова! Бот получение мзды за обеты, не по разуму данные и не богоугодные! Приехал Иоанн в Кириллов монастырь в печали и тоске и затем возвратился с пустыми руками в большой скорби в Москву.

К тому же достойно вкратце упомянуть, как он презрел первый полезный совет, данный ему еще в Казани его синклитиками о том, что не стоит уходить из Казани, пока не будут искоренены полностью басурманские властители, как прежде я писал об этом. Что же для усмирения гордости попустил Бог? Ополчились против царя оставшиеся казанские князья и вместе с прочими народами языческими, нападая не только на саму Казань, но и из великих лесов наезжая на Муромскую землю и даже на сам Нижний Новгород, и захватывали людей в плен. И так было непрерывно после взятия Казанского царства, около шести лет, в течение которых все новопоставленные в той земле города, да и некоторые в Русской, осаждались ими. И была тогда битва с басурманами; во главе наших полков стоял гетман — известный муж Борис Морозов, прозванный Салтыковым, в результате которой погибли полки христианские от язычников и сам гетман был пленен. Они держали его живым в течение двух лет и не соглашались ни на выкуп, ни на обмен на своих пленных, а потом убили. В те шесть лет много было битв и большое количество христианских воинов погибло в непрерывной войне с ними, ибо бились поганые ожесточенно, для их веры неожиданно.

На шестой год царь собрал большое войско — более тридцати тысяч и поставил над ними трех воевод: Иоанна Шереметева , мужа очень умного и провиденциального и от молодости искусного в военных делах, и вышеупомянутого Семена Микулинского, и меня, а с нами немало стратилатов, храбрых и высокородных. Мы, придя в Казань, дали немного отдохнуть войску и пошли далеко в казанские пределы, где казанские князья сидели со своими поганскими полками. Их было там около пятидесяти тысяч и сидели они в ополчении, выставляя оттуда воинов на битву с нашими передними полками. Сражались, как я помню, около двадцати раз; было им очень удобно на своей земле воевать, в знакомых местах, да еще и из лесов подоспевала к ним помощь; сопротивлялись они отчаянно, но везде по благодати Христовой были побеждаемы христианами. Да и погода нам благоприятствовала. В ту зиму были великие снега, без северов, и мало осталось врагов, так как ходили мы за ними целый месяц, а наши передние полки гонялись за ними за Уржум и Мешь-реку, за великие леса, и оттуда аж до башкирского народа, что на Каме-реке вверх к Сибири обитает. И сколько там их осталось — те покорились нам. Воистину есть что писать по порядку о тех сражениях с басурманами; но для краткости оставлю. Однако тогда мы погубили более шестидесяти тысяч басурманского воинства с их атаманами среди них известных губителей христиан Янчору Измаильтянина и Алеку Черемисина и много других князей. И возвратились мы в отечество с Божьей благодатью, пресветлой победой и большой добычей. И с этого времени начала миряться и покоряться Казанская земля нашему царю.

Затем в то же лето пришла нашему царю весть о том, что царь перекопский со всеми силами своими переправился) через проливы морские и пошел войной на землю пятигорских черкесов, для их защиты послал наш царь тридцатитысячное войско на Перекоп во главе с Иваном Шереметевым и другими полководцами. Пошли войска через великое перекопское поле дорогой, лежащей на Изюм-Курган. Царь же басурманский издавна имея обычай: в одном месте лук натягивать, а в другом стрелять и, таким образом, на иную сторону слух распространять, якобы хочет идти на нее войной, а пойдет в другую; так, возвративши войска из черкесских земель, пошел на Русь, дорогой на великий перевоз, что в дне езды на коне от Изюм-Кургана, но не ведали крымцы о приготовлениях русских. Иван (Шереметев. Н.Э.), человек разумный, имел стражу с двух сторон, а такжена подъездах по дорогам. Он и сведал о намерениях перекопского царя пойти на Русскую землю и послал весть к нашему царю в Москву с тем, чтобы предупредить его о том, что грядет недруг его во всей своей силе. Сам Шереметев зашел перекопскому царю в тыл и намеревался ударить именно в тот момент, когда войско перекопское вступит на Русскую землю. Потом он узнал о войске с обозом перекопского царя и послал на него треть своего войска, а был Шереметев от него в полпути, царь же перекопский имел обычай дней за пять-шесть оставлять половину коней всего своего воинства на всякий случай.

Наш великий князь (здесь царь. — П.З.) обычно подбирал себе писарей не из дворян и не из благородных родов, а из поповичей и даже из простого народа и им доверял, а те ненавидели своих вельмож и поступали, как пророк глаголет: один хочу веселиться на земле, и что же писари сотворили? То, что необходимо было утаивать, всем разгласили. “Вот, — говорили они, — исчезнет царь перекопский co всеми силами своими! Царь наш грядет со множеством воинства против него, а Иван Шереметев, возглавляя главные силы, идет за хребтом”. И это написали во все края. Царь же перекопский, подойдя к русским границам, ни о чем не ведал, так как не встретил ни единого человека и очень хотел найти языка и, по несчастью, нашел двух: один из них, не вытерпев пытки, рассказал ему все по порядку, о чем написали наши писари. И говорят, что был перекопский царь тогда в ужасе и недоумении и направился обратно в свою Орду. А через два дня пути встретился с нашим войском, да и то не со всем, а только с той его частью, что на его стан была послана, и сошлись оба войска около полудня в среду, и была битва до самой ночи. В первый день Бог помог нам, множество басурман было побито, в христианском же войске мало было потерь. Бот только по излишней смелости врезались некоторые наши полки в басурманские — и был убит один сын знатного отца и два дворянина попали в плен. Их привели к царю, который приказал пытать их, и один вел себя как положено храброму и благородному воину, а другой, безумный, устрашился мук и рассказал все по порядку. “Войско, — говорит on, — в малом числе и того лишь четвертая часть на твой стан послана”.

Царь татарский имея намерение той же ночью уйти в Орду, ибо боялся войска христианского и самого великого князя, но, послушав того безумного пленника, задержался. Утром в четверг, на рассвете, началась битва и продолжалась до полудня, и то наше малочисленное войско так храбро билось, что все полки татарские были разогнаны. Царь один остался с янычарами (их было с ним тысяча с ручным оружием и немалым количеством тяжелых орудий). Но по грехам нашим в тот час сам полководец христианского воинства сильно был ранен и конь пал под ним и к тому же сбросил его с себя (так обычно бывает с раненым конем), но защитили его храбрые воины, сами едва живые, из которых половина погибла. Татары видели своего царя с янычарами и при орудиях, а наших воинов без полководца, как бы в замешательстве, хотя были при них и другие храбрые воеводы, но не так они были храбры и известны. Потом еще была битва меньше чем на два дня, но как сказано в пословице: “Если бы и львов стадо было, то без доброго пастыря оно не споро”. Большую половину христианского войска разогнали татары. Многих храбрых мужей побили, а некоторых взяли в плен, другая же часть войска в буераке засела. К ним царь перекопский со всем своим войском приступал троекратно, желая пленить их, но они отбились и на заходе солнца вышли с великими трудностями. Царь же отправился к Орде своей, так как боялся, что наше войско зайдет к нему в тыл. А те наши полководцы с воинами, которые уцелели, поехали к нашему царю.

Царь же наш тогда о поражении своем не знал и шел споро навстречу царю перекопскому, даже когда подошел к Оке, то не остановился там, где обычно останавливалось христианское войско, шедшее против царей татарских, а переправился через великую реку Оку и направился к городу Туле, желая там вступить с войском перекопским в битву. Когда же он был на полпути от Оки до Тулы, то получил весть о поражении нашего войска, потом еще через день раненые наши воины на пути встречались.

Некоторые царевы советники стали советовать не идти за Оку, а повернуть обратно на Москву. Другие же, мужественные, укрепляли его советами и говорили ему, что не следует к врагу оборачиваться спиной и срамить прежнюю славу свою и своего воинства, а необходимо мужественно принять бой с врагами Креста Христова. И говорили ему: “Если он (перекопский царь. — Н.З.) и выиграл битву за грехи христианские, то все равно войско его уже устало и в нем также множество раненых и убитых, поскольку крепкая битва была с нашими в те два дня”. И когда они подавали этот добрый и полезный совет, то еще не знали, что царь перекопский, испугавшись, уже двинулся к Орде. Наш же царь совета храбрых послушал, а совет трусливых отверг и пошел к городу Туле, желая сразиться с басурманами за православное христианство. Бот такой был наш царь, пока любил держать при себе добрых и правду советующих, а не злых льстецов, хуже которых в царстве не может быть ничего! Как только он приехал к Туле, собралось к нему немало разогнанного войска, прибывшего со своими командирами, и всего их было около двух тысяч. Они и поведали ему о том, что вот “уже третий день, как царь (перекопский. — Н.З.) пошел к Орде”.

После этого царь наш как бы покаялся и немало лет затем царствовал хорошо, поскольку он испугался Божьих наказаний, которые обрушились на него в связи с поражением от перекопского царя и казанским восстанием, о чем я выше рассказал, поскольку от казанцев пострадало христианское воинство и многие в нищету впали, потеряв последнее имущество, к тому же преследовали нас различные болезни, частые моры, и многие с плачем советовали покинуть город Казань и казанские пределы и вывести воинство христианское оттуда. Но то был совет богатых и ленивых, как монахов, так и мирских, как сказано в пословице: “Кому родить младенца, тому и кормить и заботу о нем иметь”, иными словами, только тот, кто приложил много сил и сокрушался, достоин и советовать об этом.

Так вот Черемиса Луговая взяла было себе царя из Ногайской орды, чтобы с его помощью защищаться от христиан и воевать с ними. Этот черемисский народ был весьма многочисленным и кровожадным и обладал двадцатитысячным войском. Однако вскоре они решили, что им мало прибыли от того приглашенного царя, и убили его, а с ним приблизительно триста его татар, а самому царю отсекли голову и, воздрузив ее на высоком дереве, сказали: “Мы взяли тебя на царство с двором твоим, чтобы защищал нас, а ты и твои люди не оказали нам помощи столько, сколько поели наших коров, и потому ныне пусть твоя голова да царствует на высоком коле”. Потом избрали себе своих атаманов и воевали с нами крепко два года, то примиряясь, то вновь возобновляя сражения. Некоторые события, что тогда приключились, для краткости истории сей я оставлю, но что вспомнил, то описал.