Среди «диковинных» памятников Средних ве­ков, завещавших европейскому имагинарному свой мифологический образ, особенно важны кафедральный собор и крепость.

Кафедральный собор — это символ первого из сословий средневекового индоевропейского общества, духовенства; укрепленный замок, или крепость, — символ второго сословия, военного. Мы могли бы добавить сюда еще и постройку, а точнее, ансамбль построек, представляющий производительную функцию третьего сословия, и это был бы город. Но хотя средневековый город и отличается весьма отчетливо от античного и от городов индустриальной и постиндустриальной эпох, в нем нет специфической самобытности, достаточной для того, чтобы быть представленным среди многочисленных чудес и диковин, которые описываются в этой книге. Однако при этом не надо забывать, что с точки зрения огромного множества мужчин и женщин Средних веков город прекрасен и полон чудес.

Термин cathedrale сперва возникает в Средневековье в виде эпитета: это кафедральная церковь, и существительным это слово становится лишь в XVII столетии, но в этой форме существительного приобретает необычайное распространение как в области словарного состава языка, так и в мире идеологии. «Кафедральный собор» происходит от латинского cathedra , церковная кафедра, то есть некое подобие трона, предназначенного для епископа, причем этот епископский трон выступает как один из ключевых элементов внутреннего убранства собора. Собор же прежде всего — и это тоже упрочивает его успешность — церковь епископа. Знаменательно, что наименование «кафедральные церкви» в европейских языках произошло не от одного, а от двух латинских слов. В Англии, в Испании, во Франции вошло в обиход словосочетание «кафедральный собор», происшедшее от епископской кафедры. В Германии и Италии собор называли словом, значением которого было «дом», domus , из чего получался Dom , по-итальянски duomo . Такой собор еще более, чем епископская кафедральная церковь, мог называться Домом Божиим.

Особый статус кафедрального собора будет подчеркнут его размерами. Кафедральный собор впечатляет именно размерами, как из-за того, что это главная церковь в каждом приходе и глава всех церквей, так и учитывая надобность собирать внутри всех верующих, из-за необходимости визуальным способом внушить им чувство благочестия. Сила его образа выражает себя как во внешней мощи, так и во внутренней грандиозности. В этом смысле кафедральный собор — наилучшее архитектурное выражение интимного сочетания внутреннего и внешнего, которое составляет суть духовности и чувственности Средних веков. Впечатляющий облик кафедрального собора нашел подтверждение уже в XX веке, когда научились фотографировать с воздуха. Увиденный как вблизи, так и издалека, с внешней или с внутренней стороны, или же снятый с большой высоты, кафедральный собор еще и сегодня — строение вне всяких норм. Небоскребы, единственные здания, которые могут посоперничать с соборами своими размерами, главным образом высотой, очевидно, невзирая на присутствующую в их замысле определенную символичность, лишены духовности кафедральных соборов, заметной сразу даже глазам неверующих или представителей других, нехристианских религиозных и культурных конфессий.

Кафедральный собор — постройка с долгой исторической судьбой. Появившийся в IV веке, он и сегодня еще живет двойной жизнью: первая из его функций — быть церковью, площадкой для отправления культа, и вторая — его мифологическая жизнь в сфере имагинарного. Собор кажется вечным — и тем не менее мало строений подверглось такому количеству изменений за время своей исторической эволюции. Собор возникает в IV столетии с признанием христианства как разрешенной, а потом и официальной религии Римской империи и выдвижением епископа в ряд сильных мира сего, облеченных мощью и влиянием.

Собор древних времен Средневековья до самого тысячного года — это не просто в самом полном смысле слова очень большая церковь, но город в городе, ансамбль строений, которые называли «епископской группой» или «кафедральной группой». Эта группа в основном состоит из двух церквей, баптистерия, епископских покоев, дома для духовенства, больницы, школы. Позже вторая церковь исчезает, баптистерий перемещается в церковь в более скромном виде купели, дом для духовенства становится огороженным участком, где располагаются каноники, больницы становятся независимыми и конкурируют с городскими госпиталями, которые разрастаются начиная с XIII — XIV веков, а школы отделяются от собора. Эпоха Каролингов в области соборов выделяется тем, что каноники проникают и во внутреннее пространство — за пределами собора у них огороженный участок, а внутри это место для клира с предназначенными для них стульями с высокой спинкой, — и главное здесь то, что проводилась линия раздела между присутствующими прихожанами и духовенством. Клир был скрыт от взглядов паствы, богослужение совершалось уже не лицом к прихожанам, а спиной к ним, собор теперь лишь едва мог справляться с ролью культового и литургического объединителя между епископом, канониками, духовенством и толпой верующих.

Своей эволюцией церкви и особенно соборы были обязаны основным обстоятельствам эволюции исторической. В такой эволюции можно различить два основных течения. Одно из них — демографический рост. Между тысячным годом и ХIII веком население Западной Европы, по всей вероятности, удвоилось. С другой стороны, пространство, предназначенное для верующих в соборе, становится еще и коллективным пространством более или менее светским, местом для встреч и общения, что делает кафедральные соборы чем-то вроде внутренних форумов той эпохи, когда урбанизация, с которой соборы тесно связаны, расцветала бурными темпами. Мне думается, что больше всего размеры и внешний вид соборов изменило все-таки второе течение; его можно назвать архитектурной модой. Хотя принято считать, что главным двигателем исторической эволюции стала функциональность, следует подчеркнуть важную роль моды, очень заметную начиная с XI — XII веков. В частности, переход от романского стиля к готике происходит под давлнием меняющегося вкуса. Ведь готика дает кафедральным соборам возможность проявить те оригинальные черты, какие возникли еще начиная с IV века.

Торжество высоты, торжество света, подчеркивающего широту внутренних пространств, распространение башен и шпилей на колокольнях, подчеркивающих примат высокого над низким, стремление к благородному и возвышенному, которым характеризуется средневековая духовность, — именно эти черты готический стиль и придает кафедральным соборам. Ролан Рехт подчеркивал, вместо мнимой преемственности между романским и готическим стилями, совершенно новый в готической архитектуре характерный разрыв: «В ней присутствует первый радикальный разрыв с римской Античностью и раннехристианской эпохой, в отличие от романской архитектуры, которая эту традицию наследует. Этот разрыв основывается на технических новшествах — изобретении стрельчатых арок, поддерживающих свод, наружных подпорных арок, разработке каменного каркаса и тонкой стены, — которые все чаще и чаще позволяют возводить здания еще выше, еще легче и еще светлее. Но и это еще не все. Готическая архитектура покровительственно относится к быстро обрастающему украшениями профилю лепки, который отвечает все более утверждающемуся рациональному началу, придавая каждой несущей конструкции определенную функцию. Это обогащение сообщает соборному телу такую пластичность, что тени и свет вступают в диалог большой драматической напряженности. Это приводит к усилению визуальных эффектов. Усилению, которое сопровождает все более заметную заботу Церкви о том, чтобы на первое место выдвинуть Инкарнацию».

Встреча кафедрального собора с готическим стилем произошла еще и под влиянием некоторых исторических феноменов, воздействие которых продолжается по сей день. Первый из них — усиление роли епископов после григорианской реформы, которое во второй половине XII века освободило Церковь от влияния светской феодальной власти. Второй — это усилившаяся роль короля в возведении соборов. Разрешение на постройку собора надо было испрашивать у короля. Этой прерогативой короли пользовались более широко в зависимости от внимания, каковое они еще с конца XII века уделяли тому, что называлось строительством современного государства. Так соборы оказались связанными с возникавшими государствами и зарождающимися нациями. Городской памятник, кафедральный собор должен был стать памятником государственным. Готика еще усилила рациональный аспект в структуре соборов. Крупнейший американский историк искусства Эрвин Панофски подчеркивал параллелизм между готическим стилем соборов и схоластической мыслью. Кафедральные соборы еще и сегодня возвышаются подобно высшей форме одной из основополагающих черт европейского духа — сочетанию разума и веры. Стоит добавить, что этот период был еще и временем быстрого обогащения христианского мира, которым он особенно обязан развитию сельского хозяйства и коммерциализации излишков сельскохозяйственной продукции. Вознося хвалу Шартру, Пеги знал, что говорил, так выразившись о его кафедральном соборе: «Это венок колосьев, который никогда не завянет». А американский историк искусства Генри Краус, развенчивая фантастическую гипотезу о том, что в Средние века соборы якобы возводились без денежных средств, просто на дары прихожан и посредством их же даровой рабочей силы, доказывает, что, по его выражению, gold was the mortar (все цементировалось золотом).

Готический стиль также позволил соборам лучше наполнять архитектурные элементы высоким смысловым содержанием. Тут речь идет о портале, и в особенности о портале западного фасада собора. Соборная паперть, портал соборов, первым крупным воплощением которого стал в XII веке кафедральный собор Сант-Яго де Компостеллы, усиливает спасительную роль соборов, напоминая о евангельском изречении Христа Ego sum janua , «Яесмь врата», означающем, что попасть на небеса могут только набожные и благочестивые. Таким образом подчеркивается эсхатологический характер собора, проявляющийся и в таком, увы, совершенно исчезнувшем по причине невежества послесредневекового духовенства (за исключением Шартрского собора) элементе, как лабиринт. Роль порталов еще и в том, что они позволили полностью вывести за пределы собора скульптуры. Выведение скульптур вовне собора, на его портал, позволило предложить восхищенным взорам паствы — и для ее поучения — как изображения царей Иудеи и Израиля (с легкостью узнаваемых в соборе Парижской Богоматери и отождествленных с французскими королями, чьи отбитые в эпоху Революции головы были в 1977 году обнаружены в парижском частном доме), так и образы истории в ее христианской интерпретации, Страшный суд, конец исторического времени.

К этому аспекту, еще так недавно одному из наиболее спорных, надо добавить уже в те времена проблему использования в соборах красок. Название блестящего эссе Алена Эрланд-Бранденбурга «Когда соборы раскрашивали» подчеркивает, как анахронично сегодня выглядят и внутреннее убранство, и внешние стены кафедральных соборов. Однако фанатичные приверженцы возвращения к использованию красок, зачастую пользуясь совсем неподходящими «звуком и освещением», не должны забывать, что в расцветке статуй и стенных ковров соборы концентрировали силу божественного белого свечения, навстречу которому были широко распахнуты.

Важным моментом готических кафедральных соборов был период, который описывает Жорж Дюби в своем главном труде «Времена кафедральных соборов» — на его основе он потом сделал прекрасный телевизионный фильм. Это был период с 1130 по 1280 год. В этот период, пользуясь его же выражением, «горизонты европейской цивилизации глубочайшим образом изменились». Это время ознаменовалось невиданным соперничеством в возведении соборов все более грандиозных, все больше устремленных ввысь. Это то самое, что Жан Гимпель назвал «мировым рекордом духа». Средневековые соборы подали пример XX веку с его «мировым рекордом духа» — построением небоскребов. Самым большим собором был Амьенский, площадью в 7700 квадратных метров, строившийся с 1220 по 1269 год. Собор Парижской Богоматери, возводившийся начиная с 1163 года, имел высоту сводов 35 метров, Богоматери Шартрской, возводившийся начиная с 1195-го — 36, 5 метра; Богоматери Реймсской в 1212 году достигал 38 метров; Амьенской в 1221 году — 42 метров. Такая чрезмерность приводила к катастрофам. Своды кафедрального собора в Труа рухнули в 1228 году. Башня собора в Сансе обвалилась в 1267-м, и — катастрофа, приобретшая символический характер, — клирос кафедрального собора в Бовэ, чемпион по высоте, достигавший 48 метров, обрушился в 1284-м.

Весь этот период строительство готических кафедральных соборов особенно процветало во Франции, точнее, в регионе Иль-де-Франс, так что это искусство иногда именовали «французским искусством». Некоторые большие французские соборы действительно послужили образцом для соборов в Южной Франции или в других европейских регионах. После пожара в 1174 году кафедральный собор в Кентербери вдохновился собором в Сенсе; начиная с 1220 года собор в Бургосе копирует собор из пяти нефов в Бурже, и после 1248 года собор в Кельне берет за образец соборы в Амьене и Бовэ. В Нарбонне папа Климент IV, в прошлом архиепископ города, в 1268 году публично выражает пожелание, чтобы будущий собор «подражал» северным кафедральным соборам Французского королевства. Но самое главное здесь то, что очень скоро соборы покрывают лицо всей Европы. Если в Скандинавии сооруженный в XII столетии Лунд в Швеции остается собором романского стиля, то Роскильде в Дании — переходный от романского стиля к готике — превращается в нечто вроде национального собора; подобное же происходит и в Праге во времена правления императора Карла IV — там в XIV веке подрядчиком и руководителем строительных работ был француз; перестроенный в XIV веке в готическом стиле Гнезно — национальный польский кафедральный собор, и в то же время в Южной Испании испанские христиане присоединяют к кафедральному собору в Севилье восхитительную мусульманскую башню Хиральду.

Разразившийся в XIV веке кризис, осушив множество источников финансирования соборного строительства, оставляет на территории Европы недостроенные кафедральные соборы, возвышающееся ностальгическими руинами воплощение недостижимости идеала. Таковы соборы в Нарбонне, в Сиене, кафедральный собор в Милане. Последний, когда миланцы пожелают в середине XIV века достроить его, станет объектом ожесточенных споров, где в роли технических изобретателей соборной конструкции ломбардские каменщики схлестнутся с французскими мастерами, умение и опыт — с математической наукой. Ремесленная традиция выступит против университетского знания. Миланский собор достоит недостроенным до XX столетия, но этот спор так и останется примером того, какие проблемы возникали из-за памятников, не знавших себе равных, — такими были кафедральные соборы.

Прежде чем проследить эволюцию кафедральных соборов после XV века, следует заметить, что термин «кафедральный собор» сегодня стал общим обозначением некоей конструкции экстраординарной величины и значимости. В таком значении термин применяли и к мыслительным построениям, и к средневековым литературным произведениям. Эрвин Панофски видел в «Сумме теологии» Фомы Аквинского схоластический кафедральный собор, а Жорж Дюби считал «Божественную комедию» Данте «последним из кафедральных соборов».

В XVI столетии таких соборов больше не возводили, а те, что уже были, затронул вандализм протестантов, но готический образец кафедрального собора сохранился. Так, собор в Орлеане, разрушенный в 1588 году протестантами, был восстановлен в готическом стиле. С другой стороны, Тридентский собор инициировал движение, позволяющее восстанавливать в ансамбле собора присутствие светских элементов и упразднить пристройки и внешние конструкции, отводившие прихожанам место в глубине нефа. Собор времен Контрреформации старается структурально и пространственно выразить то, что в социальном и символическом смысле характеризовало памятник нагляднее всего, — это место благочестивой экзальтации для всех, от епископа до последнего из прихожан. Так, к началу XIX века были разрушены все разделяющие амвоны, кроме соборов в Оше и Альби. XVIII век, как мы уже упоминали, был временем испытаний для кафедральных соборов по причине полного безразличия епископов и каноников-«рационалистов» к имагинарным элементам этих памятников. На беленые стены были нанесены разноцветные краски, пестрые витражи заменили плитками матового стекла, был разрушен лабиринт. Но самые серьезные испытания выпали на долю кафедральных соборов в период Революции. Мишенью революционеров они стали из-за связей с королевской властью, из-за своих богатств, сосредоточенных в виде реликвий, и по причине рухнувших связей между верой и разумом. Собор превращали то в башню Разума, как в Париже, то в башню Природы, как в Страсбурге. Тем не менее, за крайне редкими исключениями, кафедральные соборы не уничтожали.

Французская революция возродила принцип, введенный в IV веке Константином, — совпадение церковных приходов с административными округами. В новых департаментах были введены епархии. Количество кафедральных соборов сократилось до 83. Наполеон уменьшил количество епархий до 52. Так он мог зорче присматривать за епископами, из которых хотел сделать функционеров высокого ранга, преданных лично ему — тому, кто так любил говаривать «мои генералы, мои префекты, мои епископы».

Реставрация восстановила 83 епархии. С окончанием революции кафедральный собор словно берет разбег для нового символического возрождения. Собор становится одним из важнейших романтических мифов, и в роли его певца выступает Шатобриан, чьей важной заслугой является то, что он воскресил в памяти иной, в ущерб камню, более ранний материал для возведения соборов — простую древесину, придававшую кафедральному собору священное происхождение от лесов Галлии. Романтическая метафора собора как леса живет с тех самых пор. Бодлер воскликнет: «Могучие древа, страшите вы меня, как будто кафедральные соборы...».

Важный момент возрождения кафедральных соборов связан с романом Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». Именно во Франции в конце XIX века, в постромантическую эпоху и вслед за ней, отмечается расцвет соборного мифа. И вот Верлен торжественно произносит:

Влеком безумием креста неповторимым,

На крыльях камня, о собор безумный.

Гюисманс воздвиг символистский собор в своем произведении «Кафедральный собор» (1898), вдохновленном Рескином, После Констебля и Фридриха, изобразивших романтические соборы, Моне стал рисовать свои, импрессионистские, — Руанскую Богоматерь при самом разном дневном освещении, с тысячей оттенков, а Клод Дебюсси воскресил своей музыкой «Затонувший собор».

При этом в XIX веке наблюдается еще два иных важных течения, завершающих возвращение кафедральным соборам их значения. В Германии романтизм устанавливает все более тесные связи между германской традицией, политической властью и готическим искусством соборов. Лучше всего это выразилось в достраивании собора в Кельне с 1824 по 1880 год, когда он был торжественно открыт императором Вильгельмом II. Другое важное течение — это работа по «научной» реставрации кафедральных соборов, происходящая на фоне нового страстного увлечения историей и, как говорил Мишле, усилий по полному восстановлению прошлого. Воплощением этого духовного процесса и подобной практики выступает реставрация собора Парижской Богоматери. Она была подготовлена архитектором-предтечей Виле, который в своей «Монографии о церкви Богоматери в Нуайоне» (1847) настаивает, говоря о кафедральных готических соборах, на «связях между происхождением и развитием новой архитектуры и социальной революцией XII века». Великий реставратор собора Парижской Богоматери Вьоле-ле-Дюк, эхом вторя этой концепции, напишет в 1856 году в своем «Толковом словаре французской архитектуры»: «В конце XII столетия возведение кафедральных соборов стало необходимостью, поскольку оно выражало возмущение и протест против феодальной власти». И еще Вьоле-ле-Дюк утверждает:«Соборы XII и XIII веков, с моей точки зрения, — символ французской нации и самый мощный призыв к объединению».

Для XIX века, страстно увлеченного историей, охваченного националистическим угаром и кипучим демократическим духом, кафедральный собор — это великий памятник. Споры вокруг светского характера общества в конце XIX и в начале XX веков тоже находят свое выражение в позициях великих писателей и художников той эпохи относительно соборов. Если великий скульптор Роден в книге «Кафедральные соборы Франции» (1914) заявляет, что «соборы — это синтез страны, вся наша Франция — это кафедральные соборы», и соответственно считает их вечными, то Марсель Пруст, в своих «поисках утраченного времени», видит, как соборы гибнут. Отсюда и его полная безнадежности статья в «Фигаро» от 1 августа 1904 года «Смерть соборов».

XX век отнюдь нельзя назвать временем исчезновения соборов, он определяется как период скорее их возрождения, а не упадка. Установилось равновесие между ролью собора как места отправления культа для верующих и его же ролью как пункта паломничества туристов. О подобном восприятии собора как места особенного, мифологического свидетельтствует и распространение его образа в театре. Архиепископ Кентерберийский Томас Беккет был в 1170 году убит в своем кафедральном соборе по наущению короля Англии Генриха II. В 1935 году великий английский поэт американского происхождения Т.С. Элиот сделал эту историю сюжетом своего «Убийства в соборе», триумфально обошедшего все западные театры.

II Ватиканский собор принял сбалансированное постановление о кафедральном соборе. Наконец собор обрел новые значимость и авторитетность. Он, по выражению Пьера Нора, которое ему подсказал Андре Вошез, стал «местом памяти», и, с учетом будущей перспективы связей между «веровать» и «видеть» по Ролану Рехту, стал «визуальной системой». Кафедральный собор остается местом очарованным и очаровывающим.