Глава 12 ЯЗЫКОВЫЕ МАВЕНЫ 5 страница

процессы, как знание и усвоение нового, что в свою очередь привело к усвоению человеком ценностей и знаний, которые и составляют его культуру. Таким образом, эта модель включает психологию и антропологию в категорию, общую с другими естественными науками, особенно с неврологией и эволюционной биологией. Из-за связи с последней ее также называют эволюционной психологией.

Эволюционная психология усвоила многие уроки человеческого языка и нашла им применение во всех остальных областях психического развития человека:

• Точно так же, как язык является невероятным мастерством, требующим замысловатого ментального «программного обеспечения», другие достижения ментальной жизни, к которым мы привыкли относиться как к чему-то само собой разумеющемуся (как например, способность воспринимать, рассуждать и действовать), требуют своих собственных, хорошо спроектированных ментальных программ. Точно так же, как способность производить грамматические вычисления имеет универсальное устройство, все остальное в человеческом мозге тоже устроено универсально — это заключение основано не только на желании видеть всех людей братьями, но и на реальном открытии, касающемся нашего биологического вида и мотивированном эволюционной биологией и генетикой.

• Эволюционная психология не проявляет неуважения к обучаемости, но стремится ее объяснить. В пьесе Мольера «Мнимый больной» ученого доктора спрашивают, как опиум вызывает у людей сон, и доктор ссылается на его «снотворную силу». Лейбниц точно также осмеивал мыслителей, которые взывают к

явно, скрытым качествам или способностям, которые в их представлении выглядят как маленькие демоны или домовые, способные незамедлительно предоставить то, что требуется; как если бы часы указывали время, пользуясь некой «часоуказательной» способностью, и не нуждаясь в колесиках, или как если бы мельницы мололи зерно дробительной способностью, не нуждаясь ни в чем, что напоминало бы жернова.

В Стандартной социальной научной модели к «обучаемости» взывали именно таким образом; в эволюционной психологии не существует обучаемости без некого врожденного механизма, который делал бы ее возможной.

• Механизмы обучения в различных сферах человеческой жизни: языке, морали, еде, социальных отношениях, материальном мире и т.д., как это часто обнаруживается, работают с противоположными намерениями. Механизм, спроектированный для усвоения чего-то правильного в одной области, усваивает что-то совершенно неправильное — в других областях. Это предполагает, что обучение осуществляется не с помощью единого аппарата общего назначения, но различными модулями, каждый из которых настроен на особую логику и законы своей области. У людей гибкое мышление, но не потому, что окружающая среда гнет свою линию и обрабатывает сознание, придавая ему произвольную форму, а потому,

Глава 13. Как устроено сознание

что мозг содержит так много различных модулей, в каждом из которых есть все необходимое, чтобы обучаться по-своему.

• Поскольку биологические системы с признаками сложной организации вряд ли могли бы возникнуть благодаря случайностям или совпадениям, их организация должна быть следствием естественного отбора и, таким образом, обладать функциями, полезными для выживания и воспроизводства в той окружающей среде, в которой эволюционировали люди. (Тем не менее, это не означает, что все аспекты сознания являются следствием адаптации; или что то, к чему приспособлено сознание, обязательно будет выгодным в таких новых условиях эволюции, как города XX в.)

• И наконец, культуре воздается должное, но не как какому-то бестелесному процессу и не как фундаментальной природной силе. Понятие «культура» относится к процессу, при котором определенные виды обучения распространяются среди людей некого сообщества как поветрие, и сознания становятся скоординированы по общему образцу; точно так же такие понятия, как «язык» или «диалект», относятся к процессу, при котором разные носители языка в обществе получают в высшей степени похожие ментальные грамматики.

* * *

Обсуждение этого нового взгляда на структуру сознания хорошо начать с того же, с чего мы начали обсуждение языкового инстинкта, — с универсальности. Как я ранее отмечал, язык является универсальным для человеческих сообществ, и, насколько мы знаем, он был универсальным и в ходе развития нашего биологического вида. Хотя языки взаимно непонятны, под этими поверхностными вариациями залегает единая результирующая схема Универсальной Грамматики с ее существительными и глаголами, структурой непосредственно составляющих и структурой слов, падежами, вспомогательными глаголами и т.д.

На первый взгляд, этому явно противоречат свидетельства этнографов. В этом веке антропология вывела нас на ярмарочную площадь, расширившую наши познания о человеческом многообразии. Но, может быть, этот карнавал табу, систем родства, шаманства и всего остального окажется столь же поверхностным, как разница между dog и hundt, скрывая универсальную человеческую природу?

Культура самих антропологов сообщает нам о том, что лейтмотив их исследований — «все дозволено». Один из самых значительных американских антропологов, Клиффорд Джиртц призывал своих коллег быть «торговцами удивительным», «ястребом бросаться на аномалии, горстями метать странности». «Если бы нам была нужна только домашняя правда, — добавляет он, — то нам бы следовало оставаться дома». Но при таком подходе гарантировано, что антропологи упустят любые универсальные модели в человеческом поведении. На самом деле это может напрямую привести к ошибке, когда некая банальность будет преподнесена

Язык и человеческая природа

как аномалия, что произошло с «Великой мистификацией эскимосского словаря». Как написал мне один молодой антрополог:

Истории об эскимосской лексике будет отведен свой собственный раздел в моем проекте — книге с рабочим названием — «Сто лет антропологического беззакония». В течение нескольких лет я собирал примеры огромной профессиональной некомпетентности: все они являются примерами избитых антропологических анекдотов, оказавшихся неправдой, но тем не менее продолжающих использоваться в учебниках в качестве общих мест в своей области. Свободный секс на Самоа, ведущий к отсутствию преступлений и разочарований; сексуально сдержанные культуры, такие как «нежный» народ арапеш (мужчины являются охотниками за головами); примитивный народ тасадей, продолжающий жить в каменном веке (сфабриковано коррумпированным филиппинским министром культуры — жители соседних деревень были одеты как «первобытные люди», живущие при матриархате); матриархаты на заре цивилизации; фундаментально отличное представление о времени у хопи; культуры, о которых всем известно, что в них все наоборот и т. д. и т. д.

Одна из связующих нитей будет такой: полный культурный релятивизм делает антропологов гораздо более восприимчивыми чуть ли не к любому абсурду (рассказы Дона Хуана, написанные Кастанедой, которые я, кстати, обожаю читать, во многих учебниках подаются как голые факты), чем почти что каждого обычного человека, вооруженного одним лишь здравым смыслом. Другими словами, их профессиональные «знания» делают их настоящими мошенниками. Так же как фундаментализм располагает вас к вере в истории о чудесах, принадлежность к клану антропологов располагает вас к вере в любое экзотическое свидетельство, полученное откуда угодно. На самом деле, многое из этой чепухи — часть стандартного интеллектуального багажа любого образованного социолога и постоянное препятствие к взвешенным рассуждениям о любом психологическом или социальном явлении. Полагаю, что эта книга навсегда сделает меня безработным, поэтому я не собираюсь заканчивать ее в ближайшем будущем.

Аллюзия со свободным сексом на Самоа относится к произошедшим в 1983 г. сенсационным разоблачениям Дерека Фримена, продемонстрировавшим, насколько неверными были факты в классической книге Маргарет Мид «Возмужание на Самоа». (В числе прочего, утомленные ее вопросами подростки-информанты развлекались тем, что втирали ей очки.) Другие обвинения должным образом подтверждены документами в недавно вышедшем обзоре «Человеческие универсалии», написанном антропологом Дональдом Э. Брауном, воспитанным в стандартной этнографической традиции. Браун заметил, что за свидетельствами антропологов о странном поведении других народов стоят очевидные, но абстрактные универсалии человеческой жизнедеятельности, такие как социальный ранг, вежливость и юмор. И действительно, антропологи не смогли бы понять другие человеческие сообщества или жить среди них, если бы не разделяли с ними много общих взглядов, которые Дэн Спербер называет метакультурой. Туби и Космидес замечают:

Подобно тому, как рыба не ведает о существовании воды, антропологи переплывают из культуры в культуру, постигая их благодаря универсальной человеческой метакультуре. Метакультура питает каждую их мысль, но они

Глава 13. Как устроено сознание

пока что не заметили ее существования... Когда антропологи попадают в другую культуру, их знакомство с различиями открывает им глаза на то, что ранее они воспринимали как должное в своей собственной культуре. Аналогично этому, биологи и исследователи искусственного интеллекта — это «антропологи», совершающие путешествие туда, где сознание будет куда более странным, чем в самом отдаленном уголке, где когда-либо побывал хоть один этнограф.

Вдохновленный Универсальной Грамматикой (УГ) Хомского, Браун попытался охарактеризовать Универсальных Людей (УЛ). Он подробно исследовал этнографические архивы в поиске универсальных моделей, лежащих в основе поведения во всех человеческих культурах, о которых есть документальные свидетельства. Особенно скептически он подходил и к утверждениям об экзотичности, которые разоблачались докладами самих же этнографов, и к необоснованным утверждениям об универсальности. Результаты ошеломляют. И близко не обнаружив произвольной вариативности, Браун смог охарактеризовать Универсальных Людей во всех подробностях. Его находки могут потрясти почти что каждого, поэтому ниже я излагаю их суть. По Брауну, Универсальным Людям присуще следующее:

Значение, придаваемое ясной речи. Сплетни. Ложь. Введение в заблуждение. Словесный юмор. Шутливые оскорбления. Поэтическая и риторическая формы речи. Повествование и рассказывание историй. Метафора. Поэзия с повторением языковых элементов и трехсекундные ряды, разделенные паузами. Слова для обозначения дней, месяцев, времен года, прошедшего, настоящего, будущего, частей тела, внутренних состояний (эмоций, ощущений, мыслей), поведенческой предрасположенности, флоры, фауны, погоды, орудий труда, пространства, движения, скорости, местонахождения, пространственных величин, физических свойств, дарения, дачи взаймы, воздействия на вещи и людей, чисел (по меньшей мере, «один», «два» и «больше двух»), имен собственных, принадлежности. Различия между матерью и отцом. Категории родства, определяемые в терминах мать, отец, сын, дочь и возрастной последовательности. Бинарные различия, включая мужской и женский пол, черное и белое, естественное и обработанное, хорошее и плохое. Меры. Логические отношения, включая «не», «и», «тот же самый», «равноценный», «противоположный», общее в противоположность частному, часть в противоположность целому. Рассуждения о предполагаемом (заключения о присутствии отсутствующих и невидимых объектов на основании их различимых следов).

Неязыковая голосовая коммуникация, такая как крики и визги. Ис-толковывание намерений, исходя из поведения. Распознавание на лице выражений радости, грусти, злобы, страха, удивления, отвращения и презрения. Использование улыбки в качестве дружеского приветствия. Плач. Застенчивый флирт глазами. Сокрытие, видоизменение и копирование выражений лица. Выражение приязни.

Ощущение себя самого в противоположность другому, ответственность, произвольное в противоположность непроизвольному поведение,

Язык и человеческая природа

намерения, частная внутренняя жизнь, нормальное в противоположность аномальному ментальное состояние. Сочувствие. Сексуальная привлекательность. Сильная ревность на сексуальной почве. Детские страхи, особенно боязнь шума и, в конце первого года жизни — незнакомцев. Боязнь змей. «Эдипов комплекс» (чувство собственности по отношению к матери, холодность в отношении ее супруга). Узнавание лиц. Украшение тела и укладывание волос в прическу. Сексуальная привлекательность, основанная отчасти на признаках здоровья и, у женщин — молодости. Гигиена. Танцы. Музыка. Игры, включая игры в войну.

Изготовление разных видов инструментов и зависимость от них; многие из инструментов постоянные, сделанные по передающимся внутри этой культуры шаблонам, включая режущие инструменты, дробилки, емкости, веревки, рычаги, копья. Использование огня для приготовления еды и для других целей. Использование лекарств, как в медицинских целях, так и для отдыха. Кров. Украшение предметов материальной культуры.

Стандартный процесс и стандартное время отнятия ребенка от груди. Жизнь в группах, предъявляющих права на территорию и чувствующих свое отличие от других народов. Семьи, строящиеся вокруг матери и детей, обычно биологической матери, и одного или более мужчин. Институт брака в смысле публичного признания сексуальных прав на женщину, выбранную для деторождения. Социализация детей (включая обучение личной гигиене) старшим родственником. Подражание детей родителям. Проведение различия между близким и дальним родственником и поощрение ближнего. Стремление избегать инцеста между матерями и сыновьями. Большой интерес к сексуальным вопросам.

Статус и престиж, которые как приписываются человеку (благодаря родству, возрасту, полу), так и достигаются им. Некоторая степень экономического неравенства. Разделение труда в зависимости от возраста и пола. Уход за ребенком, большей частью возложенный на женщину. Больше проявлений агрессии и насилия со стороны мужчин. Признание различий между женской и мужской природой. Преобладание мужчин в публичной и политической сфере. Обмен трудом, товарами и услугами. Ответные действия, включая возмездие. Подарки. Социальное мышление. Коалиции. Управление как выполнение коллективного решения, касающегося общественных дел. Лидеры, почти всегда недиктаторского толка, которые могут быть и недолговечными. Законы, права и обязанности, включая законы против насилия, изнасилования и убийства. Наказание. Конфликты, о которых сожалеют. Изнасилование. Стремление исправить поступающих неправильно. Посредничество. Внутри-/ внегрупповые конфликты. Собственность. Наследование собственности. Ощущение правильного и неправильного. Зависть.

Этикет. Гостеприимство. Пиры. Дневной образ жизни. Стандарты сексуальной скромности. Секс, в основном, наедине. Пристрастие к сладкому. Запреты на некоторые виды пищи. Скрытность при удалении отходов организма. Вера в сверхъестественное. Магия для поддержания

Глава 13. Как устроено сознание

и продления жизни, и для привлечения противоположного пола. Теоретические представления об удаче и неудаче. Объяснения заболеваний и смерти. Медицина. Ритуалы, включая обряд похорон. Оплакивание мертвых. Сны, их истолкование.

Очевидно, что это не список инстинктов или внутренних психологических предрасположенностей; это список взаимодействий между универсальной человеческой природой и условиями жизни человека на этой планете. Поспешу добавить, что это также не является характеризацией неизбежного, разграничением возможного или предписанием желаемого. Столетие назад список человеческих универсалий мог бы включать отсутствие мороженого, оральных контрацептивов, кино, рок-н-рола, движения женщин за предоставление им избирательных прав, книг о языковом инстинкте, что не помешало бы этим инновациям появиться.

Подобно однояйцевым близнецам, выросшим порознь и макающим в кофе тосты с маслом, Универсальные Люди Брауна потрясают наши представления о человеческой природе. И так же, как открытия о близнецах не предполагают наличия гена «обмакни тост в кофе», так же и универсалии не предполагают наличия универсального инстинкта обучения гигиене. Теория универсальности сознания несомненно будет абстрактно связана с Универсальными Людьми, так же как и теория Х-штрих связана со списком универсалий порядка слов. Но кажется очевидным, что любая такая теория больше привнесет в человеческую голову, чем обобщения о тенденции выучивать или копировать произвольную ролевую модель.

* * *

Убрав с дороги заключение антропологов о бесконечно разнообразной человеческой природе, давайте обратимся к заключению психологов о безгранично широкой способности к обучению. Как можно было бы осмысленно истолковать концепцию общего многоцелевого модуля обучаемости?

Эксплицитная педагогика — ты чему-то учишься, когда тебе что-то говорят — это один общецелевой вид обучения, но большинство согласно с тем, что он наименее важен. Немногих можно убедить таким аргументом: «Никто не обучает детей принципам работы Универсальной Грамматики, но тем не менее дети следуют ее правилам, следовательно, она должна быть врожденной». Но все согласны с тем, что больше всего дети узнают вне классной комнаты, делая обобщения на основе примеров. Дети делают обобщения на основе ролевых моделей или своего собственного поведения, которое вознаграждается или не вознаграждается. Владение языком приходит к детям тогда, когда они обобщают в соответствии с образцами. Если ребенок просто повторяет родительскую речь дословно, то о нем скажут, что он аутист, а не что он способен к обучению; дети обобщают так, чтобы их предложения были похожи на родительские, но не были в точности такими же. Подобным образом ребенок, обнаруживший, что лающие немецкие овчарки кусаются,

Язык и человеческая природа

должен прийти к обобщению относительно лающих доберман пинчеров и других похожих собак.

Таким образом, сходство — это основная движущая сила гипотетического общего многоцелевого модуля обучения, но в этом-то и вся загвоздка. Говоря словами логика Нельсона Гудмена, сходство — это «притворщик, обманщик, шарлатан». Проблема в том, что сходство существует в мозге того, кто это сходство находит (именно то, что мы пытаемся объяснить), а не содержится в окружающем мире. Гудмен пишет:

Давайте рассмотрим багаж у стойки регистрации в аэропорту. Наблюдатель может заметить его объем, форму, цвет, материал и даже фирму-изготовителя; летчика больше волнует вес; а пассажира — назначение и принадлежность. То, какие предметы багажа больше похожи друг на друга, чем другие, зависит не только от того, какие свойства у них общие, но и от того, кто сравнивает и когда. Или предположим, что у нас есть три стакана, два из которых наполнены бесцветной жидкостью, а третий — ярко красной жидкостью. Я более склонен сказать, что первые два больше похожи друг на друга, чем каждый из них похож на третий. Но оказывается, что в первом стакане — вода, в третьем — вода, подкрашенная каплей растительного красителя, в то время как во втором — химическая кислота — а я хочу пить.

Напрашивается вывод, что чувство «сходства» должно быть врожденным. Это не противоречие, а простая логика. В бихевиористской психологии если голубя поощряют за нажатие клювом кнопки при наличии красного круга, то он чаще начинает клевать красный овал или розовый круг, чем синий квадрат. Эта «генерализация стимулов» происходит автоматически без дополнительной тренировки и предполагает наличие внутреннего «пространства сходства»; иначе животное будет обобщать все или ничего. Эти субъективные размещения раздражителей необходимы при обучении, поэтому они не могут быть сами по себе выучены. Поэтому даже сами сторонники бихевиористской теории «по горло сыты» врожденными механизмами определения сходства, как заметил логик У. В. О. Квайн (а его коллега Б. Ф. Скиннер не возражал).

Каким же будет это внутреннее пространство сходства для усвоения языка; такое пространство, которое позволяло бы детям делать обобщения на основании родительской речи и приходить к «похожим» предложениям, определяющим все остальное в английском языке? Очевидно, что «Красный больше похож на розовый, чем на синий» или «Круг больше похож на овал, чем на треугольник» здесь не помогут. Должен существовать некий вид ментальных вычислений, делавших бы предложение Джон любит рыбачить похожим на Мэри ест яблоки, но непохожим на Джон может рыбачить, в противном случае ребенок сказал бы Джон может яблоки. Он должен делать предложение Собака выглядит сонной похожим на Человек выглядит счастливым, но непохожим на Собака выглядит во сне, чтобы ребенок мог избежать скачка к ложному заключению. Таким образом, «сходство», направляющее детские обобщения, должно быть анализом речи на наличие в ней существительных, глаголов и синтаксических групп; этот анализ осуществляется Универсальной Грамматикой,

Глава 13- Как устроено сознание

встроенной в механизмы обучаемости. Без этой внутренней вычислительной работы, определяющей, какое предложение похоже на какие другие, ребенок никак не смог бы правильно делать обобщения: в каком-то смысле каждое предложение не похоже ни на что, кроме как на дословное повторение самого себя, в другом смысле оно «похоже» на случайную перестановку содержащихся в нем слов, а во всех остальных смыслах «похоже» на любые виды несоответствующих контексту цепочек слов. Поэтому слова о том, что гибкость усвоенного поведения требует внутренних ограничений на сознание не будут парадоксом. Глава, посвященная усвоению языка (см. с. 273-275) предлагает хороший выход: способность детей обобщать, приводящая к бесконечному количеству потенциальных предложений, зависит от анализа детьми родительской речи с использованием фиксированного набора ментальных категорий.

Итак, усвоение грамматики на основе примеров требует особого пространства сходства (определяемого Универсальной Грамматикой). И того же самого требует усвоение значения слов из примеров, что мы наблюдали в описанной Квайном проблеме гавагай, когда у человека, усваивающего значение слова, не было никакого логического основания, чтобы догадаться, означает ли это слово «кролик», «скачущий кролик» или «неразъединенные части кролика». О чем это говорит применительно к обучаемости вообще? Вот как Квайн описывает то, что он называет «посрамлением индукции»:

Тем более становятся интересны другие проявления индукции, где искомое — это обобщение, сделанное не о вербальном поведении нашего соседа, а о жестоком и безличном мире. Вполне разумно, чтобы [ментальные] пространства наших качеств соответствовали качествам наших соседей, поскольку мы одного поля ягоды; и поэтому общая надежность индукции в... деле выучивания слов была предусмотрена заранее. Доверять индукции — это способ найти доступ к природным истинам, и, с другой стороны — яснее понять, что наши представления о распределении качеств соответствуют этим распределениям качеств в природе... [Но] почему то внутреннее пространство, которое мы субъективно отводим под разные качества, так хорошо согласуется с функциональной группировкой в природе, что наши индуктивные выводы имеют тенденцию быть правильными? Почему наше субъективное разбиение пространства на качества должно опираться на природу и иметь последствия для будущего?

Кое в чем нам поможет Дарвин. Если врожденное отведение пространства под качества — это свойство, связанное с генами, тогда то пространство, которое позволило прийти к самым удачным заключениям, имело тенденцию доминировать в процессе естественного отбора. Создания с укоренившейся привычкой делать неправильные заключения имеют грустную, но похвальную тенденцию умирать прежде, чем они произведут себе подобных.

Квайн прав, несмотря на то, что природа гетерогенна, а значит заключения о сходстве, позволяющие нашим обобщениям гармонировать с ним, тоже должны быть гетерогенными. Качества, делающие два высказывания равноценными в смысле усвоения грамматики (например, оди-

Язык и человеческая природа

наковый порядок расположения существительных и глаголов) не должны делать их равноценными в смысле отпугивания животных, где важна громкость. Качества, делающие части растения равноценными в смысле вызывания болезни или ее излечивания (например, принадлежность к разным частям растения), это не те качества, которые сделают их равноценными в смысле питания (такие как сладость), равноценными в смысле сжигания в огне (такие как сухость), равноценными в смысле строительства жилища (такие как объем) или равноценными в смысле преподнесения подарка (такие как красота). Качества, которые должны классифицировать людей как потенциальных союзников (такие как проявление расположения) не обязательно должны классифицировать их как потенциальных половых партнеров (такие качества как признаки плодовитости и отсутствие кровного родства). Должно существовать много сходных пространств, определяемых различными инстинктами или модулями, и позволяющих этим модулям делать разумные обобщения в некой области знания, такой как материальный мир, биологический мир или социальный мир.

Поскольку врожденные пространства сходства свойственны логике обучения, не удивительно, что в созданные человеком обучающиеся системы в искусственном интеллекте заложено умение использовать ограничения в некой области знания. В компьютерную программу, которой предстоит изучить правила бейсбола, заложены исходные посылки состязательных видов спорта, чтобы программа не истолковала движения игроков как хореографический танец или религиозный ритуал. В компьютерную программу, которой предстоит выучить прошедшее время английских глаголов, заложено только их звучание; в программу, которой предстоит выучить словарную статью глагола, заложено только его значение. Это требование станет очевидным, если взглянуть на действия программистов (хотя они не всегда могут выразить это в словах). Работая с исходными посылками Стандартной социальной научной модели, ученые-компьютерщики часто заявляют, что их программы — это собрание элементарных единиц мощных общецелевых обучающихся систем. Но поскольку вряд ли найдется храбрец, попытающийся смоделировать все человеческое сознание целиком, исследователи могут выгодно использовать это, предположительно, практическое ограничение. Они вольны самостоятельно приспосабливать эту программу к задачам, которые ей предстоит решить, и могут выступать в роли deus ex machina²\ вводя именно те данные, которые необходимы, в нужное время. Я не критикую их — именно так и должны работать обучающиеся системы!

* * *

Какие же модули имеются в человеческом сознании? Обычные научные пародии на Хомского показывают его предлагающим врожденные модули для езды на велосипеде, подбирания галстуков к рубашкам, ремонта карбюраторов и т. д. Но соскользнуть от языка к ремонту карбюра-

Бог из машины (лат). — Прим. перев.

Глава 13. Как устроено сознание

торов не так легко, как кажется. М ы можем избежать заносов, если найдем очевидные точки опоры. Используя технический анализ, мы можем рассмотреть, что в принципе может понадобиться системе, чтобы сделать правильные обобщения для решения той или иной проблемы (например, изучая, как люди воспринимают формы, мы можем спросить, способна ли система, обучающаяся распознавать разные виды мебели, также распознавать разные лица, или ей нужен особый анализатор формы для лиц). Используя данные биологической антропологии, мы можем поискать свидетельства тому, приходилось ли нашим предкам решать эту проблему в тех условиях существования, в которых они эволюционировали; исходя из этого язык и распознавание лиц будут, как минимум, кандидатами на врожденные модули, в отличие от чтения и вождения машины. Используя данные психологии и этнографии, мы можем проверить следующее предположение: когда дети решают проблемы, для которых у них есть ментальные модули, они должны выглядеть, как гении, зная те вещи, которым их не учили; когда они решают проблемы, для которых их мозг должным образом не экипирован, им приходится прилагать очень много сил. В конце концов, если модуль для какой-то проблемы реально существует, неврология должна обнаружить, что в мозговой ткани, задействованной при решении этой проблемы, есть определенного рода физиологические связи, такие, например, которые образуют систему или подсистему.

Будучи сам отчасти храбрецом, я рискну предположить, какого рода модули (или семьи инстинктов) в конечном итоге могут пройти эту проверку, помимо языка и восприятия (вы можете уточнить эти данные, обратившись к недавно вышедшей обзорной статье под названием «Адаптированное сознание»):

1. Интуитивная механика: знания о движениях, силах и деформациях, которые претерпевают объекты.

2. Интуитивная биология: понимание того, как функционируют животные и растения.

3. Числа.

4. Ментальные карты для больших территорий.

5. Выбор места обитания: поиск спокойной, информационно богатой, продуктивной окружающей среды, в основном, типа саванны.

6. Опасность, включая эмоции страха и осторожности, боязнь в ответ на раздражители, такие как высота, ограничение, опасные социальные встречи и ядовитые и хищные животные, а также побуждение узнать об обстоятельствах, в которых каждое из вышеперечисленного будет опасным.

7. Еда: что годится в пищу.

8. Скверна, включая эмоцию отвращения и реакцию на определенные вещи, которые по своей природе кажутся отвратительными, интуиция относительно заражения и болезни.

9. Наблюдение за состоянием, включая эмоции радости и грусти и состояние удовлетворения и беспокойства.

Язык и человеческая природа

10. Интуитивная психология: предсказание поведения других людей, исходя из того, во что они верят и чего желают.