КТО СДЕЛАЛ ГЕНЕРАЛУ ХАРАКИРИ?

«ПРОТОКОЛ

осмотра места происшествия

21 марта 1995 года

г. Копеевск. Челябинской области РФ

Я, оперуполномоченный УР райотдела милиции г. Копеевска, старший лейтенант милиции Ковалев Е. В., выехав на место обнаружения трупов граждан Тузика В. Н., Колбина Ф. А. и Фирсовой Н. О., находящихся в доме, принадлежащем на праве личной собственности гр-ну Тузику В. Н. и расположенном в дачном кооперативе «Медное», в присутствии понятых… произвел осмотр места происшествия…»

Александр Турецкий сидел в кресле, укрытый пледом, упираясь босыми ступнями в горячий кафель печи-голландки. С очками на носу и с бумагами в руках он мог сойти за моложавого интеллигентного дедушку, коротающего промозглый вечер полузимы-полувесны с газеткой в руке, если бы не содержащаяся в сухих строчках протокола информация, от которой у обычного человека волосы на голове встали бы дыбом.

Кряжистый, седой, слегка неестественно выпрямивший спину хозяин дома, в котором гостил следователь из Москвы, начальник криминальной милиции областного УВД полковник Сергеев перебирал в руках фотографии, приложенные к протоколу. Снимки, в которых преобладал красный, бурый и сизый цвет мясницкой.

«…Труп гр-на Тузика, 54 лет, находится на диване. Обнаженный. Обильное количество крови под трупом указывает на то, что смерть наступила на данном месте…

Смерть наступила в результате проникающего ранения крестообразной формы, нанесенного в брюшную полость с многочисленными повреждениями внутренних органов. Судя по форме ранения, орудием убийства является обоюдоострый кинжал или штык с длинным лезвием.

Посмертные изменения, как-то: падение температуры тела, трупные пятна, — указывают на то, что смерть наступила за 24–28 часов до начала осмотра…»

— Слушай, Миша, — сказал Турецкий, — а не может так быть, что мы имеем дело с обычным убийством из корыстных побуждений, и лишь личность Тузика Виктора Николаевича требует присутствия тут не районного следователя, а следака из Генпрокуратуры?

— А ты не ленись, Саша, до конца дочитывай. Не хочешь читать — посмотри!

Турецкий не успел запротестовать и взглянул на фото. Взглянул и содрогнулся. Совершенно голый директор военного завода «Маяк» был распят на собственном диванчике, как лягушка в лаборатории биолога. Но это же не земноводное какое-нибудь, а крупный мужчина, поэтому вдвойне жутко было видеть впившиеся в запястья и лодыжки белые капроновые шнуры, которыми конечности были связаны и одновременно привязаны к фигурным резным подлокотникам дивана. Сквозь разрезы выпирали из туловища кроваво-перламутровые ошметки кишок…

— Такое впечатление, что не вспороли, а рассекли, — пробормотал Турецкий. — Дикость какая-то!

— То-то! Так это картинка, а представляешь, сколько мы нанюхались крови и дерьма, пока копались тут и доказательства собирали! — проворчал Сергеев.

На следующем снимке был запечатлен еще один обнаженный труп мужчины с такими же, как у Тузика, жуткими разрезами.

— Много следов нарыли? — спросил Турецкий.

— Да нет. Секачи свои убийцы с собой унесли, а пальчики… На дактопленке один обнаружился, но по картотекам он не проходит. Это вполне естественно. Те, кто эту резню устроил, у нас не проходили!

— Почему так категорично?

— Потому что по соседству с Тузиком лежит Колбин Фрол Алексеевич, он же Трушкин, он же Зайонц, он же Генерал.

— Хороший друг! Завод случайно наручники по конверсии не выпускал?

— Если бы выпускал, знаешь, как они фонили бы? «Маяк» ураном занимается. А Фрол Алексеевич по всероссийской мафиозной табели о рангах пост занимал вроде губернатора уральских земель. Поэтому разная гопная шушера в дом, где Генерал гуляет, ни за что не полезла бы.

— Согласен. А на каком интересе они сошлись, неизвестно?

— Нет пока, — вздохнул Сергеев.

Турецкий посмотрел и третий снимок из предложенных полковником. Женщина лет сорока, немного располневшая, но еще вполне привлекательная. Ее не связывали, только раздели и аккуратно перерезали горло.

— Фирсова Наталья, — предугадывая вопрос, сказал Сергеев. — Боевая шмара Фрола Алексеевича.

— А муж у нее есть?

— Нету, так что ревность плюс слепая ярость рогоносца отпадают.

— Непонятно.

— Что именно?

— Непонятно, почему мужиков так искромсали, а с дамой поступили достаточно гуманно.

— Думаешь — бабы поорудовали?

— Если у директора и у Генерала есть жены, почему нет?

— Не подходит. У Фрола жена нынче в Германии, а Тузик со своей находился в состоянии полуразвода…

— А богат ли был Виктор Николаевич?

— Ну, — пожал плечами Сергеев, — как всякий неглупый директор хорошего производства…

— С его женой беседовали?

— Дознаватель пытался, да она сразу отлуп дала — я, мол, пять лет с ним не общалась, дел его не знала и особенно не стремилась.

— Я поговорю с ней завтра. Видишь ли, Михаил, сюда очень хорошо ложилась бы версия о заказном убийстве. Но исполнено очень грязно, а киллеры, как ты знаешь, в основном аккуратисты.

— Больше тебе скажу — их заживо выпотрошили и оставили доходить. Это одно. Другое — у всех троих почему-то отрублены мизинцы на правых руках.

— И у женщины?

— Да.

— Н-да… а может, ритуальное убийство?

— Ритуальное? Думаешь, Тузик был масоном?

— Да ну, Миша! Помнишь, в шестидесятых годах убийство Шарон Тэйт?

— Еврейка, что ли? Нет, не помню.

— Актриса. Жена американского режиссера Поланского, который кошмарики снимает. Наладила у себя на вилле вечеринку, на виллу ворвалась молодежная банда сатанистов и всех вырезала, в том числе беременную Шарон. Нет тут у вас таких?

— В Челябинске-то всякого хватает: и рокеров, и жоперов, прости за выражение. Кто во что горазд, тот так и выпендривается. А в Копеевске-то вряд ли. Баптисты разве что.

— Убивать могли приехать и из Челябинска.

— Это так, — согласился Сергеев. — Я вот что думаю: может, убить им надо было одного кого-то, остальных убрали как свидетелей.

— Хорошо. Кого? Ты криминальную среду отслеживаешь?

— По мере возможности.

— Не наступал ли кто-нибудь на хвост Генералу из молодых да ранних воров в законе? Или рабочих мест с кем-то не поделил? Не доходили сведения?

— Нет. Я бы сразу тебе сказал. Все тихо тут. Кавказцы тусуются, но у них этот, как его… паритет с нашими ворами. Каждый на своей делянке. Если и ссорятся, то из-за девчонок, шмарусь своих.

— Пока мы не будем знать две вещи, дорогой Миша, до тех пор ничего не найдем.

— Что ты имеешь в виду?

— На чем крепилась великая и трогательная дружба директора с вором, это раз. Кого на этой даче хотели убить в первую очередь — два.

— Если бы еще я мог, не отходя от теплой печки, ответить на вопрос, почему Генерал пришел к Тузику на дачу без отбойщиков?..

— Кого?

— Телохранителей, по-нынешнему.

— Вот-вот, вопросов больше, чем может вместить моя бедная башка!

— В таком случае, воспользуемся древней рекомендацией: утро вечера мудренее.

С этими словами Михаил Сергеев проводил гостя до кровати, а сам устроился спать в кресле. С некоторых пор он мог спать только сидя. Виноват в том был Фрол Колбин, но полковник не испытывал злорадства по поводу некрасивой и мучительной смерти давнего своего неприятеля. Скорее наоборот, он склонен был считать, что своей смертью Генерал напоследок по-крупному досадил старшему сыскарю области.

Александр Андреевич Лисовский, как многие в наше смутное время, жил двойной жизнью и пытался из обоих частей своего полноценного и хлопотного существования извлечь максимум выгоды. Поэтому в светлой половине его он был товарищем Лисовским, начальником отдела сбыта дочернего малого предприятия «Тонус» завода «Маяк». В темной половине он был помощником Генерала и носил кличку Лис. Немудрено, впрочем, было и запутаться в том, когда на какой клич отзываться, если исполнительным директором в МП «Тонус» работал Фрол Алексеевич Колбин, он же Генерал. Такая вот диалектика. При некотором знании людей и умении лавировать, сглаживая острые углы, можно было работать долго, наживать много и лелеять мечты о времени, когда размах дел и доходы позволят отдыхать дольше, чем работать, и отдыхать по высшему разряду. При той правовой и экономической бестолковщине, которая царила в стране, да при том, что практически все сделки «Тонуса» совершались легально, бояться было нечего.

Но случилось непоправимое. Когда заместитель Тузика Георгий Николаев позвонил и дрожащим голосом сообщил, что директора и его «синего» дружка Колбина зарезали, как свиней, Лис едва не упал в обморок. Он понял — дело нешуточное. За две недели до этого кошмарного убийства Фрол, не особенно откровенничая, поведал, что какие-то левые фраера пронюхали про их немецкий контракт и предлагали перекупить его. При этом смотрел Генерал на Лиса подозрительно, прикидывал, наверное, не мог ли человек с такой рыжей кликухой продаться кому-то. Тогда Лисовский переубедил начальника, да тот и сам, наверное, рассудив здраво, отказался от своих подозрений. И вот на тебе!

Николаев весь трясся, когда рассказывал, что увидел, когда вызвали на опознание. Лиса от одних слов замутило. А когда понял, что вся сделка висит теперь на нем да на Лариске с Борькой!.. Им-то что, сидят себе в Германии и ждут, когда рыбка приплывет, а тут вон какой разбой творится!

Двух вещей очень боялся Александр Лисовский. Во-первых, того, что убили Тузика и Фрола те самые фраера, пронюхавшие про контракт. Если это их рук дело, то они отнюдь не фраера и рано или поздно доберутся до Лиса. Во-вторых, Генерал. Он воровским съездом на это место был посажен, убивать его никому не позволено. Теперь внеочередной съезд соберется, воры выяснять будут, на чьих руках кровь, кто не досмотрел. Кто же, как не Лис? А ведь он и близко рядом с ворами сидеть не вправе, потому что благодаря хитрому своему уму зону не топтал ни разу. Значит, так, приблатненный. Кроме того что у Лиса спросят, почему Генерал на дачу без охраны поехал, нового человека на место будут выбирать, чтоб территорию контролировал, общак собирал. Выберут. Новый Генерал, конечно, автоматически в «Тонус» вольется, а там неизвестно, захочет ли он возле себя Лиса держать. А если не захочет, одна у бедолаги доля — исчезнуть по возможности без следов. Но ведь не хочется!

А тут еще Николаев сказал, что на расследование убийства следователя по особо важным делам аж из Москвы, из самой Генеральной прокуратуры, прислали. Тоже обуза. Сам по себе «важняк» столичный, может, и не великого ума человек и азарта особого к делу не испытывает, так ведь местные ищейки, чтобы себя в лучшем виде представить, всё перероют, найдут чего бы и находить не хотелось.

Когда, еще при жизни Фрола, оговаривали условия контракта, немецкий гость, бывший советский человек Борис Матвеевич Лазкин, сказал, что в деле будет задействован человек из столицы по фамилии Месхиев. Тогда Колбин поинтересовался, зачем тот нужен. Боря занервничал, сказал, что без помощи Месо очень трудно будет переправить груз через границу. Генерал, скорее всего, Лазкину не поверил, но смолчал. А это значит, что теперь ему, Сашке Лисовскому, надо ставить в известность этого самого Месо о том часе, когда груз будет готов к отправке.

Лисовский с тревогой ожидал, когда объявятся воры в законе. Это сейчас было главным. Если удастся пережить внеочередной съезд, можно будет подумать о делах. Значит, надо предпринять все, чтоб выйти из этой переделки живым и невредимым. Он отправил уже телеграммы Лазкину и Ларисе Колбиной. Конечно, если учесть то, как покойный Фрол Алексеевич в открытую приударил здесь за Наткой, законная супруга не сильно будет его оплакивать. Но эмоции эмоциями, а бизнес — это бизнес. Лара может заявиться на внеочередной сходняк, и ее допустят, потому что она не просто, как смеялся Фрол, «шмара в законе», она еще и компаньон. Борька, тот, скорее всего, побоится. Он ведь, как и Лисовский, зоной не пуганный.

И вот еще что надо сделать, решил Александр Андреевич, хочешь не хочешь, а Месхиеву надо позвонить. Коль он в деле, пусть прикрывает. У ихнего смуглого брата сейчас силы много, хорошо поднялись!

Лисовский дозвонился до Москвы с третьей попытки. После нескольких длинных гудков в трубке зашуршало и мелодичный девичий голос, слегка с металлом оттого, что, записанный на пленку, изрядно заездился, произнес:

— Говорит автоответчик. После звукового сигнала у вас есть минута для того, чтобы оставить сообщение…

Дождавшись сигнала, Лисовский коротко бросил в трубку:

— Пусть Алик позвонит в Копеевск. Умер дедушка.

После этого несколько минут сидел, бесцельно глядя в окно.

Дверь отворилась.

Бесшумно в кабинет вкатился здоровенный, но слегка оплывший на легких хлебах Вася-Дурак, исполнявший при Генерале обязанности водителя, пугала и денщика.

Лисовский невольно вздрогнул, когда Вася краснолицей горой возник в кабинете, и досадливо прикрикнул:

— Стучать надо!

Вася хмыкнул, потянул носом, гыгыкнул и протяжно произнес:

— Стучать будем, когда от братвы в ментовку прятаться побежим! Не уберегли хозяина!..

Лицо упитанного гиганта скривилось, будто он собирался наглядно продемонстрировать безутешность своего горя, но потом вспомнил, зачем пришел:

— Малява тебе, Лис.

— Дурень! — прошипел зло Александр Андреевич. — Это на хазе у себя можешь меня так называть! А здесь я — господин Лисовский! Ясно?

— Вот повесят тебя за яйца, тогда будешь господин! — протягивая ему конверт, весело заявил Вася.

— Чего радуешься? Думаешь, только я буду отдуваться? Иди давай!

Лисовский отправил Василия и только после этого вскрыл послание. Мало ли что там может быть написано, а ведь о контракте знают всего несколько человек, и громила Васька отнюдь не входит в число избранных и посвященных.

Письмо было от Месхиева. Оно было напечатано на электрической машинке и содержало, на первый взгляд, сухую коммерческую информацию о тоннах груза и тысячах рублей. Лисовский не один год проработал рядом с Генералом, успел изучить тайнопись, научился читать между строк. То, что сейчас прочел, обрадовало его. Месо сообщал, что внеочередной съезд воров в законе по случаю убийства Генерала состоится через неделю в Москве. В Челябинск решили не ездить, потому что там из-за этого чепе большой шухер. Лис должен быть на съезде не только потому, что ему докладывать по делу, но также и для того, чтобы провести последнее совещание по контракту. Соберется узкий круг лиц: Месо, Лис и Боря Лазкин, который специально для этого приедет из Германии.

Лисовского вполне устраивало такое положение дел. Что бы ни думал Месхиев о нем, Лисе, будет беречь как зеницу ока, пока будет длиться работа по контракту.

Он смял листок бумаги, на котором было написано послание от Месхиева, положил его в пепельницу и поджег. В этом не было особой необходимости, сожжение бумажки отдавало театральностью, но иногда Александр Андреевич любил внешние эффекты.

В дверь, предварительно постучав, вошла секретарша Людочка, девица вульгарно-красивая и очень здоровая, потому что не обременяла ум и душу думами и сомнениями. Она понимала, что должна быть печальной по поводу гибели начальства, и честно пыталась придать лицу постное и скорбное выражение, но получалось плохо.

— Сан Андреич, там какой-то парень к вам рвется.

— Что ему надо?

— Говорит, на работу хочет устроиться.

— Люда! Ты же знаешь!..

— Знаю: никого не берем, штат укомплектован. А он говорит, что вы примете, даже поспорить предлагал.

— Ну вот еще! Ладно, впусти на минуту, посмотрим, что за тип.

Тяжело ступая, Люда скрылась за дверью.

Вместо нее на пороге вырос высокий молодой мужик, одетый дорого, но безвкусно.

— Здорово! Ты, что ли, будешь Лис?

— Кому как, — осторожно произнес Лисовский, пытаясь вспомнить, лежит ли у него в столе пистолет. — Кому Лис, а кому и Александр Андреевич.

— На работу вот пришел к тебе наниматься, — будто не слыша Лисовского, сказал парень.

— Боюсь, что не смогу помочь. Нам работники не нужны.

— Э! Не надо лапшу вешать! У вас как раз вакансия освободилась!

— Это какая же?

Не иначе какой-то урка, из тех, что Фролу на зоне шестерили, подумал Лисовский, решил, что я теперь каждого из них лопатником буду оделять прямо у ворот тюрьмы!

— У тебя, Лис, место директора фирмы освободилось!

Лисовский даже ошалел от такой наглости.

— Сынок, я понимаю, может, угорел или похмелье… Давай так: я этого не слышал, ты этого не говорил. Дам тебе на литр водяры, и иди выпей за помин души Фрола Алексеевича!

Парень улыбнулся снисходительно:

— Не егози, старичок, а то в швейцары переведу! Ты, может, прикинул уже, куда Генералову долю от контракта пустишь, на какой «мерседес»? Не спеши. У Фрола Алексеевича наследничек имеется.

С этими словами парень протянул поближе к Лисовскому свою широкую, мясистую ладонь, на которой поблескивал полукруг половинки монеты достоинством один доллар США.

Такую же половинку всегда носил с собой Фрол Алексеевич Колбин по прозвищу и по сути своей Генерал…

Александр Борисович Турецкий не очень любил беседовать с женщинами. Конечно, это относилось прежде всего к разговорам, вызванным служебной необходимостью. Исключение составляли разве что добровольные свидетельницы, но они чаще всего доставались розыскникам, работающим по горячим следам. До следователя доходили чаще дамы натасканные и упорные, которым было что скрывать, которые неплохо умели это делать.

Он предполагал, что разговор с Еленой Ивановной Тузик будет непростым, но все же ожидал от него хоть совсем небольшого, даже крохотного результата.

Добраться до нее, засевшей в гулкой и пустой четырехкомнатной квартире в закрытом городе-заводе «Маяк», было непросто. Сначала потребовалось испросить разрешение на въезд, затем миновать несколько постов с вооруженными часовыми — и только после этого подняться на четвертый этаж пятиэтажного дома.

Дверь она открыла сразу, не глядя в глазок, не спрашивая кто и зачем.

— Проходите в гостиную. Сейчас будет кофе.

Квартира была подготовлена к печальной необходимости принять в свои стены покойника: все яркие, веселые вещи спрятаны, мебель, кроме самой необходимой, сдвинута и зачехлена, зеркала завешаны.

Елена Ивановна вкатила в гостиную сервировочный столик на колесиках, уставленный кофейной посудой.

— Курите, если хотите, — предложила она.

И Турецкий, благодарно кивнув, вытащил из пачки сигарету.

Она последовала его примеру.

— Вам еще не говорили, Александр…

— Борисович.

— …Борисович, что это я сломала Тузику жизнь?

Фраза прозвучала настолько двусмысленно, что Турецкий невольно посмотрел на вдову: вдруг она сказала так специально, с умышленной издевкой. Кажется, нет, в глазах прячется испуг и затаенная боль.

— Нет, Елена Ивановна, я не обсуждал ни с кем вашу личную жизнь, хотя предположение об убийстве из ревности слышал.

— Ну да, конечно! Но если так, то это не я убийца, а Лариска Колбина!

— Вы знакомы?

— Да. Имела честь…

— Вот что мне не очень понятно: директор крупного оборонного предприятия, подчиняющийся напрямую Москве, — и водил дружбу с вором…

— Я попробую объяснить. Когда вы ехали в городок, проезжали мимо уходящей в лес дороги, перекрытой шлагбаумом?

— Да.

— Так вот, там наш заповедник, место, на которое Виктор всегда смотрел с суеверным ужасом. Там располагается участок, загрязненный радиоактивными веществами, наш маленький Чернобыль. Пару лет назад произошла утечка, и, пока чесались, несколько сот гектаров леса и пашни зафонило. Авария произошла при прежнем директоре. После этого его сменил Виктор Тузик, который судорожно боялся только одного — такой же аварии. Смешной был… Ни внешне, ни внутренне не подходил для административной работы. Умный трус, так бы я его охарактеризовала. Ответственность давила его. И если он выдержал на этом посту восемь лет, так только благодаря мне. У меня на груди он выплакивал все свои страхи и обиды, я была его советником и консультантом, кухаркой и прачкой. Для этого он и держал меня дома, не пускал работать. Так я мучилась с ним до тех пор, пока не начались перестройка, новое мышление и разоружение. После этого те, которые наверху и которых боялся Виктор, потеряли интерес к заводу. В лучшем случае предлагали заняться конверсией. Ну хорошо, можно конверсировать танковый завод, но как быть нам, выпускающим начинку для атомных бомб? Никто не знает. Мы потихоньку работали, с перебоями денежки получали. Это после прежнего-то снабжения по первой категории?! Конечно, кто мог, уволились, уехали. А Тузику нельзя, его дело — завод сторожить. Когда дела на заводе пошли ни шатко ни валко, на горизонте вдруг появился Колбин. Я не знаю, кто он по жизни — вор или деловой человек, но Виктора он раскрутил быстро. Создали дочернее предприятие, «Тонус» называется. Начинали вроде с тренажеров различных. Виктор получал свою часть от прибыли. И чем больше становилась эта часть, тем смелее и бесшабашнее становился Витя. Начал попивать, а там дальше и погуливать. Пошла реакция полураспада. Если раньше он боялся всего и всех, то теперь море ему стало по колено…

— А чем это предприятие занималось? Тренажерами, вы говорили?

— Тренажеры только прикрытие. Регистрировали предприятие при нашем заводе, значит, чем-то солидным должно заниматься, а не поставками бананов в отдаленные северные районы. К тому же учредители намекали наверх, что часть прибылей малое предприятие будет перечислять на счета большого, чтобы, так сказать, поддержать настоящих профессионалов-ядерщиков в период временных трудностей…

— Вы здорово излагаете, Елена Ивановна, словно цитируете.

— Верно подметили. Я же им составляла все учредительные документы!

— Понятно. И что же они, ни одного тренажера не изготовили?

— Зачем? Иметь статус предприятия при «Маяке» и заниматься торгово-закупочными спекуляциями — что может быть приятнее? Это частная лавочка «Гоги и сыновья» устанет на лапу давать, пока добьется лицензии на вывоз или ввоз чего-нибудь этакого. А «Тонус» со своими-то реквизитами торговал всем чем угодно, кроме, пожалуй, баллистических ракет. Я не буду скрывать, чего уж, сначала я одобряла, что Виктор подался в бизнес. Деньги в дом потекли… Но когда Колбина начало заносить все круче и круче, а Виктор, как та собачонка, бросался помогать ему…

— Простите, куда именно заносить стало, не можете сказать?

— Могу. Если раньше «Тонус» посредничал в куплях-продажах за процент, то в последнее время начал потихоньку заводское имущество распродавать. Я ведь предупреждала Виктора: зря хорохоришься, твои начальники из министерства, в крайнем случае, с должности тебя снимут, если напортачишь, а вот компаньоны нынешние голову оторвут, когда одумаешься и захочешь завязать. Он только посмеялся в ответ и сказал, что через пару месяцев сам с должности уйдет и уедет жить в Европу и даже возьмет меня с собой, если буду хорошо себя вести.

— Это они так разбогатели в своем «Тонусе»?

— Да нет! «Тонус» был хорош для обеспечения более-менее сносной жизни в этой стране.

— Почему вы говорите «был хорош»? Закрыли предприятие?

— Нет пока. Но захиреет все равно. Заместитель у Колбина, Лисовский Саша, человек, может, исполнительный, но по части афер, в которых Колбин был дока, — вряд ли. К тому же Виктора нет, кто же его прикроет?

— Хорошо. Вернемся, если вам не трудно, к намерению вашего супруга зажить, скажем так, новой жизнью. Он не говорил, что за проект собирается осуществить?

— Прямым текстом — никогда!

— Но?..

— Конечно. Я прекрасно знала все, я знала даже, что именно на этом их проекте века что-то ужасное случится… Ну не знала, чувствовала. Так и случилось!

— И что же это за проект?

— Простой и наглый. Выгодно продать то, что практически валяется под ногами…

Елена Тузик замолчала, к невероятной досаде следователя Турецкого.

— Давайте не будем играть в отгадки, Елена Ивановна, — насколько мог мягко попросил он. — Может, вы хотите таким способом проверить мою квалификацию? Для этого, возможно, представится другой случай. Так что валяется у нас под ногами?

— Нечего мне вас проверять! Не маленькая, знаю, что теперь раскрытие преступления зависит не от таланта сыщика, а от связей преступника. А под ногами у нас валяется оружейный плутоний-239!

Незнакомый молодой человек, предъявивший Лису половину долларовой монетки, некоторое время любовался произведенным эффектом, затем небрежно закурил и спросил:

— Ну что, Александр Андреич, говорил тебе про меня Генерал? Вспомнил?

Лис кое-что вспомнил, но не отчетливо, поэтому проявлять радушие не спешил.

…Тот разговор случился как раз за пару дней до жуткого убийства. Лисовский, по обыкновению, сидел в своем кабинете, разбирался с бумагами. К этому добру надо было относиться с тем большим тщанием, чем меньше правды было написано во всех контрактах и договорах. Исполнительный директор успевал между делом посматривать за окно: мало ли кого черт принесет, хорошо, если рэкет, а вдруг налоговая полиция? — эти и жаднее и наглее.

Нет, никто «Тонус» не беспокоил. Вот подъехала машина уважаемого и дорогого директора завода «Маяк», который привез на своей персональной «Волге» не менее уважаемого директора МП «Тонус» Фрола Колбина. Фрол вылез из салона грузно, раскорячиваясь, потому что был широк, и высок, и силен. Директора перекинулись парой слов, причем лица, как заметил Лис, у обоих были озабоченные. Затем Тузик уехал, а Генерал тяжело зашагал к дверям в офис.

С порога, не здороваясь, подошел к столу, за которым сидел его заместитель, зажал в кулачищах лацканы пиджака Александра Андреевича и потянул вверх так, что швы затрещали.

— Признавайся, сучий потрох! Кому вякнул про контракт?!

Осторожно, чтобы не порвать костюм, пытаясь высвободиться из чудовищной силы захватов, Лис лепетал:

— Генерал, опомнитесь!.. Да кто же будет наступать на горло собственной песне?

Фрол швырнул его назад, в кресло, хмыкнул:

— Собственной песне, говоришь? Не твоя, братан, песня! Ты у меня, как биксы у Шуфутинского, на подпевке!.. Ладно, не мог ты, знаю!

— Да чего не мог?! — с обидой воскликнул тогда Лис.

— Утечка произошла. Кто-то кое-где у нас порой ботало на привязи не держит! Одно звено у нас в цепочке проржавело.

— Конечно! Если такие длинные цепи ладить!..

— Не перебивай! Пришли к нам сегодня три богатыря! Один другого суше. Но глаза горят, как у Александра Матросова на немецкий дзот. Мы с Тузиком сидим планы строим, а они предлагают все перекупить. Причем так, знаешь, предлагают настойчиво, что Тузик чуть не обмочился. Ну я с ними поговорил!.. Ушли вежливые. Только странные какие-то. Если бы нашего труда люди, я сразу бы понял. И не местные.

— В Москве кто-то проболтался! — заявил Лис.

— Узнаем! — с угрозой протянул Генерал.

— Чтоб только поздно не было…

— Не каркай!

— Я не каркаю. У меня за дело душа болит!

— Это хорошо. Смотри, Лис, мало ли, вдруг со мной что-нибудь случится…

Лисовский вскинулся в кресле, но протест так и остался немым, потому что Фрол властным движением руки остановил готовый сорваться с губ поток слов.

— Не суетись! Не мельтеши! То, что ты мне пробазаришь, я и сам себе каждый день говорю. Все под Богом ходим. Так вот, если что, на Тузика особо не полагайся — жидковат. С нами на троих который год родину «обувает», а я до сих пор не уверен в нем. Прижмут — и опять туда перекинется… Теперь-то уж, конечно, вряд ли, увяз по макушку. Но над собой его не ставь, пусть под тобой шебуршится, понял?

— Понял.

— Им надо вертеть, он сам не может. Если не возьмешь над ним верх ты, возьмет Николаев. И тогда не видать тебе контракта! А чтобы уж наверняка, у меня наследник есть…

— Сын?! — ахнул Лис.

— Если по возрасту судить, то, пожалуй, сын. Не родной, приемный. Он у меня самый секретный отбойщик и мочила. Никто его не знает, а он знает все про всех, с кем я контачу. Вот смотри…

Генерал легонько бросил на стол поближе к Лису серебристый полумесяц аккуратно разрубленной американской монеты.

— Смотри внимательней. Если судьба меня переведет в армию жмуриков, наследник придет со второй половинкой этого баксика и скажет, что надо делать!

…И вот он сидит, поджарый, молодой и опасный. Ждет, когда Лис, вечно второй-третий, вечно прислуживающий Лис, припадет к руке, тем самым возлагая себе на хребет очередного хозяина. Интересно было бы знать, много ли ему известно про контракт?

— Да, молодой человек, вспоминаю, был у нас с Генералом о тебе разговор. А что касается дел, то они, как тебе, наверное, известно, обстоят не очень хорошо…

— Известно, не беспокойся. Кстати, зови меня Гена, если интересует кликуха, то Секач.

— Впечатляет. А кто присвоил?

— Папаша покойный, — улыбнулся Гена. — У тебя, Лис, душа, видно, впечатлительная. Значит, не надо доказывать, что Генерал жил, Генерал жив, Генерал будет жить! Пока в моем лице, в харе простого капитана, но еще не вечер.

Александр Андреевич заверил гостя, что доказательствами его полностью удовлетворен, предложив закрепить союз коньяком.

После непродолжительной, но обильной пьянки Лисовский выяснил, что Секач очень туманно представляет себе, чем занимался его крестный отец, а про контракт, похоже, и вовсе не слышал. И то слава Богу!