Довез Волк Гаврилу до Кащея, а сам с Василисой дальше рванул.

Вид у Кощея был, конечно, ужасный. Один скелет бродит по земле матушке, да еще слова какие-то бормочет.

Обратился к нему Гаврила:

- Расскажи, Кощей, давно не евший щей, где чудо спрятано? А я тебе за это Конька-Горбунка в море выловлю.

- Что ж, веди Конька, а я все, как на духу выложу, что знаю и чего не знаю.

Сдержал свое обещание Гаврила, да вот только Кощей немного сказал, только к Змею Горынычу направил: мол, тот все знает, целых три головы как-никак!

Пока искал Гаврила Горыныча – у него и борода выросла, и морщины лицо покрыли.

У Горыныча из старшей головы - лава раскаленная текла, из средней – чистый спирт, а из младшей – так, минералочка.

- Змей! – молвил слово Гаврила. – Я не драться пришел, а разговаривать. Что за чудо чудное у тебя есть, которое всем счастье принесет? Отдашь ли ты его мне? Может, выкуп, какой надобен?

Проревел Горыныч:

Сначала приведи мне Илью Муромца с конем! А то скучно, подраться не с кем! Уж две тысячи лет, тут души живой не проходило, даже мухи не летают. Приведешь – тогда и поговорим. Да и тут коррупция зловещая, подумал Гаврила, взятки просят и не деньгами а делами не слабыми.

Дня не проходит – как едет к Горынычу Илья Муромец, а Гаврила его коня под уздцы ведет. Одной рукой-то коня богатырского держит, а на другую руку – чья-то длинная-длинная борода намотана, а того, кому эта борода принадлежит, - и не видно.

- А это еще кто такой? – кивнула на неведомый трофей Гаврилы, срыгнув перегаром, средняя голова, из которой спирт бежал.

- А это я в придачу к Илье Карабаса - Барабаса в плен взял, чтобы над куклами не издевался, - отвечает Гаврила.

- Ну, за такие старания расскажу тебе то, что тебе надобно. Хоть и дурачок ты, не справишься ты с этим чудом, по ветру пустишь, блудящим раздашь.… А хотя надеюсь, что это будет не так. Так вот, плавает в море-окияне рыба-кит. Поймаешь ее, вспорешь живот, а там будет канистра капроновая трехлитровая. В ней-то чудо, нужное тебе, и лежит.

Сколотил Гаврила корабль, да отправился в море-окиян. Многое повидал, постарел изрядно, древнее и мудрее самой жизни стал. И вот задумался:

«Хм… Живот рыбе вспороть – надо меч сначала добыть. А в дорогу-то он без меча отправился, полагаясь на один свой пудовый кулак, удар которого смертельным был.…

Прогнал он этим кулаком с Курильских островов самураев, отобрал самурайский меч, и мечом-то этим брюхо рыбе-киту и вспорол.

Вылетел оттуда ящер древнейший с крыльями метровыми и давай Гаврилу матерщинными словами осыпать. Не потерпел такого отношения к себе Гаврила, забава всех красных девиц. И выстрелил в ящера-матерщинника из дубового лука пудовой стрелой, которую ему Баба-Яга Костяная нога подарила на пиру в день рождения Лешего. За то подарила, что заступился Гаврила за нее, не дал надругаться над беззащитной старушкой больному Водяному, маньяку-извращенцу ненасытному.

Упал ящер-матерщинник на острые скалы и разбил себе голову жестокую. Изрубил его Гаврила в мелкие куски, чтобы ожить не смог. И тут из брюха ящера вывалилась большущая канистра капроновая.

Открыл ее Гаврила – а там щука трехметровая сидит, глазами луп-луп, и говорит человеческим голосом:

- Здравствуй, Гаврилушка, всем девушкам забавушка, дождалась я тебя, теперь и помирать не страшно. Тыто уж водички стаканчик подашь мне перед смертушкой долгожданной.

- Как?! – воскликнул Гаврилушка. Что значит – помирать не страшно?! На кого ты меня покидаешь?! Пропаду без тебя, пропаду! Никто на могилку мою слезы пролить не придет! Всю жизнь положил на то, чтобы найти тебя, чудо несказанное, а ты – помирать собралась?! Мученица ты моя, души сердечной и страданий нескончаемых.

- Не пропадешь ты без меня, Гаврилушка! Твое сердце и без моей помощи чудеса творить может. Помнишь, как ты в пустыне волшебную лампу Аладдина нашел и слепому мальчику отдал, чтобы тот прозрел? А сам и не попросил его даже, чтобы он тебя вывел из изнуряющего солнцепека?