Некоторые размышления о том, как мы можем приблизиться к бессознательному.

Даже короткого обзора современных тенденций в психоанализе достаточно для того, чтобы продемонстрировать, сколь различно можно понимать психоаналитическое исследование, психоаналитическую практику и ее цель. Это вызвало дискуссию, которая, возможно, будет длиться долго. Далее приведены мои соображения по данной дискуссии.

Внутри каждого живого создания информация о функции и статусе каждой его отдельной части должна передаваться другим частям, чтобы целое могло функционировать. Психоанализ стремится отыскать и устранить конкретные помехи в этой передаче информации и, таким образом, облегчить ее.

Мы не знаем, сколько помех у человека в его внутреннем информационном потоке, или к какому типу относятся эти помехи. Мы можем наблюдать некоторые из них, и наблюдаемые помехи могут быть устранены с помощью психоанализа анализандом. Именно этого с самого начала стремился добиться психоанализ – привнести в сознательное самонаблюдение психические элементы, диссоциированные от сознания – и в этом заложено его фундаментальное право на существование.

Т.о., мы понимаем основную задачу психоанализа как содействие (promotion) внутренней передачи информации в психике. Поэтому бессознательное следует исследовать таким образом, чтобы привносимое в сознание и, следовательно, в передачу информации являлось именно тем, что находится в бессознательном, и в тех формах, в которых оно находится, т.е., то, что так или иначе было диссоциировано. Мы стремимся постоянно придерживаться этого, не забывая, что внутри психоаналитической работы происходит еще многое другое.

Основная цель, расширение сознания или сознательное самонаблюдение, не уступает своего места каким-либо иным возможным целям анализа. Например, такие, как определенные изменения в личности, рассматриваемые как признаки излечения, как тот факт, что определенные темы возвращаются для обработки, формирования новых психических структур, как совместное творение аналитика и анализанда и т.д. Такие цели могут быть достигнуты также и без расширения сознания – и часто за счет его расширения – так диссоциации уменьшаются или смещаются на другие области (as dissociations become stronger or move to other areas). Некоторое время тому назад было принято говорить о полете в здоровье, например, в случаях, когда такой полет в здоровье являлся полетом от изучения бессознательного и осознания бессознательного. Сегодня мы можем говорить скорее о полете от угрозы расширения самонаблюдения к некоторым другим целям, установленным для анализа.

Такие иные цели, установленные для анализа, и такие иные психические события в любом случае будут достигнуты в ходе аналитической работы: их не нужно устанавливать как первичную цель анализа. Анализанд может использовать их для осознанного или бессознательного ответа на некоторые интервенции аналитика, или, говоря обобщено, на все, что может встретиться в ходе анализа. Кроме того, их (иные цели) нельзя поставить как цели аналитического сотрудничества, т.к. анализанд не может знать, что ему следует делать для того, чтобы достичь их. Т.о., анализ остается ритуалом, а анализанд не понимает связи аналитического ритуала с аналитической целью. Привнесение бессознательного в сферу сознательного самонаблюдения понимается как цель анализа и может также быть продемонстрировано. Существует нечто, о чем можно договориться как о цели анализа с человеком, начинающим этот анализ.

Самонаблюдение является основным инструментом становления сознания. Тот очевидный факт, что нечто привносится в сознание, посредством рассмотрения этого нечто как объекта сознательного наблюдения, становится в психоанализе усложненным. Это связано с тем, что анализанд не знает, на что смотреть как на объект своего наблюдения (никто не может знать то, что является бессознательным), и поэтому существуют помехи для самонаблюдения, которые (помехи) также располагаются вне сферы самонаблюдения. Грубо говоря, мы можем сказать, что, то, что должно быть возвращено как объект осознанного самонаблюдения и является той причиной, почему осознанное самонаблюдение не работает. Из-за этого человеку нужен другой человек, чтобы помочь ему расширить свое самонаблюдение (осознание); говоря иначе, анализанду нужна помощь аналитика. Вместе с аналитиком анализанд может изучить такие области своей души, где границы диссоциированной области являются подвижными или слабыми и допустит в сознание образцы того, что, в общем, является бессознательным или лишь мгновение назад все еще было таковым в психике анализанда. Шаг за шагом, помехи самонаблюдению привносятся в сферу самонаблюдения, а внутренний поток информации у анализанда расширяется, и это расширение он способен наблюдать.

Каждый человек является главным наблюдателем своего собственного сознания. Только у него есть непосредственные наблюдения того, что в нем есть. Для того чтобы аналитик мог помочь анализанду расширить область его самонаблюдения, анализанд должен сообщать свои наблюдения аналитику настолько точно и без выбора, насколько это возможно.

Иными словами, у анализанда две главные задачи: наблюдать свою собственную психику и сообщать свои наблюдения аналитику. Задачей аналитика является помощь анализанду в расширении самонаблюдения, особенно в тех областях его психики, куда он обычно не имеет доступа, и помочь анализанду сообщать свои наблюдения.

Сначала анализанду может быть сложно понять, что самонаблюдение и сообщение о его результатах означает для аналитика. Аналитик должен объяснить смысл самонаблюдения, как на словах, так и на примере того, чему аналитик уделяет внимание в сообщениях анализанда.

Самонаблюдение, необходимое для аналитической работы, требует от анализанда двух вещей: с одной стороны, обострения наблюдений за своей психикой, и, с другой стороны, воздержанности от осуждения или размышления над тем феноменом, который он заметил и использования сохраненной таким образом энергии для дальнейшего наблюдения. Фрейд объяснял эти два принципа самонаблюдения в «Толковании сновидений». Следуя этим принципам, в область осознанного самонаблюдения может быть привнесен такой материал, который иначе оставался бы недоступным. Или, иными словами, становится возможным пройти слабое место препятствия, защищающего бессознательное.

Первый из этих принципов требует обучения специфическому умению самонаблюдения, в то время как другой требует организации движущих сил психики или использования ее энергии особым образом. Помощь анализанду в том, чтобы вызвать и развить его деятельность по самонаблюдению и найти соответствующую динамическую организацию относится не только к начальной фазе анализа. Помощь в этом необходимо обеспечить в ходе всего анализа. Способствование анализанду достигать и поддерживать нужные для этой деятельности навыки – не то же самое, что помощь ему в самой по себе работе, хотя эти навыки могут перекрываться в некоторых точках. Если использовать грубый пример, то научить кого-либо использовать бинокль и расслаблять глаза в процессе слежения – это не то же самое, что помогать ему в сборе наблюдений за видимым объектом.

Понимание сделанных аналитиком интервенций для того, чтобы помочь анализанду овладеть этим рабочим навыком и выполнять аналитическую работу как два самостоятельных предмета облегчает дифференцирование аналитической работы от ее фона. Не все интервенции и разговор, предлагаемые аналитиком, являются анализом: например, они могут подготавливать анализанда к аналитической работе, поддерживать эту работу, обрывать ее или просто давать отдых от нее. Для того чтобы помочь анализанду овладеть навыком аналитической работы, аналитики используют очень много различных методов. Их часто описывают как методологические исключения в описании кейсов, однако не всегда ясно их отличают от самой аналитической работы. Сходным образом, не все, что говорит и делает анализанд, является материалом, найденным после самонаблюдения в анализе, хотя они могут обеспечивать отправную точку для этого поиска.

Интерпретация в качестве инструмента исследования бессознательного представляется проблематичной в различных аспектах. Исходно Фрейд понимал интерпретацию как то, что служит в качестве помощи для самонаблюдения в ситуациях, где самонаблюдение анализанда, которое движется в соответствии со свободными ассоциациями, останавливается. Тем не менее, в наше время интерпретация, похоже, поднялась на центральную позицию и совсем оставила в тени самонаблюдение. Я говорю об описании аналитической работы, где аналитик интерпретирует слова анализанда – или даже его поведение – не уделяя внимания тому, имеем ли мы дело с самонаблюдением анализанда или самовыражением в целом, с его собственными и вполне отличными целями.

Интерпретация не обращает внимания на помехи осознанию. Она пытается достичь материала, прямо диссоциированного анализандом, не имея дела с внутренними помехами на этом пути. Использующий интерпретации аналитик допускает, что адекватная интерпретация, помогающая анализанду осознать некоторый бессознательный материал, одновременно делает ненужными помехи осознанию, или что с помехами легче иметь дело, когда они стали менее необходимыми. В любом случае, с такими предположениями аналитик пытается установить в качестве объекта самонаблюдения анализанда нечто, что анализанд динамически не готов наблюдать.

В лучшем случае интерпретация может помочь анализанду осознать нечто бессознательное, даже когда это некорректно или неадекватно в некоторых других отношениях. Тем не менее, интерпретация может также быть и бесплодной или вести в неправильном направлении, что может стать долгосрочной помехой для самонаблюдения. Каждому аналитику известны примеры или непосредственно из своей практики, или из наблюдений за работой других, равно как и из самоанализа. То, что важно – это то, что интерпретация всегда предполагает, является искусством, как называл ее Фрейд по разным поводам. Нам неизвестно то положение дел, которое мы можем вывести из другого положения дел, для того, чтобы сделать интерпретацию (We have no knowledge of what states of the affair we might deduce from what states of the affair in order to make the interpretation.). Лишь впоследствии, и даже тогда не всегда, мы можем определить, почему та или иная интерпретация помогла анализанду в его самонаблюдении. Впоследствии мы может также искать и предполагать по формальным критериям хорошей интерпретации, таким как правильный выбор времени, слов, ударения (акцента, prosody), последовательности, достаточная близость объекта интерпретации к осознанию и т.д., однако такие критерии формальны и не имеют основанной на знании предсказательной ценности, посредством которых адекватность интерпретации могла бы быть определена заранее. Они обеспечивают такие углы зрения, с которых можно исследовать неадекватность интерпретации, уже оказавшейся неадекватной.

Если целью психоанализа является помощь анализанду в возвращении для анализанда как объекта его самонаблюдения некоторых бессознательных элементов его души, то интерпретация очень точно определяется этой задачей. Интерпретация должна относиться к чему-то, что уже существует в душе анализанда и не приносить туда что-то новое, такое как новый угол чего-либо, или предлагать анализанду что-то, что интерпретирующий считает новым, в более сносной или более урезанной форме. Если относящийся к интерпретации элемент, который лежит в бессознательной психике в своей собственной форме, остался недоступным для самонаблюдения анализанда, то интерпретация не исполняет основную задачу анализа, даже если анализанд может быть способен использовать ее различными способами. Своеобразие объекта интерпретации подчеркивает трудность интерпретации как формы искусства и, в то же время подрывает важность основанного на знании обучения искусству интерпретации.

Мы знаем о бессознательном лишь настолько много, насколько оно стало осознанным, то есть, знаем то, что было бессознательным. Мы также знаем нечто о бессознательных элементах души через их дериваты, которые наблюдаемы в сознании. Тем не менее, бессознательные элементы, выводимые из дериватов, сначала должны стать объектом сознательного самонаблюдения, так что предполагаемое отношение деривата может быть действительно заявленным. Мысль может прояснить простое сравнение. Неожиданно лодка начинает быстро двигаться взад и вперед, и я предполагаю, что что-то двигает ее под водой. Когда я всматриваюсь, то вижу, что действительно есть гусеничные колеса, прикрепленные к дну лодки, чьи движения заставляют лодку двигаться. Минуту назад, единственное, что я знал об этом подводном создании, было движение, которое оно вызывало. Теперь я знаю, что это такое и как оно заставляет лодку двигаться. Но могло также случиться, что я ничего не увидел бы в глубине и решил бы, что почти незаметное движение ветра двигает лодку взад и вперед. Решил бы, что нет какой-то особой скрытой силы, двигавшей лодку. Что собственная видимая структура лодки и мягкое дуновение ветра создали движение. Есть причина быть осторожным в выводах о том, что остается вне осознанного наблюдения, до тех пор, пока оно не восстановлено как объект наблюдения.

Есть даже больше причин быть осторожными с интерпретациями и понимать их использование как сравнимое с родом искусства. Мы знаем из аналитического опыта, что все, что проявляется в сознании, может также быть представлено в бессознательном. За исключением тех вещей, которые или явно (explicitly) или подразумеваемо (implicitly) несут признаки сознания. Но мы также знаем, что события в бессознательном не нуждаются в том, чтобы принимать во внимание определенные ограничения, которые мы считаем необходимыми, когда создаем осознанную реальность.

В наших бессознательных взаимоотношениях с миром и с самими собой нам не нужно принимать во внимание структуры времени и пространства, причину и следствие, правила логики, ограничения, установленные совместно признаваемой материальной реальностью либо этическими, эстетическими или общественными нормами. Нам также не нужно учитывать ограничения в использовании символических знаков (representative signs) (в которые я включаю также психические образы, эмоции, выражение лица и жесты), связанные с относящимися к ним правилами обычных рассуждений. Т.к. взаимоотношения символизирующего знака и символизируемого могут быть практически любыми. Иными словами: в соответствии с наиболее общими сведениями, которые у нас есть о бессознательном, индивиду не нужно принимать во внимание в своем бессознательном те основы знаний и ценностей, на которых построена наша концепция реальности. Из этого следует, что законы нашего осознанного знания не могут поддерживать интерпретации. Мы знаем лишь, что эти законы не применимы к бессознательному. Манифестное сновидение может быть примером. Оно является образцом обычной активности бессознательного, которое проскользнуло в сознание во время сна.

Несмотря на предположительную природу интерпретации, часть интерпретаций реализует свою цель и помогает анализанду достигать материала, относящегося к интерпретации, посредством самонаблюдения. В этих случаях догадки аналитика должны были оказаться адекватными. Если они не получают поддержки от определенного рода эпистемологического базиса, на котором в основном основана наша концепция реальности, то они вынуждены основываться на чем-то еще, чтобы не оставаться совершенно произвольными попытками. Насколько я могу понимать, интерпретации основываются на собственных переживаниях аналитика. Аналитик вживается в состояние, которое описал анализанд, и размышляет о том, что могло бы волновать его, если бы он находился в психической ситуации анализанда, и что есть такое, что анализанд очевидно не способен наблюдать в своей душе или говорить об этом. Затем аналитик говорит об этом анализанду. Если интерпретация успешна, анализанд наблюдает предложенный материал в своей душе. Следовательно, каждая интерпретация на самом деле должна начинаться с «если бы я был в вашей психической ситуации, я бы…» и т.д. Тем не менее, есть много причин, из-за которых это почти никогда не делается; вместо этого интерпретацию говорят без каких-либо вводных фраз или возможно с некоторой оговоркой. Эта практика, которая была найдена полезной в работе, тем не менее, склонна способствовать неправильному пониманию эпистемологического основания интерпретаций. Она создает впечатление того, что эти интерпретации основаны на каком-то общем знании, из которого они могут быть применимы к уникальной психической ситуации отдельного человека, хотя это не так. Психоаналитическая теория обеспечивает аналитическую работу лишь некоторой перспективой, с которой можно исследовать каждый частный случай. Какая из перспектив, предложенных аналитическим знанием, является полезной для того, чтобы принять ее за исходную точку исследования – в каждом случае аналитик также должен решить это на основании опыта, которым он обладает в своей душе, интересуясь типом предполагаемой психической ситуации. Но аналитик может также интерпретацией предлагать вниманию какой-либо такой элемент, событие или состояние души, который он не мог в принципе испытывать в своей душе. Это, т.о., требует, чтобы ничто человеческое не было потенциально чуждым аналитику.

То, что ничто человеческое не должно быть чуждым аналитику, во многих отношениях является проблемой: как это может быть возможным, или как это восстановить, если это не возможно. Мы не можем заниматься здесь этой проблемой, но хорошо бы держать эту мысль в сознании, особенно потому, что часто в голове аналитика или у внешних критиков существует нечто болезненное для профессиональной идентичности аналитика: «Аналитик не был тщательно проанализирован» или «Работа аналитика ограничена, потому что он принадлежит к данной конкретной школе», Одно время было популярно говорить о «слепых пятнах аналитика».

Если, в принципе, ничто человеческое не чуждо аналитику, то для него не должны быть чуждыми также и помехи осознанию. Желание достичь прогресса в работе и привнести в сферу самонаблюдения то, что было скрыто за помехами, соблазняет аналитика сделать интерпретативные догадки. Особенно в тех случаях, когда интерпретация выглядит адекватной и анализанд реагирует на нее изменением в желательном направлении, обработкой помех могут и пренебречь как ненужной. Вместо этого, создается чрезвычайно упрощенная картина бессознательного элемента как «причины» симптомов и интерпретации в качестве «целителя». Об этой картине, в общем, открыто не говорят, но подспудно она доминирует во многих аналитических дискуссиях и виньетках кейсов. Она также ведет нас к использованию аналитической работы для установления того, что должно быть найдено и интерпретировано в бессознательном. Прежняя установка и нормы снова и снова снижают шансы на то, что толкование анализандом того, что он наблюдает в своей психике, будет услышано и уводит от наблюдений анализанда к предположениям, соответствующим теории аналитика.

Самонаблюдения анализанда подходят ближе к его психической реальности, когда они следуют за внутренним расстройством саморегуляции (self-regulation), которое привлекает их, так как расстройства обычно привлекают наблюдение. Самонаблюдение анализанда входит в область, где бессознательный материал в качестве внутренней «иной силы», подрывает саморегуляцию, тем не менее, не достигая осознания. Эта область является слабой или неопределенной с точки зрения защиты, благодаря чему облегчается наблюдение соприкосновения с бессознательным. Тем не менее, если расстройство очень сильное, оно вызывает также сильное желание защитить себя. Из-за этого особую ценность в качестве исходной точки для самонаблюдения имеют незначительные расстройства, такие как обмолвка, в которых потребность в защите меньше.

Когда внешние расстройства сведены к минимуму, внутреннее расстройство легче предоставляет себя для наблюдения. Это один из аргументов для аналитического сеттинга и аналитической нейтральности и абстиненции. Тем не менее, иногда крайняя нейтральность и абстиненция могут перейти во внешнее нарушение. Аналитику следует решить in casu[1] где провести эту линию.

Если обязанность сообщать самонаблюдения и необходимость принимать во внимание слушателя продолжают более или менее заметно подрывать самонаблюдение, аналитик может все время привлекать внимание к этим обоим нарушениям – внутреннему и внешнему – как к объектам самонаблюдения. Тем не менее, тот интерес, который аналитик продолжает так выражать, увеличивает тяжесть нарушения и поддерживает зависимость самонаблюдений анализанда от другой персоны, которую нужно принимать во внимание. В таком случае, аналитик может, если бы он хотел, направлять самонаблюдение анализанда и анализ в целом так, чтобы в этом стал преобладать перенос. Самонаблюдения анализанда относительно тяжести нарушений и, соответственно, собственное фокусирование на своих самонаблюдениях приближаются к психической реальности анализанда.

Наиболее болезненным аспектом интерпретаций с точки зрения основной цели анализа является хорошо известная и распространенная тенденция анализанда замещать самонаблюдение интерпретацией. Анализанд затем принимает свою реакцию на интерпретацию, то есть психические образы, эмоции, импульсы к действию и т.д., пробужденные ей, в качестве осознания своего бессознательного. Тем не менее, это может быть способом ускользнуть от некоторых неприятных наблюдений, воображаемого исполнения некоторых либидинальных, нарциссических или садомазохистских желаний, облегчения чувства вины или некоторых других защитных операций. Анализанд использует данную ему интерпретацию не для облегчения самонаблюдения, но для чего-то другого. Особенно в тех случаях, когда интерпретация не помогает ему найти что-то немедленно, вместо того, чтобы отвергнуть эту интерпретацию, он использует ее для удовлетворения динамических потребностей данного момента. Даже не обращая внимания на адекватность интерпретации, анализанд всегда реагирует на нее некоторым изменением динамической организации своей психики скорее, чем успешной или неуспешной попыткой самонаблюдения. Следовательно, он может реагировать на адекватную интерпретацию и последующее успешное самонаблюдение «негативной терапевтическое реакцией» и на некорректную интерпретацию «позитивной терапевтической реакцией». Аналитик обнаружит эти вещи только впоследствии, если они появятся как объекты самонаблюдения анализанда.

В опубликованном в 1931 году эссе Гловер изучает терапевтический эффект неточных интерпретаций – мы могли бы также сказать «некорректных интерпретаций» - и предполагает, что они действуют как внушения или скорее, что анализанд использует их, как если бы он воспринимал внушения. Гловер идет дальше в рассмотрении ключевой проблемы суггестии, то есть как это возможно, что индивид может с помощью внушения другого индивида влиять на некоторые телесные и психические функции, которые иным образом не находятся под его сознательным контролем (такие, например, как вазомоторные изменения, требуемые для побледнения). Гловер сосредотачивает свое внимание на качестве суггестивных взаимоотношений и на той форме, в которой предлагается внушение, как это обычно делают те, кто изучает суггестию. Тем не менее, то, в какой форме и в рамках какого типа взаимоотношений он хочет воспринять и проработать внушение, зависит от объекта внушения. Даже использование внушения является определенным видом искусства. Не может быть универсальных правил для желаемого результата, потому что каждый свободен реагировать своим собственным путем на предлагаемое внушение, как и на суггестивные взаимоотношения.

Анализанд может принять те или иные из интерпретаций аналитика как вид внушения, с помощью которого он изменит свое самонаблюдение так, что оно станет более острым; он может также искажать его или даже совсем избегать чего-то, всегда в соответствии с тем, как он переживает свои взаимоотношения с аналитиком. Взаимоотношения между переносом и самонаблюдением выявляют in statu nascendi[2] каким образом в рассматриваемое самонаблюдение включается кто-то еще. Следовательно, существует причина привнести важность взаимоотношений анализанда с аналитиком как объект самонаблюдения анализанда. Он дает анализанду возможность проверить свои наблюдения и их независимость или зависимость от аналитика. Он также проясняет то, в какой степени анализанд достиг бессознательных элементов своей психики без изменения их в соответствии с той концепцией, которую он получил от своего аналитика. Когда взаимозависимость трансфера и самонаблюдения постигнута самонаблюдением, это также является знаком, что самонаблюдение свободно от зависимости. В то же время оно создает предпосылки для того, чтобы анализ анализанда продолжался как самоанализ после того, как кооперация между аналитиком и анализандом подойдет к концу.

Когда аналитик использует интерпретацию, чтобы помочь анализанду исследовать свое бессознательное, он делает потенциальное самонаблюдение анализанда более острым и направленным в сравнение с тем, когда он начинает с некоторой совместно наблюдаемой трудности саморегуляции и самонаблюдение анализанда фокусируется на этом факте. Анализанд может использовать данную аналитиком с позитивным или негативным авторитетным влиянием интерпретацию, чтобы придать своему наблюдению форму, с помощью которой он может ускользнуть от некоторого неприятного содержания или неприятной особенности этого содержания.

Очевидно, что анализанд сам пытается очертить тот материал, который допускает до своего самонаблюдения так, чтобы сделать это менее неприятным для себя, но в таком случае это является его деятельностью, которой он может рано или поздно достичь с помощью самонаблюдения а не из формулировок, предлагаемых извне. Чем яснее соприкосновение самонаблюдения анализанда с наблюдаемым им материалом, тем отчетливее и неизменнее он получает его в свое распоряжение. Естественно, это верно также и для аналитика. Рекомендация Фрейда обращаться с манифестным сновидением во всех деталях, как со священным текстом, применима также к самонаблюдению, и тому материалу, которого оно достигает в душе. Если бы Фрейд не принял эту установку, у нас не было бы тех свидетельств бессознательной деятельности, которые составляют «Толкование сновидений».

Дальше я попытаюсь привести иллюстрации этому. Johan Norman упоминал на одном из Скандинавских аналитических конгрессов то, что назвал проницаемостью [permeability] аналитика. Это то, что отличает аналитика от других мастеров (craftsmen) даже в случайной беседе с человеком, ищущим его помощи. Я понял это так, что аналитик открывает место в своей голове и своем сердце тому, что он слышит, не начиная сразу же оценивать или интерпретировать. Другим признаком этого является восклицание анализанда: «Как здорово, что вы слушаете меня», которое аналитику иногда приходится слышать на ранних стадиях анализа». Hans Sachs попытался выразить противоположность этого через пример бабочки: нетерпеливый маленький мальчик ловит в ладошку бабочку, чтобы поближе рассмотреть очаровательные узоры на ее крыльях. Когда энергичный, но неосторожный ученик раскрывает кулачок, то там не осталось ничего, что он так хотел увидеть.

Pontalis пишет в своем исследовании Nej, nej och åter nej о старом значении концепции страсти [passion]. Она является логической противоположностью концепции действия и отличается от реакции, которая является контрдействием, она означает подвергнуться последствиям действия. Функция ощущений будет служить примером. Когда я хочу видеть какой-то объект, я хочу подвергнуть мои глаза световым волнам (или частицам), которые он испускает; чем отчетливее я хочу видеть объект во всех его особенностях, тем больше я хочу, чтобы эта подверженность или страсть стали более чувствительными. Следовательно, хорошее умение страсти является полезным инструментом для аналитика в его изучении души. Анализанд также нуждается в ней как в первичном наблюдателе своего сознания. Одним из средств в обучении навыку является пример аналитика. Для многих это может быть единственной помощью.

Направление наблюдения на собственную психику с как можно большей страстью не соответствует преобладающим идеалам образования, обучения и действия в нашей культуре, так как эти идеалы продолжают вести нас к действию и поворачивают к внешнему миру для того, чтобы наблюдать его. Анализанд, усвоивший рекомендуемую и отчасти даже требуемую культурой установку, нуждается в определенном ясном (explicit) или подразумеваемом (implicit) руководстве в аналитической работе и в своей части этой работы. Без некоторых идей об основной цели и природе аналитической работы, психические образы их изменяются в направлении более общих концепций, постоянно использовавших их. Аналитическая работа становится, прежде всего, взаимодействием, диалогом, совместным творением, ре-интерпретацией, конструкцией новых историй или чем-то в этом роде. Все это может быть необходимо для аналитической работы, но важным является то, для чего мы пытаемся их использовать. Если некоторое совместное творение анализанда и аналитика является основной целью аналитической работы, то все прочее будет подчинено совместному творению. Если, с другой стороны, совместное творение анализанда и аналитика, такое как определенная концепция того, что произошло в жизни анализанда, является инструментом для исследования бессознательной части души анализанда или поддержки навыков аналитической работы у анализанда, то его положение в работе подчинено тому, как хорошо оно выполняет эти задачи. Если оно не работает или если оно, похоже, становится помехой в достижении основной цели, от него следует отказаться.

Цель работы определяет используемые в работе средства. Средства, помогающие достичь цели, являются правильными. Специфическая цель определяет средства яснее, чем неспецифическая либо слишком общая цель. Конкретным примером являются две задачи плотнику – сделать особый тип стола или сделать предмет мебели.

Основная цель психоанализа – помочь анализанду расширить свое осознание – является специфической и оправданной как психологически, так и биологически. Как таковая она является также точным критерием для используемых средств.

В дополнении к этой цели, в распоряжении естественных наук есть знания о влиянии различных средств. У аналитика такого знания нет. Анализанд волен решать, как ему реагировать на интервенции аналитика, чем бы они ни являлись. Единственными средствами аналитика являются попытка и ошибка.

В важной работе часто трудно переносить зависимость от свободной воли другого индивида, однако существует и другая трудность. Аналитическое знание и его приобретение совсем не включает в себя силу. Без разрешения анализанда аналитик не может исследовать его психику. Это пробуждает в каждом аналитике по меньшей мере время от времени желание освободиться от этой зависимости, найти силу взять над ней верх. Но если мы можем каким-то образом достичь знания о бессознательном анализанда против его воли, то одновременно мы остаемся без важного знания, почему он не хочет дать нам его и почему оно было бессознательным. Другими словами, мы, в конце концов, не достигаем знания.

Тем не менее, сила привлекает, и эту привлекательность легко оценить с точки зрения эффективности. В нашей культуре знание включает в себя силу. Должно быть возможным использование знания для манипуляции некоторым объектом, или создание его некоторыми манипуляциями. В противном случае у нас нет подлинного знания.

Аналитическое знание противоположно концепции знания, включающей в себя силу. Нам просто следует позволить себе вбирать в себя знания другого индивида и наше собственное бессознательное через впечатление от наших сенсорных органов. Это не может быть создано, если мы не принимаем во внимание подготовленность принять в качестве произведенного, и чем больше мы подвергаемся воздействию лишь материала воспринятых наблюдений, тем подлиннее и полезнее оно для нас. Полезность понимается в том смысле, что когда материал наблюдаем и более не диссоциирован, индивид – его источник – теперь находится с ним в контакте и может принять его во внимание. Наблюдаемый материал не имеет манипулятивного применения. Он служит лишь как свидетельство того, что существует или может существовать в душе индивида. На этой стадии аналитическая работа завершена настолько, насколько затронут рассматриваемый вопрос, хотя, в общем, похоже трудно доверять такому результату. Манипулятивные заявления как нечто большее или более эффективное всегда соблазняют пойти по другому пути, но они препятствуют психической свободе человека.

Каковы практические следствия этих идей? Аналитическая работа не нуждается в поддержке или оправдании статистики; не нуждается и в поиске целительных или изменяющих факторов. Они даны в основной цели психоанализа.

В своей практической работе аналитику не нужно беспокоиться о конфликтующих теориях или школах. Он собирает материал самонаблюдения, на котором построены теории и с которым они подтверждаются. Хотя теории и школы обеспечивают различные перспективы для исследования, им нельзя позволять нарушать самонаблюдение.

Задача аналитика - помочь анализанду добраться до бессознательного материала как объекта его самонаблюдения и поддержать навык аналитической работы. В этой последней задаче кажутся допустимыми почти все средства, в той степени, в какой они не мешают достижению основной цели. Нет нужды беспокоиться о поиске интерпретаций. Они только помогают самонаблюдению анализанда и для этого также существуют другие инструменты.

[1] По случаю (прим.переводчика)

[2] в состоянии зарождения, в самом начале, в момент образования (лат.) (прим. переводчика)