Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. – М.: Изд-во «Республика». – 1994. – с.229-239.

Существует еще одна потребность, которая определяется исклю­чительно человеческой спецификой, — потребность в формировании характера (структуры характера). Эта потребность связана с фе­номеном, который мы уже обсуждали, а именно с постоянным снижением роли инстинктов в жизни человека. Когда человек стре­мится достигнуть значительных результатов, предполагается, что он должен начать действовать немедленно, т. е. это значит, что он не будет тратить время на излишние раздумья — и тогда его поведение будет сравнительно целостным и целеустремленным. Речь идет о той дилемме, которая описана Кортландом, когда он, наблюдая шимпанзе, обнаружил у них медлительность, не­достаточную способность к принятию решения и низкую резуль­тативность (151, 1962).

Естественно предположить, что человек, который в еще меньшей степени, чем шимпанзе, детерминирован инстинктами, просто бы не выжил, если бы у него не развились компенсаторные способности, выполняющие функцию инстинктов. Такую компенсаторную роль у че­ловека играет характер. Характер — это специфическая структура, в которой организована человеческая энергия, направленная на достижение поставленных целей, им же определяется выбор поведения, со­ответствующего главным целям. Создается впечатление, как будто это поведение диктуется инстинктами. У нас даже принято говорить, что человек "инстинктивно" реагирует на что-то соответственно своему характеру. А если обратиться к Гераклиту, то следует вспомнить, что характер человека — это его судьба. Скупец вовсе и не заду­мывается над тем, потратить деньги или сэкономить их; его никогда не покидает стремление к накопительству. Это его главное влечение, его страсть.

Садистско-эксплуататорский характер стремится к эксплуатации других людей, а страсть садиста в том, чтобы господствовать над другим человеком. Основным стремлением продуктивной творческой личности является жажда любить, дарить, делиться с другими. Влече­ния, обусловленные характером, бывают настолько сильными и непро­извольными, что самому человеку нередко кажется, что речь идет о сове­ршенно "естественной" реакции. Ему трудно представить, что есть люди совершенно иначе устроенные (с другой природой); а если уж жизнь подкидывает ему такие примеры, то ему легче допустить, что эти другие просто своего рода отклонение от нормы. Каждый, у кого есть некото­рый опыт общения с людьми, почти всегда способен понять, имеет ли он дело с разрушительным (садистским) типом или с открытым, любящим людей существом. Тонкий человек способен увидеть за внешним поведе­нием сохраняющиеся характерные черты и почувствовать неискренность эгоиста, который ведет себя как сверхальтруист.

Возникает вопрос: как же произошло, что человеческий род (в от­личие от шимпанзе) оказался способен к формированию характера? Для ответа на этот вопрос необходимо исследовать целый ряд биологических факторов.

Во первых, человеческие общности с самого начала жили в очень разных географических и климатических условиях. С момента появления Homo в этом виде не наблюдается сколько-нибудь серьезного приспосо­бления к среде, которое получило бы генетическое закрепление. И чем выше поднимался Homo по лестнице эволюции, тем меньше его адап­тация зависела от генетических предпосылок, а за последние 40 тыс. лет такого рода изменения практически уже не имели места.

И все же различия в условиях жизни разных групп заставили челове­ка не только научиться вести себя соответственно обстоятельствам, но и привели к формированию "социального характера". Понятие социаль­ного характера покоится на убеждении, что каждое общественное устройство (или каждый социальный класс) вынуждено использовать человеческую энергию в той специфической форме, которая необходима для функционирования данного общества. Для нормального функци­онирования общества его члены должны желать делать то, что необ­ходимо обществу.

Этот процесс превращения общей психической энергии в особую психо­социальную энергию осуществляется благодаря феномену социального характера (101, 1932 а).

Способы и средства формирования социального характера (личности) в значительной мере коренятся в культуре. Через родителей общество погружает ребенка в мир своих ценностей, обычаев, традиций и норм. Поскольку у шимпанзе нет языка, у них нет возможности передать потомству свои представления, ценности или символы, т. е. у них отсут­ствует основа для формирования характера. Таким образом, характер — это человеческий феномен. Только человек оказался в состоянии компенсировать утраченную способность к инстинктивной адаптации.

Приобретение человеком характера стало необходимым и очень важным моментом в процессе выживания человеческого рода, хотя оно и принесло с собой некоторые отрицательные и даже опасные последст­вия. Поскольку характер формируется на основе традиции, он нередко направляет человеческое поведение, минуя разум, и потому он может мешать социальной адаптации и порою приводить субъекта в состояние прямого противодействия новым условиям бытия. Так, например, поня­тие "абсолютный суверенитет" государства восходит корнями к арха­ической форме социальности и препятствует выживанию человека в ядерный век.

Категория "характер" имеет очень большое значение для понимания феномена злокачественной агрессии. Страсть к разрушению и садизм обычно коренятся в структуре характера. Итак, у человека с садистскими наклонностями эта страсть и по объему, и по интенсивности становится доминирующей компонентой структуры личности. Она соответственно направляет и поведение человека, для которого единственным регулято­ром является самосохранение. У человека такого типа садистский ин­стинкт присутствует постоянно, он лишь ждет подходящей ситуации и подходящего оправдания, чтобы самому не пострадать. Такая лич­ность почти полностью соответствует гидравлической модели Конрада Лоренца (см. главу I) в том смысле, что характерологический садизм является постоянно действующим и накапливающимся фактором, кото­рый только ищет, где бы "прорваться"... Однако главное различие состоит в том, что источник садистских импульсов следует искать в характере, а не в филогенетической программе мозга. Поэтому такая страсть свойственна не всем людям, а лишь тем, кто наделен вполне определенными чертами характера. Позже мы приведем целый ряд примеров садистских и деструктивных личностей и покажем истоки и предпосылки для их возникновения.

Предпосылки для формирования страстей, обусловленных характером

Дискуссия по поводу жизненно важных потребностей человека показала, что они могут иметь различные способы реализации. Так, потребность в объекте почитания может быть удовлетворена в любви и дружбе, но другой формой ее проявления могут быть зависимость и мазохизм, поклонение идолам разрушения. Потребность в общении, единении и чу­встве локтя может проявляться в страстной преданности делу дружбы и солидарности, в любви к товарищам, вступлении в тайный союз, братство единомышленников; однако та же самая потребность может получить реализацию в разгульной жизни, пьяных сборищах, потреблении наркотиков и других вариантах разрушения личности. Потребность в могуществе может проявить себя в любви и продуктивном труде, но она же может получить удовлетворение в садизме и деструктивности. Потребность в положительных эмоциях может вызвать к жизни творчес­кое отношение человека к миру, искренний интерес к природе, искусству и другим людям. Однако тот же самый стимул может переродиться в вечную погоню за удовольствиями, в жажду праздных наслаждений.

Каковы же предпосылки для развития страстей, обусловленных хара­ктером?

Следует помнить, что когда мы говорим о страстях, то речь идет не об отдельных чертах (элементах), а о некотором синдроме. Любовь, солидарность, справедливость и рассудительность выступают в конкрет­ных людях в разных сочетаниях и пропорциях. Все они являются прояв­лением одной и той же продуктивной направленности личности, кото­рую я хотел бы назвать "жизнеутверждающим синдромом". Что касает­ся садомазохизма, деструктивности, жадности, зависти и нарциссизма, то все они также имеют общие корни и связаны с одной принципиальной направленностью личности, имя которой "синдром ненависти к жизни". Там, где есть один из элементов синдрома, там найдутся почти всегда и остальные элементы (в разных пропорциях). Это не означает, что каждый человек является воплощением либо одного, либо другого синд­рома. Такое бывает лишь в виде исключения. В действительности же среднестатистический человек являет собой смешение обоих синдромов. И только интенсивность каждого из них имеет решающее значение для реализации человека, его поведения и его способности к самоизменени­ям.

Нейрофизические предпосылки

Что касается нейропсихологической основы для развития страстей (того и другого типа), то надо исходить из того, что человек не являет собой готовое ("законченное") существо (84, 1971). И дело не только в том, что мозг его при рождении еще недостаточно развит, а важно то, что он перманентно находится в состоянии неустойчивости, ему вечно недостает равновесия: инстинкты уже не работают (в той мере, как у животных), а разум еще недостаточно проницателен и нередко приводит к ошибкам. И таким образом, человек сам предстает перед нами как вечно изменяющееся существо, как процесс, которому нет конца.

В чем же роль его нейрофизиологического аппарата?

Главная его часть — это мозг. Мозг человека превосходит мозг приматов не только размерами, но и качеством и структурой нейронов, что дает ему способность к познанию. А познавательные способности связаны с целеполаганием, которое в конечном счете определяет воз­можности роста физически и психически здорового индивида.

Итак, человеческое мышление может ставить себе цели, которые должны привести к удовлетворению его разумных потребностей, и чело­век способен организовать свое общество так, чтобы оно помогало реализации поставленных целей. Но сам человек не являет собою совер­шенное, законченное существо, он еще не готов, полон противоречий. Человека можно обозначить как существо, находящееся в активном поиске оптимальных путей своего развития, причем поиск этот нередко терпит крушение из-за отсутствия благоприятных внешних условий.

Гипотеза о том, что человек пребывает в состоянии активного поиска путей самосовершенствования, подтверждается данными нейро­физиологических исследований. Достаточно привести слова такого круп­ного специалиста, как Дж. Херрик: способность человека к саморазвитию обеспечивается его разумом, который дает ему возможность самостоятельно определиться в рамках культуры и строить свою человеческую судьбу в соответствии с выбран­ной для себя моделью культуры. Эта способность является характер­ным признаком собственно человеческого рода, научным критерием отличия человека от всех других живых существ (131, 1928, цит. по: 162, 1967).

У Ливингстона по данному вопросу есть ряд очень метких замеча­ний:

Сегодня точно известно, что между разными уровнями структурной организации нервной системы существуют связь и внутренняя зависи­мость. Каким-то совершенно таинственным образом возникает синхрон­ное функционирование всех этих уровней, которое приводит к целесообраз­ному поведению и достижению цели путем последовательного нанизывания цепочки промежуточных целей, которые по мере своей реализации устра­няют с пути все преграды (противодействующие силы). Цели целостного организма всегда видны очень четко, и с точки зрения внутренней целост­ности все постоянно направлено на достижение этих целей (162, 1967а. Курсив мой. — Э. Ф).

О потребностях, выходящих за рамки только физиологии, Ливингстон пишет следующее:

На молекулярном уровне некоторые на определенные цели ориен­тированные системы можно идентифицировать, опознать с помощью физико-химических методов. Другие целенаправленные системы на уров­не распределительных систем головного мозга можно опознать с помо­щью нейрофизиологических методов.

На обоих этих уровнях определенные участки (элементы, части) системы связаны с инстинктами, которые ищут удовлетворения и потому определяют наше поведение. Все эти структуры, связанные с целеполага­нием по происхождению, локализованы в ткани протоплазмы. Многие из этих структур имеют узкую специфику и сосредоточиваются в особых нервных образованиях в рамках эндокринной системы. Организмы, нахо­дящиеся на более высокой ступени эволюции, имеют влечения, которые не ограничиваются биологическими потребностями (в безопасности, про­питании, сексе и продолжении рода)... Они обладают также возмож­ностями для удовлетворения таких потребностей, которые связаны не только с адаптивным поведением (которое само по себе очень важно для успешного приспособления к изменчивым условиям окружающей среды); речь идет о возможности удовлетворения особых стремлений, связанных с энергиями особого рода и служащих достижению далеко идущих экстра­ординарных целей, выходящих за рамки простого выживания организма (162, 1967. Курсив мой. - Э. Ф).

И далее Ливингстон пишет:

Головной мозг является продуктом эволюции, как и зубы и скелет. Однако к мозгу мы предъявляем большие требования и высокие ожида­ния ввиду его способности к конструктивной адаптации, проникновению в суть вещей. Нейрофизиологи, как и другие специалисты, вполне могли бы видеть одну из главных своих целей в том, чтобы помочь человеку осознать себя, достигнуть прозрения — понимания своих благородных устремлений, высоких помыслов и чувств. Ведь главной отличительной особенностью человека является его уникальный мозг, с его памятью и многими другими способностями: к восприятию и обучению, к обще­нию и фантазированию, к самосознанию и творческой активности (там же).

Ливингстон считает, что вера, взаимное доверие, сотрудничество и альтруизм "вмонтированы" в структуру нервной системы и их источ­ником является внутренняя потребность души'. Внутренняя удовлет­воренность ни в коем случае не ограничивается инстинктами, утверждает Ливингстон.

Внутреннее успокоение тесно связано с положительными эмоциями, прежде всего с чувством удовлетворенности, которое соответствует состоянию молодого и сильного, здорового организма; это чувство возникает как на базе врожденных, так и благоприобретенных понятий о ценностях, оно может стать результатом радостных событий, приятного волнения от встречи с чем-то новым. Внутреннее успокоение возникает, когда ученый получает положительный результат в своем исследовании или когда просто человек находит ответ на интересующий его вопрос; еще одним важным источником удовлетворения является приобретение (или расширение) свободы — индивидуальной или коллективной. Значение внутренней удовлетворенности настолько велико, что она дает человеку силы для преодоления невероятных лишений, дает возможность выжить и сохранить веру в те идеалы и ценности, которые, быть может, стоят даже дороже самой жизни (162, 1967, 505).

Позиция Ливингстона кардинально отличается от взглядов старых инстинктивистов. И он в этом не одинок. Его подход разделяют многие другие молодые исследователи (которых я еще буду цитировать), кото­рые не задумываются над тем, какая зона мозга "продуцирует", "несет ответственность" за такие высокие стремления личности, как честность, альтруизм, взаимное доверие и солидарность; они рассматривают мозг как целостную систему, которая с точки зрения эволюции служит делу выживания организма.

В этом аспекте интересна теория К. фон Монакова. Он предполагает существование биологической совести (Syneidesis), назначение которой состоит в том, чтобы обеспечить организму максимальную способность к адаптации, чувство безопасности, радость и стремление к совершенст­вованию. Он утверждает, что состояние под названием KJisis (радость, счастье) достижимо лишь тогда, когда все функционирование организма направлено на его развитие, — а отсюда возникает желание к повторе­нию (продолжению) данного поведения. В противоположность этому поведение, препятствующее оптимальному развитию организма, вызы­вает у субъекта состояние Ekklesis (горести, депрессии, упадка), и это вынуждает его воздерживаться от подобного поведения, чтобы избежать неприятных ощущений (191, 1950).

Ф. фон Фёрстер доказывает, что чувства любви и сопереживания являются имплицитными свойствами мозга. При этом он опирается на теорию восприятия и спрашивает, как возможно общение между двумя людьми, ведь предпосылкой языка является одинаковый (общий) опыт. Из того факта, что окружающий мир существует для человека не сам по себе, а лишь в его отношении к человеческому наблюдателю, Фёрстер делает вывод, что предпосылкой для общения является наличие у обоих субъектов "одинакового представления об окружающем мире", ведь они разделены только кожей. Но с точки зрения своей структуры оба субъек­та идентичны. Если они уяснят это и извлекут из этого пользу, то тогда А будет знать то же, что знает А, ибо А идентифицирует себя с А — и тогда наступает тождество между Я и Ты... Совершенно ясно, что самый крепкий союз возникает на базе идентификации — самым убеди­тельным проявлением этого служит любовь (см.: 96, 1963).

Однако все эти рассуждения оказываются беспомощными перед лицом того факта, что за 40 тыс. лет, прошедших с момента возникнове­ния человека, ему не удалось заметным образом развить свои "высокие" стремления, в то время как черты жадности и деструктивное™ проступа­ют в нем столь явно, что складывается впечатление, будто человечество охвачено этими недугами повсеместно. Почему же тогда врожденные биологические стремления не сохранились или не стали доминирующими?

Прежде чем обсуждать этот вопрос, попробуем его уточнить. Следу­ет признаться, что мы не располагаем достаточно точными знаниями о психике человека периода раннего неолита, однако у нас есть серьез­ные основания считать, что для первобытных людей, от охотников и собирателей и до первых земледельцев — не характерны такие черты, как разрушительность и садизм. Действительно, все отрицательные черты, приписываемые обычно человеческой природе, на самом деле усиливались по мере развития цивилизации. Кроме того, нельзя забы­вать, что провозглашение "высоких целей и идеалов" с незапамятных времен было делом великих учителей человечества, которые выдвигали свои идеи в знак протеста против официальных принципов своей эпохи.

Новые идеи облекались в такую форму, чтобы как можно сильнее воздействовать на массы людей; это касается как религиозных, так и светских проповедников — каждый из них стремился словом зажечь сердца людей, заставить их отказаться от тех стереотипов, к которым общество приучало их с самого детства. И конечно, стремление человека к свободе было всегда одним из главных стимулов для социальных перемен, а идеалы чести, совести и солидарности не могли не находить отклика в самых разных социальных слоях и в самые разные историчес­кие эпохи.

Но, несмотря на все эти рассуждения, факт остается фактом, что врожденный механизм высоких идеалов до сих пор еще "сильно отстает" в своем развитии, а мне и моим современникам не остается ничего другого, как с грустью констатировать этот факт.

Социальные условия

В чем же дело? Почему это так?

Единственный удовлетворительный ответ, по-моему, кроется в социа­льных условиях жизни человека. На протяжении тысячелетий эти усло­вия довольно долго (большую часть истории) способствовали интеллек­туальному и техническому развитию человека, однако полного развер­тывания тех задатков, на которые указывают вышеназванные авторы, не произошло.

Самый простой пример влияния внешних обстоятельств на лич­ность — это прямое воздействие окружения на рост мозга. Сегодня, например, уже доказано, что развитие детского мозга сильно тор­мозится перееданием. И не только кормление, но и некоторые другие факторы (свобода движения, игра и т. д.) также существенно влияют на рост и развитие мозга. Это также доказано в результате экспериментов над животными. Исследователи разделили крыс на две группы, поместив одну группу в весьма просторное помещение, а другую — в слишком тесное. Первые животные свободно могли гулять по огромной клетке, играть с различными предметами, в то время как другие просто сидели взаперти, каждый в "одиночной" маленькой клеточке. Иными словами, у просторно живущих были более благопри­ятные условия, чем у запертых. Исследование показало, что серое вещество коры у "свободных" крыс оказалось плотнее, чем у "заклю­ченных" (хотя по весу тела первых были легче, чем у вторых) (28, 1964).

В аналогичном эксперименте Альтман получил "исторические до­казательства расширения коры у животных, оказавшихся в особо благо­приятных условиях обитания, и даже получил авторадиографическое указание на усиленное размножение клеток мозга взрослых животных, живущих в таких условиях" (7, 1964). Данные, полученные в Институте Альтмана, "указывают на то, что поведение зависит от многих перемен­ных. Например, от ухода за крысами в ранний период их жизни, а также от развитости разных корковых зон (особенно от массы клеток в таких структурах, как малый мозг, неокортекс, Girus hippocampi и т. д.)"

(8, 1967).

Если перенести результаты этих исследований на человека, то уместно предположить, что усложнение строения коры больших полу­шарий зависит не только от такого внешнего фактора, как питание, но и от таких обстоятельств, как "тепло и нежность" при воспитании ребенка, от степени внимания и количества поощрений, от свободы передвижения и возможностей самовыражения в игре и других формах общения. Но развитие мозга не прекращается ни когда кончается детство, ни когда наступает юность, ни даже при достижении зрелого возраста. Ливингстон утверждает, что не существует такого момента, "после которого прекращалось бы развитие коры и исчезала способ­ность мозга к самоорганизации или к восстановлению после тяжелой болезни или травмы" (162. 1962). По всей видимости, такие факторы, как любовь, поощрение и одобрение со стороны окружающих, на протяжении всей жизни человека играют важную роль в формировании его нервной системы. Мы до сих пор слишком мало знаем о прямом влиянии среды на развитие мозга. К счастью, у нас гораздо больше данных о роли социальных факторов в формировании характера (хотя все аффекты, конечно, имеют свой источник в структурах и процессах, протекающих в мозгу).

Создается впечатление, что здесь мы имеем дело с главной концепци­ей общественных наук, согласно которой характер человека формирует­ся обществом, в котором он живет, или в терминах бихевиоризма — определяется условиями воспитания. На самом деле между этими взглядами имеется одно существенное различие. Сторонники теории социальной среды в значительной степени стоят на релятивистских позициях; они утверждают, что человек — это чистый лист (tabula rasa), на котором культура пишет свои письмена. Общество направляет его формирование в хорошую или дурную сторону, причем категории "хорошо" или "плохо" рассматриваются как этические или религиозные ценностные суждения.

Выраженная здесь точка зрения исходит из того, что человек имеет имманентную цель, а его биологическое устройство (конституция) явля­ется источником нормальной жизни. У него есть возможность достиг­нуть полного роста и совершенного развития, если внешние условия будут благоприятствовать достижению этой цели. Это означает, что существуют какие-то особые внешние условия, которые способствуют оптимальному росту человека и (если наша гипотеза корректна) раз­витию у него синдрома жизнелюбия. С другой стороны, если нет таких условий, то человек превращается в ограниченное существо, отличающе­еся синдромом враждебного отношения к жизни. Воистину странно, что подобный взгляд называют "ненаучным" или "идеалистическим" те, кому и во сне не снилось усомниться в том, что существует определенная связь между конституцией человека, его здоровьем и нормальным физи­ческим развитием.

Нет нужды вдаваться в детали этого вопроса. У нас есть достаточно много данных в области питания, которые свидетельствуют, что одни виды пищи способствуют росту и физическому здоровью организма, в то время как другие продукты и способы питания могут стать причи­ной дисфункций, болезней и преждевременной смерти. Хорошо известно также, что здоровье зависит не только от питания, но и от двигательного режима, стрессов, положительных эмоций и многих других факторов. В этом отношении человек мало отличается от любого другого живого организма. Каждый крестьянин или садовод знает, что для правильного роста растения семя нуждается в определенной температуре, влажности и качестве грунта. Без этих условий семя сгниет и погибнет на корню. Растение будет обречено на смерть. При оптимальных условиях фрук­товое дерево достигает максимального размера и дает замечательные плоды. При менее благоприятных условиях плоды будут менее удач­ными, а могут и засохнуть.

И поэтому нас интересует следующий вопрос: что мы должны включить в окружающие условия, необходимые для полного развития всех человеческих возможностей?

Этому вопросу посвящены тысячи книг, существуют сотни различ­ных ответов. Я сам, разумеется, не буду даже пытаться ответить на этот вопрос в контексте данной книги (101, 1955). Хочу, тем не менее, сделать несколько общих замечаний.

Опыт истории, так же как изучение отдельных индивидов, показыва­ет, что способ производства, основанный на отсутствии эксплуатации, активном интересе индивидов к труду и к жизни, способствует всесто­роннему развитию человека, в то время как отсутствие таких условий тормозит плодотворное формирование личности.

Кроме того, постепенно все большее число людей понимают, что разные общественные системы в разной мере способствуют развитию индивидов. Сегодня уже очевидно, что дело не в наличии или от­сутствии каких-то отдельных обстоятельств, а в целой системе фа­кторов. Это означает, что только такое общество дает возможность для полного самовыражения личности, в котором на каждой стадии индивидуального развития человек находит условия для приложения своих способностей и удовлетворения своих потребностей.

Нетрудно понять, почему социальные науки никогда не ставили в центр своего внимания вопрос об оптимальных условиях, необходи­мых для развертывания личности. К сожалению, за редким исключени­ем, обществоведы выступают как апологеты, а не как критики сущест­вующей социальной системы. Это связано с тем, что (в отличие от точных наук) результаты социальных исследований почти не имеют значения для функционирования общественной системы. Даже напротив, ошибочные результаты и поверхностные выводы часто бывают гораздо желательнее (для реализации идеологических задач), чем правда, кото­рая всегда является своего рода "динамитом", угрозой существующему status quo1.

Кроме того, задача адекватного исследования проблемы ослож­няется часто еще и тем, что существует предубеждение, что людям обязательно полезно то, на что направлены их желания. Мы очень часто упускаем из виду, что люди сплошь и рядом желают того, что песет им не пользу, а вред, и уже сами эти желания являются симптомом дисфункции (внушаемости, конформизма и т. п.). На­пример, сегодня каждый знает, что зависимость от пилюль — это дело дурное, хотя очень многие их принимают. Но поскольку вся наша экономика направлена на формирование ложных поку­пательских потребностей, которые стимулируют ажиотаж и приносят прибыль торговцам, то вряд ли можно ожидать, что кто-то будет заинтересован в объективном критическом анализе неразумных по­требностей.

Однако нас это не остановит. Почему, спрашивается, большинство людей не прибегают к доводам своего рассудка, чтобы осознать свои истинные человеческие потребности? Только потому, что они прошли через систему "промывания мозгов" и превратились в бессловесных конформистов? Кроме того, мы должны спросить, почему, например, политические лидеры не видят, что система, которую они отстаивают, не способствует их собственному благу как человеческих существ? Филосо­фы Просвещения объясняли это жадностью и хитростью власть имущих; однако сегодня такое объяснение явно недостаточно, ибо оно не вскры­вает суть проблемы.

Как показал Маркс в своей теории исторического развития, человека в его стремлении изменить и улучшить социальные обстоятельства постоянно сдерживают материальные факторы: географическое распо­ложение, экология, климат, техника, культурные традиции и т. д.

Как мы видели, первобытные охотники, собиратели и земледельцы жили в сравнительно благополучной среде обитания, которая больше способствовала формированию у людей созидательных, нежели раз­рушительных, наклонностей. Однако по мере цивилизационного раз­вития человек меняется, как меняется и его окружение. Он совершенству­ется интеллектуально, делает успехи в области техники и технологии. Вместе с тем этот прогресс приводит, к сожалению, к развитию вредных для жизни черт характера. Мы говорили об этом, хоть и схематично, в связи с описанием общественного развития от первобытных охот­ников до "революции городов". Чтобы обеспечить себе свободное время для создания культурных ценностей: для занятий наукой, философией или искусствами, человек вынужден был держать рабов, вести войны и завоевывать чужие территории. Чтобы достигнуть высоких результатов в известных областях (особенно в интеллектуаль­ной деятельности, науках и искусствах), он должен был создать такие условия, которые калечили его самого, ибо препятствовали его совершенствованию в других областях (прежде всего в эмоциональной сфере). А главной причиной этого был недостаточный уровень творчес­кого потенциала, который мог бы обеспечить непротиворечивость цивилизованного прогресса, сосуществование науки, техники, культу­ры, с одной стороны, и свободного развертывания творческих способ­ностей каждого индивида — с другой. Но условия материальной жизни имеют свои законы, и для их изменения недостаточно одного лишь желания. Если бы Земля была подобна раю, то человек наверняка не был бы так скован условиями материального бытия, и ему бы, возможно, хватило разума обустроить этот мир себе во благо: чтобы все люди имели достаточно пищи и питья и при этом не утратили своей свободы. Но человек был изгнан из рая, и, согласно библейскому мифу, он не может туда вернуться. Он пострадал из-за своей собствен­ной противоречивости, из-за конфликта между самим собой и приро­дой. Мир не создан для человека, это человек в него "заброшен" и вынужден разумом своим и деятельностью строить свой человечес­кий мир, свою родину, в которой он будет счастлив, ибо сможет полностью реализовать себя.

Следует отметить, что сильные мира сего (даже самые скверные из них) в основном все же шли на поводу у истории (исторической необ­ходимости). Злодейство и иррациональность личности приобретали мас­штабный характер и могли сыграть решающую роль лишь в такие периоды истории, когда внешние обстоятельства были благоприятны и должны были бы способствовать человеческому прогрессу, однако неодолимым препятствием на пути этого прогресса становилась корруп­ция (как в верхних, так и в нижних слоях социальной лестницы).

Тем не менее во все времена существовали пророки, которые ясно видели цели индивидуального и общественного развития человека. Их "утопии" были "утопичны" не в том смысле, что они были праздными мечтами; правда, они "нигде" не были реализованы, но "нигде" не означает "никогда". Тем самым я хочу сказать, что эти идеи были утопичны постольку, поскольку в тот момент нигде не получили осуще­ствления (да и не могли, вероятно, еще осуществиться), но при этом "утопическое" не означало, что они вообще неосуществимы по прошест­вии какого-то времени. Марксова концепция социализма нигде пока не воплотилась в жизнь (уж во всяком случае, не в "социалистических странах"). Сам Маркс, однако, не считал ее утопией, ибо верил, что в тот момент истории уже созрели необходимые материальные предпосылки для ее реализации.

Э. Фромм. Человеческая природа и характер //

Психология и психоанализ характера.

Хрестоматия. – М., 2000. – С. 44-54

ЛИЧНОСТЬ

Люди похожи, ибо всем нам досталась одна человечес­кая ситуация с ее экзистенциальными дихотомиями; люди уникальны, ибо каждый по-своему разрешает свою человеческую проблему. Само бесконечное разнообразие личностей характерно для человеческого существования.

Под личностью я понимаю целостность врожденных и приобретенных психических свойств, характеризующих индивида и делающих его уникальным. Различие между врожденными и приобретенными свойствами, в целом, синонимично различию между темпераментом, таланта­ми и всеми конституционно заданными психическими свойствами, с одной стороны, и характером - с другой. В то время как различия в темпераменте не имеют этичес­кого значения, различия в характере образуют реальную проблему этики; они свидетельствуют об уровне, достиг­нутом индивидом в искусстве жить. Чтобы избежать путаницы, распространенной при употреблении терминов «темперамент» и «характер», мы начнем с краткого рас­смотрения темперамента.

А. ТЕМПЕРАМЕНТ

Гиппократ выделил четыре темперамента: холеричес­кий, сангвинический, меланхолический и флегматичес­кий. Сангвинический и холерический темпераменты - это виды реакций, характеризующиеся легкой возбудимостью и быстрой сменой интереса; интересы слабы у первого и сильны у второго. Флегматический и меланхолический темпераменты, напротив, характеризуются стойкой, но низкой возбудимостью интереса; у флегматиков интересы слабы, а у меланхоликов сильны. По мнению Гиппокра­та, эти различные виды реакций были связаны с различ­ными соматическими источниками. (Интересно отметить, что в обычном употреблении упоминаются только нега­тивные стороны этих темпераментов. Холерический ныне означает легко гневающийся; меланхолический - подав­ленный; сангвинический - сверхоптимистичный; флегма­тический - слишком медлительный.) Эти категории тем­пераментов употреблялись большинством ученых, изуча­ющих темперамент, вплоть до времени Вундта. Наиболее значительные современные концепции типов темперамен­та - это концепции Юнга, Кречмера и Шелдона.

Важность последующих изысканий в этой области, особенно касательно корреляции темперамента и сомати­ческих процессов, здесь не может подвергаться сомнению. Но было бы необходимо провести четкое разграничение между характером и темпераментом, поскольку смещение двух этих понятий препятствовало прогрессу характеро­логии, как и изучению темперамента.

Темперамент относится к способу реакции, он консти­туционален и неизменяем; характер же, по существу, формируется личными переживаниями, особенно пере­живаниями данного периода жизни, и изменяем, в извест­ной мере, посредством новых видов переживаний. Если человек, например, обладает холерическим темперамен­том, его способ реакции - «быстрый и сильный». Но в чем он быстр и силен, это зависит от вида его отношений с миром, от его характера. Если человек плодотворная, справедливая, любящая личность, он будет реагировать быстро и сильно, когда любит, когда разгневан несправед­ливостью и когда увлечен новой идеей. Если это деструктивный или садистский характер, он будет быстр и силен в своей деструктивности или в своей жестокости.

Смешение темперамента и характера чревато серьезны­ми последствиями для этической теории. Предпочтения того или иного темперамента - это всего лишь дело вкуса. Но различия в области характера - это с этической точки зрения вопрос огромной важности. Пример поможет про­яснить, что я имею в виду. Геринг и Гиммлер были людьми различного темперамента - первый был циклоти-миком, второй - шизотимиком. Таким образом, с точки зрения субъективного предпочтения, индивиду, которого привлекает циклотимичный темперамент, Геринг «пон­равился» бы больше, чем Гиммлер, и наоборот. Однако с точки зрения характера, оба этих человека имеют одно общее свойство: они честолюбивые садисты. И поэтому с этической точки зрения оба равно злы. Среди плодотвор­ных характеров можно субъективно предпочитать холери­ческий темперамент сангвиническому; но такая оценка не заключает в себе оценки соответственной ценности двух людей.

При использовании введенных К.Г.Юнгом опреде­лений темперамента - «интроверт» и «экстраверт», мы часто обнаруживаем ту же путаницу. Те, кто предпочитает экстравертов, стремятся изображать интровертов как замкнутых и невротиков; те, кто предпочитает интровертов, изображают экстравертов поверхностными и лишенными серьезности и глуби­ны. Ошибочно - сравнивать «хорошего» человека од­ного темперамента с «плохим» человеком другого темперамента и приписывать различие в ценности различию в темпераменте.

Я думаю, ясно, как такое смешение темперамента и характера вредило этике. Ибо кроме того, что это вело к осуждению целых рас, чьи преобладающие темпераменты отличны от наших собственных, это также поддерживало релятивизм посредством допу­щения, что с характерами дело обстоит так же, как и с темпераментами.

Теперь, в целях рассмотрения этической теории мы должны обратиться к понятию характера, который является и предметом этической оценки, и целью этического развития человека. И здесь опять мы должны сначала устранить традиционную путаницу, на этот раз возникшую относительно различий между динамической и бихевиористской концепциями ха­рактера.

Б. ХАРАКТЕР

1. Динамическая концепция характера

Черты характера считались и считаются в среде бихевиористски ориентированных психологов синонимами свойств поведения. С этой точки зрения характер опреде­ляется как «модель поведения, характерная для данного индивида», в то время как другие авторы, подобно Кречмеру, придавали особое значение волевому и динамично­му элементам черт характера.

Фрейд развил не только первую, но также и наиболее последовательную и глубокую теорию характера, как системы влечений, обуславливающих поведение, но не тождественных ему. Чтобы понять ценность фрейдовской динамической концепции характера, будет полезно срав­нить поведенческие свойства с чертами характера. Пове­денческие свойства описываются как то в поступках, что доступно наблюдению третьего лица. Так, например, поведенческое свойство «смелость» определялось бы как поведение, направленное на достижение определенной цели, когда человек не считается с риском утраты соб­ственного комфорта, свободы или жизни. Или бережли­вость, как поведенческое свойство, определялось бы как поведение, нацеленное на сбережение денег или других материальных вещей. Однако, если мы исследуем мотива­цию, и особенно бессознательную мотивацию, таких пове­денческих свойств, мы обнаружим, что за поведенческим свойством кроются многочисленные и совершенно раз­личные черты характера. Смелое поведение может быть мотивировано честолюбием, и тогда человек будет риско­вать своей жизнью в определенных ситуациях ради того, чтобы удовлетворить свою страстную жажду быть предме­том восхищения; оно может быть мотивировано влечени­ем к самоубийству, которое побуждает человека искать опасности, ибо сознательно или бессознательно он не ценит свою жизнь или желает самоуничтожения; оно может быть мотивировано полнейшим отсутствием вооб­ражения, и тогда человек действует смело, потому что не осознает подстерегающей его опасности; наконец, оно может быть обусловлено искренней преданностью идее или цели, ради которых человек действует, и эта мотива­ция общепризнана в качестве источника смелости. Внешне поведение во всех этих примерах одно и то же, хотя мотивации различны. Я говорю «внешне» потому, что если б можно было пронаблюдать такое поведение в деталях, обнаружилось бы, что различия в мотивации приводят к трудно уловимым различиям в поведении. Например, офицер в сражении будет вести себя совершен­но иначе в ситуации, где его отвага мотивирована предан­ностью идее, чем в ситуации, где она мотивирована честолюбием. В первом случае он не пойдет в атаку, когда риск не пропорционален достижению тактических целей. Если же, наоборот, им движет тщеславие, эта страсть может сделать его слепым по отношению к опасностям, угрожающим ему и его солдатам. В последнем случае его поведенческое свойство «смелость» - это, как ясно, то самое честолюбие. Другой пример - бережливость, человек может быть экономным, потому что этого требует его материальное положение; или он может быть бережливым потому, что обладает скупым характером, который побуж­дает к экономии ради самой экономии безотносительно к реальной необходимости. Здесь также мотивация нес­колько отлична от самого поведения. В первом случае человек способен очень хорошо отличить ситуацию, где разумно - экономить, от ситуации, в которой разумнее -тратить деньги. Во втором случае он будет экономить, не считаясь с объективной необходимостью. Другой фактор, обусловленный различием мотивации, касается предска­зуемости поведения. В случае со «смелым» солдатом, мотивом которого является честолюбие, мы можем пред­сказать, что он будет вести себя смело, только если смелость может быть вознаграждена. В случае с солдатом, который смел из-за преданности своему делу, мы обнару­жим, что одобрение будет иметь мало влияния на его поведение.

У Фрейда концепция бессознательной мотивации тесно связана с его теорией волевой природы черт характера. Он признал то, что великие романисты и драматурги знали всегда: изучение характера, как показал это Бальзак, имеет дело с «силами, мотивирующими человека»; как личность действует, чувствует и мыслит - это в большой степени обусловлено особенностями ее характера, а не просто результат рациональных ответов на реальные ситу­ации; «судьба человека - это его характер». Фрейд при­знал динамичность черт характера и то, что склад харак­тера человека представляет особую форму, служащую проводником жизненной энергии.

Фрейд пытался объяснить эту динамическую природу свойств характера, комбинируя свою характерологию со своей теорией либидо. В согласии с материалистическим мышлением того типа, какой преобладал в естественных науках в конце девятнадцатого века, когда энергия при­родных и психических явлений считалась субстанциаль­ной, а не порождаемой в процессе взаимодействий, Фрейд считал сексуальное влечение источником энергии харак­тера. Привлекая множество сложных и блестящих дово­дов, он объяснял различные черты характера, как «субли­мации» или «реактивные образования» в ответ на различ­ные формы сексуального влечения. Он истолковал дина­мическую природу черт характера как действия их либидинозного источника.

Прогресс психоаналитической теории наряду с про­грессом естественных и социальных наук привел к новой концепции, основанной не на идее изначально обособлен­ного индивида, а на идее взаимоотношений человека с другими людьми, с природой, с самим собой. Была выска­зана мысль, что именно взаимоотношения направляют и регулируют проявление энергии в страстных влечениях человека. Г.С. Салливэн, один из первых, кто высказал такую точку зрения, определил психоанализ как «изуче­ние межличностных отношений».

Теория, представленная на следующих страницах, со­гласуется с фрейдовской характерологией в таких основ­ных пунктах: признание того, что черты характера обус­лавливают поведение, и о них нужно судить по поведе­нию; что черты характера конституируют силы, которые личность, несмотря на их могущество, может совершенно не осознавать. Эта теория также следует Фрейду в признании того, что фундаментальная сущность характера стро­ится не на единичном его свойстве, а является целостной структурой, из которой вытекает некое множество еди­ничных свойств. Черты характера следует понимать как синдром, являющийся следствием этой особой структуры, которую я буду называть ориентацией характера. Я кос­нусь только ограниченного числа черт характера, вытека­ющих непосредственно из основополагающей ориента­ции. С множеством других черт характера можно было бы поступить сходным образом и показать, что они также являются прямыми следствиями основных ориентации или смесью этих первичных черт характера со свойствами темперамента. Однако большое число других свойств, обычно причисляемых к чертам характера, следовало бы отнести не к чертам характера в нашем понимании, а к свойствам темперамента или особенностям поведе­ния.

Главное отличие предложенной здесь теории от теории Фрейда состоит в том, что фундаментальная основа харак­тера мне видится не в различного типа либидинозной организации, а в специфического вида отношениях лич­ности с миром. В процессе жизни человек вступает в отношения с миром 1) посредством овладения вещами и их ассимиляции и 2) посредством отношений с людьми (и с самим собой). Первой я называю процессом ассимиля­ции; второе - процессом социализации. Обе формы отно­шений «открыты», а не инстинктивно заданы, как у животного. Человек может овладевать вещами, получая или беря их из внешних источников или производя их посредством самих усилий. Но он должен овладевать ими и каким-то образом ассимилировать их, чтобы удовлетво­рить свои потребности. К тому же человек не может жить один, без связи с другими людьми. Он должен объединять­ся с другими для защиты, для труда, для сексуального удовлетворения, для игры, для воспитания потомства, Для передачи знаний и материальной собственности. Но, кроме того, он по необходимости связан с другими, как один из них, как часть некоей группы. Полная обособленность непереносима и несовместима с нормальным психи­ческим состоянием. И опять же человек может вступать в отношения с другими людьми по-разному: он может любить или ненавидеть, он может соперничать или со­трудничать; он может построить социальную систему, основанную на равенстве или авторитете, на свободе или насилии, но он должен так или иначе вступать в отношения, и форма этих отношений зависит от его характера.

Ориентации, посредством которых индивид вступает в отношения с миром, определяют суть его характера; характер можно определить, как (относительно перманент­ную) форму, служащую проводником человеческой энер­гии в процессе ассимиляции и социализации. Это про­ведение психической энергии выполняет очень важную биологическую функцию. Поскольку действия человека не обусловлены врожденными инстинктами, жизнь была бы в опасности, если б человеку приходилось обдумывать каждое действие, каждый шаг. Но многие действия должны совершаться намного быстрее, чем позволяет процесс сознательного обдумывания. Более того, если бы все поведение строилось на обдуманных решениях, в поступках было бы намного больше противоречий, чем допустимо при надлежащем функционировании. Соглас­но бихевиоризму, человек научается реагировать полуав­томатически, развивая навыки действия и мышления, которые можно понимать аналогично условным рефлек­сам. Хотя эта точки зрения в известной мере верна, она не учитывает, что большинство характерных для человека и устойчивых к изменениям глубинных навыков и мнений обусловлены складом характера; через них выражена особая форма, которая является проводником энергии при данном складе характера. Систему характера у человека можно считать заместителем системы инстинктов у жи­вотного. Раз энергия проводится определенным способом, в поступке непосредственно выражается характер. Некий характер может быть нежелателен с этической точки зрения, но он, по крайней мере, позволяет человеку действовать вполне последовательно и освобождаться от бремени принятия всякий раз новых и обдуманных реше­ний. Человек может устроить свою жизнь сообразно своему характеру и таким образом достичь определенного уровня соответствия между внутренней и внешней ситу­ациями. Более того, характер выполняет также функцию отбора идей и ценностей. Так как большинству людей кажется, что идеи независимы от их эмоций и желаний и являются результатом логической дедукции, им пред­ставляется, что их жизненную позицию подтверждают их идеи и оценки, в то время как на самом деле последние являются таким же результатом их характера, как и их поступки. Такое подтверждение в свою очередь способствует закреплению сложившегося склада характера, так как позво­ляет ему казаться правильным и благоразумным.

Это не единственная функция характера - позволять индивиду действовать последовательно и «разумно»; ха­рактер также дает основу для приспособления индивида к обществу. Характер ребенка - это слепок с характера родителей, он развивается в ответ на их характер. Роди­тели и их методы воспитания ребенка в свою очередь зависят от социальной структуры их культуры. Обычная семья - это «психический посредник» общества, и, при­спосабливаясь к своей семье, ребенок обретает характер, позднее делающий его приспособленным к задачам, пред­стоящим ему в социальной жизни. Он обретает такой характер, какой заставляет его хотеть делать то, что он должен делать, и суть этого характера та же, что и у большинства членов данного социального класса или культуры. Тот факт, что большинство членов некоего социального класса или культуры обладают сходством значимых элементов характера, и что можно говорить о «социальном характере», репрезентирующем суть склада характера, общую большинству членов данной культуры, указывает на степень участия в формировании характера социальных и культурных моделей. Но от социального характера мы должны отличить индивидуальный харак­тер, благодаря которому внутри одной и той же культуры одна личность отличается от другой. Эти отличия отчасти обусловлены особенностями личностей родителей, а так­же психическими и материальными особенностями, свой­ственными социальной среде, в которой растет ребенок. Но они также обусловлены особенностями конституции каждого индивида, в частности, особенностями темпера­мента. Формирование индивидуального характера опре­деляется столкновением экзистенциальных переживаний, индивидуальных переживаний и тех, что обусловлены культурой, с темпераментом и физической конституцией индивида. Для двух людей среда никогда не бывает одной и той же, ибо особенности конституции заставляют их более или менее различно воспринимать одну и ту же среду. Лишь навыки действия и мышления, развившиеся в результате приспособления индивида к культурным моделям и не укорененные в характере личности, легко изменяются под воздействием новых социальных моде­лей. Если же поведение человека коренится в его харак­тере, оно заряжено устойчивой энергией и изменяется только в том случае, если в характере происходят функци­ональные изменения.

В предлагаемом анализе неплодотворные ориентации и плодотворная ориентация разграничены. Следует отме­тить, что данные понятия являются «идеальными типа­ми» , а не описаниями характера некоего данного индиви­да. Далее, хотя в дидактических целях они рассматрива­ются здесь раздельно, обычно характер каждой личности представляет собой сочетание всех или некоторых из этих ориентации, однако одна из них доминирует. И наконец, я хочу заявить здесь, что при описании неплодотворных ориентации представлены лишь их отрицательные сторо­ны, а положительные стороны - кратко рассмотрены в последней части данной главы.