IV. ЕВСЕВИЙ

1. В прежних повествованиях мы уже показали, ка­кие плоды — полные и зрелые, приятные для садовника, а также любезные и вожделенные для благомыслящих людей — принесла Богу бесплодная пустыня. Но дабы никто не подумал, что добродетель ограничивается каким-нибудь одним местом и что одна только пустыня способна приводить к такой добродетели, мы в своём рассказе пере­ходим теперь к местам населённым и покажем, что и они нисколько не препятствуют стяжанию любомудрия.

2. Есть высокая гора, лежащая к востоку от Антиохии и к западу от Верии; верхней своей частью она напо­минает конус, а по высоте своей превышает все окружаю­щие её горы, так что от этой высоты она и получила своё название. Ибо окрестные жители обыкновенно называют её Корифой. На самой вершине её издревле было святи­лище бесов, очень уважаемое окрестными жителями. На южной стороне расстилается изогнутая равнина, окружен­ная с обеих сторон не очень высокими холмами, которые проходящим и проезжающим с юга на север затрудняют предлежащий им путь. В этой равнине рассеяны малые и большие селения, окруженные со всех сторон горами. При самой подошве высокой горы есть весьма обширное и многолюдное селение, которое местные жители на своём наречии именуют Теледой. На одной части вершины той же горы есть лесистый холм, не очень крутой, а несколь­ко покатый, обращенный к этому селению и открытый южному ветру. Здесь и устроил себе жилище любомудрия некто Аммиан — муж, славный многими добродетелями, но особенно превосходивший других кротостью. Вот это­му доказательство. Хотя у него было чему научить не толь­ко собственных учеников, но и вдвое больше, однако он часто ходил к великому Евсевию, умоляя его принять учас­тие и быть наставником и учителем в основанной им шко­ле подвижничества.

3. А Евсевий обитал на расстоянии двадцати пяти ста­дий от него и жил в хижине очень тесной и не имеющей окон. Наставил его в такой добродетели Мариан, его дядя, верный служитель Божий. Этого достаточно сказать о нём, поскольку Господь таким именем почтил и великого Моисея. Сей Мариан, вкусив Божественной любви, не хотел один наслаждаться благами её, но и многих других сделал соучастниками себе; привлёк он к себе также вели­кого Евсевия и его брата — брата не только по рождению, но и по образу жизни. Ибо Мариан считал неблагоразум­ным привлекать к добродетели посторонних ему людей, а сродников оставлять без внимания. Поместив обоих пле­мянников в тесной хижине, он стал учить их евангельско­му образу жизни. Но случившаяся с братом Евсевия бо­лезнь пресекла для него этот путь, и он, прожив несколь­ко дней после того, как вышел оттуда, окончил жизнь.

4. Великий же Евсевий пробыл здесь в течение всей жизни дяди, ни с кем не разговаривая и не видя света, но пребывая постоянно в добровольном заточении. И после смерти дяди он был доволен такой жизнью до тех пор, пока дивный Аммиан не убедил его долгими уговорами и следующими речами: "Скажи мне, мой дорогой, кому, как ты думаешь, приятно, что ты избрал такую трудную и суровую жизнь?" И когда Евсевий, как должно было, от­ветил, что Богу — Законоположнику и Учителю доброде­тели, то Аммиан сказал: "А поскольку ты любишь Его, я покажу тебе путь, шествуя которым ты возгоришься еще большею любовью и усерднее будешь служить Тому, Кого любишь. Ибо кто всё попечение обращает на самого себя, тот, я думаю, не избегнет укоризны в себялюбии. Закон Божественный повелевает любить ближнего как самого себя. А дело и долг любви — приобщать многих к своему богатству. Божественный Павел назвал любовь «исполне­нием закона» (Рим. 13,10), и далее он говорит, что «закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя» (Гал.5,14). И Господь во святом Еванге­лии повелел Петру, обещавшемуся любить Его более дру­гих, пасти Его овец (Ин. 21,15-17), и, укоряя не делав­ших этого, через пророка вопиет: «горе пастыри, еда па­сут пастыри самих себе! Не овец ли пасут пастыри?» (Иез.34,2). Поэтому Он повелел и великому Илие, про­водящему такую жизнь, обращаться среди нечестивых (3 Пар. 18). И другого Илию, святого Иоанна, жившего в пустыне, Он послал на берега Иордана, повелев пропове­довать и крестить там. Итак, поскольку ты горячо лю­бишь сотворившего и спасшего тебя Бога, то приведи к этой любви и многих других. Это будет весьма приятно Господу всяческих. Он и Иезекииля назвал «стражем» (Иез.3,17) и повелел Себя призывать во свидетели пред грешниками. Ионе приказал идти в Ниневию (Иона,1), и когда он не захотел, послал против воли". Такими и по­добными словами убедив божественного мужа, Аммиан, с его согласия, прокопал вход в добровольную тюрьму Евсевия, вывел и отвёл его к собратиям и поручил ему попе­чение о них.

5. И не знаю, чему мне удивляться более — кротос­ти ли одного или послушанию другого? Ибо Аммиан из­бегал власти и хотел лучше быть послушником, чем на­чальствовать, увидев опасность руководительства. А ве­ликий Евсевий, хотя на протяжении долгого времени избегал общения с людьми, тем не менее послушался убеждений Аммиана. Уловленный сетями любви, он при­нял на себя попечение о стаде Христовом и управлял хором подвижников, не нуждаясь для наставления их в обильных речах. Потому что ему было достаточно толь­ко показаться, чтобы и самого ленивого побудить к усерд­ному шествию по пути добродетели. Видевшие его гово­рят, что он постоянно имел лик серьёзный, которого до­вольно было для того, чтобы возбудить страх в смотрев­ших на него. Сам он принимал пищу через три и четы­ре дня, а живущим с ним инокам велел принимать через день. Он увещевал их постоянно беседовать с Богом и не оставлять никакого времени свободным от этого заня­тия: то совершать общие определённые службы, то, в промежуток между ними, поодиночке, под тенью какого-либо дерева, или на какой-нибудь скале, и вообще всю­ду, где каждый вкушал безмолвие, стоя или лежа на зем­ле, молиться Господу и искать спасения. Таким образом он каждую часть тела приучал к добродетели, так чтобы они делали только то, что повелевает духовное разуме­ние.

6. Чтобы сделать это очевидным для всех, упомяну об одном из переданных мне рассказов. Однажды он и дивный Аммиан сидели на скале; один читал повествова­ние Божественного Евангелия, а другой объяснял смысл неясных мест. В это же время некоторые из окрестных жителей возделывали землю в близлежащей долине; ве­ликий Евсевий отвлёкся этим зрелищем. Дивный Амми­ан, прочитав из Евангелия одно место, стал спрашивать объяснение его. А великий Евсевий попросил повторить чтение. На это Аммиан сказал: "Естественно, что ты ниче­го не услышал, потому что наслаждался созерцанием воз­делывающих землю". С тех пор Евсевий установил пра­вило для очей своих: никогда не смотреть ни на это поле, ни на красоту небесную, ни на хоровод звёзд, но назначил себе очень узкую тропинку (которая, как говорят, была шириной в пядь), ведущую к дому молитвы, и вне её уже не позволял себе ходить. Говорят, что по этому пра­вилу жил он более сорок лет. А чтобы, после его реше­ния, какая-нибудь необходимость не отвлекла вновь его взгляда, он наложил на поясницу железный пояс и надел на шею весьма тяжелую цепь, и пояс соединил с ней так­же цепью, чтобы, согнувшись таким образом, он был вы­нужден постоянно смотреть в землю. Столь великому на­казанию он подверг себя за взгляд на тех земледельцев!

7. Мне об этом рассказывали и многие другие, писав­шие его историю и хорошо знавшие всё, относящееся к нему; но то же самое повествование о нём поведал и вели­кий старец Акакий, о котором я упоминал раньше. По словам Акакия, однажды увидев согбенного Евсевия, он спросил его: какую пользу думает он получить из того, что не позволяет себе смотреть ни на небо, ни даже на близлежащее поле и не позволяет себе ходить нигде, кро­ме этой узкой тропы? На такой вопрос Евсевий ответил: "Эту хитрость употребляю я против козней лукавого беса. Чтобы диавол не вёл брань против меня в главном, пыта­ясь похитить целомудрие и справедливость, возбуждая гнев, возжигая похоть, стараясь воспламенить гордость и спесь и многое другое замышляя против моей души, я пытаюсь направить его на эти незначительные вещи. Ведь даже одержав победу здесь, он приобретёт не много при­были, а будучи побеждён, терпит большее посрамление, так как не смог одолеть меня и в мелочах. Такую брань я считаю безопаснее, потому что вовлеченный в неё терпит малый ущерб. Ибо какой вред посмотреть на небо или устремить взоры к небу? На это-то я и перенёс брань, потому что здесь он не может ни сокрушить, ни погубить меня. Не смертоносны те стрелы, которые не имеют же­лезных наконечников". Это, по словам великого Акакия, слышал он от самого Евсевия, восхитившись его мудрос­тью и удивившись его воинским мужеством и опытнос­тью. Поэтому он и передал этот рассказ, как удивитель­ный и достопамятный для всех, кто хочет знать о таких вещах.

8. Подобная слава Евсевия, распространившись по­всюду, привлекла к нему всех любителей добродетели. Пришли агнцы прекрасного стада божественного Иулиана, историю которого мы изложили прежде. Когда сей дивный муж, достигнув конца этой жизни, перешел в жизнь лучшую, то к великому Евсевию прибыли Иаков Персия­нин и Агриппа — предстоятели того стада, признав, что лучше быть под хорошим управлением, чем самим управ­лять. Что касается Иакова, о котором и прежде я уже упоминал, поведав немного о его добродетели, то теперь самое время представить доказательство его высокого любомудрия. Богочестивый Евсевий, отходя от сей жиз­ни, поручил ему начальствовать над своим стадом, но он решительно отказался от этой заботы, хотя все желали быть под его попечением; поэтому Иаков пришел в другое стадо, желая лучше пастись, чем пасти, и, прожив там много времени, окончил таким образом земную жизнь свою. Итак, то начальствование принял на себя Агриппа, муж, украшенный и многими другими добродетелями, но осо­бенно блиставший душевной чистотой, вследствие кото­рой он удостоился созерцать Божественную красоту и, пылая огнём любви к ней, непрестанно орошал ланиты свои слезами.

9. Когда и он, долгое время управляя тем избранным Божиим стадом, окончил жизнь, тогда начальствование принял божественный Давид, которого и я удостоился ви­деть, — муж истинно, как говорит Апостол, «умертвив­ший земные члены» (Кол.3,5) свои. Ибо он настолько воспринял учение великого Евсевия, что прожил в том убежище сорок пять лет — и всё это время прожил без ропота и гнева. Да и когда он был предводителем иноков, никто никогда не видел побеждённым его этой страстью, хотя, конечно, было чрезвычайно много случаев, вынуж­дающих к тому. Сто пятьдесят мужей пасомы были его десницей; из них одни были совершенны в добродетели и подражали жизни ангельской, а другие, едва оперившись, только еще учились взлетать и порхать над землей. И не­смотря на большое количество еще только постигающих Божественные науки и, конечно, в чем-либо погрешаю­щих (ибо нелегко недавно вступившему на сей путь ис­полнять всё в точности), этот Божий муж пребыл неиз­менным, словно он был существом бестелесным и словно не было никакого случая, могущего возбудить в нём гнев.

10. Об этом я узнал не только по слухам, но и по собственному опыту. Некогда, пожелав посмотреть на то стадо, я отправился туда, имея и других сообщников, лю­бящих жизнь, подобную моей. Прожив у этого боголюбивого мужа целую неделю, мы ни разу не видели переме­ны в его лице: оно не покрывалось ни радостью, ни угрю­мостью, и взор его был постоянно одинаков — не суро­вый и не смеющийся, ибо глаза его всегда излучали внут­реннюю гармонию. Уже одно это ясно показывало покой его души. Но, быть может, кто-нибудь подумает, что мы видели его таким тогда, когда не было никакой причины к смятению? Поэтому я считаю необходимым рассказать, что произошло при нас. Этот божественный муж сидел с нами, беседуя о любомудрии и исследуя вершины Еван­гельской жизни. Во время беседы некто Олимпий, по про­исхождению римлянин, а по образу жизни достойный вся­ческого уважения, почтенный саном священства и зани­мающий второе место в управлении монастырём, при­шел к нему и стал упрекать этого божественного Давида, говоря, что кротость его вредна для всех, и называя его снисходительность общим злом, а возвышенное любомуд­рие — не кротостью, но безумием. Он же, словно имея адамантову душу, выслушал эти слова, не уязвляясь, хотя и сказаны они были для того, чтобы его уязвить: не изме­нился в лице и не прервал текущего разговора, но крот­ким голосом и словами, выражающими ясность души, ото­слал того старца, обещая ему исправить то, на что он ука­зал. "А я, — сказал Давид, — беседую, как видишь, с пришедшими к нам, считая это своим необходимым дол­гом".

11. Каким иным образом можно лучше показать кро­тость души? Тот, кому было вверено первенство, терпели­во перенёс такую дерзость со стороны занимающего вто­рое после него место, притом в присутствии посторонних, слышавших укоризны, и не выказал никакого возмуще­ния или признаков гнева. Какую же высоту мужества и терпения явил он! Ведь и божественный Павел, принимая во внимание слабость человеческой природы, соизмеряет с ней законоположение, изрекая: «гневаясь, не согрешай­те; солнце да не зайдет во гневе вашем» (Еф.4,26). Ибо зная естественные (а не произвольные) движения яростного начала души, он не хочет законополагать того, что весьма трудно, и даже почти невозможно; но при есте­ственных побуждениях природы и буре гнева он назнача­ет срок в один день, повелевая подавить разумом и как бы уздой его обуздать гнев, не дозволяя ему выйти из поло­женных пределов. А сей Божий муж подвизался свыше положенных законов и превысил установленные пределы естества, не позволив себе не только до вечера возмущать­ся гневом, но даже слегка смутиться. И всё это — плод его совместной жизни с великим Евсевием.

12. Видел я в том убежище и многих других любите­лей и ревнителей этого любомудрия - как пребывающих в расцвете сил, так и весьма престарелых. Ибо и подвиж­ники, прожившие более девяноста лет, не хотели остав­лять своего трудничества, но отличались юношеским усер­дием, повсенощно и вседневно прославляя Бога, совер­шая святые службы, а скудную пищу принимая через два дня. Я умалчиваю о других, которые не умолчания, но всяких похвал и прославлений достойны, дабы не сделать своего повествования чрезмерно пространным. Но упомя­ну о некоем муже в том Божием месте, по имени Авва, который, хотя и произошел от Измаилитского корня, однако не удалился от дома Авраамова, но вместе с Исаа­ком соделался участником в отеческом наследстве, или, лучше сказать, восхитил самое Царство Небесное. Пер­воначально он изучал образ подвижнической жизни у одного старца, отличного наставника в этом деле, — имя его было Марозас. Впоследствии и этот Марозас, оставив начальство над другими, присоединился к одно­му стаду с Аввой и прожил еще немало времени, после блистательных и славных подвигов отойдя из жизни сей. Что же касается Аввы, то он прожил здесь тридцать во­семь лет, всегда с тем же горением к трудам, что и в начале своей иноческой жизни. Так и до настоящего дня он никогда не надевает обуви, во время холода он укры­вается в тени, а во время жары подставляет себя паля­щим лучам солнца, воспринимая огонь их как прохлад­ный ветерок. В пору жары он не позволяет себе вкушать воды и не ест то, что обыкновенно употребляют те, кото­рые собираются обходиться без воды (а они обычно упот­ребляют пищу влажную). Воду он считает излишеством, а ест очень мало, понемногу подкрепляя силы. Препо­ясав спину тяжелым железом, он редко садится, но боль­шую часть дня и ночи, стоя или преклонив колена, при­носит Владыке служение молитвы, а в возлежании на одре совершенно отказывает себе. До сего дня никто ни­когда не видел его лежащим; возглавив хор подвижни­ков и согласившись быть предстоятелем его, он сам усерд­но нёс весь труд, представляя себя образцом любомуд­рия для всех своих послушников.

13. Вот каких победоносных подвижников предста­вил Богу божественный Евсевий, учитель и наставник их! Воспитал он и очень много других подобных мужей и разослал их в другие иноческие школы как учителей благочестия. Поэтому они всю ту священную гору преис­полнили божественными и благоуханными лугами. Ибо кроме подвижнического убежища, основанного им сна­чала на востоке, можно видеть побеги этого любомудрия и на западе, и на юге, хороводом сияющие как звёзды вокруг луны. Одни из живущих в этих местах прослав­ляют Творца на греческом, другие на местном языке. Но я бы взялся за дело невозможное, если бы решился излагать всё, что сделано божественной душой Евсевия. Поэтому здесь пора, положив конец повествованию о нём, обратиться к другому и опять искать такой же пользы, испрашивая благословения у этих великих мужей.