V. ПУБЛИЙ

1. В то же время жил и некто Публий, достоприме­чательный и своим внешним видом, и душу имевший со­образную с наружностью, или, лучше сказать, еще более благолепную, чем тело. Происхождения он был знатно­го и родился в том городе, где знаменитый Ксеркс, во время войны с Грецией желая переправиться с войском через реку Евфрат, собрал множество кораблей, соеди­нил их друг с другом и построил таким образом мост, а потом назвал это место Зевгма, отчего и произошло та­кое же название города. Публий, родившийся здесь и происшедший из знатного рода, избрал одну возвышен­ность, отстоящую от города не более чем на тридцать стадий. На ней он построил себе маленькую хижину, роздав перед этим всё свое наследство, полученное от отца: дом, имение, стада, одежды, сосуды, как серебря­ные, так и медные, и остальное имущество.

2. Роздав же всё это тем, кому должно было дать по Божественному закону, и освободив себя от всякого зем­ного попечения, он принял на себя, вместо всего, одну заботу — о служении Тому, Кто призвал его к Себе; эту заботу Публий постоянно хранил в душе, ночью и днём погруженный в неё, и старался приумножить её. Поэто­му труд его непрестанно возрастал, увеличивался и уси­ливался с каждым днём и был для него столь сладост­ным и приятным, что он никогда не мог насытиться им. Никто никогда не видел Публия проводящим в празд­ности хоть самую малую толику дня, но за псалмопени­ем у него следовала молитва, молитву сменяло псалмо­пение, а после этого он обращался к чтению Божествен­ных Писаний; затем следовало попечение о приходящих посетителях, а потом что-нибудь еще из необходимых дел.

3. Проводя такую жизнь и являясь примером для взыскующих подобного жития, он, как некая сладкого­лосая птица, многих сродных ему по природе привлёк в сети спасения. Сначала, однако, он не позволял никому жить вместе с собой, а устроив вблизи своей другие не­большие хижинки, каждому из приходящих приказывал жить поодиночке. Сам же часто посещал их хижины и наблюдал, не скрывает ли кто что-либо сверх необходи­мого. Говорят, что он носил с собой весы и тщательно взвешивал ломти хлеба: и если у кого-нибудь находил его больше положенной нормы, то негодовал и называл чревоугодниками тех, которые это делали. Он повелевал и в пище, и в питии не заботиться о насыщении, но упот­реблять их лишь в таком количестве, которое необходи­мо для поддержания жизни. Если же замечал, что кто-либо употребляет муку, не смешанную с отрубями, то делавших это укорял в том, что они вкушают пищу сиба­ритов. Также он неожиданно ночью подходил к дверям келлий иноков, и если находил кого бодрствующим и славословящим Бога, то молча удалялся; но если кого заставал спящим, то стучал в дверь и укорял нерадиво­го, что тот служит телу больше необходимого.

4. Видя такие труды Публия, некоторые из его еди­номышленников посоветовали ему устроить для всех одно жилище, говоря, что те, которые теперь живут исправ­но, тогда будут жить еще исправнее, и он освободится от значительной части своего труда. Мудрейший Публий принял этот совет: собрав всех вместе и разрушив малые те хижины, он построил одно жилище для всех собрав­шихся к нему. Их он увещевал жить вместе и поощрять друг друга в добродетели, чтобы один,подражал кротос­ти другого, а тот умерял кротость этого своей ревнос­тью; один представлял собой пример бодрствования, учась у других посту. Говорил же он так: "Заимствуя друг от Друга то, чего у вас нет, мы достигнем большего совер­шенства в добродетели. Как на городских рынках один продает хлеб, другой — зелень, третий торгует одеждой, четвёртый мастерит обувь, а все, получая друг от друга необходимые вещи, делают жизнь свою более удобной потому что, если кто отдаёт другому одежду, вместо неё получает обувь, а покупающий зелень взамен продаёт хлеб. Так и нам должно обмениваться взаимно много­ценными видами добродетели".

5. Так они, люди, говорившие на одном языке, под­визались, упражнялись и славили Бога на греческом язы­ке. Но и у местных жителей, говоривших на своём наре­чии, пробудилась любовь к подобному образу жизни: не­которые из них пришли к Публию, попросив принять их в своё стадо, чтобы внимать его священному учению. Он, памятуя о законоположении Господа, которое Тот дал Своим святым Апостолам, глаголя: «идите, научите все народы» (Мф.28,19), согласился и, построив другое жи­лище вблизи первого, велел им жить в нём. Кроме того, он возвёл священный храм и приказал как грекам, так и сирийцам собираться в нём при начале и исходе дня и возносить Богу вечернее и утреннее славословие, разде­лившись на две части и совершая песнопение попеременно на своём родном языке.

6. Этот образ жития сохранился там и поныне: ни время, изменяющее подобные вещи, не переменило его, ни преемники служения Публия не решились отменить что-либо из учреждённого им, хотя этих преемников в уп­равлении его монастырём было не двое или трое, а очень много. После того как Публий, завершив свой подвиг, отошел из жизни сей и перешел в жизнь беспечальную, управление над греческой половиной обители принял Феотекн, а над сирийской — Афтоний. Оба были оду­шевлёнными памятниками и живыми образами его добро­детели, и как живущим в монастыре, так и посторонним посетителям не давали чувствовать потери Публия, являя собой точное отпечатление его жития. Но божественный Феотекн, прожив немного времени, передал начальство­вание Феодоту; Афтоний же весьма продолжительное вре­мя управлял своим стадом по установленным Публием правилам.

7. Что же касается упомянутого Феодота, то родом он был из Армении; придя в монастырь и увидя там стро­гий чин подвижнической жизни, он стал послушником великого Феотекна. Когда же тот скончался, то Феодот, как я говорил, принял на себя управление и столь просла­вился добродетелями, что своей славой почти помрачил предшественников. Сей муж был так объят любовью к Богу и столькими стрелами её был уязвлён, что ночью и днём проливал слёзы сокрушения. И такой духовной бла­годатью он был преисполнен, что, когда молился, присут­ствовавшие при этом застывали в молчании, внимая толь­ко его молитвенным призывам и глаголы его считая луч­шим молитвословием для себя. Не находилось никого столь холодного, душу которого не тронули бы столь столь уми­лительные моления; они смягчали самых жестких и упря­мых, располагая их к служению Богу. И таким образом ежедневно умножая своё духовное богатство и являя со­бой сокровищницу, преисполненную многими благами, он, после двадцатипятилетнего управления стадом Христо­вым, преложился к отцам своим, по слову Писания: «препитан в старости добрей» (Быт.15,15). Управление же стадом он передал Феотекну, племяннику своему по крови и брату по образу жизни.

8. А божественный Афтоний, управлявший своим ста­дом более сорока лет, получил потом архиерейскую ка­федру; но и став епископом, не переменил он ни от­шельнической власяницы, ни хитона, сделанного из ко­зьей шерсти, и пищу употреблял такую же, какую вку­шал прежде своего предстоятельства. Приняв на себя новое служение, он не перестал заботиться о своём преж­нем стаде, проводя там много дней: то прекращал междоусобные споры, то утешал обиженных чем-нибудь, а иногда и наставлял братию своим божественным увеще­ванием. Кроме того, своими руками он исполнял всячес­кую работу на потребу братий: чинил их прохудившую­ся одежду, очищал чечевицу, мыл зерно и исполнял дру­гие подобные работы. Так, украшенный первосвященническим достоинством и преуспевший в добродетели, он, подобно кораблю, нагруженному всяким добром, достиг Божией гавани.

9. О Феотекне же и его преемнике Григории можно сказать следующее: первый еще в юности преуспел во всех видах любомудрия и отошел от жизни сей со славой, подобной славе своих предшественников; второй же и поныне, будучи в весьма преклонном возрасте, трудит­ся, словно муж в расцвете сил. Он совершенно отказал­ся от виноградных плодов и даже от уксуса и изюма; не употребляет он также и молока в любом виде, блюдя заповеди великого Публия. А елей, по его правилам, до­пустимо употреблять лишь во время Пятидесятницы; в другое же время вкушать его непозволительно.

10. Рассказанное мною о великом Публии я частично узнал, внимая повествованиям о нём, а частично сам, лицезрея его учеников — и в учениках познал учителя", а через подвижников — наставника в подвижничестве. Счи­тая великой несправедливостью и неблагонамеренностью оставить втуне столь полезные вещи, я и предложил своё повествование тем, которые не знали Публия, заботясь и о духовной пользе их, и для себя ожидая духовного при­обретения от подобного воспоминания. Ибо ведаю я о сло­вах Господа, глаголащего: «всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим» (Мф. 10,32), и твёрдо уверен, что если сохраню у людей память о таких мужах, то удостоюсь быть помяну­тым ими пред Богом всяческих.