XXI. ИАКОВ

1. Изложив подвиги борцов добродетели, уже про­возглашенных победителями, и показав в главных чертах и их усилия в радении о небесном, и плоды их тяжкого труда, заработанные потом, и, наконец, славные и при­снопамятные их победы, опишем теперь жизни и поныне существующих великих подвижников, которые словно стре­мятся превзойти трудами своих предшественников. Таким образом мы оставим потомкам душеполезное воспомина­ние. Ибо как житие древних, давно уже просиявших свя­тых, приносило их потомкам величайшую пользу, так и повествование о ныне живущих подвижниках представит достойные образцы добродетели для последующих поко­лений христиан.

2. Начну же это повествование с великого Иакова, который первенствует между другими и по времени, и по подвигам; прочие совершают дивные и изумительные дела, уже подражая ему. Не знаю как, но так вышло, что и среди почивших подвижников, и среди нынешних это имя занимает первое место. Ведь своё повествование о жизни почивших подвижников я начал с блаженного Иакова, который молитвой рассеял персидское войско и не допустил захватить город, хотя стены его уже пали, он обратил в бегство неприятелей, наслав на них комаров и мух. Со­временный же нам Иаков, равночестный и подобный по образу жизни тому Иакову, должен занять первое место среди еще живущих подвижников, не только как соимен­ник прежнего Иакова, но и как такой же ревнитель добро­детели, ставший сам образцом любомудрия для других.

3. Сблизившись с упомянутым выше великим Маро­ном и восприняв его учение, Иаков даже затмил учителя своими великими трудами. Ибо Марон избрал для себя убежище в роще, где прежде приносились языческие жер­твы: здесь он устроил хижину, покрытую шкурами, в ко­торой мог укрываться от дождя и снега. А Иаков, не имея ни хижины, ни палатки, ни рощи, жил под кровлей небес­ного свода, подверженный всем изменениям погоды: то его мочил проливной дождь, то студил снег и мороз, то палили и жгли лучи солнца. Всё это праведник перено­сил с великим терпением и, подвизаясь как бы в не при­надлежащем ему теле, старался победить свою природу. Облеченный в тело смертное и подверженное страданиям, он жил, словно бесстрастный; во плоти подражая бесплот­ным, он говорил вместе с Божественным Павлом: «ходя во плоти, не по плоти воинствуем. Оружия воинство-вания нашего не плотские, но сильные Богом на раз­рушение твердынь: ими ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленяем всякое помышление в послушание Христу» (2Кор. 10,3-6).

4. Но к таким подвигам, превышающим человечес­кую природу, Иаков взошел постепенно от тщания о мень­ших трудах. Сначала, затворившись в одном небольшом жилище и освободив душу от внешних волнений, он при­ковал свой ум к памятованию о Боге и таким образом подготовил себя к упражнению в совершенной добродете­ли. Потом, уже приучив душу к доброделанию, решился на более строгое подвижничество: придя на одну гору, отстоящую от города на тридцать стадий, соделал её, быв­шую дотоле неизвестной и бесплодной, славной и досто­уважаемой. Ныне эта гора обрела такое благословение, что даже землю, взятую с неё, почитают, ибо приходящие отовсюду паломники уносят частицы этой земли, уповая получить от этого пользу.

5. Живя здесь, подвижник находится всегда у всех на виду, потому что не имеет, как я сказал, ни пещеры, ни хижины, ни палатки, ни рощи, ни даже плетня, кото­рый бы ограждал его. Он бывает на виду, когда молится и когда отдыхает, когда стоит или сидит, когда бывает здоров и когда страждет от какой-нибудь болезни. Поэто­му, подвизаясь постоянно на виду у всех, он бывает вы­нужден сдерживать природные потребности. Это я гово­рю не по словам других, но как очевидец. Четырнадцать лет тому назад с Иаковом случилась тяжкая болезнь, обычная для смертного тела. Была середина лета, и сол­нечные лучи палили нестерпимо, поскольку не было вет­ра и воздух оставался неподвижным. Он страдал от раз­лития желчи, которая спускалась вниз, терзая и распирая внутренности, и требовала выхода наружу. Тогда я уви­дел великую терпеливость и стойкость этого мужа. По­скольку собралось множество местных жителей, желав­ших унести победоносное тело, то он был раздираем дву­мя желаниями: природа требовала пойти облегчиться, а стыд перед присутствующей толпой — оставаться на мес­те. А я, зная это, долго уговаривал присутствующих и даже угрожал, приказывая им уйти; потом, когда уговоры не подействовали, напомнил им о своём священническом звании и с большим трудом, уже вечером, прогнал их. Но муж Божий и после ухода всех побеждал природу и воз­держивался до тех пор, пока наступившая ночь не прину­дила и немногих оставшихся удалиться домой.

6. Придя к нему на следующий день и увидев, что дневной зной стал еще сильнее и от этого усилилась му­чившая его горячка, я, под предлогом головной боли, ска­зал, что стражду от действия солнечных лучей, и попро­сил позволения наскоро устроить у него какую-нибудь не­большую тень. Когда Иаков позволил это, то мы, забив три кола и обтянув их двумя кожами, обрели для себя тень. Блаженный повелел мне воспользоваться ею, но я сказал: "Стыдно мне, еще молодому и здоровому челове­ку, пользоваться таким утешением, когда ты, мучимый жестокой горячкой и имеющий нужду в прохладе, сидишь на солнцепеке и терпишь зной жгучих солнечных лучей. Если хочешь, — продолжал я, — чтобы я воспользовался тенью, раздели её со мной. Мне желательно быть при тебе, а солнечные лучи препятствуют этому". Услышав такие слова, Иаков согласился и принял мои услуги.

7. Когда же мы вместе наслаждались тенью, я завёл разговор о том, что мне необходимо прилечь, ибо ноги мои устали долго сидеть. Он позволил мне прилечь, но в ответ услышал, что я не позволю себе лежать, если он будет сидеть. Я сказал: "Если хочешь, чтобы я насладил­ся покоем, возляжь и ты, отче, вместе со мной: тогда мне не стыдно будет лежать". И перехитрив такими словами его воздержность, я доставил ему и это утешение.

8. Когда мы возлежали, я старался вести речь о ве­щах, радостных и приятных сердцу его. Затем мне при­шла мыс*ль потихоньку растереть старцу спину: положив руку под одежду его, я наткнулся на железную цепь, ох­ватывающую поясницу и шею Иакова; другие цепи, при­креплённые к кольцу около шеи (две спереди и две сза­ди), наискось спускались до нижнего кольца, изображая своим сцеплением спереди и сзади букву X и соединяя оба кольца вместе; такие же узы были у него на руках около локтей. Увидев столь огромную тяжесть, я Попросил по­движника облегчить своё болящее тело, для которого не­возможно было в одно и то же время выносить и добро­вольную тяготу, и невольную болезнь. Я сказал Иакову: "Теперь, отче, у тебя горячка заменяет железо: когда она пройдёт, тогда снова наложим вериги на тело". Он, убеж­дённый моими настойчивыми просьбами, согласился и на это.

9. Поболев еще несколько дней, Иаков выздоровел, но спустя некоторое время вновь впал в тягчайшую бо­лезнь. Опять множество людей собралось отовсюду, что­бы завладеть его телом. Узнав об этом, жители ближай­шего города стеклись к подвижнику: здесь были и воины, и люди простые — одни в полном вооружении, другие захватив какое попало оружие. Размахивая им, они стали бросать дротики и метать камни — не для того, чтобы умертвить, но дабы только устрашить — и таким образом прогнали чужаков. Затем возложили победоносного бор­ца на ложе и принесли в город. Он же не чувствовал ни­чего, что происходило с ним, и даже не шевелился, когда некоторые деревенские жители вырывали на память у него волосы.

10. Дойдя до храма Святых Пророков, несущие одр оставили Иакова в находившемся здесь монастыре. Один человек, придя в Верию, где я тогда находился, рассказал о случившемся и сообщил о кончине праведника. Я тотчас же поспешил и, проведя всю ночь в пути, наутро пришел к человеку Божию. Он уже ничего не говорил и не узна­вал никого из присутствующих. Но когда я поклонился ему и передал приветствие от великого Акакия, он вдруг открыл глаза и спросил, как его дела и когда я навещал Акакия; лишь только я ответил, он опять сомкнул глаза. Через три дня Иаков опять пришел в себя и спросил, где он находится. Узнав же, очень огорчился и попросил от­нести его обратно. Я, послушный ему во всём, немедлен­но приказал поднять одр и перенести старца на прежнее место.

11. Тогда я еще раз увидел, сколь бесстрастна была по отношению к почестям досточтимая для меня душа пра­ведника. На следующий день я принёс ему ячменного от­вара, который был охлаждён, хотя и знал, что Иаков не позволял себе принимать ничего вареного, отказавшись совершенно от употребления огня. Старец не хотел при­нимать моего приношения, но я сказал: "Сжалься над всеми нами, отче! Мы твоё здоровье считаем общим для всех нас благом, потому что ты не только служишь для нас образ­цом в делах, полезных для души, но и помогаешь нам своими молитвами и привлекаешь на нас Божие благосло­вение. Если же тебе тяжело отступить от своего правила, то потерпи и это, отче; ведь такое терпение также есть один из видов любомудрия. Как будучи здоровым ты, когда возникала потребность в пище, побеждал голод терпени­ем, так и теперь, когда нет у тебя никакого желания вку­сить пищу, прояви своё терпение, приняв её". При нашей беседе присутствовал и человек Божий Полихроний, ко­торый, одобряя мои слова, сам первый решился вкусить пищу, хотя было еще утро и обычно он только через семь дней питал своё тело. Послушавшись наконец, Иа­ков выпил немного отвара, прижмурив глаза, как мы обыч­но делаем, когда пьём что-нибудь горькое. Поскольку же от слабости и ноги у него отказались ходить, мы убедили его омыть их водой. Я считаю нужным и здесь сделать замечание относительно любомудрия его. Сосуд с водой находился недалеко, и один из служителей хотел прикрыть его корзиной, чтобы приходящие к Иакову не видели это­го сосуда. Блаженный, заметив это, спросил: "Зачем ты закрываешь сосуд?" Служитель ответил: "Чтобы не было его видно тем, которые к тебе приходят". Тогда старец сказал: "Оставь, дитя. Не скрывай от людей того, что явно пред Богом всяческих. Ибо, желая жить только для одного Бога, я не заботился о мнении человеческом. Ка­кая польза, — продолжал он, — если люди сочтут мой труд большим, а Бог — меньшим? Ведь воздаяние за тру­ды будет исходить не от людей, а от Бога - Дарователя всего". Трудно не подивиться как этим словам старца, так и уму его, породившему их, ибо весьма возвысился он над славой человеческой.

12. Я знаю и еще один случай. Был вечер, уже позд­ний вечер, и наступило время вкушения пищи. Иаков, взяв находящийся рядом сосуд, вынул смоченную чечеви­цу, которая составляла его единственную пищу. В это время на дороге из города появился некий воин, которому было поручено какое-то дело. Иаков, увидев его еще издали, не оставил чечевицу и продолжал, как обычно, свою трапе­зу. Думая, что это бесовское приведение, он намеревался встретить прохожего, как врага, показывая, что нисколь­ко не боится его, а поэтому не переставал подносить пищу ко рту. Странник же, которого он заподозрил, стал уве­рять старца, что он — человек и что только из-за данного обещания выйти из города под вечер он путешествует в такую пору. Тогда Иаков сказал: "Успокойся и не бойся, и после молитвы отправляйся своей дорогой. А сейчас раздели со мной ужин и отведай моей пищи". Сказав, он протянул страннику полную горсть чечевицы. Так Иаков изгонял из души своей тщеславие и другие страсти.

13. О терпении же его излишне и говорить, ибо оно очевидно всем. Он часто зимой по три дня и по три ночи проводил, пав ниц и молясь Богу, и снег засыпал его так, что не видно было ни одного лоскута его одежды. Часто соседи, разгребая наваливший снег заступами и лопата­ми, вытаскивали из-под него старца.

14. За такие труды он и пожал дары Божественной благодати, которыми пользуются все желающие. Силой его благословения не раз погашался и теперь погашается пламень горячки; у многих лихорадочный озноб ослабе­вал и совсем прекращался по его молитвам; этой силой изгонялись многие бесы; вода, благословлённая десницей праведника, делалась спасительным лекарством. Кто, на­пример, не знает о воскрешении ребёнка, свершенном его молитвой? Родители этого-ребёнка жили в предместий города; они имели много детей, но всех преждевременно проводили во гроб. Когда же родилось у них последнее дитя, то отец сразу Побежал к человеку Божию, прося исходатайствовать у Бога долгую жизнь новорождённому и обещаясь посвятить чадо Богу, если оно будет живо. Однако и это дитя, прожив четыре года, скончалось. Отца в это время не было дома; возвратившись, он увидел, что дитя его уже выносят, и, выхватив тело из гроба, вос­кликнул: "Надобно же мне исполнить обет и отдать своё чадо, хотя и умершее, человеку Божию!" Как сказал, так и сделал: отнёс ребёнка к старцу и, положив тело дитяти к стопам его, повторил те же слова. Человек Божий, по­ложив ребёнка пред собой, преклонил колена и пал ниц, молясь Владыке жизни и смерти. К вечеру дитя издало голос и позвало отца. Видя, что Господь принял его мо­литву, старец возблагодарил Всевышнего, исполняющего желание боящихся Его, окончил молитву и отдал чадо родителю. Это я и сам видел и слышал от родителя ребён­ка, который многим поведал о свершившемся чуде, до­стойном Апостолов. Тем самым он принес великую поль­зу всем услышавшим об этом чуде.

15. Часто и сам я пользовался помощью угодника Божия. Упомяну об одном или двух случаях, считая вели­кой неблагодарностью умолчать о них и не поведать дру­гим о его благодеяниях. Мерзкий Маркион посеял много терний нечестия в области города Кира. Стараясь ис­торгнуть их с корнем, я употребил все силы и прибегал ко всяким средствам.. Но те, о спасении которых я заботил­ся, говоря словами пророка, «вместо еже любити мя, оболгаху мя: и положиша на мя злая за благая, и не­нависть за возлюбление мое» (Пс. 108,4-6), прибегли к колдовским заклинаниям. При содействии злых бесов они начали вести незримую брань со мной. Однажды ночью явился мне бес-обольститель и стал говорить мне на си­рийском языке: "Зачем ты вооружаешься против Маркиона? Зачем пошел войной на него? Разве он когда ос­корбил тебя? Прекрати войну и оставь свою вражду, ина­че ты на собственном опыте узнаешь, что лучше сохра­нять мир. И будь уверен, что я давно бы поразил тебя, если бы не видел хора мучеников, вместе с Иаковом охра­няющего тебя".

16. Я, выслушав это, спросил одного из друзей, кото­рый спал тут же: "Слышал ли ты, что было сказано?" Он ответил: "Всё слышал и хотел встать, чтобы посмотреть и узнать, кто это говорил; но только ради тебя, думая, что ты спишь, хранил молчание". Затем мы оба, встав, осмот­релись кругом, но не заметили никакого движения и не услышали никакого звука. Те же слова слышали и все те, которые были с нами. Тогда я понял, что "хором мучени­ков" бес назвал сосуд с освященным елеем, собранным мною на благословение от гробов многих мучеников; по­вешенная же у меня над головой у ложа старая одежда великого Иакова была для меня прочнее всякой адаманто­вой ограды.

17. Позднее, когда я намеревался вступить в одно большое селение маркионитов, то встретил множество препон; я послал к моему Исайи одного человека с про­сьбой оказать мне помощь. Он же сказал: "Будь спокоен: все эти препятствия разлетятся подобно паутине — это мне в прошлую ночь открыл Бог не во сне, а в видении. Начав молитвы, я увидел в той стороне, в которой нахо­дится селение, огневидного змия, носившегося по воздуху в направлении с запада к востоку. Совершив три молит­вы, я снова увидел его, но уже свернувшегося: соединив голову с хвостом, он представлял из себя круг. Окончив восемь молитв, я увидел его рассеченным надвое, а затем он превратился в дым".

18. То, что Иаков созерцал в видении, мы увидели на самом деле. Ибо утром принадлежавшие тогда к учению Маркиона (ныне они уже суть члены Церкви Апостоль­ской), будучи руководимы змием — начальником зла, яви­ли нам обнаженные мечи свои, устремляясь на нас с запа­да. В третьем часу дня они уже, сомкнувшись, думали только о своём спасении, подобно тому как змий в мину­ту опасности прикрывает голову хвостом. В восьмом же часу они, рассеявшись, позволили нам свободно войти в селение. Там мы обнаружили сделанного из меди змия, которому они поклонялись. Ибо, явно восстав против Со­здателя и Творца всяческих, они стали служить прокля­тому змию — врагу Божию. Таковы благодеяния, кото­рых я удостоился от досточтимого своего учителя.

19. Поскольку же речь зашла о Божиих откровени­ях, я расскажу еще кое-что, слышанное мною от того же нелживого языка. Рассказывал же он не по славолюбию, которого чужда была святая душа его, а лишь по необхо­димости сообщал другим то, что сам хотел было скрыть. Я просил его помолиться Господу, чтобы Он соделал мою ниву чистой от плевел и совершенно освободил её от ере­тических семян, ибо меня чрезвычайно огорчало широко распространившееся заблуждение мерзкого Маркиона. Че­ловек Божий на мои просьбы ответил: "Тебе не нужно ни моего, ни чьего-либо предстательства, потому что ты име­ешь постоянным молитвенником за себя великого Иоанна - Глас Слова и Предтечу Господа, приносящего за тебя непрерывную молитву". Когда же я сказал, что верую в молитвы как этого, так и других святых, Апостолов и про­роков, останки которых к нам были перенесены недавно, он изрек: "Верь и в то, что особенным ходатаем за себя имеешь ты Иоанна Крестителя".

20. После этого я не мог уже больше молчать и с большей настойчивостью стал расспрашивать, желая уз­нать, почему он в особенности упомянул о святом Предте­че. Он сказал: "Я желал бы прикоснуться к этим вожде­ленным мощам". Я ответил, что не принесу их до тех пор, пока он не даст обещания поведать о своём видении. Иа­ков обещал, и на следующий день я принёс то, чего он желал. Приказав всем удалиться, блаженный мне одному поведал следующее: "Когда ты принял с Давидовым псал­мопением городских стражей, шедших из Финикии и Па­лестины со святыми мощами, у меня возникло сомнение: правда ли, что это останки великого Иоанна, а не друго­го, соименного ему, мученика? Через день я встал ночью на псалмопение и вижу кого-то, одетого в белые одежды, который изрек: "Брат Иаков, почему ты не встретил нас, когда мы приходили?" На мой вопрос, о ком идёт речь, явившийся ответил: "Мы — те, которые вчера пришли из Финикии и Палестины. Все приняли нас с благочести­вым рвением — и пастырь, и народ, и горожане, и сель­ские жители; только ты не почтил нас вместе с другими". Это был намёк на мое прежнее сомнение. Тогда я сказал: "Даже в ваше отсутствие и в отсутствие других святых я почитаю вас и поклоняюсь Богу всяческих". На следую­щий день, в то же время, он опять явился мне и сказал: "Посмотри, брат Иаков, на того, кто стоит там в одежде белой как снег и перед кем поставлен сосуд с огнём". Обратив туда свой взор, я подумал, что вижу Иоанна Крестителя, потому что и одет он был соответственно, и руку протянул словно при крещении. Прежний же голос продолжал: "Это именно тот самый, о ком ты думаешь".

21. Вслед за этим Иаков добавил: "Когда ты ночью шел в селение с намерением наказать мятежников и по­просил меня принести Богу усерднейшую молитву, я всю ночь провёл в бдении, молясь Господу. Потом я услышал глас, говорящий: "Не бойся, Иаков! Великий Иоанн Крес­титель неусыпно умоляет Бога всяческих. Великое бы про­изошло поражение Православия, если бы его предстательством не была укрощена дерзость диавола". Рассказав мне об этом видении, старец запретил сообщать о нём другим. Но я, ради пользы, не только пересказал о нём многим, но и запечатлел это видение в письменах.

22. Иаков также поведал мне, что видел он и патри­арха Иосифа с седой головой и бородой, и в старости бли­ставшего зрелой красотой, который, достигнув высот добродетели, называл себя последним из святых. По сло­вам Иакова, когда он обратился к Иосифу, как к первому из тех, которые были с ним в одной гробнице, сам Иосиф посчитал себя последним.

23. Рассказывал мне старец и о различных нападках на него лукавых бесов. "Лишь только я начал подвижни­ческую жизнь, - говорил Иаков, - явился мне некто, совершенно нагой; он имел вид эфиопа и из глаз его сверкал огонь. Увидев его, я обомлел от страха, стал мо­литься и не мог вкушать пищи, ибо он появлялся всякий раз, когда я хотел поесть. Прошло семь, восемь, десять дней, а я оставался без пищи; наконец, презрев лукавое нападение, я сел и стал есть. Бес, не в силах вынести такой моей смелости, пригрозил мне ударами своего жез­ла. Я же сказал: "Если позволено тебе это Владыкой вся­ческих, то бей, и я с удовольствием приму удары, словно наказываемый Им Самим. Если же не позволено, то ты не сможешь ударить меня, хотя бы ты и тысячекратно неиствовал". Услышав это, он сразу обратился в бегство.

24. Однако тайно этот бес продолжал еще строить козни. Дважды в неделю из-под горы мне приносили воды; он же, встречая несущего, принимал мой облик и брал воду: несшему её приказывал идти назад, а воду выливал. Сделав это два или три раза, бес заставил меня страдать от жажды. Измучившись, я спросил того, кто обыкновен­но приносил мне воду: почему он не приносит её в про­должение пятнадцати дней? Тот ответил: "Я приносил три или четыре раза и ты брал её у меня". И когда он показал мне место, где это случалось, я сказал: "Даже если ты тысячу раз будешь видеть меня на этом месте, не отдавай сосуда до тех пор, пока не придёшь сюда".

25. Когда я таким образом разрушил это хитроспле­тение, бес покусился на другое. Ночью он громким голо­сом завопил: "Я так обесславлю и опозорю тебя, что ни­когда ни один человек не заглянет сюда". В ответ я ска­зал: "Тогда я поблагодарю тебя, потому что ты против воли облагодетельствуешь того, против кого враждуешь, дав мне возможность больше наслаждаться памятованием о Боге. Ибо я, имея больше свободного времени, предам­ся постоянному созерцанию Божией Красоты". Спустя несколько дней, — продолжал старец, — я, совершая в полдень обычную службу, увидел, что с горы идут две женщины. Вознегодовав на их дерзость, я хотел было бросать в них камни, но вспомнил об угрозе злодея и ре­шил, что это и есть то бесславие, которым он мне угро­жал. Тогда я не замедлил закричать им, что даже если они сядут мне на шею, я не брошу камень и не погонюсь за ними, а буду продолжать молитву. Они сразу же бес­следно исчезли, и так кончилось это призрачное видение.

26. После него, — говорил подвижник, — во время ночной молитвы вдруг я слышу стук колесницы, крик воз­ницы и ржание коней; меня смутило это странное обстоя­тельство. Я размышлял: не слышно было, чтобы какой-нибудь начальник собирался теперь проезжать в город, да и для колесниц путь здесь труднопроходим, и время не­удобное для езды. Когда я так размышлял, послышался шум приближающейся толпы; казалось: впереди бежали ликторы, криком и свистом разгоняя народ и расчищая путь для начальника. Когда показалось, что процессия уже приблизилась, я, угадывая хитрость лукавого, спро­сил: "Кто ты и откуда идёшь? По какой нужде пришел ты в это неурочное время! Доколе будешь ты, несчастный, забавляться и злоупотреблять Божиим долготерпением?" Я говорил, обратись лицом к востоку и принося молитвы Богу. А бес бросался на меня, но повалить не мог, потому что благодать Божия противодействовала ему. Потом всё бесследно исчезло".

27. Рассказывал также Иаков, что он, во время на­шествия чужестранных грабителей, которые, выйдя из Исаврии, почти всё сожгли и разграбили на Востоке, силь­но боялся не смерти (ибо не был привязан к земной жиз­ни), но рабства, плена и необходимости быть зрителем их нечестия и беззакония. "Проведав об этом страхе, по­скольку я часто говорил о нём друзьям, диавол ночью пред­ставил мне вой женщин. Я же, — рассказывал старец, — услышав крик, подумал, что враги уже пришли и зажгли селение. Тотчас, разделив волосы на голове надвое и спус­тив их через плечи направо и налево, я сделал шею откры­той для меча, чтобы скорее подвергнуться смерти и не быть свидетелем ужасного зрелища. Проведя таким образом всю ночь в постоянном ожидании нападения врагов, я при на­ступлении дня, когда некоторые пришли ко мне, спросил: слышали ли они что-нибудь об исаврах? А когда они сказа­ли, что в эти дни никаких слухов об этих разбойниках не было, тогда я понял, что со мной случилось диявольское наваждение.

28. В другой раз, — продолжал он, — диавол, приняв облик цветущего юноши, украшенного золотистыми воло­сами, подошел ко мне с улыбкой и ухмылками. В гневе я прогнал его с бранью, но он продолжал стоять, дружелюб­но смотря на меня и источая сладострастие улыбками и шутками. Тогда, преисполнившись еще большим гневом, я сказал: "Как можешь ты обходить всю вселенную и всем строить такие козни?" Он же ответил: "Я не один, но по всей земле рассеяно множество бесов, которые и забавля­ются, и вместе с тем действуют всерьёз. Такой кажущейся забавой они стараются погубить весь род людской". "Отойди же, — сказал я, — по повелению Христа, Который некогда целый легион бесов изгнал в свиней и ввергнул их в пучи­ну морскую" (Мф.8,28-34; Мк.5,1-20; Лк.8,26-33). Лишь только лукавый услышал это, тотчас обратился в бегство, не вынеся силы имени Господа нашего и не в силах смот­реть на сияние любомудрия раба Его".

29. Я знаю и много других подобных историй, но не хочу записывать их, чтобы обилие их не послужило для слабых в вере поводом к неверию. Ведь тем, которые соб­ственными очами видят человека Божия, никакое повест­вование подобного рода не покажется невероятным: зри­мая для них добродетель Иакова подтверждает всё, что говорится о нём. Но так как наше повествование, запечат­ленное в письменах, перейдёт к потомкам, а уши у боль­шинства труднее верят, чем глаза, то мы должны соизме­рять наше повествование с немощью слушателей.

30. Для этого блаженного некоторые построили боль­шую гробницу в соседнем селении, отстоящем на несколь­ко стадий от места его подвигов. И я приготовил для него склеп в храме победоносных Апостолов. Но человек Божий, узнав об этом, всячески настаивал на том, чтобы тело его было предано погребению на той самой горе, где он подвизался. Я не раз замечал ему, что неприлично столь заботиться о месте погребения тому, кто не заботился о настоящей жизни. Но увидев, что старец остаётся непре­клонным, я согласился исполнить его желание: повелел высечь гроб из камня и доставить его на гору. Потом, зная, что камень повреждается от мороза, приказал окру­жить гроб небольшим строением. Когда оно было оконче­но, согласно с волей старца, и мы уже покрыли его кры­шей, он сказал: "Я не допущу, чтобы эта гробница назы­валась гробницей Иакова, но хочу, чтобы это был дом победоносных мучеников, а я, словно некий странник, удостоенный сожития с ними, пусть буду лежать в другом склепе". И это он не только сказал, но и сделал. Собрав отовсюду частицы мощей многих пророков, Апостолов и мучеников, он положил их в одной гробнице, желая во­двориться в сообществе святых и надеясь вместе с ними воскреснуть и удостоиться созерцания Божия.

31. Это достаточно доказывает его смиренномудрие. Ибо, собрав столь великое богатство добродетели, он, словно живя в великой бедности, пожелал обитать в сообщест­ве богатых. Итак, сколь велики были труды сего досто­уважаемого мужа, каковы его подвиги и какой он удосто­ился от Бога благодати, сколько одержал побед и какими венцами украшен — всё это очевидно из предыдущих по­вествований.

32. Но так как некоторые осуждают Иакова за суро­вость и упрекают за излишнюю привязанность к уедине­нию и тишине, то я прежде чем закончу настоящий рас­сказ, поведу речь и об этом. Все, как я говорил, видели, что он не был окружен какой-нибудь стеной, не имел ни палатки, ни хижины, чтобы укрыться в них. Другие, по­добно ему возлюбившие жизнь любомудренную, имеют и стены, и двери; они наслаждаются безмолвием: отшель­ник отворяет вход в свою келлию, если захочет, но может и не отворять, предаваясь Божественному созерцанию сколько душе угодно. А у Иакова не было ничего из это­го. Поэтому он очень сердился на тех, кто беспокоил его во время молитвы. Если посетители, повинуясь его слову, уходили, он опять возвращался к молитве; но если про­должали оставаться и будучи упрашиваемы несколько раз не слушались, то он в негодовании отсылал их с упрёка­ми.

33. У меня с ним были беседы об этом. Я говорил: "Иные из тех, которых ты отослал от себя, не дав им благословения, очень сетуют. А ведь людям, приходящим, собственно, ради твоего благословения и совершающим многодневный путь, следовало бы уходить не огорчённы­ми, а исполненными радости, рассказом о твоём любомуд­рии доставив удовольствие и тем, которые не видели тебя". Он же отвечал: "Я поселился на этой горе не для других, а для себя. Меня самого покрывают многочисленные язвы прегрешений и я сам нуждаюсь в исцелении. Потому я и молю Владыку нашего, чтобы дал Он мне врачевство про­тив грехов. Сколь же неприлично и безрассудно было бы мне прерывать нить молитвы и начинать беседу с людьми! Ведь если бы я был рабом подобного мне человека и, во время служения господину, забыв принести во время пищу или питие, завёл разговор с кем-нибудь из сослужителей, то сколько бы справедливых ударов обрушилось на меня? Или, если бы я, придя к правителю и рассказывая ему об обиде, нанесённой мне кем-нибудь, прервал бы речь свою на половине и завёл какой-нибудь разговор с одним из при­сутствующих, — как тебе кажется, неужели судья не раз­гневался бы? Неужели он не лишил бы меня своего заступ­ничества или даже не повелел высечь и выгнать из суда? Итак, если слуге пред господином и просителю пред су­дьей следует вести себя прилично, то и я, приступая к Богу - вечному моему Владыке, праведнейшему Судии и Царю всех — разве не должен поступать со всем благоговением, не обращаться во время молитвы к сорабам своим и не заводить с ними долгих бесед?"

34. Услышав такие слова от старца, я передал их тем, которые сердились на него. И мне кажется, что ска­зал он всё хорошо и правильно. Можно еще прибавить, что горячо любящим кого-нибудь свойственно пренебре­гать всеми другими и привязываться только к одному тому, кого любят и к кому стремятся: видеть его во сне ночью и думать о нём днём. Потому-то, как мне кажется, Иаков и огорчался, что, когда он находился в любезном его сердцу созерцании, ему препятствовали наслаждать­ся небесной Красотой Возлюбленного.

35. Повествуя об Иакове, мы всячески заботились о краткости, чтобы не сделать долгого рассказа утомитель­ным для читателей. Если блаженный переживёт наше по­вествование и к прежним подвигам прибавит множество других, кто-то опишет и их. Ибо велико наше желание поскорее покинуть этот мир. Высший Судия же ревните­лей благочестия пусть дарует и этому блаженному мужу конец, достойный его подвигов; поможет ему завершить земное поприще своё так же достойно, как он начал его; позволит победоносцу обрести венец и подкрепить свои­ми молитвами нашу немощь, чтобы и мы могли, получив такую поддержку, отразить многие нападки бесов на нас и так же победоносно покинуть здешнюю жизнь.