ДОСТАТОЧНОГО

радикально настроенного кружка петрашевцев, привер­женцев утопического социализма Фурье. После ареста в 1849, познав «опыт конца» во время инсценировки смертной казни, столкнувшись на каторге с иррацио­нальной стихией преступного мира и ближе познако­мившись с народно-религ. сознанием, Д. на исходе 50-х гг. испытал, по его собств. словам, «перерожде­ние убеждений»: по-прежнему остро воспринимая раз­лад в социальном и духовном бытии человека, не отка­зываясь от мечты о более гармоничном и счастливом жизнеустройстве, он видит теперь отправной пункт не во внеш. преобразовании социальной среды, а преж­де всего во внутр. преображении личности. В 60-х гг., вернувшись в столицу и окунувшись в атмосферу по­реформенной идеологич. полемики, Д. вместе с братом Михаилом в журн. «Время», а затем «Эпоха» развёрты­вает программу почвенничества, к-рое первоначально мыслилось как самостоят. позиция, сочетающая нек-рые тенденции «Современника» и, с др. стороны, консерва­тивной публицистики (см. Туниманов В. А., Творчест­во Д. 1854—1962, Л., 1980, гл. «Чернышевский и Д.»). Это была попытка примирить народ и интеллигенцию, религ. традицию и новоевроп. образованность, сла­вянофильские и западнические начала, «петербургский» и допетровский периоды рус. истории во имя нравств. оздоровления и консолидации рус. общества на путях реформ. Тогда же Д.-художник ставит вопрос об антро-пологич. корнях социального зла, о самоценности лич­ностной свободы и, с др. стороны, о необходимости этич. фундамента, без к-рого эта свобода вырождается в раз­рушит. и асоциальный произвол. В «Записках из под­полья» (1864) Д. развивает эту аргументацию в полеми­ке с детерминизмом революц. демократов, становясь с этого момента прямым идейным антагонистом Черны­шевского, а в первом своём филос.-идеологич. романе «Преступление и наказание» (1866), как бы предугады­вая имморализм ницшеанского «сверхчеловека», пока­зывает внутр. неустранимость этич. начала, столь же неотъемлемого от человеч. личности, как и свобода воли. Здесь уже вырисовывается осн. круг духовных и умств. интересов Д.: «тайна человека», загадка красоты, смысл истории и связующий их религ.-нравств. идеал.

В последующих больших романах кон. 60-х — 1-й пол. 70-х гг. («Идиот», «Бесы», «Подросток») деморали­зующая социальная атмосфера, к-рую Д. определил для себя как вторжение «золотого мешка» в жизненный уклад и — на др. полюсе — как нигилистич. подрыв основ человеч. общежития, понуждает его выяснять путём «жестокого» эксперимента над героями те трагич. пределы, за к-рыми утрачивается человечность и зло уже оказывается необратимым. Он выводит деструктив­ное начало в человеке, имеющее последствием убийство и самоистребление, так же как социальную страсть к анархии и насилию, из феномена «метафизич. сирот­ства» личности посреди совр. европ. разобщённой ци­вилизации, лишённой корней «в мирах иных». В поис­ках спасит. средства Д. обращается к идеалу «положи­тельно прекрасного человека», пытающегося личным примером перестроить отношения между людьми по принципу самоотдачи и прощения (князь Мышкин в «Идиоте»), и возлагает всё большие надежды на рус. народ в целом как на мессианского носителя высшей духовной истины, к-рая утрачена. Западом, и на патри-архально-монархич. устои (т. н. русская идея). На этих позициях позднего славянофильства, развиваемых во 2-й пол. 70-х гг., преим. в публицистич. «Дневнике писателя», и в значит. мере отличных от почвенничества 60-х гг., Д. отдаёт дань националистич. настроениям, даже с расчётом на принудит. гос. мощь. При этом он вступает в противоречие со своей утопией перерожде­ния гос-ва в свободную общность в лоне и по типу церкви (хотя совр. состояние рус. церк. институтов представлялось ему «параличом»). В итоговых размыш­лениях (роман «Братья Карамазовы», Пушкинская речь, 1879—80) Д. с полной ясностью противополагает не толь-

добровольность и индивидуальная избирательность (η отличие от родства или солидарности, обусловленной принадлежностью к одной и той же группе), внутр. близость, интимность (в отличие от простого приятель­ства), устойчивость. Реальное содержание Д. менялось в ходе истории. В первобытнородовом обществе Д. называли ритуализированные взаимоотношения, свя­занные с символич. породненном (кровная Д., побра­тимство и т. п.); способы её заключения, нрава и обя­занности друзей регламентированы обычаем и часто ста­вятся выше фактич. родства (воинская Д., напр., Ахилла и Патрокла у Гомера). По мере разложения ро­довых связей дружеские отношения всё чаще противо­поставляются родственным, при этом «друзьями» че­ловека называют всех его единомышленников или по-литич. приверженцев.

В истории философии Д. рассматривалась преим. в этич. плане, при этом одни подчёркивали эмоц. ас­пект Д. (напр., Монтень), другие выводили её из общ­ности интересов или разумного эгоизма (напр., Гельве­ции). Нем. романтики, создавшие настоящий культ Д., видели в ней убежище от эгоизма бурж. мира; социали­сты-утописты проповедовали установление Д. всех лю­дей. В кон. 19 в. начались первые эмпирич. исследо­вания Д. психологами и социологами.

Содержание и функции Д. существенно изменяются с. возрастом. Детская Д. представляет собой эмоцио­нальную привязанность, чаще всего основанную на со­вместной деятельности; хотя степень избирательности и устойчивости Д. повышается с возрастом ребёнка, подлинная потребность в «другом Я» (альтер эго) по­является только у подростка в связи с потребностью осознать себя, соотнести собств. переживания с пере­живаниями другого. Отсюда — напряжённые поиски и частая идеализация Д. Дружеские связи взрослого человека более дифференцированы, поскольку появ­ляется ряд новых форм общения.

Нравств. оценка Д. определяется её обществ. направ­ленностью, теми ценностями, к-рые она утверждает. Классические примеры верной и высокоидейной Д. (К.Маркс и Ф. Энгельс, А. И. Герцен и Н. П. Огарёв) служат и сегодня нравств. образцами. См. также Друж­ба народов.

ДРУЖБА НАРОДОВ, всестороннее братское сотрудни­чество и взаимопомощь наций и народностей, ставших на социалистич. путь развития; в многонациональных гос-вах — одна из движущих сил развития социалистич. общества; в межнац. отношениях социалистич. стран — основа единства в борьбе за мир, за сохранение и умножение социалистич. завоеваний, за торжество идей коммунизма.

Οкт.. революция 1917 в России впервые в истории по­кончила с нац. гнётом, провозгласила принципы Д. н., предпосылки для полного осуществления к-рых сло­жились в ходе социалистич. строительства. Реальным олицетворением Д. н. явилось добровольное объедине­ние народов в Союз Сов. Социалистич. Республик. В процессе строительства социализма были ликвидиро­ваны эксплуататорские классы, преодолены коренные различия в уровнях экономич., политич. и культур­ного развития народов и, т. о., уничтожены корни нац. вражды. Особую роль в этом сыграла помощь рус. на­рода ранее отстававшим народам. Политич. основой Д. н. стал сов. гос. строй, социалистич. демократия. Эко­номич. основа Д. н. — обществ. собственность на сред­ства произ-ва и социалистич. система х-ва. С победой социализма была создана однотипная классовая струк­тура всех народов СССР, преодолены вековые нац.-эт-нич. предрассудки, отчуждённость и враждебность меж­ду нациями, утвердилась единая для всех народов марк­систско-ленинская интернационалистич. идеология, ставшая идейно-теоретич. основой Д. н. Народы СССР