Глава XXI. ЛУК

Похоже, что только в безвольном сыне Эдуарда I дремали сильные качества этого короля, потому что в лице Эдуарда III Англия вновь обрела лидера, достойного ее постоянно крепнущей мощи. Под видимостью слабого правления Эдуарда II внимательный наблюдатель заметил бы значительный рост национального могущества и процветания. Раздоры и распри знати, пороки безвольного короля и его фаворитов ограничивались очень узким кругом. В это время английский народ обладал сильнейшим оружием, о достоинствах которого совершенно не подозревали за границей. Вместе с луком, попавшим в руки хорошо обученных стрелков, на поле боя появился тип солдата‑йомена, ничего подобного которому на континенте не существовало. Основу английской армии теперь составляли не только рыцари, но и лучники.

Искусные лучники – основная сила английской армии времен Столетней войны

Мощь луков и умение стрелков достигли такого уровня, что уже самая лучшая кольчуга не могла служить надежной защитой. Стрела, пущенная с расстояния в 250 ярдов, производила такой поражающий эффект, равного которому не имело ни одно метательное или стрелковое оружие пехоты вплоть до Гражданской войны в Америке. Искусный лучник был профессиональным солдатом, заслуженно получающим высокую плату. Он часто отправлялся на войну на малорослой лошадке, но всегда имел при себе транспортное средство, обеспечивающее удобство ему самому и служащее хранилищем его вооружения. Он возил с собой кол с металлическим наконечником, который, будучи воткнут в землю, становился смертельно опасным препятствием для мчащегося коня. Укрывшись за такими кольями, рота лучников в развернутом строю могла бить так быстро и эффективно, что захлебывалась даже атака конницы. Кроме того, участвуя в патрулировании или мелкой стычке, опытный лучник мог поразить противника с такого расстояния, которое никогда прежде в истории войн не считалось опасным. Обо всем этом на континенте, и в особенности во Франции, нашем ближайшем соседе, совершенно не догадывались. Во Франции закованный в тяжелые доспехи рыцарь и его оруженосцы давно уже пользовались своим господствующим положением на поле боя. Пешие солдаты, сопровождавшие армии рыцарей, считались вспомогательным воинством, причем самым неквалифицированным. Военная каста навязывала себя обществу, предъявляя претензии на физическое и техническое превосходство. Английскому боевому луку предстояло продемонстрировать несостоятельность этих притязаний. Две затяжные войны обоих Эдуардов в горах Уэльса и Шотландии стали для англичан тяжелыми уроками, и хотя европейские воины время от времени участвовали в них, они то ли не поняли, то ли не поделились секретом нового оружия. Вот почему к середине XIV в. англичане смотрели на Европу с сознанием неизмеримого превосходства.

Тренировка в стрельбе в цель – необходимое условие совершенствования мастерства

Правление Эдуарда III имело несколько четко различимых этапов. В первые годы он был несовершеннолетним, и страной управляли его мать и ее любовник, Роджер Мортимер. Это правительство, пришедшее к власти в – результате чудовищного убийства и представляющее интересы небольшой группы знати, было неизбежно обречено на неудачи во внутренней и внешней политике. Почти четыре года пребывания у власти королевы и Мортимера отмечены уступками в отношении Франции и Шотландии. В защиту этой политики можно выдвинуть много благовидных аргументов, таких как стремление к миру или благоразумие. Регенты удовлетворяли свои потребности за счет того, что постоянно отодвигали на задний план интересы страны. Договор с Францией, подписанный в марте 1327 г., обрекал Англию на возмещение военных убытков и сокращал английские владения до полоски земли, простирающейся от Сенте в Сент‑Онже и Бордо до Байонны и беззащитного анклава во внутренней Гаскони. Заключенный в мае 1328 г. «Постыдный Нортгемптонский договор», как назвали его тогда, содержал пункты о признании Брюса королем к северу от Твида и об отказе от всех притязаний Эдуарда I в отношении Шотландии.

Эти события вызвали общее недовольство. И все же непопулярный режим мог бы продержаться еще некоторое время, если бы не конфликт Мортимера с баронами. После падения Деспенсеров Мортимер позаботился о том, чтобы занять то выгодное положение на валлийской границе, которое занимали раньше они и которое он мог использовать в своих интересах, имея особые властные полномочия. Это, а также его непомерное влияние на королеву возбудило зависть баронов, которых он совсем недавно возглавлял. Желание Мортимера прочно закрепить свое высокое положение привело к тому, что в октябре 1328 г. он обратился к созванному в Солсбери парламенту с просьбой присвоить ему титул графа Марч в дополнение к пожизненной должности судьи Уэльса. Мортимер сам присутствовал на заседании, сопровождаемый группой вооруженных вассалов. Но тут оказалось, что некоторые видные представители знати отсутствуют, и среди них Генрих, граф Ланкастерский, сын казненного Томаса и кузен короля, собравший заседание в Лондоне в противовес Солсберийскому парламенту. Прямо из Солсбери Мортимер, захватив с собой юного короля, выступил в поход на земли Ланкастера и предал их разорению. Восстание, последовавшее вслед за этим, он смог успешно подавить.

Было ясно, что сами бароны слишком разделены, чтобы свергнуть одиозное правительство, не дававшее никому пощады. Но здесь Мортимер совершил ошибку, причиной которой стала его самонадеянность. В 1330 г. дядю короля, графа Кентского, обманом убедили в том, что Эдуард II еще жив. Граф предпринял безуспешную попытку вернуть ему свободу и в марте того же года поплатился за это головой. Это событие убедило Генриха Ланкастерского и других магнатов в том, что в следующий раз пострадать от действий Мортимера могут уже они. Было решено нанести удар первыми, присоединившись к Эдуарду III. Глаза всех обратились в сторону короля. В 1329 г., когда ему исполнилось 17 лет, Эдуарда III женили на Филиппе Геннегау[49], а в июне 1330 г. у него родился сын. Теперь король осознал себя самостоятельным человеком, обязанным исполнить свой долг перед страной. Но реальную власть по‑прежнему удерживали в своих руках Мортимер и королева‑мать. В октябре парламент собрался в Ноттингеме. Мортимер и Изабелла, охраняемые немалыми силами, расположились в замке. План, посредством которого королю предстояло взять власть в свои руки, несомненно, был тщательно продуман и подготовлен. В случае успеха парламент, находящийся тут же, поддержал бы его. Мортимер и Изабелла не знали о том, что у замка имеются свои секреты. В самое сердце его вели подземные ходы. Через один из них октябрьской ночью и проникла небольшая группа солдат. Застигнутых врасплох королеву и Мортимера, спальня которого, как обычно, находилась рядом со спальней Изабеллы, протащили по всему подземелью и сдали людям короля. Затем Мортимера перевезли в Лондон, предъявили обвинение в убийстве, совершенном в замке Беркли, и других преступлениях и, после вынесения лордами приговора, повесили 29 ноября 1330 г. Согласно королевскому предписанию, наказанием для Изабеллы стало вечное заточение. На ее содержание в замке Райзинг, в Норфолке, ежегодно выделялось 3 тысячи фунтов, и Эдуард взял себе за правило периодически навещать ее. Изабелла умерла почти 30 лет спустя.

Вот такие мрачные события предшествовали долгому и славному правлению.

* * *

Судьба предназначила новому королю продолжить политику его деда, подтвердить английские притязания и проявить себя таким же доблестным, как и Эдуард I. Снова возобновились споры с Шотландией. Со времени Баннокберна Роберт Брюс оставался неоспоримым правителем севера. Его триумф неизбежно означал поражение и изгнание приверженцев противостоящей партии. Эдуард, сын Джона Баллиола, ставленника Эдуарда I, нашел убежище при английском дворе, который оказал ему такое же покровительство, какого были удостоены якобиты при Людовике XIV[50]. Многие люди в Шотландии после смерти Брюса в 1329 г. ожидали поворота в своей судьбе, а убежавшие из страны, или, как их называли, «лишенные наследства», плели бесконечные интриги и оказывали постоянное давление на английское правительство. В 1332 г. они предприняли попытку вернуться в Шотландию. Эдуард Баллиол собрал своих приверженцев и, заручившись тайной поддержкой Эдуарда III, отплыл из Райвенспура в Кингкорн в Файфе. Наступая на Перт, он встретился с регентом малолетнего Давида в Дапплин Мур и разбил его. Многие шотландские магнаты подчинились Баллиолу, а вскоре его короновали в Скоуне.

После этого судьба отвернулась от него. В течение двух месяцев Баллиола и его сторонников вытеснили в Англию. Теперь Эдуард III мог добиться от побежденного Баллиола каких угодно условий. Тот признал его своим сюзереном и пообещал отдать графство Бервик. В 1333 г. Эдуард III выступил в поход и приступил к осаде Бервика. Ему удалось нанести шотландцам поражение при Халидон Хилл. По характеру это сражение совершенно не походило на битву у Баннокберна. Главную роль в нем сыграли сильные полки лучников, сломившие копейщиков. Партия «изгнанных» на некоторое время взяла власть в стране в свои руки. Однако за победу нужно было платить. Баллиолу пришлось уступить английскому королю всю юго‑восточную Шотландию. Приняв эти территории, Эдуард переборщил: Баллиол скомпрометировал себя в глазах всех шотландцев. Между тем сторонники Роберта Брюса укрылись во Франции. Контакты между Шотландией и Францией и постоянная помощь, оказываемая французским двором врагам Англии, вызвали глубокую вражду англичан и французов. Так война в Шотландии указала дорогу во Фландрию.

У англичан появились новые поводы для недовольства. Они были вынуждены смириться с утратой всех французских владений, за исключением Гаскони, и постоянными набегами на гасконские границы еще со времен Иоанна. Сменяющие один другого английские короли приносили присягу на верность в Париже за владения, которых они по большей части уже давно лишились. Но в 1328 г. Карл IV умер, не оставив прямого наследника, и положение изменилось. Королевская власть перешла к Филиппу Валуа, потребовавшему от Эдуарда принесения вассальной присяги. Между тем и Эдуард III имел – по материнской линии – основания для притязаний на французский престол. Позднее он, заручившись согласием духовных и мирских владык, использовал свои династические права для оправдания французских кампаний.

Внутренние дела меньше притягивали молодого Эдуарда, чем заморские приключения. Кроме того, он с самого начала понимал, сколь выгодно направить неуемную энергию собственной знати на заграничную войну и отвлечь ее таким образом от внутренних интриг и бесплодного соперничества. Это полностью соответствовало и настроению его народа. Континентальные войны Иоанна и Генриха III положили начало длительной борьбе между королем, его знатью и подданными. Монархам требовались люди и деньги. Тогда заморская авантюра считалась делом, представляющим интерес главным образом для короля и касающимся его далеких владений или притязаний. Теперь картина изменилась: все сословия королевства яростно жаждали завоеваний. Эдуарду III не нужно было выбивать из парламента поддержку его экспедиции во Францию. Наоборот, знать, купечество и горожане соперничали друг с другом в стремлении подтолкнуть корону к действиям.

Эдуард III отказывается признать Филиппа VI своим сюзереном

Династические и территориальные споры подкреплялись одним достаточно сильным мотивом, находившим поднимание у многих членов парламента. Торговля шерстью с Нидерландами была основой английского экспорта и приносила заинтересованным лицам хорошую прибыль. Фламандские города достигли высокого уровня развития экономики, которая была основана на искусстве ткачества, доведенном ими почти до совершенства. Процветание этих городов зависело от поступающей из Англии шерсти. Но аристократия, возглавляемая графами Фландрскими, питала симпатии к Франции и мало принимала во внимание благополучие бюргеров, считая их опасными и вредными людьми, рост богатства и влияния которых противоречит устоям феодализма. В связи с этим на протяжении многих лет между фламандскими городами и нидерландским нобилитетом существовало полное расхождение в социальной, экономической и политической сферах. Первые ориентировались на Англию, вторые – на Францию. Графы Фландрские постоянно чинили препятствия торговле шерстью, вызывая злость и раздражение по обе стороны неширокого моря. Представители торгового сословия в английском парламенте, уже возбужденные стычками с французами в проливе, настаивали на принятии решительных мер.

В 1336 г. Эдуарду пришлось дать достойный ответ. Он наложил эмбарго на весь экспорт английской шерсти, вызвав таким образом в Нидерландах жестокий кризис. Городское население поднялось против феодальной аристократии и под руководством Ван Артевельде, воинственного купца из Гента, после яростной борьбы установило контроль над значительной частью страны. Одержавшие победу бюргеры, осознавая опасность реванша либо французов, либо собственной аристократии, обратились за помощью к Англии, и их призывы были встречены благожелательно и заинтересованно. Таким образом, выгоды и амбиции англичан соединились как раз в тот момент, когда их военная мощь достигла наивысшей отметки, и в 1337 г., после того как Эдуард отказался принести феодальную присягу Филиппу VI, началась Столетняя война. Она так и не была завершена, никакого мирного договора подписано не было, и только после Амьена в 1802 г.[51], когда Франция уже стала республикой, а наследник французского престола нашел убежище на британских островах, английский монарх формально отозвал свои притязания на трон Валуа и Бурбонов.

Герб королей Англии, претендующих на французскую корону

Экспедиционную армию Англии Эдуард собирал медленно. Это было не феодальное войско, а оплачиваемая боевая сила из отобранных людей. Ее основу составляли солдаты, служащие по контракту и рекрутируемые по усмотрению самих командиров. В результате этого каждое графство должно было представить большое количество надежных ополченцев. Рыцари и лучники воплощали цвет нации, из собравшихся в юго‑восточных портах воинов сформировалась грозная и эффективная армия вторжения, одна из сильнейших в истории. Обо всех этих приготовлениях хорошо знали на континенте, и для отражения угрозы требовалась вся мощь французской монархии.

Битва при Слюи – замечательная морская победа Эдуарда III

В первую очередь Филипп надеялся на море. На протяжении многих лет там шла каперская война, и приморское население обеих сторон было проникнуто чувством жгучей ненависти. Франция привлекла все свои морские ресурсы, чтобы построить флот; во французских бухтах появились даже одолженные у Генуи галеры. В Нормандии обсуждались планы контрвторжения, которое должно было повторить успех Вильгельма Завоевателя. Но Эдуарда нельзя было упрекнуть в невнимании к флоту. Еще в начале правления парламент даровал ему титул «Король моря», отдавая должное интересу монарха в этой области. Эдуард смог собрать флот, равный по судам флоту противника и превосходящий его по численности матросов. Прежде чем переправлять на континент английскую армию и размещать ее там, возникла необходимость дать большое морское сражение. Летом 1340 г. флоты сторон сошлись у Слюи; битва продолжалась 9 часов. «Это сражение, – говорит Фруассар, – было по‑настоящему жестоким и страшным, потому что битвы на море более опасны и жестоки; ведь на море некуда отступать и бежать и нет другого средства, как только сражаться и вверять себя судьбе». Французские адмиралы получили приказ: под страхом смерти предотвратить вторжение, и обе стороны дрались хорошо, но французский флот был все же разбит, и контроль над проливом перешел к Англии. Теперь, когда морской путь был открыт, армия переправилась во Францию. В Кадзане высадка встретила сопротивление. Англичан поджидали значительные силы генуэзских арбалетчиков. Но английские лучники, открывшие огонь еще издали, с кораблей, расчистили берег и прикрыли высаживающиеся войска.

Соединившись с восставшими фламандцами, армия Эдуарда получила огромное подкрепление, и это объединенное воинство, вероятно превышавшее 20 тысяч человек, предприняло первую осаду Турне. Город упрямо защищался, но когда тиски голода сжали сражающийся гарнизон, началось ужасное: за крепостные стены на ничейную землю были изгнаны «бесполезные рты», которых и оставили умирать там без всякой помощи и жалости. Но для захвата крепости у Эдуарда не хватило ни денег, ни припасов. Каменные стены были неподвластны даже лучникам, так что первая кампания этой великой европейской войны не принесла никаких результатов. Наступило долгое перемирие.

Для обеих сторон перемирие было вынужденным из‑за нехватки денег и не означало никакого примирения. Наоборот, обе державы продолжали борьбу иными средствами. Французы выместили свою злость на нидерландских бюргерах, нанеся им сокрушительное поражение. Ван Артевельде погиб в ходе народного выступления в Генте. Англичане отвечали чем могли. В Бретани возник спор из‑за наследования, и они всячески не давали ему затухать. Продолжалась ставшая уже привычной война на границах Гаскони. Обе стороны с нетерпением ожидали нового испытания сил. Хорошо обученных, желающих сражаться людей было в избытке, но на их содержание требовались средства, которые на наш взгляд кажутся просто ничтожными, но без которых все останавливалось. Как получить необходимые ресурсы? Евреев ограбили и изгнали еще в 1290 г. Флорентийские банкиры, нашедшие деньги для первого вторжения, пострадали от королевского банкротства. Все усилия не только двора, но и парламента состояли в том, чтобы обеспечить сбор скромной суммы наличных денег, без которых рыцари не могли сесть на коней, а лучники – натянуть свои луки. И здесь под рукой оказался обильный источник средств. Наиболее богатой и лучшим образом организованной предпринимательской группой в Англии были торговцы шерстью, жаждущие прибылей от войны. Была создана монополия торговцев, названная Стейпл (Staple), обязанная экспортировать шерсть через определенный город, выбираемый время от времени королем в зависимости от его потребностей и суждений. Такая система давала монарху удобное и гибкое средство контроля. Налоги на торговлю шерстью, сосредоточенной в его руках в одном из портов, гарантировали важный доход, не зависящий от парламента. Более того, державшие монополию купцы объединились в корпорацию, заинтересованную в войне, зависящую от короля и способную давать ему взаймы деньги в обмен на существенные уступки. Такое развитие дел не встретило одобрения парламента, где были представлены интересы более мелких торговцев шерстью. Они пожаловались на то предпочтение, которое корона проявила по отношению к монополистам, и указали на угрозу власти парламента, возникшую с сосредоточением в руках короля независимых ресурсов.

К весне 1346 г. парламент наконец оказался способен решить вопрос о налогах, необходимых для финансирования нового вторжения. Армия была перестроена на более эффективной основе, старые части получили свежее пополнение, отобранное с особой тщательностью. Двенадцатого июля 1346 г. у Сен‑Вааста, в Нормандии, высадились, не встретив никакого сопротивления, 2400 конных рыцарей, 12 тысяч лучников и других пехотинцев. На этот раз перед ними ставилась важная цель – захватить внезапным броском ни более ни менее как сам Париж. Эта цель держалась в глубокой тайне, даже армия полагала, что направляется в Гасконь. Некоторое время французы никак не могли собрать достаточно сил, чтобы остановить нашествие. Пал Кан, а Эдуард продолжал наступать, предавая все огню и разоряя земли, до самых стен Парижа. Но к этому времени там уже сконцентрировалась вся мощь французской монархии. Огромное войско, включавшее в себя все французское рыцарство и превышавшее английское примерно в три раза, сосредоточилось в районе Сен‑Дени. Шансы Эдуарда на преодоление такого противника, за которым стояли мощные стены столицы, были невелики. Король Филипп пригласил английского монарха самому выбрать место на берегу Сены для сражения.

Бросок не удался, и армии ничего не оставалось, как отступить. За четыре дня она покрыла расстояние в 60 миль. Французы шли параллельным курсом на юг, не позволяя англичанам спуститься в долину Сены. Теперь последние направлялись к Сомме в надежде перейти через нее между Амьеном и морем. В те дни воды разливались широко, и одолеть реку, окруженную болотами, можно было только по длинным мостам и гатям. Все они оказались разрушенными или находились в руках пикардийцев. Четыре попытки найти переход в разных местах закончились неудачей. Авангард французской армии уже прибыл в Амьен. Эдуард со своим войском, предпринявший столь дерзкий и рискованный прыжок, оказался запертым в треугольнике между Соммой, побережьем моря и французами. Никаких способов перевести флот и транспортные корабли в какую‑нибудь удобную бухту изыскать не удалось. Переход через Сомму у ее устья представлял собой отчаянное предприятие. Переправа была очень длинной, а опасные и сильные приливы сокращали приемлемое для форсирования время до нескольких часов в день.

Кроме того, сама переправа охранялась силами, достигавшими по некоторым оценкам 12 тысяч человек. «Король Англии, – говорит Фруассар, – мало спал в ту ночь, но, поднявшись в полночь, приказал трубить. Вскоре все было готово, и, погрузив имущество, они выступили на рассвете и достигли переправы к восходу солнца, но прилив был так высок, что перейти они не смогли». К полуночи, когда наступил отлив, стало ясно, что силы неприятеля велики, но задержка означала гибель, и король приказал своим командующим идти в воду и пробиваться к другому берегу. Французы оказали упорное сопротивление. Пикардийские рыцари выдвинулись вперед и встретили англичан на песчаных отмелях. «Похоже, что в воде они сражались с таким же успехом, как и на суше». В тяжелом бою, когда человек, облаченный в тяжелые доспехи, мог погибнуть очень легко, англичане все же преодолели реку. Тяжелые потери нанесли им генуэзские арбалетчики, сдерживавшие наступавших до тех пор, пока не показали свое мастерство лучники. Так армии короля Эдуарда удалось вырваться из западни.

Филипп, возглавивший свое 30‑40‑тысячное войско, упорно продолжал преследование. Долгое время он надеялся, что сумеет нанести дерзким англичанам удар в спину, настигнув их при переходе через Сомму. Узнав, что противник ушел на другой берег, он созвал военный совет. Находящиеся при нем командующие – учитывая, что был прилив, – высказались за то, чтобы подняться к Аббевиллю и перейти реку по мосту, находившемуся в руках англичан. В соответствии с этим решением они выступили к Аббевиллю, расположившись там на ночь.

Эдуард и его армия прекрасно понимали, что опасность близка. В ту ночь англичане радовались: в окрестностях хватало пищи, и король собрал своих военачальников на ужин, а затем пригласил вместе помолиться. Всем было ясно, что удержаться на берегу без сражения не удастся. Оставалось только одно: биться в невыгодных для себя условиях. Король и принц Уэльский, впоследствии прославившийся как Черный Принц, отстояли все службы. Король молился за то, чтобы в надвигающейся битве сохранить свою честь, даже если придется погибнуть. На рассвете он встал во главе 11‑тысячной армии, разделенной на три части. Верхом на небольшой лошади, с белым жезлом в руке и золотисто‑алой накидкой поверх доспехов Эдуард проехал вдоль рядов, «ободряя воинов и умоляя армию охранить его честь и защитить его право. Он говорил это так мило и с таким ясным выражением лица, что все, кто приуныл, утешились, видя и слыша его... Они спокойно поели и выпили воды... и уселись на землю, положив перед собой шлемы и луки, чтобы быть посвежее, когда появится неприятель». Позиция на открытой пологой возвышенности не давала особых преимуществ, но лес Креси прикрывал англичан с флангов.

На восходе солнца того же дня, субботы 26 августа 1346 г., король Филипп прослушал службу в монастыре Аббевилля, и вся его огромная по тем временам армия устремилась вперед, навстречу цели. Для разведки выслали четверых рыцарей. Около полудня король, вышедший с основной массой войска на дальний берег Соммы, получил их доклады. Англичане приняли боевой порядок и намерены сражаться. Предусмотрительный Филипп решил остановиться на день, подтянуть тылы, сформировать боевые ряды и утром атаковать. Его прославленные военачальники разнесли этот приказ по всей армии. Но мысль о том, чтобы оставить – пусть даже на день – в покое ненавистного врага, столь долго уходившего от преследовавших его превосходящих сил, а теперь вынужденного принять бой, была невыносима для французской армии. Кто может поручиться, что завтра утром они не обнаружат лагерь англичан покинутым? Движение вперед стало неконтролируемым. Все дороги и тропы от Аббевилля до Креси оказались забитыми марширующими колоннами. Приказу Филиппа подчинились некоторые, отвергли его – большинство. В то время, когда одна часть послушно оставалась на месте, гораздо большие массы людей катились вперед, через отдыхающих или подходящих, и около 5 часов пополудни вышли к английской армии, расположившейся на покатых склонах Креси. Здесь они остановились.

Зрелище двух огромных армий воодушевило короля Филиппа, прибывшего на место. Солнце уже стояло низко, но тем не менее все были преисполнены решимости идти в бой. Впереди французской армии располагались 6 тысяч генуэзских арбалетчиков. Они получили приказ пройти через плотные ряды всадников и своими стрелами нарушить боевой порядок врага, чтобы подготовить атаку конницы. Генуэзцы промаршировали в полном боевом строю 18 миль, неся на себе тяжелое оружие и запас стрел. Уставшие после перехода, они объяснили, что находятся не в лучшем состоянии. Но граф д'Алансон, преодолевший то же расстояние верхом, не пожелал прислушаться к их жалобам. «Вот что получается, – воскликнул он, – когда нанимаешь таких мошенников, которые отступают, когда от них что‑то требуется». Вперед, генуэзцы! В этот момент, когда арбалетчики потянулись на передовую, сопровождаемые презрительными взглядами французов, солнце скрылось за тучами и на оба войска обрушился короткий ливневый дождь. Словно дурное предзнаменование, над армией короля Филиппа пролетела большая воронья стая, оглашая воздух пронзительными криками. Намочив арбалеты генуэзцев, дождь прекратился так же быстро, как и начался, и выглянувшее заходящее солнце ударило ярким светом в спины англичан и глаза их противников. Оно, как и вороны, было не на стороне французов, но, в отличие от птиц, сыграло впоследствии куда более значительную роль. Генуэзцы, растянувшись в шеренгу, издали громкий крик, продвинулись вперед на несколько шагов, снова прокричали и снова пошли навстречу врагу. В следующий миг они выпустили свои стрелы. Над английскими линиями повисла тишина. В то же время лучники, 6 или 7 тысяч человек, занимавшие позиции на обоих флангах и прежде стоявшие неподвижно, сделали шаг вперед, натянули луки и вступили в бой. Они «выстреливали свои стрелы с такой силой и быстротой, – пишет Фруассар, – что казалось, идет снег».

Эффект, произведенный огнем лучников на генуэзцев, оказался сокрушительным: с расстояния, недостижимого для их оружия, они в течение нескольких минут были расстреляны и понесли огромные потери. Земля покрылась сотнями тел убитых и раненых. Дрогнув под этим смертоносным шквалом стрел, подобного которому еще не видела ни одна война, уцелевшие арбалетчики устремились назад, на уже приготовившихся к атаке французских рыцарей и пехоту, которые стояли вне пределов досягаемости англичан. «Убейте этих негодяев, – в ярости закричал король Филипп, – они только закрывают нам дорогу!» По всему фронту французская конница наступала среди отступающих генуэзцев, рубя их своими мечами. Постепенно они приблизились к англичанам на близкое расстояние. Ураган стрел обрушился на них, пронзая доспехи и поражая людей и коней. Доблестные эскадроны из задних рядов вторгались в эту сумятицу, и на всех французов падал град стрел, вздымая на дыбы коней и устилая поле богато одетыми воинами. Повсюду царил жуткий беспорядок. Наступил черед валлийцев и корнуоллцев. Их легкая пехота просочилась через сомкнутые ряды лучников и выступила вперед, вооруженная длинными ножами. Они «нападали на графов, баронов, рыцарей и убили многих, что потом разгневало короля Англии». За убитых можно было бы получить хороший выкуп.

В этой мясорубке пал союзник короля Филиппа, слепой король Богемии, приказавший своим рыцарям привязать его уздечку к их, чтобы и он смог нанести удар собственной рукой. Так, сжатый с двух сторон, король понесся в атаку. Пали оба, человек и конь, и на следующий день их тела нашли рядом. Его сын, принц Карл Люксембургский, называвший себя Римским королем, так как являлся выбранным императором Священной Римской империи, оказался более осмотрительным и, видя, как обстоят дела, постарался незаметно покинуть поле боя. Французы перешли в общее наступление. Тяжелую французскую, немецкую и савойскую конницу вели на английские шеренги граф д'Алансон и граф Фландрский. Держась как можно дальше от стрелков, им удалось пробиться к позициям принца Уэльского. Врагов было так много, что сражавшиеся рядом с принцем послали к ветряной мельнице, откуда король Эдуард руководил битвой, за подкреплениями. Но король не пожелал поделиться резервом, сказав: «Пусть мальчик заработает себе звание рыцаря», – что он и сделал.

Битва при Креси. Бой английских лучников и генуэзских арбалетчиков

Часто упоминается и еще один случай. Один из рыцарей сэра Джона Геннегау, восседавший на черном коне, полученном в подарок от короля Филиппа, удачно избежал стрел и пробился через английские ряды. Дисциплина их была такова, что ни один человек не шелохнулся, чтобы свалить его, и рыцарь, объехав тыл, возвратился в конце концов к французам. Атаки конницы на англичан следовали одна задругой, пока на поле не опустилась кромешная тьма. Но и потом всю ночь свежие отряды отважных воинов, решивших не уходить не нанеся удар, пробивались вперед, отыскивая путь наощупь. Все они погибли, потому что в тот день англичане не брали пленных и не проявляли жалости, даже вопреки желанию короля.

Когда наступила ночь, Филипп обнаружил, что в его распоряжении не более шестидесяти рыцарей. Сам он был легко ранен одной стрелой, а конь под ним пал от другой. Сэр Джон Геннегау, подведя ему другого коня, ухватился за уздечку и заставил Филиппа силой покинуть поле битвы, следуя хорошо известному принципу, который он, по словам Фруассара, проиллюстрировал в точности, дожив до дня, следующего за сражением. Когда к утру король достиг Амьена, рядом с ним осталось всего пять баронов.

«Когда в эту субботнюю ночь англичане перестали слышать топот коней и крики... они решили, что поле битвы осталось за ними и враг разбит. Они развели большие костры и запалили факелы, потому что ночь была темная. Король Эдуард, который за весь день так и не надел шлем... подъехал к принцу Уэльскому, которого обнял и расцеловал, и сказал: «Милый сын, Господь дал тебе стойкость. Ты мой сын... Ты хорошо проявил себя и достоин быть владыкой». Принц низко поклонился и смиренно преподнес всю честь победы королю, своему отцу».

Утром в воскресенье поле битвы окутал туман, и король послал сильный отряд из пятисот копейщиков и двух тысяч лучников, чтобы узнать, что впереди. Этот отряд наткнулся на идущие из тыла французские колонны из Руана и Бовэ, еще ничего не знающие о поражении. Англичане напали на них, и после боя насчитали на поле 1542 рыцаря и оруженосца. Позже им встретились войска архиепископа Руанского, тоже не ведавшие об исходе сражения, и англичане обратили их в бегство с большими потерями. Они также обнаружили очень много отставших солдат и блуждающих рыцарей и «предали их всех мечу». Как говорит Фруассар, «пеших солдат, посланных из городов, в то воскресное утро было убито вчетверо больше, чем в субботнем сражении». Удивительная победа при Креси стоит в ряду наших величайших военных достижений, таких как Бленхейм и Ватерлоо.

* * *

Пройдя маршем через Монтрей и Бланжи к Булони, миновав лес Ардело, Эдуард III начал осаду Кале. В глазах англичан Кале представлял собой гнездо тех самых буканьеров, которые стали вечным проклятием пролива. Для Англии этот порт, ближайшая точка континента, был незаживающей раной. В некотором смысле Кале являлся тем, чем стал через три столетия Дюнкерк. Осада длилась почти год. Здесь практиковали почти все новые способы ведения войны: бомбарды с оглушающим шумом обстреливали стены ядрами, моряки строили барьеры из свай, чтобы помешать французским легким судам обойти морскую блокаду и осторожно пробраться вдоль берега. Все попытки оказать осажденным помощь – как с суши, так и с моря – провалились. Но усилия по поддержанию осады вызвали такое напряжение всех ресурсов короля, которое нам даже трудно представить. С наступлением зимы солдаты потребовали возвращения домой, а флот оказался на грани мятежа. В самой Англии повсюду раздавались жалобы, а парламент неохотно соглашался на выделение новых средств. Король, как и его армия, жил в бараке и ни разу не пересек пролив, чтобы побывать в своем королевстве. Макиавелли принадлежит глубокое замечание о том, что каждая крепость должна иметь запасов на год, и эта мера предосторожности оправдала себя почти в 100 процентах случаев.

Кроме того, едва началась осада, как король Шотландии Давид, выполняя свои союзнические обязательства по отношению к Франции, повел армию на юг, через границу. Но эта опасность была предусмотрена заранее, и у Невилл Кросс, к западу от города Дарема, англичане победили противника в упорном сражении. Сам шотландский король попал в плен и был заключен в Тауэр. Там он и оставался, как мы уже знаем, в течение десяти лет, пока не был освобожден по Бервикскому договору за крупный выкуп. Эта решающая победа на несколько десятилетий отстранила шотландскую опасность, но союз с Францией еще не раз – не только до, но и после Флоддена – оборачивался бедой для небольшого и храброго народа.

Кале продержался 11 месяцев, но это его не спасло. В конце концов голод не оставил осажденным никакого выбора. Они взмолились о мире. Король к тому времени был так раздражен и зол, что, когда по его требованию шесть благороднейших горожан предстали перед ним в рубашках, босиком, истощенные, он высказался за то, чтобы отрубить им головы. Предупреждения советников, внушавших Эдуарду, что такое жестокое деяние повредит его славе, не поколебали его упрямства. Лишь беременной королеве Филиппе, последовавшей за ним на войну, удалось, пав в ноги королю и умоляя о справедливости, заставить его смягчиться. Этим она добилась от Эдуарда неожиданной милости. Шестеро горожан Кале, готовых принести себя в жертву ради спасения сограждан, были пощажены и даже удостоились доброго отношения. Таким образом, Кале стал единственной наградой за все усилия Англии в ее войне с Францией. Но блестящая победа при Креси оставалась в памяти англичан еще долго.