Методология. Мы установили отношение идейного мира, достигнутого посредством научного мышления, и непосредственно данного опыта

Мы установили отношение идейного мира, достигнутого посредством научного мышления, и непосредственно данного опыта. Мы узнали начало и конец процесса: безыдейный опыт и наполненное идеями постижение действительности. Между ними лежит человеческая деятельность. Человек должен прийти к концу, исходя от начала. Способ, как он это делает, и есть – метод. Само собой разумеется, что наше постижение этих отношений между началом и концом науки должно быть также основано на определенном методе. Из чего мы будем исходить при развитии этого метода? Научное мышление должно шаг за шагом преодолевать ту темную форму действительности, которую мы обозначили как непосредственно данное, и, преодолев, возвысить ее до ясного света идеи. Таким образом, метод должен состоять в том, что бы для каждой вещи мы могли ответить на вопрос: каков ее вклад в единый мир идей, какое место занимает она в идеальном образе, который я создал о мире? Если я увидел, если я узнал, как заключена вещь в мои идеи, тогда мои познавательные потребности будут удовлетворены. Неудовлетворенность наступает тогда, когда я имею дело с вещью, которая никак не желает включиться в мое мировоззрение. Это идеальное отвращение должно быть преодолено, ибо оно возникает оттого, что возникает нечто, о чем я должен сказать: я вижу, вот оно; когда я к нему приближаюсь, оно встает передо мной, как знак вопроса, но в гармонии моих мыслей я нигде не могу найти точки, где бы оно нашло себе место; вопросы, которые я должен поставить относительно него, остаются без ответа, как бы я ни крутил и ни вертел свою мыслительную систему. Отсюда мы видим, что нам нужно при виде этой вещи. Если она попадается мне на глаза, она застывает для меня в своей отдельности. Мир моих мыслей устремляется к той точке, где лежит понятие вещи. И я успокоюсь не раньше, чем эта вещь, вначале явившаяся для меня как отдельность, проявляется как член мыслительного мира. Так она прекращает свое существование как отдельность и является в общей взаимосвязи. Теперь она освещена другими мыслительными массами, теперь она лишь вспомогательный член; и мне совершенно ясно, какова его важность в общей гармонии. Все это происходит в нас, когда мы, созерцая, стоим перед предметом опыта. Весь прогресс науки основан на установлении точки, где какое-нибудь явление вчленяется в гармонию мыслительного мира. Не поймите меня неправильно. Здесь имеется в виду не то, что всякое явление должно быть объяснено уже наличествующими понятиями, как если бы наш мир идей был замкнут /в себе самом/, и всякий новый опыт покрывался бы какими-то понятиями, которыми мы уже обладаем. Это тяготение мыслительного мира может привести к такой точке, которая до сих пор не продумывалась еще ни одним человеком. И идеальный прогресс истории науки основан на том, что мышление выносит на поверхность новые идейные образования. Всякое такое мыслительное образование связано тысячами нитей со всеми возможными мыслями: с этим понятием – так, с другим – иначе. В том и состоит научный метод, что понятие одного отдельного явления мы показываем в связи с остальным идейным миром. Этот процесс мы называем выводом (доказательством) понятия. Все научное мышление состоит в том, что мы находим необходимый переход от понятия к понятию, он состоит в получении одного понятия из другого. Движение нашего мышления туда и сюда, от понятия к понятию – это и есть научный метод. Говорят, что это старая история о соотношении между миром понятий и миром опыта. Мы должны иметь предпосылкой то, что мир вне нас (транссубъективный) сообщается с нашим миром понятий, если мы хотим верить в то, что это движение туда и сюда, от понятия к понятию, ведет к образу действительности. Но это лишь дополнение недостающих отношений между отдельным образованием и понятием. Когда я в мире опыта встречаю какое-нибудь образование, то я вообще не знаю, что это такое. И только тогда я его преодолею, если во мне прояснится его понятие, тогда я узнаю, что находится передо мной. Этим я вовсе не хочу сказать, что это отдельное образование и понятие – суть две различные вещи. Нет, они суть одно и то же. И то, что передо мной выступает в особенном, есть ничто иное как понятие. Причина, почему я вижу это образование как обособленное, как кусок, отделенный от остальной действительности, заключается в том, что я его еще не познал в его существе, что оно выступает передо мной не как то, что оно есть[20].

Отсюда мы получаем средство, чтобы дальше характеризовать наши научные методы. Каждое отдельное действительное образование представляет внутри мыслительной системы определенное содержание. Оно коренится во всеобщности мира идей, и только в связи с ним может быть понято. Так с необходимостью каждая вещь побуждает нас к двойной работе. Вначале устанавливается в резких очертаниях мысль, соответствующая этой вещи, и тем самым протягиваются все нити, ведущие от этой мысли к общему мыслительному содержанию. Ясность в отдельном и глубина в целом – это два важнейших требований действительности. То – является предметом рассудка, это – разума. Рассудок создает мыслительное образование для отдельных вещей действительности. Он тем лучше будет соответствовать своему назначению, чем точнее он их обрисует, чем более резкие контуры он проведет. Назначение же разума – привести затем это образование в гармонию с общим миром идей. Этим, естественно, предполагается следующее: в содержании мыслительного образования, создаваемого рассудком, уже живет и изживается это единство; но только рассудок все искусственно расчленил. Разум же, ясно не сознавая этого, устраняет разделение. Рассудок удаляет нас от действительности, разум возвращает к ней. Графически это может быть представлено следующим образом:

В образовании, приведенном на рисунке, все взаимосвязано; во всех частях живет один и тот же принцип. Рассудок расчленяет отдельные образования (это расчленение охарактеризовано пунктирными линиями), поскольку в данном они выступают как отдельные[lii], а разум познает единство[liii].

Если мы имеем два восприятия: 1) падающий солнечный луч; 2) нагретый камень, - то рассудок /интеллект/ отделяет одну вещь от другой, поскольку они нам представлены как две; одну он определяет как причину, другую – как действие /следствие/. Затем вступает разум, устраняет разделение и познает единство в двойственности. Все понятия, создаваемые рассудком: причина и действие, субстанция и свойство, тело и душа, идея и действительность, Бог и мир и т.д., – имеют место только тогда, когда единая действительность искусственно разделена; разум же должен, не промотав созданное таким образом содержание, не затемняя мистически ясности рассудка, отыскать во множественности внутреннее единство. Тем самым он возвращается к тому, от чего удалился рассудок, - к единой действительности. Если мы хотим иметь точную номенклатуру, то назовем рассудочное образование – понятием, а творение разума – идеей[21].

Итак, путь науки следующий: подняться через понятия к идеям. И здесь-то место, где яснейшим образом наше познание распадается на субъективный и объективный элементы. Очевидно, что разделение может быть только субъективной составляющей, которую создает наш рассудок.Мне никто не может запретить, чтобы я одно и то же объективное единство разложил на мыслительные образования, которые будут отличаться от разложения, сделанного другими людьми, и не удивительно, если мой разум их снова соединит в одно и то же объективное единство. Пусть будет чувственно представлен единый образ действительности (рис. 1). Рассудком я расчленяю его, как показано на рис. 2 или рис. 3. Разумом мы собираем это вместе и снова получаем одно и то же образование.

Отсюда становится нам понятным, как люди могут иметь такие различные понятия, такие различные воззрения на действительность, хотя последняя всегда одна и та же. Различие лежит в различии наших рассудочных миров. Тем самым проливается свет на развитие различных научных позиций. Мы понимаем. Отчего происходит такое различие философских точек зрения, но не считаем нужным одной из них отдать право быть истинной. Мы сознаем также, какую позицию занимаем мы сами по отношению к множеству человеческих воззрений. Мы не будем задавать окончательный вопрос: что есть истинное, и что – ложное. Мы будем постоянно исследовать, каким образом рассудочный мир какого-либо мыслителя возник из мировой гармонии; мы будем стараться понять, а не осуждать или рассматривать как заблуждение то, что не перекликается с нашими собственными воззрениями. К этому источнику различия наших научных позиций добавляется еще новый, который определяется тем, что каждый отдельный человек имеет свой, отличный от других, состав опыта. Ведь каждому из общего поля действительности доступна только небольшая часть. Она обрабатывается его рассудком, который является для него посредником на пути к идее. Если же мы обработаем и все другие идеи, то это будет уже в других областях. Итак, только конечный результат может быть одним и тем же, пути же к нему, напротив, могут быть различными. Дело тут не в том, чтобы отдельные суждения и понятия, из которых состоит наше знание, перекликались между собой, но чтобы они в конце концов вели нас так, чтобы мы двигались в фарватере[22] идеи. И в этом фарватере мы все, наконец, встретимся друг с другом, если энергичное мышление выведет нас за пределы своих отдельных личных мнений. Может случиться. Что ограниченный опыт или непродуктивный дух ведет нас к одностороннему, несовершенному воззрению. Но даже малая сумма того, что мы узнали, должна привести нас к идее. Ибо мы восходим к ней не в результате большего или меньшего опыта, но только благодаря способностям, способностям человеческой личности. Ограниченный опыт может иметь лишь то последствие, что мы выразим идею односторонним образом, что у нас будет мало средств для того, чтобы выразить свет, который нас освещает. Но это не может явиться препятствием для того, чтобы в нас возгорелся этот свет. Является ли наше научное или даже вообще мировоззрение совершенным или нет в его духовной глубине, это совсем другой вопрос. Если снова вернуться к Гете, то многие его высказывания согласуются с выводами, представленными в этой главе, которые являются лишь продолжением их. Такие отношения между автором и комментатором я считаю единственно правильными. Когда Гете говорит: «Если я знаю свое отношение к себе и к внешнему миру, то я знаю истину. Итак, каждый может иметь свою истину, и все же она будет одной и той же» (Афоризмы в прозе), то это может быть понято лишь с учетом того, что было здесь развито.