XXIII Город Бывших Королей

Бастиан всё скакал и скакал в кромешной тьме и был уже далеко, когда остатки его разбитого войска только ещё тронулись в путь. Многие были ранены, все до предела изнурены, ни у кого не было ни громадной силы Бастиана, ни его невиданной выносливости. Даже Чёрные Броневеликаны на своих металлических конях с трудом двинулись вперёд, а пешие никак не могли начать, как обычно, дружно шагать в ногу. Видно, воля Ксайды, которая их направляла, была на пределе. Её коралловый паланкин погиб в пламени во время пожара Башни Слоновой Кости, и для неё сколотили новый из обломков разнообразных повозок, негодного оружия и обгорелых остатков Башни. Этот паланкин, правда, скорее походил на какой-то временный шалаш в трущобном квартале. Остальное войско, прихрамывая, тащилось следом. Даже Икрион, Избальд и Идорн, потерявшие своих коней, вынуждены были на ходу поддерживать друг друга. Никто не говорил ни слова, но все знали, что им уже никогда не догнать Бастиана.

А Бастиан всё скакал и скакал в кромешной тьме, чёрный плащ развевался и хлестал его по плечам, металлические суставы гигантского коня скрежетали во время бега при каждом его движении, мощные подковы с грохотом стучали по земле.

– Но! – кричал Бастиан. – Но! Но! Но!

Ему казалось, что конь скачет слишком медленно.

Он хотел нагнать Атрейо и Фалькора, чего бы это ему ни стоило, даже если придется загнать это железное чудовище, называемое конем.

Он жаждал мести! В этот час он был бы уже у цели своих желаний, но Атрейо сорвал все его планы. Бастиан не стал Королем Фантазии. О! Атрейо ещё горько раскается!

Бастиан в бешенстве погонял и погонял металлическую лошадь. Суставы её всё громче скрипели и взвизгивали, но она, подчиняясь воле всадника, убыстряла и убыстряла свой галоп.

Много часов длилась эта бешеная скачка, а ночной мрак всё не рассеивался. Перед глазами Бастиана снова и снова вставала объятая пламенем Башня Слоновой Кости, и он вновь и вновь переживал тот момент, когда Атрейо приставил меч к его груди, пока ему впервые не пришел в голову вопрос: почему же Атрейо после всего, что произошло, не решился его ранить и силой отнять ОРИН? И теперь Бастиан вдруг вспомнил о ране, которую он нанес Атрейо. Ему представился последний взгляд Атрейо, когда тот, шатаясь, отступил назад и рухнул вниз со стены.

Бастиан вложил в заржавленные ножны Зиканду – до этой минуты он всё ещё им размахивал.

Забрезжил рассвет, и он смог теперь разглядеть, где же он находится. Железный конь мчался вихрем по вересковой пустоши. Темные очертания можжевельника, росшего небольшими куртинами, казались застывшими группками монахов в капюшонах или волшебников в остроконечных колпаках. Повсюду валялись огромные валуны.

И тут случилось неожиданное. Железный конь, летевший галопом, вдруг на всем скаку развалился на части.

Бастиан грохнулся с размаху на землю и, оглушённый ударом, потеряв сознание, долго лежал неподвижно. Когда он пришел в себя и, приподнявшись, стал растирать ушибленные места, то увидел, что угодил в кустарник можжевельника. Он выбрался из зарослей ползком. Вокруг были разбросаны похожие на огромную скорлупу осколки его коня. Казалось, здесь взорвалась громадная конная статуя.

Бастиан встал, накинул на плечи свой чёрный плащ и без цели побрел вперёд, навстречу светлеющему небу.

Но в кустарнике осталось лежать что-то блестящее, какая-то потерянная им вещь. Это был Пояс Гемаль. Бастиан не заметил своей утраты и потом никогда уже больше о ней не вспоминал. Илуан, Синий Джинн, напрасно спас этот Пояс из пламени.

Несколько дней спустя Пояс Гемаль нашла одна сорока и, хотя понятия не имела, что это за блестящая штука, унесла его в свое гнездо. Но тут начинается совсем другая история, и её мы расскажем как-нибудь в другой раз.

Около полудня Бастиан подошел к высокому земляному валу, тянувшемуся по краю пустоши, и без труда на него взобрался. Внизу лежала большая котловина. Она напоминала не очень глубокий кратер, весь застроенный зданиями, и представляла собой что-то вроде города. Впрочем, это был самый невероятный город из всех, какие Бастиану когда-либо приходилось видеть. Тут не было ни улиц, ни площадей, ни сколько-нибудь заметного порядка в расположении домов. Строения громоздились без всякого плана и замысла, словно огромные кубики, высыпанные из гигантского мешка.

Да и отдельные дома выглядели ни на что не похоже. У одних входная дверь находилась на крыше, лестницы начинались там, куда невозможно было добраться или на них пришлось бы лезть вниз головой, причем вели они в никуда и оканчивались просто в воздухе; башенки стояли здесь криво, балконы висели на стенах вертикально, окна были расположены на месте дверей, а полы на месте стен и оград. Здесь были воздушные мосты, которые обрывались на середине, словно строитель вдруг позабыл, что он хотел построить. Были башни, выгнутые, как банан, и в форме пирамиды, поставленной основанием вверх. Короче говоря, весь этот город производил впечатление безумия.

Потом Бастиан увидел жителей. Это были мужчины, женщины и дети, по своему внешнему виду обыкновенные люди, однако одежда их выглядела так, словно все они потеряли разум и больше уже не могли отличать вещи, которые надевают на себя, от предметов, служащих другим целям. На головах у них были абажуры, детские ведерки для песка, супницы, коробки, картонки, бумажные пакеты, кульки и корзины для бумаг. Они кутались в скатерти, полотенца, ковры, большие куски серебряной бумаги или были одеты в бочки, бадьи, ящики.

Многие из них возили за собой или толкали сзади ручные тележки и повозки, груженные всяким хламом и рухлядью. Тут были разбитые лампы, матрасы, посуда, тряпки, осколки, блестящая мишура, безделушки. Другие носили такой же хлам на спине в огромных узлах.

Чем глубже Бастиан спускался в низину, чем ближе подходил к городу, тем слышнее был говор и шум, тем гуще толпа людей, снующих взад и вперёд. Однако впечатление было такое, что никто из них не знает, куда и зачем он идет. Не раз Бастиан наблюдал, как человек, только что старательно толкавший свою тележку в одну сторону, вдруг начинал тащить её в обратную, а ещё мгновение спустя снова менял направление. Тем не менее все спешили, торопились, были заняты лихорадочной деятельностью.

Бастиан решил заговорить с кем-нибудь из них.

– Как называется этот город?

Тот, кого он спросил, отпустил свою тачку, выпрямился, потер лоб, вроде бы напряженно думая, а потом пошел прочь, оставив тачку стоять на месте. Он словно забыл про неё. Но через минуту эту тачку уже подхватила какая-то женщина и с трудом куда-то её повезла. Бастиан спросил её, ей ли принадлежит этот хлам. Женщина на минуту остановилась, погруженная в глубокое раздумье, а потом вдруг ушла.

Бастиан ещё несколько раз пробовал задавать вопросы жителям города, но ни на один не получил ответа.

– Пустое дело их спрашивать, – услышал он вдруг хихикающий голосок. – Они уже больше ничего не скажут. Их можно так и прозвать – Ничевошки.

Бастиан обернулся на голос и увидел на выступе стены, похожем на перевернутый кверху дном балкон, маленькую серую обезьянку. На голове у зверька была чёрная докторская шапочка с кисточкой на длинной тесемке. Зверёк что-то подсчитывал на пальцах своих ног. Потом обезьянка взглянула на Бастиана, осклабилась и сказала:

– Прошу прощения, я просто наскоро кое-что вычислил.

– А кто ты? – спросил Бастиан.

– Меня зовут Аргакс. Очень приятно! – ответила обезьянка, приподняв свою докторскую шапочку. – А с кем имею честь?

– Я – Бастиан Бальтазар Багс.

– Вот-вот! – с удовлетворением заметила обезьянка.

– А как называется этот город? – осведомился Бастиан.

– Он, вообще-то, никак не называется, – разъяснил Аргакс, – но его можно было бы назвать, ну, скажем, Городом Бывших Королей.

– Городом Бывших Королей? – встревожено переспросил Бастиан. – Но почему же?.. Я здесь не вижу никого, кто был бы похож на бывшего Короля.

– Никого? – хихикнула обезьянка. – А ведь все те, кого ты здесь видишь, были в свое время Королями Фантазии или по крайней мере надеялись ими стать.

Бастиан испугался.

– Откуда ты это знаешь, Аргакс? Обезьянка снова приподняла свою докторскую шапочку и ухмыльнулась.

– Я тут – ну, как бы получше выразиться – надзиратель, что ли, смотритель или надсмотрщик.

Бастиан огляделся по сторонам. Поблизости от него какой-то старик только что выкопал яму и теперь, поставив в неё горящую свечу, начал её закапывать.

Обезьянка хихикала.

– Не хотите ли. Господин, совершить небольшую экскурсию, осмотреть город? Так сказать, первое знакомство с будущим местом жительства.

– Нет, – сказал Бастиан. – Что ты мелешь? Обезьянка вспрыгнула ему на плечо.

– Пошли! – шепнула она ему в ухо. – Это бесплатно. Ты уже полностью заплатил за вход.

И Бастиан пошел, хотя ему, честно говоря, хотелось убежать отсюда. Ему было здорово не по себе, и чувство это возрастало с каждым шагом. Наблюдая за жителями города, он установил, что они совсем не разговаривают между собой. Они вообще не обращали внимания друг на друга. Да и самих себя как бы не замечали.

– Что с ними? – осведомился Бастиан. – Почему они так странно себя ведут?

– Не странно, – хихикнул Аргакс ему в ухо, – а просто они такие же, как ты. Вернее, были такими же в свое время.

– Что ты имеешь в виду? – Бастиан остановился. – Ты хочешь сказать, что это настоящие люди? Аргакс вдруг так развеселился, что стал скакать вверх и вниз по спине Бастиана.

– Ну да, ну да! Так оно и есть!

Бастиан увидел посреди дороги женщину, сидящую на земле. Она держала на коленях тарелку с горохом и старательно накалывала горошины на большую штопальную иглу.

– Как они сюда попали? – спросил Бастиан. – И что здесь делают?

– О, во все времена были люди, не находившие обратной дороги в свой Мир,

– объяснил Аргакс. – Сперва они не хотели возвращаться, а теперь – ну, как бы это сказать? – уже не могут.

Бастиан поглядел вслед маленькой девочке, которая с большим трудом толкала перед собой кукольную коляску с прямоугольными колесами.

– Почему… уже не могут? – спросил он.

– Они должны этого пожелать, но они истратили свое последнее желание на что-то другое. И больше ничего не желают.

– Последнее желание? – прошептал Бастиан побелевшими губами. – Разве нельзя желать сколько хочешь?

Аргакс опять захихикал. Он попробовал стащить с Бастиана тюрбан, чтобы поискать у него в голове.

– Прекрати! – крикнул Бастиан. Он попытался сбросить с себя обезьянку, но та крепко уцепилась за его плечо и пронзительно визжала от удовольствия.

– Да нет же! Нет! – взвизгивала она. – Желать можно только, пока помнишь о своем Мире. А вот эти здесь растеряли все свои воспоминания. У кого нет прошлого, у того нет и будущего. Поэтому они не стареют. Погляди-ка на них! Мог бы ты поверить, что иные из них здесь уже тысячу лет, а то и больше? Но они остаются такими, как были. Для них ничто уже не изменится, потому что не меняются они сами.

Бастиан смотрел на человека, который намыливал зеркало, а потом начал его брить. Раньше это показалось бы ему смешным, но теперь по спине у него забегали мурашки.

Он быстро пошел дальше и только сейчас заметил, что всё глубже спускается в город. Он хотел было вернуться, но что-то тянуло его вниз, как магнит. Он побежал, пробуя стряхнуть с себя надоевшую серую обезьянку, но та сидела, вцепившись, словно репей, в его плечо, и даже его подгоняла:

– Но! Но! Хоп! Хоп! А ну, побыстрее! Бастиан понял, что ничто не поможет ему отделаться от назойливой обезьянки, и прекратил все попытки от неё избавиться.

– И все, кто здесь есть, были раньше Королями Фантазии или хотели ими стать? – переспросил он, еле переводя дыхание.

– Ясное дело, – сказал Аргакс. – Каждый, кто не находит дороги назад, рано или поздно хочет стать Королем. Не каждому это удалось, но все они об этом мечтали. Поэтому тут есть безумцы двух сортов. Но результат, можно сказать, один и тот же.

– Как это – двух сортов? Объясни. Мне надо это знать, Аргакс!

– Спокойнее, спокойнее! – захихикала обезьянка, крепко обхватив ногами шею Бастиана. – Одни постепенно растеряли все свои воспоминания, и, когда потеряли самое последнее, ОРИН не мог больше исполнять их желания. И тогда они пришли сюда – ну, скажем так – своим ходом. А другие, которым удалось стать Королями, тут же утратили все свои желания. И потому ОРИН уже не мог их исполнять – ведь у них, у Королей, желаний вообще больше не было. Как видишь, и то и другое кончается одинаково. И вот все они здесь. И не могут отсюда выбраться.

– Так, значит, все они когда-то владели ОРИНОМ ?

– Ясное дело, – ответил Аргакс. – Но об этом они давно позабыли. Да если б и помнили, это бы им ничем не помогло, бедным дурням.

– А у них, – запинаясь, проговорил Бастиан, – а у них его отобрали?

– Нет, – сказал Аргакс. – Когда кто-нибудь объявит себя Королем, он исчезает сам собой. Ведь это ясно как день: нельзя же Знак Власти Девочки Королевы употреблять на то, чтобы отнять у неё эту власть.

Бастиан чувствовал себя так плохо, что ему хотелось хоть немного где-нибудь посидеть. Но маленькая серая обезьянка не давала ему покоя.

– Нет, нет! – кричала она. – Осмотр города не закончен! Главное впереди! Шагай! Шагай дальше!

Бастиан увидел мальчика, который забивал тяжелым молотом гвозди в носки, лежащие перед ним на земле. Какой-то толстяк старался наклеить почтовые марки на мыльные пузыри, и те, разумеется, тут же лопались. Но он без устали выдувал всё новые и новые.

– Гляди! – раздался хихикающий голос Аргакса, и Бастиан почувствовал, как тот своими обезьяньими ручками поворачивает его голову в другую сторону. – Глянь-ка вон туда! Правда ведь весело?

Там стояла толпа: мужчины и женщины, старики и молодые – в каких-то чудных одеждах. Все молчали, словно наедине с собой. На земле перед ними лежало множество больших шестигранных кубиков, вроде игральных костей, и на каждой из шести сторон кубика была написана буква. Люди эти снова и снова перемешивали кубики, а потом долго на них смотрели.

– Что они там делают? – прошептал Бастиан. – Что это за игра? Как она называется?

– Она называется «Что Угодно», – ответил Аргакс. Он кивнул игрокам и крикнул: – Браво, детки! Так держать! Только, чур, не сдаваться! – Потом обернулся к Бастиану и зашептал ему на ухо: – Они уже ничего не могут рассказать. Потеряли дар речи. Потому я и выдумал для них эту игру. Как видишь, она их занимает. Тут всё очень просто. Если ты немного подумаешь, то согласишься, что все рассказы на свете состоят, в сущности, из тридцати трех букв. Буквы-то всегда одни и те же. Меняется только их сочетание. Из букв складываются слова, из слов предложения, из предложений главы, а из глав истории. Ну-ка посмотри, что там у них получилось! АХГКОРФМВЕЙНСБ ИСМАДГИКЛЕВ УАСДФГИКЛРЕ НАКРВМФИСО

– Да, да, – хихикнул Аргакс. – Так чаще всего и выходит. Но если играешь годами, тогда изредка случайно получаются и кой-какие слова. Не очень-то умные, но все-таки слова, например: «капустосор», или «лаковорот», или «колбасощётка». А если играешь сто лет, тысячу лет, сто тысяч лет, всё играешь да играешь, тогда, по всей вероятности, случайно может сложиться даже стихотворение. А если играть вечно, то все стихи, все рассказы и вообще всё обязательно получится, в том числе и все истории на свете и даже эта История, в которой мы с тобой сейчас беседуем. Логично, не так ли?

– Чудовищно, – сказал Бастиан.

– Ну, это как посмотреть! – возразил Аргакс. – Вот они явно очень увлечены. Усердствуют вовсю. Да и кроме того, а что ещё нам тут с ними делать, в Фантазии?

Бастиан долго смотрел на играющих, не говоря ни слова, а потом тихо спросил:

– Аргакс, ты ведь знаешь, кто я такой, правда?

– А как же! Кто же в Фантазии не знает твоего имени?

– Ответь мне на один вопрос, Аргакс. Если бы я вчера стал Королем Фантазии, я бы тоже тут очутился?

– Сегодня или завтра, – ответила обезьянка, – а может, через неделю. Во всяком случае, вскоре нашел бы сюда дорогу.

– Значит, Атрейо меня спас?

– Этого я не знаю, – ответил Аргакс.

– А что было бы, если б ему удалось отнять у меня ОРИН?

Обезьянка опять захихикала:

– А тогда бы ты тоже здесь приземлился!

– Почему?

– Потому что ОРИН тебе нужен, чтобы найти дорогу назад. Но, честно говоря, я не верю, что тебе это ещё по силам.

Обезьянка похлопала в ладошки, подбросила вверх свою докторскую шапочку и ухмыльнулась.

– Скажи, Аргакс, что же мне теперь делать?

– Найти такое желание, которое вернет тебя в твой Мир.

Бастиан опять долго молчал, потом спросил:

– Аргакс, ты не можешь сказать, сколько у меня ещё осталось желаний?

– По-моему, совсем немного. Самое большее – ещё три или четыре. А этого тебе вряд ли хватит. Ты малость опоздал – слишком поздно начал. Твой обратный путь будет теперь нелегким. Он ведет через Море Тумана – придется тебе его переплыть. Уже на это уйдет одно желание.

– А потом?

– Я не знаю. Никто в Фантазии не знает пути в ваш Мир. Может, тебе посчастливится найти Минроуд Йора – это последнее спасение для многих вроде тебя. Но боюсь, тебе дотуда, ну, скажем, слишком уж далеко. Хотя из Города Бывших Королей на этот раз ты, пожалуй, ещё выберешься.

– Спасибо, Аргакс! – тихо сказал Бастиан. Маленькая серая обезьянка осклабилась:

– До свиданья, Бастиан Бальтазар Багс!

С этими словами Аргакс исчез в одном из сумасшедших домов. Тюрбан Бастиана он прихватил с собой.

Бастиан постоял ещё немного, не двигаясь с места. То, что он узнал, привело его в такое смятение, что он никак не мог решить, что же ему теперь делать. Все его прежние планы рухнули. Он чувствовал себя так, словно внутри у него всё перевернуто, вроде тех пирамид, что стояли верхушкой вниз. То, на что он надеялся и о чем мечтал, оказалось его погибелью, а то, что ненавидел, – спасением. Но одно ему было ясно: надо как можно скорее выбираться отсюда, из этого безумного города! Никогда, никогда больше он сюда не вернется!

Он пустился в путь, пробираясь по запутанному лабиринту улиц с хаотическим нагромождением самых странных зданий и строений, но вскоре оказалось, что путь в город гораздо проще пути из города. Всё снова и снова он терял дорогу и вот уже опять приблизился к центру. Прошло много часов, прежде чем ему удалось добраться до земляного вала. Выйдя на пустошь, он бросился бежать и бежал, пока не спустилась ночь, такая же темная, как и накануне. Утомленный и обессиленный, упал он на землю под кустом можжевельника и погрузился в глубокий сон. И во сне у него погасло воспоминание о том, что когда-то он мог фантазировать и придумывать разные истории.

Всю ночь напролет он видел один и тот же сон, и сон этот никак не проходил, сновидение не исчезало и не менялось: Атрейо с кровавой раной в груди стоял и молча смотрел на него.

Разбуженный ударом грома, Бастиан вскочил. Было темным-темно, но тучи, застилавшие днем всё небо, казалось, пришли в бурное волнение. Это был настоящий разгул стихий. Молнии непрерывно сверкали, гром гремел и грохотал, земля дрожала, ураган завывал над пустошью и гнул к земле высокий можжевельник. Дождь застилал всё вокруг серой завесой.

Бастиан стоял неподвижно, закутавшись в чёрный плащ. Струи воды текли по его лицу.

Молния ударила в узловатое дерево, росшее прямо перед Бастианом. Ствол его раскололся, ветки вспыхнули, ветер разнес вихрь искр по темной пустоши, озарив её светом, и сразу же их погасил ливень.

Чудовищный треск и грохот бросил Бастиана на колени, и тут он начал разгребать землю обеими руками. Когда яма показалась ему достаточно глубокой, он отвязал меч Зиканду от пояса и положил его на дно.

– Зиканда, – сказал он негромко под гром и вой урагана, – я прощаюсь с тобой навсегда. Никогда никто не подымет тебя на своего друга. Никогда больше не придет от тебя беда. И никто тебя здесь не найдет, пока не будет забыто, что случилось из-за нас с тобой.

Потом он закопал яму и заложил её сверху мхом и ветками, чтобы никто не нашел этого места.

Там и лежит меч Зиканда ещё и по сей день, потому что только в далеком будущем придет человек, который возьмет его в руки без опасности для других. Но это уже совсем другая история, и мы расскажем её как-нибудь в другой раз.

Бастиан всё шел и шел в темноте.

К утру гроза начала стихать, ветер улегся, с деревьев ещё капало, но дождь перестал.

С этой ночи для Бастиана началось долгое одинокое странствие. Обратно к своим спутникам и соратникам, назад к Ксайде он больше идти не хотел. Он хотел теперь найти обратный путь в Человеческий Мир, но не знал, где и как его искать. Может быть, туда ведут какие-то ворота или надо перейти вброд какую-нибудь реку, а то и пограничный рубеж? Этого он не знал. Он знал только, что должен пожелать себе этого, но над желаниями у него ведь нет власти. Он чувствовал себя как водолаз, который ищет на дне морском затонувший корабль, а вода всё снова и снова выталкивает его на поверхность.

Он знал также, что у него осталось всего лишь несколько желаний, очень мало, и потому тщательно следил за тем, чтобы не воспользоваться лишний раз ОРИНОМ. Теми немногими воспоминаниями, какие у него ещё остались, он может пожертвовать, только если благодаря этому приблизится к своему Миру и только тогда, когда в этом будет крайняя необходимость.

Но желания нельзя вызвать по своей прихоти, так же как их нельзя подавить. Они приходят к нам из глубины глубин, как наши намерения, хорошие или плохие, и возникают незаметно.

Бастиан и сам не заметил, как у него возникло новое желание и постепенно приняло четкий образ.

Странствуя уже много дней и ночей, он чувствовал себя таким одиноким, что пожелал принадлежать к какому-нибудь обществу не как повелитель или победитель, не как кто-то особенный, а просто как один из многих, равный среди равных, пусть даже самый незначительный, но зато нераздельно слитый со всеми.

И вот в один прекрасный день он подошел к берегу моря. Во всяком случае, так ему показалось поначалу. Это был крутой скалистый берег, и, когда он стоял на нем, перед глазами его расстилались застывшие белые волны. Только потом он заметил, что эти волны вовсе не стоят, а очень медленно движутся: тут есть и течения, и водовороты, вращающиеся почти незаметно, словно стрелки часов.

Это было Море Тумана!

Бастиан брел по крутому берегу. Воздух был теплый и влажный, ни ветерка. Было ещё совсем рано, но солнце уже осветило белоснежную поверхность тумана, расстилавшегося до самого горизонта. К полудню он дошел до маленького городка, стоявшего на высоких сваях прямо в Море Тумана, невдалеке от берега. Длинный висячий мост соединял его с выдающимся в море скалистым выступом. Мост слегка раскачивался, когда Бастиан, ступив на него, зашагал к городу.

Дома здесь были небольшие, двери, окна и лестницы – всё словно сделано для детей. И в самом деле, жители города, ходившие по улицам, были ростом с ребёнка: и бородатые мужчины, и женщины с высокими прическами. Бросалось в глаза, что их трудно отличить друг от друга – так они похожи. На лицах их, темно-коричневых, как влажная земля, застыло выражение мягкости и покоя. Заметив Бастиана, они кивали ему, но никто с ним не заговаривал. Они и вообще, видно, были очень молчаливы: лишь изредка на улице слышался возглас или кто-нибудь произносил одно-два слова, хотя здесь кипела жизнь. И ещё. Никто тут не ходил поодиночке, все шли небольшими или даже довольно большими компаниями, взяв друг друга под руку или держась за руки.

Когда Бастиан получше пригляделся к домам, он понял, что все они сделаны из плетенок – одни из крупных, другие из более мелких. Даже улицы были выстланы плетенками. Теперь он заметил, что и одежда у этих людей: штаны, юбки, пиджаки, шляпы – тоже тонкого художественного плетения. Как видно, всё здесь изготовлялось одним и тем же способом.

Бастиан то и дело проходил мимо ремесленных мастерских – все тут были заняты производством различных плетеных предметов. Они плели все: обувь, кувшины, лампы, чашки, зонты. И никто не работал в одиночку, потому что все эти веши могли быть сделаны только совместным трудом. Удивительно приятно было смотреть, как ловко и дружно они трудятся, как один дополняет в работе другого. И при этом они напевали простую мелодию без слов. Город был не очень велик, и Бастиан вскоре дошел до его окраины. Ему открылся вид на морской порт. В гавани стояли сотни кораблей самой разной величины и формы. Да, это был город мореходов. И всё-таки какой-то странный портовый город: все корабли были подвешены на гигантских удилищах и, тихо покачиваясь, почти касаясь бортами друг друга, парили над глубиной, в которой плыли белые клубы тумана. И все эти корабли без парусов, без мачт, без весел, без руля были из плетёнок.

Бастиан перегнулся через ограду мола и вгляделся в даль Моря Тумана. Как высоки сваи, на которых стоит город, можно было судить по их теням на белой поверхности моря.

– Ночью, – услышал он голос совсем рядом, – туман поднимется до уровня города. Тогда мы сможем выйти в открытое море и пуститься в плавание. Днем солнце выпивает туман и уровень моря понижается. Ты ведь это хотел узнать, чужеземец?

Рядом с Бастианом, опершись на перила, стояли трое мужчин и приветливо на него глядели. Он разговорился с ними и узнал, что город этот называется Искаль, или Плетенка. Жители его зовут себя искалийцами. Слово это означает примерно «дружные». Все они трое по профессии Мореходы в Тумане.

Бастиану не хотелось называть свое имя, чтобы его не узнали, и он сказал, что его зовут Некто. Трое моряков объяснили ему, что у них вообще нет имен для каждого в отдельности, да в том и нет нужды. Все они вместе зовутся искалийцами, и этого им достаточно.

Было как раз время обеда, и они пригласили Бастиана пойти с ними поесть. Он принял приглашение с благодарностью. В одной из близлежащих харчевен они сели все вместе за стол, и во время обеда Бастиан узнал всё про город Искаль и его обитателей.

Море Тумана – они называли его Скайдан – это огромный океан белой мглы, он делит Фантазию на две части. Никому ещё не удавалось исследовать, как глубок Скайдан, никто не знает, где и как возникают эти громадные клубы тумана. Правда, нырнув в туман, можно ещё все-таки под ним дышать, а там, где он неглубок, даже пройти довольно далеко от берега по дну моря. Но, конечно, на канатной привязи, чтобы, если что случится, вытащить на берег ушедшего. Дело в том, что коварный туман может вскоре отнять у идущего способность ориентации. Многие отважные или легкомысленные, пытавшиеся в разное время пересечь Скайдан в одиночку пешком, погибали, и лишь некоторых удалось спасти. Единственный способ перебраться на ту сторону Моря Тумана – тот, каким пользуются искалийцы.

Плетенки, служащие строительным материалом для домов в городе Искале, и те, из которых мастерят домашнюю утварь, платья и корабли, изготовляются из особого вида тростника, растущего в Море Тумана неподалеку от берега. Но собирать его можно только с риском для жизни. Этот тростник исключительно гибок, и хотя, вытащенный из Моря Тумана на воздух, кажется каким-то вялым, в Скайдане он стоит прямо, так как намного легче тумана. Вот потому-то и могут плыть по Морю Тумана корабли, сделанные из этого тростника. Одежда, которую носят искалийцы, – одновременно и своего рода спасательный пояс на тот случай, если кто-нибудь упадет в туман.

Но всё это ещё не объясняло, в чем же тайная причина дружеского единства искалийцев, определившего всю их деятельность и образ жизни. Как Бастиан вскоре заметил, они вообще не знали словечка «я». Во всяком случае, никогда его не употребляли, а всегда говорили только «мы». Почему это так, Бастиан узнал гораздо позже.

Поняв из разговоров Мореходов в Тумане, что они ещё этой ночью собираются выйти в открытое море, он спросил, не возьмут ли они его юнгой на корабль. Те объяснили ему, что плавание по Скайдану очень отличается от любого другого плавания по морям: никогда нельзя знать, как долго пробудет корабль в пути и где он в конце концов причалит. Бастиан сказал, что это-то ему как раз и нужно, и мореплаватели согласились взять его с собой.

С наступлением ночи, как и ожидалось, туман начал прибывать, и к полуночи высота его достигла уровня Плетенки. Все корабли, висевшие раньше в воздухе, качались теперь в белом море. Корабль, на котором находился Бастиан, – это был плоский челн метров тридцати в длину, – отвязали от троса, и вот он уже медленно выходил на простор ночного Моря Тумана.

Едва оглядевшись на судне, Бастиан задался вопросом, какая же сила приводит его в движение: не было ни парусов, ни весел, ни руля, ни гребного винта. Впрочем, паруса, как ему объяснили, не имели бы здесь никакого смысла

– ведь над Морем Тумана всегда затишье. А весла или гребной винт ничуть не помогли бы кораблю продвигаться в тумане. Сила, приводящая в движение корабль, совсем другого рода.

Посреди палубы находилось возвышение цилиндрической формы. Бастиан заметил его сразу, как только взошел на корабль, и принял за капитанский мостик. Во время плавания на нем всегда стояло несколько Мореходов в Тумане

– двое, трое, четверо, а то и больше. (Весь экипаж корабля насчитывал четырнадцать Мореходов, не считая Бастиана.) Положив руки на плечи друг другу, они смотрели вперёд в направлении движения. На первый взгляд казалось, что они стоят неподвижно. Но, внимательно понаблюдав за ними, можно было заметить, что они медленно и согласно раскачиваются, словно в каком-то танце, и при этом напевают всё повторяющуюся простую мелодию, очень ритмичную и красивую.

Бастиан сначала принял их странное поведение за ритуал, смысл которого для него скрыт. Только на третий день плавания он спросил одного из троих своих друзей, что же это значит. Тот, в свою очередь, был очень удивлен, что Бастиана это удивляет, и объяснил ему, как Мореходы силой воображения приводят в движение корабль.

Бастиан не сразу понял его разъяснение и спросил, не заставляют ли они крутиться какие-то невидимые колеса.

– Нет, – отвечал Мореход. – Если ты хочешь, чтобы твои ноги начали двигаться, тебе ведь тоже надо только представить себе это. Разве ты двигаешь ногами с помощью шестеренок?

Разница между собственным телом и кораблем, объяснил он, состоит лишь в том, что управлять кораблем могут, самое меньшее, два искалийца, объединив свое воображение. Только благодаря этому единству и возникает сила, движущая корабль вперёд. А чтобы увеличить скорость движения, надо увеличить и количество Мореходов, объединивших силу воображения.

Обычно вахту несли втроем, остальные в это время отдыхали. Ведь, хотя со стороны и казалось, что это легко и приятно, на самом деле работа была тяжелой и напряженной, так как требовала предельного внимания. Однако только так и можно было переплыть Скайдан.

И Бастиан, пойдя на выучку к Мореходам в Тумане, постиг тайну их единения

– ритмический танец и пение без слов.

Постепенно, в течение долгого плавания, он стал таким, как они, одним из них. Это было неописуемое ощущение самозабвения и гармонии, когда сила его воображения сливалась с силой воображения других, превращаясь с ними в единую силу. Он чувствовал себя воистину принятым в их сообщество, неотделимым от них, от целого. Чем больше он отдавался этому чувству, тем больше стиралось в его памяти, что в том Мире, из которого он пришел и куда искал теперь путь, каждый человек имел собственные представления и собственное мнение. Только одно он смутно помнил: свой родной дом и своих родителей.

И всё же в нем жило ещё одно желание, более сильное, чем желание не быть одиноким. И теперь оно шевельнулось в его душе.

Это случилось в тот день, когда он впервые заметил, что искалийцы достигают единства не потому, что сочетают как бы в едином хоре разные голоса, а потому, что они так похожи друг на друга. Им не составляет никакого труда чувствовать себя чем-то единым. Наоборот, у них нет ни малейшей возможности спорить или быть иного мнения, чем все остальные, поскольку никто из них не воспринимает себя как отдельную личность. Им не надо преодолевать противоречия и разногласия, чтобы вступить в гармоничные отношения друг с другом. И как раз это-то отсутствие трудностей постепенно стало всё больше и больше не удовлетворять Бастиана. Их мягкость представлялась ему теперь вялостью, а всегда одни и те же мелодии песен звучали слишком монотонно. Он чувствовал, что чего-то в них ему не хватает, он испытывал тоску по чему-то другому, но не мог бы ещё сказать, по чему именно.

Это стало ясно ему только в тот день, когда в небе над Морем Тумана вдруг появился огромный орел. Все искалийцы испугались и попрятались под палубу. Только один замешкался и не успел укрыться вовремя. Громадная птица с громким криком спустилась вниз, схватила несчастного и унесла его в клюве.

Когда опасность миновала, искалийцы вылезли из укрытия и спокойно продолжали плавание с пением и танцами, словно ничего не случилось. Их гармония не была нарушена, они не горевали, не плакали, они и слова не проронили о потере.

– У нас все на месте, – сказал один из них, когда Бастиан стал задавать ему вопросы. – О чем же нам горевать?

Один был у них не в счет. И, так как все они не отличались друг от друга, незаменимых не было.

Но Бастиан хотел быть самим собой, а не просто одним из многих. Ему даже хотелось, чтобы его любили за то, что он такой – такой, какой он есть. В общности искалийцев была гармония, но не было любви.

Он больше не стремился стать самым великим, самым сильным или самым умным, всё это было уже позади. Он тосковал о том, чтобы быть любимым – хороший ли он или плохой, красивый или уродливый, умный или глупый – со всеми своими слабостями и недостатками или, быть может, даже как раз за них.

Но какой он на самом деле?

Этого он теперь уже не знал. Он так много даров получил в Фантазии, так много способностей и силы, что не мог найти среди всего этого самого себя.

С того дня он не участвовал больше в танцах Мореходов в Тумане. Часами сидел он на носовой палубе и глядел вдаль, туда, за Море Тумана Скайдан. Иногда он просиживал так всю ночь.

Наконец показался к берег. Корабль вошел в бухту. Бастиан поблагодарил искалийцев и ступил на твердую землю.

Земля эта заросла розами. Это был дремучий лес из роз всех цветов и оттенков. А по бескрайнему лесу роз пробегала узенькая тропинка.

И Бастиан пошел по ней.