Глава двадцатая

В голове прозвучал голос Жан-Клода:

– Ma petite...

Но страх взмыл вверх и накрыл его слова. Я знала, что он что-то мне мысленно говорит, но не могла понять. Страх заглушал его, как одна радиостанция заглушает другую. Слова были как призрачные звуки далекой радиостанции, а слышать, ощущать я могла только страх от Моровен.

Натэниел свалился на меня, с открытым ртом, хватая воздух, ставший вдруг слишком густым для дыхания. Я умру – это одно дело, но мной не ограничится. Натэниел и Дамиан лежали у меня на коленях, и волосы их переплелись темными и светлыми лентами.

Грегори присел напротив меня – я почти забыла, что он здесь. Обычно мне трудно было понять выражение его лица, когда он в облике леопарда, но это выражение я поняла. Даже сквозь мех и желтые кошачьи глаза проступал голод. Не вожделение, а голод. Он сказал, порыкивая:

– Они пахнут как еда.

– Я знаю.

Голос Ричарда, и я повернулась к нему. Протянула руку. Однажды он вытащил нас из памяти Дамиана, может быть, он сможет это сделать опять.

Он глядел... недовольно, зло. Я стала опускать руку, но он подхватил ее в последнюю минуту – взял мою руку в свои. В тот же миг появился запах леса, мускуса, меха. Страх чуть отступил, как волна прибоя, но уже нарастала следующая волна, и знаешь, что она вот-вот придет.

Я могла уже говорить, и я сказала:

– Помоги.

Зазвучал голос Жан-Клода, отталкивая страх настолько, что я могла расслышать слова.

– Ты должна вызвать ardeur, ma petite, должна. Она не понимает, что такое чистое вожделение без боли и ужаса. Воспользуйся нашим Ричардом, и я смогу соединить свои силы с твоими, и мы ее победим.

Я глядела в лицо мужчины, которого Жан-Клод так небрежно назвал «нашим», и знала, что это не так. Я чуяла восхитительный запах мускуса, покой сосновой подстилки и опавших листьев, но выражение его лица спокойным никто бы не назвал. Карие глаза были полны откровенной, дрожащей злобы. Касаясь его руки в такие минуты, я обычно чувствовала, как пляшет по коже его злость, но сейчас – нет. Я ощущала только силу Моровен, нависшую надо мной как буря. И единственная эмоция, наполнявшая меня, это был ужас.

– Ma petite, ты меня слышишь?

– Да, – сумела я шепнуть.

– Так что же тебе не нравится?

Хотелось мне спросить: так что, мне валить Ричарда на пол и насиловать? Но сумела я сказать одно:

– Не могу. Не могу.

– Не можешь – что, ma petite?

– Не могу кормиться от Ричарда.

Это казалось глупо – говорить это вслух, глядя в это красивое и разозленное лицо, но я не могла сосредоточиться, чтобы произнести это молча. И так трудно было говорить.

– Ричард согласился, ma petite.

Я затрясла головой:

– Не верю, он злится.

Ричард стал с виду еще злее, но произнес – вслух:

– Жан-Клод говорит правду, Анита. Я согласился питать ardeur.

Лицо его потемнело и кривилось от злости. Он согласился, но очень нехотя. Если на то пошло, то и мне не хотелось. Не хотелось мне снова ходить по этой метафизической дорожке. Мы так старались отделиться друг от друга, а секс с Ричардом снова свяжет нас вместе. Я этого не хотела, не думала, что мое сердце переживет еще раз разбиться. У человека в сердце кончаются запасы клея, и разбитое остается разбитым.

– Я не могу удерживать страх Моровен вечно, ma petite. Ты должна действовать, пока моя сила не подломилась и не погубила нас всех.

– Тебе легко говорить, – сказала я почти своим обычным голосом – не придыхающим от ужаса, но с тонким сарказмом. – Не твоя лилейная задница на крючке.

– Если бы я мог к тебе прилететь, я бы прилетел, но сейчас светлый день, и я не могу. Вы с Ричардом должны это сделать, я уже проигрываю Моровен. Я чувствую, как все ближе подступает ее кошмар, и когда он подойдет слишком близко, я сбегу спасаться в надежде, что к наступлению темноты еще останется, что спасать. Но если вы с Ричардом поступите именно так, как я боюсь, то темнота настанет слишком поздно – для Дамиана, для Натэниела, и если ты не переживешь гибель своего слуги и своего зверя, то и мы с Ричардом можем не увидеть следующий восход луны. Неужто так ужасно кормиться от Ричарда, ma petite? Это действительно участь хуже смерти?

Если так ставится вопрос, то нет, но... а, черт побери! Почему всегда все приходит к сексу? Почему никогда не бывает другого способа драться?

Жан-Клод ответил у меня в голове:

– Потому что мы можем сражаться лишь теми средствами, которыми располагаем. Я – инкуб, ma petite, и соблазнять – и мое проклятие, и самая большая моя сила. Если бы у меня была другая магия, я бы предложил ее тебе, но я знаю только то, что знаю. И это почти все, что я знаю.

– Если у тебя единственный инструмент – молоток, то любая проблема начинает выглядеть гвоздем, – сказала я.

Жан-Клод начал что-то спрашивать, но его смело в сторону. Все смело в сторону волной ужаса. Сердце заколотилось в горле, будто я проглотила живую рыбу. Кожа похолодела от ледяной силы Моровен. Страх, неодолимый страх.

Ричард отдернул руку, отодвинулся от меня, и я не могла теперь понять выражения его лица. Это не была злость.

Грегори наклонился поближе, вытянулся над Натэниелом и Дамианом, потянулся полулеопардовой мордой к моему лицу, понюхал воздух.

– Ах, как вкусно пахнет, ням-ням! Мясо и страх. – Он испустил долгий вздох, пощекотавший мне кожу. – Мясо и страх.

Грегори я не боялась, я это знала, но страх жил во мне, и он не хотел оставаться бесформенным. Когда Грегори оскалил зубы вроде как в улыбке, я ахнула. Страх стал сгущаться вокруг блеска клыков, голодных искр в желтых глазах. Вдруг оказалось, что я не просто боюсь, а боюсь именно Грегори. Его когтей, его зубов. Боюсь так, как никогда не боялась ни его, ни кого-нибудь вообще из моих леопардов. Он лизнул меня в лицо быстрым движением.

Я пискнула – тихо, высоко, испуганно.

– А ну, еще раз так сделай, – попросил Грегори басом.

Ричард схватил его и оттащил от меня.

– Не лезь к ней.

Грегори остался стоять пригнувшись, будто думал, не затеять ли драку по этому поводу. Но потом сказал:

– Ладно, не буду к ней лезть.

Он повернулся к Натэниелу и щелкнул зубами рядом с его лицом. Натэниел вскрикнул. Наш страх нашел себе причину. Логики в этом не было. Любое страшное подошло бы, просто под руку подвернулся леопард-оборотень.

Грегори захохотал.

Ричард дернул его и оттащил чуть ли не к стенке.

– Я тебе сказал, чтобы ты к ним не лез!

– Ты сказал, чтобы я не лез к ней. Я и не лез.

– Оставь их всех в покое, – велел Ричард.

Грегори встал. В образе зверя он был не ниже Ричарда.

– Ты мне говоришь, что их я тоже не должен трогать?

– Именно. Мне тоже хочется, но я этого не делаю.

– А почему? – удивился Грегори.

– Потому что друзей не мучают, Грегори, – сказал с порога Мика, вошедший вместе с последней подружкой Ричарда.

Она была примерно моего роста, темно-каштановые волосы до плеч. Одета в светло-синюю юбку и белую блузку с синими цветочками. Сандалии и тщательно отполированные ногти на ногах завершали убор. Она цеплялась двумя руками за руку Мики. Обычно так висят только на своем парне. Оказалось, что есть эмоция, которая пробивается у меня сквозь страх – это ревность. Какого черта она на Мике виснет?

Она задрожала в дверях, глаза ее разбежались, будто она слышала что-то, неслышимое другим.

– Что это? – спросила она шепотом.

– Страх, – ответил Грегори.

– А! – тихо сказала она и отодвинулась от Мики.

Подошла к нам, уставилась, потом отвернулась. Покраснела, встретила взгляд Ричарда и покраснела сильнее.

Грегори подошел к ней, навис своим звериным обликом.

– Тебе тоже хочется с ними поиграть?

Она снова посмотрела на нас, и глаза ее уже не были человеческими. Я этот фокус видала тысячу раз, но сейчас завопила. Завопила как туристка, а Натэниел прижался ко мне, будто хотел вылезти с другой стороны. Дамиан лежал у меня на коленях неподвижно, будто страх уже убил его.

– Уведи Клер, – сказал Ричард, и в его голосе послышался первый едва заметный намек на рычание. – Она слишком новенькая, и если вызвать вот так ее зверя, она кому-нибудь кровь пустит.

Я испустила тихий, беспомощный звук.

Мика взял Клер под руку и повел к двери. Она не сопротивлялась, просто ему приходилось слегка тянуть, а ее звериные глаза на хорошеньком личике смотрели на нас. Она уже не смущалась – ничего не осталось в ней человеческого, чтобы смущаться наготой.

– Что с ними происходит? – спросил Мика.

– Первый мастер Дамиана пытается их убить, – объяснил Ричард.

– Как?

Я не поняла, спрашивает он, как это случилось или как она это пытается сделать.

– Напугав до смерти.

Мика почти уже довел Клер до двери.

– Как ей можно помешать?

Ричард посмотрел на него:

– Если Анита станет на мне кормиться, а Жан-Клод прискачет на выручку.

Рычащие нотки уже не слышались в его голосе, осталась только усталость и что-то вроде мировой скорби, будто он слишком много видел, слишком много сделал и больше уже ничего не хочет.

Мика и Ричард секунду посмотрели друг на друга, потом Мика слегка кивнул.

– Сохрани всех в живых, – сказал он и вывел Клер в двери.

Она ухватилась за косяк:

– Как они сладко пахнут!

Мика перебросил ее через плечо, и это резкое движение застало ее врасплох. Она выпустила дверь, и Мика унес ее. Долетели только ее слова:

– Нет, нет, я хочу остаться!

Ричард попытался одной рукой расстегнуть джинсы, но это не выходило.

– Грегори, мне нужна твоя помощь.

Леопард посмотрел на него:

– Хочешь потрахаться, раз есть шанс?

Ричард зарычал, я пискнула. Натэниел захныкал. Я умом понимала, что это глупо. Что Ричард никогда не причинит мне вреда – в этом смысле. Но у страха свой разум. Натэниел – леопард-оборотень, и он тоже был в ужасе. Логики нет там, где есть страх.

– Если я перекинусь, штаны порвутся, а у меня в этом доме уже нет сменной одежды.

– Я думал, ты лучше себя контролируешь, Ульфрик, – пророкотал Грегори.

Ричард тоже приоткрыл клапан и выпустил злость наружу:

– Я на языке, в глотке ощущаю их страх, будто я уже проглотил их! – заорал он.

Здоровой рукой он взялся за порванный перед футболки и потянул – и вдруг оказался передо мной голый до пояса и с такими глазами, что я бы и в нормальном состоянии испугалась. Дикий, свирепый взгляд, состоящий наполовину из ненависти, наполовину из похоти. Ненависть и похоть в глазах мужчины – не лучшее сочетание.

Ему стоило физического усилия отвернуться от меня и посмотреть опять на Грегори.

– Ты почувствовал?

Ответом Грегори было низкое рычание, в ответ на которое Натэниел снова заскулил.

– Помоги мне Бог, она боится увидеть меня голым, и мне это, гаду, нравится. Мне нравится, что она меня боится, и я себя ненавижу за то, что мне это нравится. Ardeur проснется, но Бог один знает, что мы до того натворим. С ней, с таким страхом, я не доверяю себе, Грегори. А что бы ни случилось, я хочу иметь одежду, когда все кончится, потому что мне точно захочется рвать отсюда когти к такой-то матери.

Одной рукой он расстегнул ремень и нажал на верхнюю кнопку штанов. Кнопка расстегнулась, и он, все еще придерживая штаны, сделал движение рукой, и кнопки расстегнулись по всей линии. Штаны раскрылись, и все вывалилось наружу. Либо на Ричарде не было белья, либо оно не могло его удержать.

Я столько раз видела Ричарда голым, что счет потеряла. Вид его обнаженного тела когда-то заводил меня, пугал в смысле бог-ты-мой-как-же-такая-штука-влезет, заставлял ревновать, когда я потеряла монополию, злиться, когда он говнился и пытался ткнуть меня мордой в тот факт, что я все еще считаю его красивым, но он уже не мой. Все эти эмоции, плюс вожделение, но не страх. Никогда не было ощущения, что он физически намного больше меня, намного сильнее, намного... он бы никогда не нанес мне физического вреда, и никогда раньше я его физически не боялась, но я боялась сейчас. Боялась так, как полагалось бояться девственницам, когда их похищали белые работорговцы. Боялась, что меня растерзают. Боялась этого тела внутри своего. Боялась так, как никогда не боялась никого, кого люблю.

Я закрыла руками глаза как ребенок. Если я его не вижу, он меня не может тронуть. Глупо, глупо, но ничего я не могла с собой поделать. Никак не могла изменить свои чувства. В глотке стал нарастать крик, крик, ожидающий только прикосновения. Я знала, что сейчас заору, и ничего не могла поделать.

Но он будто почувствовал, что сейчас вырвется крик, и не тронул меня. Тыльной стороной рук я ощутила жар его лица, и тут же – жар его дыхания. Если бы он до меня дотронулся, страх бы вылетел у меня изо рта, но он не тронул меня – телом.

Дыхание его легло мне на кожу, горячее-горячее. Я почувствовала, что Дамиана сняли с моих колен. Не могу понять, откуда я знала, что он не сам слез, но знала.

– Анита, смотри на меня. – Голос его звучал очень тихо и очень близко, каждое слово обжигало мне руки дыханием. – Анита, прошу тебя, пожалуйста, смотри на меня.

Голос его доносился сквозь страх, отпирал сжавшийся в горле замок, успокаивал напряженные мышцы плеч.

– Смотри, смотри на меня, Анита! – шептал он.

Я снова могла дышать.

– Пожалуйста, – шептал он, касаясь пальцами моих рук. Легчайшее прикосновение, и мои руки опустились на дюйм, на два, и я уже видела сквозь пальцы его лицо. Глаза его были чисто шоколадно-карие, и были сейчас ласковыми. Не было ни следа гнева или похоти, ничего, кроме терпения и ласки. Вот это и было в нем то, из-за чего я в него без оглядки влюбилась.

Он коснулся моих запястий и отвел мне руки от лица. Улыбаясь, он спросил:

– Сейчас лучше?

Я попыталась кивнуть, но тут Дамиан схватил меня за ногу, и страх вернулся с ревом лавины, и крик вырвался у меня из горла. Дело было не только в силе Моровен, еще и в страхе Дамиана перед этой силой, и еще в том, что я не могла закрыться от него щитами.