Июля 1483 года, Вестминстерское аббатство

Наступил день коронации, и Кейт наконец-то смогла надеть свое прекрасное синее платье. Она должна была находиться при герцогине Анне, вернее при королеве Анне — теперь следовало привыкать к этому новому ее титулу, — и сопровождать мачеху в Вестминстерское аббатство в качестве одной из фрейлин. Накануне король Ричард и королева Анна в сопровождении громадных свит, состоящих из лордов, чиновников и слуг, проследовали процессией по Лондону, от Тауэра до Вестминстера. Король, облаченный в костюм из материи синего цвета с золотым шитьем, в свободно свисавшей с его плеч длинной мантии из пурпурного бархата, богато украшенной горностаевым мехом, ехал в седле. Анна, которая похудела от постоянных тревог за последние недели, следовала за ним в коляске, тогда как Кейт и другие дамы тряслись сзади в повозках. Вся знать двигалась в единой процессии, которую замыкали четыре тысячи сторонников Ричарда с Севера: они гордо щеголяли своими значками с изображением белого вепря.

Вдоль улиц стояли его солдаты с такими же значками, они приглядывали за безмолвными, угрюмыми горожанами. Король явно опасался, что недовольство народа может вылиться в беспорядки или еще что-нибудь похуже. Кейт, проезжая мимо толпы, нервничала. Она видела впереди на некотором расстоянии отца верхом на Снежинке: сняв головной убор, он кивал направо и налево, приветствуя своих подданных. И хотя некоторые встречали его одобрительными возгласами, однако большинство стояло молча, возмущенно глядя на нового правителя.

Теперь коронационная процессия собиралась на Уайтхолле перед Вестминстером. Анна, Кейт и все ожидающие лорды и леди низко поклонились, когда появился король Ричард, великолепный в своем алом одеянии.

Восторженный взгляд девочки задержался на стоявшем рядом с отцом красивом молодом лорде с державой в руке. Высокий и роскошно одетый в костюм графского достоинства, он являл собой впечатляющую фигуру. Его бросающиеся в глаза черные локоны ниспадали чуть ли не до плеч, обрамляя словно высеченное из лучшего мрамора лицо с прямым носом и чувственными губами. Их представили друг другу; оказалось, что это Джон де ла Поль, граф Линкольн, [38]племянник короля и кузен Кейт. Ему, вероятно, было около двадцати.

Он был так хорош, что притягивал Кейт, словно магнит. Почувствовав интерес девушки, молодой человек надолго впился в нее глазами. От этого изучающего взгляда у Кейт перехватило дыхание.

Между тем на нее смотрел и еще один человек — лорд, который удостоился чести нести скипетр королевы. Он был на несколько лет старше Линкольна, среднего роста, крепкого сложения и далеко не так красив. Напротив, его лицо, окаймленное черными волосами, подстриженными до уровня подбородка, напомнило девушке хорька. Ей не хотелось, чтобы незнакомец рассматривал ее.

И вот настал торжественный момент. Ричард и Анна направились в Вестминстер-Холл, за ними последовали лорды и священнослужители. Ричард и Анна воссели на троны, а громадная процессия неторопливо двинулась в Вестминстерское аббатство. Через некоторое время король с королевой, рука об руку и босые — под ногами у них лежал полосатый

ковер, — отправились в святая святых аббатства: к усыпальнице Эдуарда Исповедника, [39]английского короля, причисленного к лику святых. Кейт чинно шла следом за королевой вместе с другими дамами, перед ней была одна только Маргарита Бофорт, леди Стенли, удостоившаяся чести нести шлейф Анны.

Кейт не испытывала симпатии к леди Стенли, строгой раздражительной женщине с суровым выражением лица. По рождению и душевным склонностям она принадлежала к клану Ланкастеров, и в ее жилах текла древняя королевская кровь, потому что ее предками были сын Эдуарда III Джон Гонт, герцог Ланкастер, и его жена Екатерина Суинфорд. Генрих Тюдор, граф Ричмонд, сын леди Стенли от первого брака, находился в ссылке в Бретани, но некоторые оппозиционеры, сторонники Ланкастеров, все еще рассматривали его как возможного претендента на трон. Поэтому новый король решил, что стоит отнестись к леди Стенли уважительно, в полном соответствии с ее высоким положением, что к тому же позволяло постоянно держать эту даму в поле зрения.

На коронации отсутствовала только одна знатная персона — герцогиня Сесилия, которая ясно дала понять, что не простила сыну его скандальных заявлений и не верит в историю про тайный брак Эдуарда.

Неторопливая торжественная церемония показалась Кейт необычайно долгой: она то восхищалась небывалым великолепием, то молилась, а время от времени украдкой бросала взгляды на Джона де ла Поля. Но никогда не забудет она того мгновения, когда кардинал Буршье возложил корону на голову ее отца. Сердце девушки воспарило, когда голоса монахов зазвучали под сводчатым куполом в последовавшем за этим «Te Deum», [40]и еще она радовалась тому, что торжественность этого мгновения наверняка должна была уничтожить все сомнения в справедливости претензий ее отца на королевский трон. Кейт восторженно смотрела, как один за другим, в соответствии со своим рангом, к нему подходят пэры и, преклонив колени, приносят клятву верности королю Ричарду. Потом настала очередь графа Линкольна, и ее глаза остановились на его стройной гибкой фигуре.

Проходивший в Вестминстер-Холле пир в честь коронации продолжался пять часов. Вначале, в соответствии с традицией, на коне появился защитник короля, [41]готовый вступить в схватку с тем, кто оспаривает правомерность коронования Ричарда. Таковых не нашлось, и торжество пошло далее своим чередом: вино текло рекой, одни блюда сменяли другие — подавали самые изысканные деликатесы, разнообразную дичь, вкуснейшие сласти. Кейт сидела за столом на некотором расстоянии от Линкольна, но несколько раз он подавался вперед, чтобы бросить на нее взгляд, и к концу четвертого блюда между ними уже шел безмолвный разговор. Когда унесли солонки и сменили скатерть, Кейт знала, что этот великолепный лорд полностью очарован ею.

Слуги начали разносить пряное вино с вафлями, и в этот момент Линкольн протиснулся сквозь толпу придворных и прелатов и неожиданно оказался рядом с ней. Кейт уже чувствовала свою власть над ним, знала, как она красива в этом великолепном синем платье с золотой подвеской, понимала, насколько привлекательны ее огромные голубые глаза и густые темные волосы.

Линкольн взял ее за руку и поднес ладонь к губам.

— Позвольте мне выразить вам свое восхищение, миледи, — сказал он. Говорил он низким, уверенным голосом. — Вы просто богиня, очаровавшая меня. Увидев вас сегодня, я больше ни на кого другого и смотреть не мог. Но боюсь, вы и не подозревали о моем существовании до этого дня.

— Как я могла подозревать? — Кейт беспечно рассмеялась, но выражение глаз изобличало ее — непринужденность давалась девушке нелегко. — Я ведь никогда не видела вас прежде, милорд!

Линкольн усмехнулся, взял кубок у проходившего мимо слуги и протянул ей, после чего взял другой кубок себе.

— Прошу вас, называйте меня Джоном, добрая богиня. Ваше божественное лицо напоминает мне «цветы белые и красные цветы» Чосера.

— Вы — поэт?

— Я люблю его стихи, — ответил молодой человек. — И вообще-то, он мой предок, но я хочу сейчас говорить не о Чосере. Я хочу говорить о том, как вы прекрасны, но вы не желаете меня слушать.

— Я уже слушаю! — Кейт открывала для себя искусство флирта. Флирт казался ей совершенно естественным, а красота кавалера лишь облегчала девушке задачу.

— Тогда я прочту вам стихотворение, — сказал Линкольн. — Оно мне попалось несколько дней тому назад, после того как я впервые увидел вас при дворе. Я наблюдал за вами издалека. — И он прочел Кейт строки, которые взывали, казалось, к самому ее сердцу.

Я о безумии любви вам пропою, О том, как закипает страстью ум,

Летит, как бабочка, к желанному огню И гонит прочь иных докуку дум.

О сладком сне, блаженной слепоте, О боли и о чуде заблужденья,

О, тяжек этот труд без всяческих затей И отдыха. И не дает забвенья.

Джон замолчал, их глаза встретились. Кейт спрашивала себя, уж не во сне ли это все происходит. Он говорил ей о любви, этот молодой прекрасный рыцарь. Но ведь они были едва знакомы. И все же ей казалось, что они знают друг друга целую вечность.

— Прекрасные стихи, — сказала она наконец. — Но не могу поверить, что я послужила причиной вашего безумия, как вы об этом говорите.

— Ах, как вы жестоки, моя прекрасная леди! — Однако гримаса отчаяния на лице юноши явно была притворной. Он подтрунивал над ней.

— И я, по-вашему, всего лишь блаженная слепота? — кокетливо поинтересовалась Кейт.

— Пожалуйста, не забывайте, что я еще говорил и о сладком сне. О том, что я не нахожу забвенья! — Линкольн наклонил голову и многозначительно посмотрел на нее. Девушка почувствовала, как запылали ее щеки. — Беседовать с вами — необыкновенное удовольствие. Но, кажется, придется отложить это до другого случая, — пробормотал Джон.

Кейт оглянулась и увидела, что король собирается покинуть пир. Королева Анна, казалось, была готова вот-вот свалиться с ног от усталости, но тем не менее она отважно стояла рядом со своим господином, благосклонно принимая поздравления знатных гостей. Наконец громко зазвучали фанфары — теперь королевская чета могла удалиться в свои покои. Кейт неохотно простилась с красавцем-графом, который изысканно поклонился и так

страстно пожелал ей спокойной ночи, что девушка снова вспыхнула.

Когда этот необыкновенно веселый и восхитительный день закончился и Кейт, мыслями остававшаяся с Джоном, прижала кружащуюся голову к подушке, ей вдруг показалось, что кого-то на сегодняшней церемонии не хватало. В предпраздничной суете она почти совсем забыла о мальчике — ведь это его должны были короновать. Как он чувствовал себя, бедняга, запертый в Тауэре вместе с братом, зная, что коронация прошла без него? Что должен чувствовать человек, лишенный короны, которая, как он думал, принадлежала ему по праву рождения, и внезапно низведенный до положения бастарда?

Кейт сама была незаконнорожденной, но никогда не чувствовала себя ущемленной. Ее брат, Джон Глостер, тоже незаконнорожденный, не только присутствовал на коронации, но и был посвящен отцом в рыцари. И Кейт показалось не совсем справедливым, что ее лишенные наследства кузены, пребывающие сейчас в Тауэре, равно как и их несчастные сестры, скрывающиеся в убежище, оказались забытыми и не присутствовали на этом великом событии. И поэтому, прежде чем уснуть, она в душе вознесла Господу молитву за всех них.