Май 1484 года; Августинский монастырь, Йорк

Кейт смотрела из окна на мутные воды реки Оуз, протекающей рядом с гостевым домом монастыря, где разместился королевский двор. Немного дальше, по правую руку от нее, находилась ратуша, где сегодня вечером должно было состояться пиршество, а к югу — башня Клиффорда и древний замок. [60]В лугах за рекой виднелись Миклегейтские ворота [61]— королевский въезд в Йорк, через который их процессия несколько дней назад проследовала внутрь и где их встречали мэр и отцы города. Король со своими сопровождающими направился в большую церковь, чтобы воздать благодарность за благополучное возвращение на север. Было очевидно, что его сердце принадлежит этим краям, бодрящему воздуху Йоркшира, хотя Кейт и знала, что часть его сердца навсегда упокоилась в скорбной маленькой гробнице в Шерифф-Хаттоне. Он ездил туда вместе с Анной два дня назад. Когда супруги вышли из церкви и присоединились к ожидающей их свите, на них просто лица не было.

Кейт вздохнула. Завтра они с Уильямом попрощаются с королем и королевой и направятся в Раглан. Она боялась этой минуты: не хотела оставлять отца и мачеху, тем более что их скорбь была еще так свежа, и, разумеется, Джона. Она молча попрощается с возлюбленным и теперь уже долго, очень долго не увидит его. После свадьбы Кейт часто встречала Джона при дворе, но ни разу с ним не разговаривала. Они так условились после той благословенной ночи. Ведь теперь Кейт должна была жить с Уильямом. Девушка понимала, что пути назад нет. И все равно иногда ей казалось, что она умрет от тоски по Джону.

Две недели спустя после свадьбы она знала Уильяма ничуть не лучше, чем прежде. Муж был учтив днем, возлегал с ней каждый вечер, находился рядом с ней всякий раз, когда этого требовал этикет. Придраться, казалось, было не к чему. Но Уильям почти не говорил с ней, и ничего общего между ними не было. Кейт терпеливо сносила его ласки, но они были безрадостными, и потом она каждый раз молча плакала в подушку. Любовью тут и не пахло — всего лишь супружеский долг. И Кейт начала представлять себе замужнюю жизнь как длинную, тоскливую, пустую дорогу, протянувшуюся перед ней в бесконечность.

Видит Бог, она всячески пыталась сблизиться с мужем. Она завязывала с ним разговоры, шутила или задавала вопросы в расчете на то, что они перейдут в диалог. Уильям неизменно отвечал вежливо, но и только. Кейт знала, что он не любит ее, и была благодарна за это. Но почему Уильям не хотел помочь ей, облегчить их существование, сделать жизнь приятнее для них обоих? Он, казалось, смотрел на жену как на часть своего имущества, не больше, искренне полагая, что она рада, когда ее не трогают, и вполне счастлива, сплетничая с Мэтти за рукоделием. Он не предпринимал никаких попыток как-либо ограничить ее свободу, был по-своему щедр, но неизменно оставался безразличным. И Кейт очень жалела, что семя Джона вышло из нее вместе с кровями несколько дней спустя после свадьбы.

Пора было готовиться к пиру. Она позвала Мэтти.

— Ой, госпожа, ну до чего же вы мрачная! — весело сказала горничная. Она весь день провела со своим возлюбленным Гаем. Уильям согласился взять его к себе на службу, и счастливая парочка собиралась пожениться, как только они прибудут в Раглан. — Тоскуете

по лорду Линкольну?

— Очень, — призналась Кейт. — Не знаю, как с этим справиться. Но, Мэтти пожалуйста, после нашего отъезда отсюда никогда больше не произноси вслух его имя. Я безразлична супругу, но милорду небезразличны его честь и доброе имя.

— Обещаю, миледи, — поклялась Мэтти. — Сегодня алое? — И она помогла Кейт надеть облегающее бархатное платье с тугими рукавами, расширяющимися на запястье, низким вырезом, отороченным золотым дамастом, юбкой, ниспадающей мягкими складками до пола, и шелковым поясом, украшенным золотыми подвесками. Потом Мэтти заплела волосы госпожи в тугую косу и закрепила ее на затылке. Сверху она надела ковшеобразный головной убор, покрытый тем же дамастом, что пошел на оторочку платья, и к нему пришпилила украшение в виде бабочки из кисеи. Когда это громоздкое сооружение — последний крик моды — было наконец установлено, Кейт обнаружила, что должна держать голову ровно и ни в коем случае не шевелить ею, иначе все это хитроумное убранство моментально слетит на пол. Ношение головного убора, пусть даже и такого изящного, было еще одной из отвратительных сторон супружества. Кейт не могла понять, как королева Анна и другие знатные придворные дамы умудряются двигаться без напряжения и свободно. Ах, как бы ей хотелось снова ходить с распущенными волосами!

Трапеза была роскошной, городские бюргеры в меховых одеяниях изо всех сил старались угодить королю. Когда Ричард вошел в ратушу, раздались приветственные крики, и на некоторое время его угрюмое лицо просветлело. Здесь, подумала Кейт, не ходило никаких слухов, и от этого на сердце у нее стало легче.

Они с Уильямом поднялись рано, посетили мессу, позавтракали. Потом отправились к королю, который тепло встретил их и сообщил, что дарит им в совместное владение пятнадцать особняков в Сомерсете, Девоне и Корнуолле. Казалось, щедрее даров и быть не может. Теперь они могли содержать большое имение. Король сделал это ради дочери и для закрепления преданности Уильяма. Кейт подумала, что в этом не было нужды: у Уильяма просто не хватило бы воображения, чтобы замыслить измену. Преданность дому Йорков так или иначе была в крови у семейства Гербертов.

Отец сказал Уильяму, что подтвердил его графское достоинство, и в ответ тот невозмутимо поблагодарил короля.

— Выслушай меня, сын Герберт, — сказал Ричард, — эти почести и мою дочь ты получил не просто так, ты должен будешь оборонять для меня Южный Уэльс от Тюдора, потому что он, несомненно, вскоре предпримет еще одну попытку высадиться в Англии. Я же тем временем буду оборонять север. — Гримаса боли исказила лицо короля: ведь на севере его должен был представлять принц Уэльский.

Он не без труда взял себя в руки.

— Я намерен основать на севере королевскую резиденцию, она будет размещаться в замке Сандал и управляться моим племянником Линкольном, который станет теперь там моим представителем. Ему также будет передан замок Шерифф-Хаттон, где я собираюсь разместить в безопасности наследников дома Йорков. Туда будут отправлены Уорик, его сестра Маргарита и мой внебрачный сын Джон Глостер — мальчику это пойдет на пользу.

Король помолчал.

— Я хочу сказать вам кое-что. Вам обоим. Пока это великая тайна, но я объявлю об этом всем, когда политическая ситуация будет благоприятной. Наследником трона является

Уорик, но он не может наследовать мне. Я прекрасно отношусь к племяннику, однако, увы, не с его умом управлять королевством. Не буду скрывать, мне иногда кажется, что я и сам недостаточно умен для этого непростого дела! Поэтому я собираюсь сделать своим преемником молодого Линкольна.

Кейт вздрогнула при этих словах. Она почти не слышала, что говорил отец дальше, приводя веские доводы в пользу того, что Линкольн будет хорошим королем. Бедняжка могла думать только об одном: распорядись судьба иначе, она могла бы стать королевой Англии, сидеть рядом с Джоном на его будущем троне. Иоанн II — так бы его называли. Вообще-то, если судить по королю Иоанну Первому, [62]это имя было для английских королей далеко не самым счастливым, но Кейт не сомневалась, что ее Иоанн сделал бы его знаменитым.

— Мудрый выбор, ваше величество, — сказал ее муж. — У благородного Линкольна есть для этого все необходимые качества.

— Да, — согласился король, на несколько мгновений задержав задумчивый взгляд на Кейт. Она поспешила опустить глаза. — А теперь вы должны торопиться, — заключил он. — Вам предстоит неблизкий путь. — Голос его звучал надломленно. Он переживал прощание с дочерью так же тяжело, как и она сама.

Вошла королева, принесли вино, все выпили за блестящее будущее Кейт и Уильяма, за поражение врагов короля. Потом Кейт попросила пажа принести прощальный подарок отцу — ее портрет в раме, выполненный очень изящно и похоже: она была изображена в синем платье (в том самом, которое надевала на его коронацию) и с подвеской из сапфира. Ричард восхищенно посмотрел на портрет, а потом печальная улыбка появилась на его лице.

— Ничего лучше этого ты мне не могла подарить, — сказал он. — Теперь у меня, куда бы я ни отправился, каждый день будет напоминание о тебе. Спасибо. — Он ласково поцеловал дочь в лоб.

Наконец, когда кубки опустели, а Кейт преисполнилась благодарности вину за тепло, которое, притупляя боль, побежало по ее жилам, настало время прощаться. Они с Уильямом встали на колени перед королем и королевой; те благословили их, а потом подняли и обняли.

— Да пребудет с тобой Господь, дочь моя, — сказала Анна, печально улыбаясь ей.

Ничего более сердечного за последние месяцы Кейт от мачехи не слышала.

Ричард крепко прижал Кейт к себе.

— Ты для меня самая большая драгоценность, — пробормотал он. — Я возношу молитвы Богородице, чтобы она взяла тебя под свою защиту. — Девушка почувствовала, как при этих словах дрожь прошла по его телу, а когда отец отстранился от нее, она увидела, что он готов разрыдаться.

— Люби мою дочь, сын Герберт! — требовательно сказал король.

— Ваше величество может в этом не сомневаться, — заявил Уильям, беря руку Кейт и целуя ее.

Он повел ее из королевских покоев, а у нее комок стоял в горле, она не могла заставить себя оглянуться на две одинокие фигуры в черном, стоявшие у своих кресел с балдахинами в окружении всех этих пустых побрякушек — знаков королевского величия.