Декабрь 1560 года; Уайтхолл и Хартфорд-Хаус, Вестминстер

В последние дни я едва сдерживаю себя. Сердцем постоянно ощущаю обручальное кольцо, которое теперь ношу на цепочке на шее, спрятанное под одеждой. Наконец поступает долгожданное сообщение, что королева на следующий день утром отбывает в Элтам, а за этим следует распоряжение всем нам, ее слугам, быть готовым сопровождать ее величество.

И тут фортуна проявляет ко мне благосклонность. Мы с Джейн собирались сослаться на болезни и остаться под этим предлогом, но в этот самый день у меня вдруг так разболелся зуб, что все лицо буквально перекосило. Так что я с чистой совестью могу сказать королеве, что больна. Джейн тоже чувствует себя плохо: моей бедной подруге постоянно нездоровится, и все во внутренних покоях сходятся во мнении, что она слишком хрупкая и требует особого внимания. Так что, если Джейн попросит освободить ее от поездки из-за болезни, никто не удивится.

Мы вдвоем отправляемся к королеве и просим освободить нас от обязанности сопровождать ее завтра утром. У меня челюсть подвязана косынкой. Елизавета внимательно смотрит на нас своими пронзительными черными глазами, но заподозрить нас в обмане невозможно — мы обе выглядим неважно: у меня распухшее лицо, а у Джейн на щеках нездоровый румянец.

— Хорошо, — говорит королева, наверняка испытывая облегчение, оттого что на какое- то время будет избавлена от моего присутствия. — Я даю вам разрешение остаться. Мы скоро вернемся — через несколько дней.

«Нам этого вполне хватит!» — радостно думаю я.

Вернувшись в свою комнату, Джейн пишет записку Неду, сообщает, что он должен ждать нас на следующее утро. Теперь все готово, ждать осталось совсем немного.

После шумного отъезда королевы в сопровождении огромной свиты я остаюсь в одиночестве в ее покоях, дожидаюсь, когда все утихнет; мысли мои мечутся от нетерпения. То, что я собираюсь сделать, опасно и, возможно, безрассудно, но моя любовь к Неду сильнее страха перед королевой Елизаветой. Но страх все же переполняет меня, я опасаюсь, как бы наша тайна не оказалась раскрытой.

Раннее утро, самое начало восьмого, горничная зашнуровывает на мне то, что станет моим свадебным одеянием, — платье из черного бархата, с квадратным вырезом, в котором хорошо смотрится моя грудь; высокий корсет и широкая, пышная юбка; рукава, отделанные белым шелком; на шее — изящный рюш.

Я беру свой белый французский чепец с усыпанной драгоценными камнями золотой тесьмой и прикидываю, надевать ли его: невеста должна прийти на венчание с открытыми волосами — символом ее невинности, но я не хочу давать и самый малый повод для подозрений касательно моих сегодняшних целей, поэтому протягиваю чепец госпоже Ли, и она надевает его мне на голову. Я решила, что лучше не посвящать горничную в свои планы — чем меньше людей будут о них знать, тем лучше, а вторым свидетелем может стать сам священник, — и потому, когда она заканчивает мой туалет, отпускаю ее.

После церемонии я собираюсь одеваться, как и подобает жене, хотя и смогу делать это

только в то короткое время, что буду наедине с Недом, — то время, о котором я столько лет мечтала. Открыв шкатулку, где хранятся драгоценности, я достаю головной убор собственного изобретения — треугольный кусок материи, который я сама подрубила, сложила и подколола булавками так, чтобы было похоже на чепец. Я буду носить его, чтобы показать, что я добродетельная замужняя женщина. Я кладу чепец в карман.

Появляется Джейн. Выглядит она привлекательно, но кажется слишком худой и бледной в алом бархате. Наш час наступил. Я исполнена противоречивых эмоций: с одной стороны, предчувствие чего-то дурного, с другой — предвкушение радости. Надев на палец обручальное кольцо, я трясущимися руками натягиваю перчатки. Потом мы облачаемся в плащи и накидываем на головы капюшоны, чтобы не были видны наши лица.

Я несколько раз вместе с Джейн была в лондонском доме Неда, и обычно мы добирались туда по реке, поскольку главный вход в дом — через береговые ворота на Темзе, но сегодня утром как раз отлив. Нам нужно спешить — нельзя, чтобы нас хватились. Поэтому мы торопливым шагом идем по галерее внутренних покоев, стучим каблучками по лестнице и выходим из дворца в небольшой двор. Здесь сейчас почти ни души — всего двое мастеровых ремонтируют окно. Сегодня морозно, и ветер щиплет лицо.

Я испытываю странное чувство, выходя из дворца без сопровождения. Всю свою жизнь, когда я выходила в мир, меня, как минимум, сопровождала горничная; наверняка то же самое относится и к Джейн. Но вот мы, две благородные дамы, оказываемся одни, и нас ждет необычайнейшее и опаснейшее приключение. Я так волнуюсь, что кажется, вот-вот упаду в обморок.

Мы проходим через маленькую дверь в стене, оказываемся в саду и спешим на юг, к берегу реки, где вдоль кромки воды вьется узенькая, усыпанная камушками тропинка, которая ведет к лестнице, поднимающейся от берега к Хартфорд-Хаусу. Вряд ли кто-то нас увидит, потому что в Уайтхолле осталось всего несколько слуг, но я все же украдкой и не без страха оборачиваюсь, не сбавляя шага. Джейн тоже начеку и постоянно озирается, готовая прикрыть меня, если вдруг увидит кого-то из знакомых.

Когда мы подходим к Хартфорд-Хаусу, я поднимаю голову и замечаю в верхнем окне какое-то движение, а потом вижу моего возлюбленного — он с тревогой смотрит из другого окна над береговыми воротами. Нед приветственно машет нам и исчезает. Мы добрались! Удалось!

Неожиданно из дома выходит какой-то человек и пытается протиснуться мимо нас, но Джейн опережает его.

— Барнаби! — вскрикивает она; я тем временем еще глубже прячу лицо в капюшоне. — Куда это ты собрался?

— Исполняю поручение милорда, — мрачно отвечает слуга и спешит прочь.

— Научись хорошим манерам! — кричит она ему вслед, а потом тихо говорит мне: — Ну и где же священник? Он уже должен быть здесь.

Джейн оглядывается в поисках священника, и в это время сам Нед открывает передние двери. Вид у него взволнованный, но он прекрасен в своем великолепном костюме из серебристой материи и изящной накидке серовато-зеленого бархата. Он улыбается и раскрывает мне навстречу свои объятия — я бегу к нему. Мы долго не можем оторваться друг от друга, наконец он отстраняется от меня и обнимает сестру. Мы входим внутрь, и хозяин закрывает за нами дверь. Мы одни в гостиной.

— Ты избавился от всех слуг? — спрашивает Джейн.

— Да, тех, кому я не очень доверяю, я отослал с поручениями, на которые уйдет много времени. Остальным сказано, что они могут отдыхать и находиться внизу, пока не пообедают. Так что у нас есть добрых три часа.

— Мы столкнулись внизу с Барнаби, — сообщает Неду сестра. Он улыбается:

— Сущий олух этот Барнаби. Я отправил его с письмом к своему ювелиру в Чипсайд. Он и внимания не обратит на то, что вы здесь появились.

— Мы должны вернуться в Уайтхолл к обеду, в одиннадцать, иначе у лорда- гофмейстера могут возникнуть подозрения, — говорит Джейн. — Священник уже здесь?

— Нет, — недовольно морщится Нед. — Я его жду. Надеюсь, он скоро появится. А пока проходите и подкрепитесь.

Мы поднимаемся в его спальню, которая выходит на реку. Именно через это окно со средником я и видела его с берега. Мое внимание тут же привлекает большая кровать под великолепным балдахином с резными столбиками и изящными деревянными барельефами. Кровать ждет нас, застеленная тончайшим бельем, роскошное покрывало предусмотрительно отогнуто… Нед ловит мой взгляд. Он увидел, что я разглядываю кровать, и глаза его потеплели.

Я замечаю книгу — она лежит на сундуке у кровати.

— Я читал. Вернее, пытался, — говорит он. — Встал сегодня в шесть часов, чтобы подготовиться. Никак не мог успокоиться, пока вы не добрались. Я даже вышел прогуляться — не мог сидеть на одном месте. Катерина, Джейн, угощайтесь.

Он приглашает нас к столику, уставленному блюдами с холодным мясом, сырами, булочками, вазочками с миндалем в засахаренных фруктах и кувшинами эля. Но никто из нас не может и думать о еде. Нед рассеянно ходит между столом и окном, снова и снова смотрит, не появился ли священник. Я наливаю себе немного эля и, пригубив его, все больше и больше впадаю в уныние. Куда же подевался этот человек?

Нед закипает:

— Ну и где же священник?

— Не знаю, обещал прийти, — жалобно говорит Джейн. — Он показался мне ответственным человеком.

— И что будем делать? — спрашиваю я.

— Мы больше не можем ждать, — заявляет Джейн. — Оставайтесь оба здесь, а я найду другого священника, который вас обвенчает.

Мы возражаем, опасаясь, что ее обнаружат со всеми вытекающими отсюда последствиями, но сестра Неда упорствует и, прежде чем мы успеваем ее остановить, уходит, завернувшись в свой просторный черный плащ. И вот мы наконец остаемся с Недом вдвоем в его спальне.

Мы чувствуем себя неловко, непривычные к этой новой близости. Наконец Нед подходит ко мне и крепко обнимает. Меня пробирает дрожь.

— Тебе холодно, любимая, — бормочет он, крепче сжимая меня. Наши сердца бьются так громко — мы чуть ли не слышим их.

— Я боюсь, — говорю я. — Боюсь, что Джейн поймают. Боюсь, что наше венчание не состоится…

— Успокойся, — утешает он меня. — Ну почему ты сразу думаешь о плохом?

— Вся моя жизнь научила меня этому, — отвечаю я. — А ты разве не боишься?

— Конечно, боюсь, — признается он. — Многие назвали бы нас сумасшедшими уже за одни мысли о том, что мы собираемся сделать сегодня. Но я хочу назвать тебя своей женой, Катерина, и готов рискнуть всем, чтобы обладать тобой. Я тебя люблю.

Я открываю рот, впиваюсь в его губы, ласкаю его спину, плечи, меня одолевают слабость и томление. Он будет моим, этот чудесный, удивительный мужчина, которым я так долго восхищалась. А когда я буду принадлежать ему по закону, никто, даже королева, не сможет встать между нами.

Через полчаса возвращается запыхавшаяся Джейн с круглолицым маленьким священником; у него светлая веснушчатая кожа, рыжая борода и черный длинный балахон, отороченный овчиной, — такие носят кальвинисты в Женеве. Она нашла его в церкви Святой Маргариты у Вестминстерского аббатства. Десять фунтов, предложенные ему Недом в качестве гонорара, легко убеждают священника, который выражает готовность соединить двух молодых и страстных влюбленных супружескими узами. Он не спрашивает, кто мы такие, хотя по дому и по нашей одежде должно быть ясно, что мы благородного происхождения, но и своего имени он нам тоже не сообщает и не облачается в стихарь. [64]

Джейн помогает священнику подготовиться к церемонии, и он говорит ей, что она самая хорошенькая из всех служек, каких ему доводилось видеть. Это немного снимает напряжение.

— Прошу вас, встаньте здесь лицом к окну, — говорит он, открывая «Книгу общих молитв».

Мы становимся бок о бок, Джейн — за нами, и брачная церемония начинается.

Нед достает изящное золотое кольцо и надевает его мне на палец, когда мы приносим супружеские клятвы, после чего священник объявляет нас мужем и женой и церемония заканчивается. Удалось! Наконец-то мы законные супруги!

Джейн провожает священника вниз, расплачивается с ним из собственного кошелька — у Неда столько денег не нашлось — и закрывает за ним дверь. Пока ее нет, молодой муж снова с любовью заключает меня в объятия; я восторженно разглядываю кольцо. Оно сделано очень искусно и имеет пружинку, удерживающую пять золотых звеньев, на которых выгравированы строки стихов, написанных Недом специально для меня:

Искусство мастера спаяло воедино пять звеньев сих, Вот так же тайной властью и любовь соединяет их — Сердца, чью связь одна лишь смерть сумеет разорвать, Чему свидетель будет время.

Мое кольцо не может более сказать.

Хотя меня и встревожило упоминание о смерти, я с душевным трепетом прочла об узах, только что соединивших наши сердца, — подтверждение верности и преданности Неда, любви, которая связывала нас все эти долгие годы. Это кольцо, как и то, что он подарил мне на обручение, — символ могущества брачных уз. Благодаря этому подарку всё — такой необычный день, безымянный священник, совершённая тайно церемония — кажется настоящим и не подлежащим никакому сомнению.

Возвращается Джейн и предпринимает попытку отпраздновать случившееся. Она

принесла вино и теперь наливает его в три кубка.

— Я пью за ваше воссоединение! — говорит она. — Я давно ждала этого, хотела увидеть вас обоих счастливыми супругами. Пусть с этого дня ваше счастье не кончается!

Мы чокаемся кубками и пьем, Джейн предлагает нам поесть.

— Я и думать не могу о еде, — признаюсь я — другие, более плотские желания одолевают мое тело. Нед молча стоит рядом со мной.

Джейн улыбается.

— Насколько я понимаю, вы готовы возлечь на брачное ложе. Я буду ждать внизу, — говорит она и выходит, оставляя нас вдвоем.

Ах, эта радость соединения двух любящих тел. Мы консумируем наш брак с таким жаром, с такой страстью, с какой, наверное, мало кто делал это. Но этому предшествует неловкая возня! Я не принесла своих ночных одеяний, ночные одежды моего мужа тоже не подготовлены, и при нас нет слуг, которые помогли бы нам снять множество слоев зимней одежды.

— Я буду твоей горничной, любимая, — смеется Нед, возясь со шнуровкой моего платья, а я тем временем снимаю капюшон и быстро надеваю приготовленный головной убор. Вскоре только один этот чепец и остается на мне, потому что все остальное падает на пол: пояс, платье, кертл, простеганная нижняя юбка, тонкая льняная сорочка — так мы с моим возлюбленным, подогретые вином, которое бежит по нашим жилам, избавляемся от одежды. Нед раздевается первым, но я не заставляю себя ждать, он втаскивает меня, обнаженную, на кровать, куда бросился первым. Мы заключаем друг друга в объятия, и я наконец познаю, что такое чувствовать своей кожей кожу возлюбленного под прохладными, хрустящими простынями.

Мы никак не можем насытиться друг другом, снова и снова предаемся наслаждению, перекатываемся по пуховому матрасу, так что иногда я, чуть не падая, оказываюсь на самом его конце, лежа на спине, а через несколько мгновений уже сижу, оседлав Неда, на другом конце! И все это время мы бормочем нежные слова, какие говорят друг другу любовники в минуты близости. Наши ласки похожи на мои робкие обжимания с Гарри не больше, чем солнце на луну. Представляла ли я себе когда-нибудь, что в мире есть подобное наслаждение?

Никогда еще два часа не пролетали так быстро. Мы только один раз за все это время встаем с кровати — чтобы выпить вина, а потом спешим обратно, не желая терять ни минуты. Немного позднее я, разгоряченная и влажная от пота, поднимаю глаза и вижу высоко в небе бледное ноябрьское солнце.

— Ах, господи, мне пора! — вскрикиваю я в отчаянии — увы, расставание неизбежно.

— Господи боже, время! — кричит Нед, вскакивая с кровати. — Дай я помогу тебе, моя любимая жена.

Я поднимаюсь и, нисколько не стыдясь своей наготы, бросаюсь к мужу, чтобы в последний раз прижаться к его телу. После этого мы разъединяемся и начинаем одеваться, причем Нед прилагает немыслимые усилия, чтобы помочь мне облачиться в мои наряды.

— Ну вот, — говорит он, надевая дублет на помятую рубашку и возясь с пуговицами. — С тобой все в порядке. Никто ни за что не догадается, чем ты занималась!

— Стыд и срам! — притворно вздыхаю я, но, хотя мне хватает духа шутить, я на самом деле с трудом сдерживаю слезы. — Когда же мы увидимся снова, муж мой?

— Как только удастся это устроить, — заверяет меня Нед. — Джейн поможет нам, не сомневайся. Поцелуй меня, любовь моя.

Мы на всех парах несемся вниз, где — уже наступил прилив — встревоженная Джейн подозвала к пристани лодочника. Нед целует меня на прощание, я вырываюсь из его объятий и сажусь в лодку. Когда я оглядываюсь, Нед стоит на вершине лестницы и машет мне, лицо его задумчиво. Потом он разворачивается и исчезает в доме. Лодочник отталкивается от берега и гребет вниз по течению к Уайтхоллу. И ровно в одиннадцать часов я, аккуратная и чопорная, как то и подобает камер-фрейлине, сижу за столом рядом с лордом- гофмейстером.

Кейт