Псалом 1

Предисловие

на изъяснение Псалтири почтеннейшего из философов Г. Евфимия Зигабена, монаха, и похвала пророку Давиду, разделенные на главы для пособия памяти и разумения читателей.

Глава 1. Кто дал бытие Псалтыри, или книге Псалмов?

Бытие настоящей книге псалмов, говоря вообще, дал пророк Давид, отрок Божий, как именует его сам Бог: и защищу город сей ради меня и Давида отрока моего (4Цар. 20, 6), отец Сына Божия по плоти, как ска­зано: книга родства Иucyca Xpиcma Сына Давидова (Матф.1, 1). А чтобы в кратких словах заключить другие частные его названия, скажем так: отец книги сей есть Давид, который один после Авраама был отцем народов,— наш собственный Орфей—певец; первый краснописец добродете­лей;—Давид, первый провозестник трех лиц в едином Бо­жестве, пастырь и отличный воин, пророк и вместе царь,—Да­вид, сделавшийся сердцем, языком и пером первого Царя— Царя неба, снискавший все добро­детели, которые делают человека Богом и относятся к чело­веку *).

*) Смотри и в начале толкования 50 Псалма удивительные похвалы соплетаемые Богоотцу и царю-пророку Давиду благоглаголивым и витийственнейшим языком божествствен. Златоуста. Заметим здесь, что имя— Давид, по изъяснению Евсевия, значит уни­чиженный и помилованный, а по божественному Максиму, имеющий способную руку, а по другим: единственный, вожделенный и воз­любленный.

Сей по истине великий Давид был сын Иессея,—младший прочих братьев своих, не видный собою, но прекрасный по душе и божественными дарами богаче и разнообразнее всех военачальников, пророков и законодателей; кротчайший по духу и добрейший по природе, мужественнейший душею и крепчайший телом; сам в себе начальнейший, а для других общительнейший, самого высокого и вместе самого скромного и простого образа мыслей и в то же время самого многообразного, приятный нравом, быстрый в сло­ве, великий умом, восторженный в созерцании существ и особен­но в созерцании Бога, самона­ученный и Богонаученный, всеце­ло весь орудие Духа. Но минуя прочие совершенства его, скажу в похвалу его только о двух— мудрости и мужестве его.

О мудрости своей глубоко­мысленнее и яснее всякого говорит сам Давид: «руки мои сделали орган, и персты мои устроили псалтирь» (в псалме: Я был меньший между братьями моими). Так мудрость есть не что иное, как гармония слов и дел. Да и между словесными науками наука стройности есть самый лучший и высший предмет философии; потому что она соглашает и себя и все части красоты философии как с собою, так и одну с другою, есть согласие, или сходство во всем. И так, кто чувствует в себе знание стройности, тот, говоря другими словами, чувствует в себе созерцание всего сущего. Давид руки и силу своего делания употребил на орган, а персты и знание стройности—на псалтирь; потому что орган проще и грубее, а псалтирь искустнее и тоньше и следовательно требует тончайшего знания. В высшем смысле под руками мы должны разуметь деятельную добродетель, которая составляет, как бы орган, добродетельную, стройную и согласную сама с собою жизнь, а под перстами—умозрительнейшие начала и причины, как составляющие в виде псалтири, умственный суд разума, который получает свыше от божественной благодати вдохновение и (как бы) бряцание, и при помощи высшего начала, т.е. Св. Духа, составляет песни.

И в другой части псалмов он же говорит: «то, что было неизвестно и сокрыто в мудро­сти твоей, Ты открыл мне» (Пс.50, 6). Удивительная похвала! Царь-пророк показывал сими словами, что он имел не только знание видимых тварей, но и разумение неизреченных таин, ка­кова та, что Бог есть Троица и единица, что Сын Божи й имел быть человеком. Опять в другом месте говорит: «более всех Ты умудрил меня твоею заповедью» (Псал.118, 98); а это он говорит о деятельной своей добродетели, по которой он имел первенство пред другими. Но этого довольно о мудрости Давида.

О мужестве он также свидетельствует сам: изыдох в сретение иноплеменнику (филистим­лянину) и проклят мя идолы сво­ими: аз же исторгнув меч от него, обезглавих его, и отях поношение от сынов израилевых (Псал.151. Ср. 1Цар. 17, 43). За­меть, читатель, не только муже­ство Давида, но и гораздо больше, кротость и смирение. Вместо того, чтобы сказать здесь о многом и о великом, что могло бы соста­вить похвалу ему, т.е. о множе­стве иноплеменных врагов, о дерзости их, вооружении, военном искусстве и приготовлении, о наглости оного великана, или лучше слона, об опытности, муже­стве, величине тела его, робости иудеев, беспокойстве народа, недоумении самого царя, Саула; вме­сто того, чтобы сказать, что стра­шились филистимлянина Голиафа все, и вожди и воины, и молодые и старые, и что он хотя был моложе всех по возрасту, малого роста, без всякого оружия и неопытен в бранях, вышел однако против врага смело, по­читая его не более, как мертвым, высоким столбом, столь великого зверя победил самым легким образом и его собственным мечем отнял голову от тела, и таким образом рассеял всякий страх иудеев, прекратил вопль и спас как войско, так и царя, гробы предков, законы отеческие, храмы родителей и всякий род и возраст, хотя, говорю, столь многое и великое мог ска­зать в похвалу свою, Давид, не смотря на сие, по своей скромно­сти, не произнес ничего велико­го, но самым кротким и смиренным образом рассказывает о мужественном единоборстве своем с Голиафом.

Таких однако ж совершенств и столь великий Давид (не стану распространять слова подробным повествованием о каждом из великих его дел) уни­чижается самим отцом своим в начале—Иессеем (ибо он смотрел на одну только видимую телесную малость Давида), низво­дится в должность пастыря овец и пастыря не совершенного, но весьма несовершенного,—ходившего в след дойных и рождавших овец, что составляет занятие несовершенных и весьма малых пастырей. Столько-то отец Давида унизил его! Но Бог усыновляет его свыше, и как царского сына поставил прежде в таком состоянии, в котором он мог над бессловесными животными изучиться пастырству или науке царя, которую после он имел употребить в действие над людьми. Он наперед упражнял его в бодрствовании, в сражении, в терпении опасностей за стадо, в противоборствовании львам, медведицам, хищникам, голоду, холоду, зною, предшествовать стаду, выводить на пастбища, под тень, к источникам, к рекам, равным образом сзывать и сгонять в одно место посредством жезла, голоса, пения, рожка; развлекать и устрашать; назначать образ жизни, предохранять от опасностей и лечить; и целью всего этого было, чтоб овцы оказались откормленным, здоровыми и бодрыми. Но зачем долго откладывать? По прошествии малого времени приходит пророк Самуил в дом Иессея для помазания Давида в цари. Требуется на лице имевший быть помазанником. Входит лик других детей Иессея, многочисленный, красивый, блистательный. Поднимается на них рог с елеем, но Бог его поднимает выше, и их не одобряет, соответственно то­му, как Иессей не одобрял Да­вида, уничижая уничижавшегося. За сим представляется и он, и тотчас помазывается в царя и пророка, елеем из рога и елеем Духа. А это было образом Христа Спасителя, который после помазан Богом в царя по че­ловечеству. Что ж после этого? Наступает война с филистимля­нами, война страшная, тяжелая; расстроились дела, как у царя, так и у народа. Но является сам освободитель, пророк вместе и царь. Снова на него не обращают внимания, снова отвергают его и снова он превосходит своим терпением братьев своих, ответом—Саула, мужеством—Голиафа и всех вместе, тех, которые были прежде его и тех, которые были после него,— этим безмерным исполинским сражением. И один спасает, явившись для всех и за всех, и больше всех. Что же потом? Давид советуется с Саулом, вместе сражается и вместе с ним побеждает врагов, или луч­ше сказать сам восполняет не­достатки Саула, и чувственных врагов побеждает оружием, а мысленного врага, т.е. демона, угнетавшего Саула, стройною песнею духа, венчается, прославляется всеми и более всех девает­ся предметом песни и похвалы в устах жен; превозносится и прославляется от всех и над всеми; женщины поют ему песни: поразил Саул тысячами сво­ими, а Давид десятью тысячами (1Цар. 18, 7). За cиe снова под­вергается зависти, снова пресле­дуется, скрывается, окружается и сам окружающего окружает; не пользуется случаем отмстить Саулу; не заботится об окончании войны; не мстит врагу, но даже помогает ему, убегая и боясь не того, чтобы самому не потерпеть чего-нибудь дурного, но того, чтобы не сделать Саулу чего-нибудь такого, от чего сам боялся пострадать от него. И так соединил эти противоположности вместе, т. е. кротость и храбрость, что мужество его было больше, чем у всех других, а кротость больше самого мужества. Что ж еще осталось? Да­вид царствует, пророчествуете, свидетельствуете о Боге и свиде­тельствуется Богом,—получает свидетельство от Бога, что престол его будет вечен и что он получит в наследство мир, превзойдет звезды множеством и славою чад своих. Потом, о несчастье! какая перемена! Избран­ный внезапно становится любодеем, пророк падает в безумие, богоносец неистовствует от плотской любви, истинный делает­ся коварным, пастырь—похитителем, спаситель—человекоубийцею. Отсюда проистекают перемена в мыслях его и преступление; с сего времени происходит прекращение музыкальных тонов; здесь перемена жизни и море зол, здесь получавший вдохновение от Бога, не только лишается вдохновения свыше, но и отец лишается детей, и дети становятся одни нечестивцами и сестрорастлителями, а другие—еще нечестивее, братоубийцами и отцеубийцами; царь стано­вится скитальцем, неустрашимый воин—беглецом, пастырь—горным бродягою, наконец весь зна­менитый дом оный и престол становится поверженным на зем­лю. Здесь голод, изнурение и страшное раскаяние в соделаном; здесь новая, троякая и еже­дневная жертва; слезные ночные излияния, сокрушения и вздохи сер­дечные, постоянная молитва и ис­поведь устами; то раны, а это ле­карства, или прижигания, или да­же совершенные отнятия поврежденных частей.

Но главный предмет рассказа между тем почти забежал да­леко вперед, а слово, которому должно всегда следовать по пятам за ним, замедлило. После грехопадения снова стоит пророк подле пророка совершенно так, как врач около заболевшего и незнающего как себе помочь врача. И как в прежнее время приступал помазатель, так теперь приступает готовый отнять не только достоинство (помазанника), но и самый дух (сообщаемый чрез помазание), в случае если бы тот (Давид) поступил в чем-нибудь неправильно относительно лечения, т. е. если бы или закрыл рану, или нерадел бы о ее исследовании. Тут же стоит рядом и исполнитель этого самого наказания; точно так, как в прежнее время являлся он стражем и сильным помощником, так те­перь является ангелом отмщения, готовым поразить мечом, если тот произнесши на самого себя обвинение, не разрешит своим приговором приговора Божия. Таким образом здесь были: представитель справедливости (Нафан) и ангел мститель, и потом нелицеприятный судия (Давид), кото­рый произнес на самого себя приговор, и который вырвал стрелу гораздо быстрее того, нежели как впускал, чем принимал ее, и наконец Бог, который не только затянул, но и заживил рану так, что от нее не осталось никакого следа. Ведь Он не только извинил, но и простил грех. Опять дарование, опять дух, опять му­зыка и пение, снова власть над всеми, и обетования, как относи­тельно того, чтобы он был в сы­на Богу, так и относительно то­го, чтобы Бог был в отца ему.

Глава 2. Задача ицель псалмов.

И так, Давид с одной сто­роны многое перенесши в жизни, с другой—многое приведший в порядок, испытавший бесчисленные перемены с собою, всю историю о себе и эти внезапные пере­мены, бывшие с ним, излагает в книге псалмов. Вот некоторым образом первая задача и цель его труда. Во вторых самое важное, что имеется здесь в виду, это изъяснение археологии (древ­ностей), и не только еврейского народа, но даже и древнейшей. Так во многих псалмах своих он рассказывает с большими подробностями о рождении патриархов, о их занятии, странствовании, переселении, о переходе в Египет, рабстве, исшествии из Египта, о законодательстве, о скинии, священстве, о численности на­рода, о повторении закона, о Иисусе Навине, разделении обетован­ной земли, о судиях, царях, и о последующих за тем событиях. В третьих, в ней содержится исследование природы, т. е. гово­рится о небе и о том, что в нем находится, о земле и о том, что находится на земле, о животных, о стихиях, и вообще о всем творении Божием. В четвертых, здесь содержится пророчество о Спасителе, яснее всего о домостро­ительстве, о том, сколь оно было велико относительно Девы, сколь велико относительно воплощения, относительно даров, принесенных волхвами, бегства в Египет, возвращения оттуда, выступления на проповедь, учения, чудотворений, относительно синагоги, относи­тельно зависти, коварного замысла на жизнь, предания, отведения в темницу, бичеваний, осмеяний, относительно креста, прободения рук и ног, разделения одежд по жребию, горького вкушения, испущения духа, гроба, воскресения, вознесения на небо, седения одесную, по­беды и царства над всем и над всеми. В пятых, в ней изла­гается о том, что было и будет после описанного выше, т.е. о призвании язычников, прославлении учеников, чудесах, подчинении вселенной евангелию, утверждении и возрастании Церкви, побед римлян, пленении иудеев, о том, что относится до второго и страшного пришествия Спасителя, и как оно ужасно в отношении будущего всеобщего воскресения, и суда, и воздаяния. В шестых, содержится богословствование об Отце, Сыне, и Духе. В седьмых, говорится о разумных тварях, т. е. об ангелах и демонах, об уме, о душе, о душевных способностях и наклонностях. В восьмых о том, каково должно быть нравственное воспитание, о добродетели, о зле, и подобных предметах. В девятых, о помыслах, о кознях демонов и о свойствах их, о врачевании страстей, о борьбе с ними и об искусстве борца. В десятых, в ней предлагается самое основательное и самое возвышен­ное учение о заповедях, не многим чем уступающее евангельским предписаниям.

Глава 3. Высокое значение и польза Псалтири

Вот общие отделы содержания псалмов, приведенные выше в числе десяти, они обнимают собою все содержание псалмов. Есть также и другие частнейшие подразделения их, каковы например: псалмы хвалебные, псалмы благодарственные, псалмы содер­жащие прошение или молитву о даровании просимого, утешитель­ные, содержание побуждение к деятельности и наконец псалмы, содержащие искусство или правила добродетельной жизни; именно они не только побуждают делать или не делать то или иное, но и предлагают совет как относительно способа, так и времени деятельности. Кратко сказать, книга псалмов—это общедоступная лечеб­ница, где излечивается всякая бо­лезнь,—это верное врачебное сред­ство; и что весьма достойно удивления, так это то, что слова ее приличествуют всем людям— особенность, свойственная одной этой книге. И действительно, нет в людях ни такого действия, ни такого намерения, ни такой страсти, ни такого помышления, против которого не нашел бы здесь кто либо врачевания. Подлинно она представляет изобилие всякого созерцания и правил жизни; это общественная сокровищница наставлений, содержащая в себе при этом только то, что полезно. Ведь она и раны—уже застарелые—излечивает, и человеку только что ра­ненному доставляет быстрое облегчение от боли; вместе с тем она предохраняет также от повреждений неповрежденное еще и вообще уничтожает всякое страдание; и все это совершается в соединении с каким-то отрадным успокоением и благоразумным ласканием, чтобы посредством ласкавости и мягкости речи, когда за этою ласкавостью и мягкостью для нас становится как бы не заметным слышимое нами, мы вос­приняли в себя пользу от этих слов. Это подобно тому как делают опытные врачи, которые при слишком острых лекарствах обмазывают медом тот сосуд, в котором дается лекарство боль­ному. Точно так и мы, когда поем псалмы, то по-видимому издаем только звуки и произносим слова, на самом же деле назидаем наши души и поддерживаем ненаруши­мую память божественных слов. Псалом есть собеседование с Богом; он приближает к нам ангелов, отгоняет от нас бесов, возбуждает ясное настроение в душе, облегчает дневные труды наши, служит средством к защищению нас от ночных страхов, для начинающих учение—он есть самое первое и основное наставление, для успевающих в учении—он приращение познаний, для оканчивающих его - он- утверждение в приобретенных познаниях; псалом, это—неодолимый щит, самое лучшее украшение для царей и подданных, как-то: начальников и находящихся под начальством, для воинов и для людей вовсе не знакомых с военным искусством, для образованных и не образованных, для отшельников и для людей принимающих участие в делах государственных, для священников и мирян, для живущих на суше и островитян, для земледельцев и мореплавателей, для ремесленников и не знающих вовсе ника­кого ремесла, для мужчин и женщин, для старцев и юношей, для людей всякого происхождения, воз­раста, положения в свете, для людей всякой профессии,— украшение как вообще, так и в част­ности и даже в каждую минуту, как у себя дома, так равно и в собрании, в храме, на поле, в пустыне, в дороге и вообще всюду; коротко сказать, псалом для че­ловека это—совершенно то же, что веяние воздуха, или разлитие света, или употребление огня и воды, или вообще что-нибудь такое, что всякому и необходимо и полезно. И в высшей степени достойно удивления то, что работающее, не отвлекаясь пением псалмов от своей работы, облегчают однако же этим ее трудность; цель же всего этого одна, именно та, чтобы сделаться добрым учеником сих вещей, и мудрым совершителем, и даже подобным Богу.

И так, мы достаточно сказали о том, каковы цели этой книги и какие они именно, какова ее польза и какое ее назначение. Далее сле­дует сказать нам о том, дей­ствительно ли Давидом и им ли одним написана вся книга псал­мов; о том, какое носит она название; о том, что такое псалтирь (ψαλτιριον), что есть псалтос (ψαλτος), что такое псалом (ψαλμος), что такое псалмопевец (ψαλμωδος), что такое диапсалма (διαψαλμα), что такое песнь (ωδη), что есть гимн (υμνος) что такое хвала, что такое исповедание, что такое молитва и что такое обет, что есть песнь псалма и что есть псалом песни; о том, сколько именно псалмов и почему их столько, кем имен­но собраны они в одну книгу; о том, сколько было начальников пения, сколько хоров и по сколько было в хоре певцов, и почему столько было хоров, и по сколько именно было певцов в каждом хоре; о том, чем отличается псал­тирь от других музыкальных инструментов, какой порядок псалмов, какая причина встречаю­щейся по местам неясности во многих псалмах; о том, сколько было переводов св. Писания с еврейского языка на греческий и кем они были сделаны, для чего введено было пение, почему о Духе Святом, когда Он один, говорится в псалмах то в единственном, то во множественном числе. Теперь следует сказать о деле подробнее, и первее всего о том, что поставлено у нас в начале.

Глава 4. Кто написал псалмы?

Говорят, что не один Давид написал все псалмы, но что есть между ними и такие, которые написаны будто бы то Идифумом, то сынами Кореевыми, то Асафом, то Ефамом, также Еманом израильтянином, а один псалом, говорят, написан даже Моисеем, некоторые—Соломоном. А откры­вается, говорят, это из надписаний псалмов. В одну же книгу псалмы собраны, говорят, Ездрою, после плена вавилонского. Над­писываются же многие псалмы только словом Аллилуиа, иные же носят какое либо надписание (более или менее определенное), но без имени автора, другие напротив никак не надписаны. Потому-то и весь этот сборник псалмов назван безразлично книгою псалмов (а не псалмами например Давида), как встречаем мы и в книге Деяний апостольских; а это будто бы и значит, что все псалмы не могут быть приписываемы Давиду. Псалтирью же книга псалмов называется в не собственном значении, потому что собственно псал­тирь (или хвалебник) есть музы­кальный инструмент, в виде органа, называемый евреями навла (Ναυλα), и получивший это название (псалтирь или хвалебник от «хвалить», греческ. «ψαλλειν», (что значит—разыгрывать на струнном инструменте «навла» псалмы или хвалебные песни, каково и было собственно назначение этого инструмента), подобно тому как молитвенный дом (или молельня) получил свое название от «мо­литься». Потом это название пере­несено не совсем основательно и на книгу, содержащую в себе псалмы. Некоторые же толковники утверждают,—с ними и я согласен,—что напротив все псал­мы написаны Давидом, равно как и псалом, надписанный именем Моисея, не Моисею принадлежит, потому что если бы только он действительно принадлежал ему, то в таком случай, по древности своего происхождения, он стоял бы на первом месте в Псалтири, или по крайней мере находился бы в книгах Моисеевых, точно так как находятся в них его песни: одна в книги Исход, дру­гая в книге Числа и третья во Второзаконии; также, говорят, нуж­но думать и о других псалмах, надписываемых чужим именем (не именем Давида), т. е. что и эти псалмы написаны не другим кем-либо, а именно Давидом. Так точно и два псалма, приписы­ваемые некоторыми толковниками Соломону, если бы только принадлежали ему, то по хронологиче­скому порядку должны бы по край­ней мере находиться в книгах Царств, или Паралипоменон, или же по меньшей мере где-нибудь должна бы сохраниться о них заметка, в роде следующей: изглагола Соломон три тысячи притчей, и быша песней его пять тысящь (3Цар. 4, 82), о псалмах же его в священном Писании вовсе не упоминается. Что касается наконец прочих надписаний, как-то: Идифума, сынов Кореевых, Асафа, Емана, Ефама, то думают, что Давид назначил этим мужам быть начальниками хоров, а избрал он их из колена Левиина и потом по жребию распределил между ними очереди прославлять Бога на различных музыкальных инструментах,—что он будто бы перечислил самые роды инструментов, и назначил каждому из этих певцов осо­бенные псалмы, которые должны быть исполняемы тем или другим хором под музыку. Надписав, таким образом, в частности каж­дому (из начальников хора) по псалму, он передавал потом псалом этот по принадлежности для исполнения его известным хорам и под известную музыку; между тем другие псалмы (т.е. не надписанные именем кого-либо из начальников хоров) испол­нялись всеми хорами вообще и под аккомпанемент целого ор­кестра. И так как собственно был исполняем каждый псалом, того и имя удержано в надписании псалма. Это открывается также из того, что говорится в книге Паралипоменон, именно: что Давид устрои в начале хвалити Господа рукою Асафа и братий его (1Пар.16,7). Открывается впрочем это и из надписания 38 псалма: «в конец, (говорится там) Идифуму, песнь Давиду». Ясно, что Давид сначала написал этот псалом и потом передал его Идифуму для исполнения. Далее и псалом 43 имеет такое надписание: «в конец, сынам Кореевым, псалом Давиду». Точ­но также и все псалмы, надписан­ные чужими именами (т. е. не име­нем Давида), надписываются не «такого-то» (псалом), а «такому-то»; а это ясный знак того, что псалмы эти, написанные Давидом, пере­даны были им потом собственно для исполнения песни лицами, име­нами которых они надписаны. А если бы кто возразил нам на это, что равным образом очень многие псалмы имеют надписание и «псалом Давиду»; то на такое возражение мы ответим, что ведьмногие надписаны также и «псалом Давида», чего относительно других имен (находящихся в надписаниях псалмов) не встретишь; надписаны же они так для того, чтобы показать нам, что псалмы эти написаны именно Давидом, а не переданы ему от кого-либо (положим, что для исполнения), или посвя­щены ему кем-либо. И это-то имен­но (надписание: то «псалом Дави­ду», то «псалом Давида») и служить причиною спора о писателе псал­мов. Псалом же приписываемый Моисею имеет следующее надписание: «Молитва Моисею, человеку Божию», надписание скорее всего, кажется, научающее нас, что пса­лом этот приличествует тем, которые посредством божествен­ной воды, именно т.е. посредством спасительного крещения соделались людьми Божиими, «Моисей» и значит именно: «от воды взятый», а крещаемые от воды ведь и бе­рутся и получают потом наименование людей Божиих. Что же касается тех псалмов, о которых говорится, что это псалмы Соломона, то мы думаем, что в имени Соломона содержится указание на Иисуса Христа. Так как «Соломон» значит «миротворнейший», а таков именно и есть Иисус Христос, по природе имеющий мир, ибо Он сказал: мир мой даю вам, мир мой оставляю вам (Иоан. 14, 27). Относительно же псалмов вовсе не имеющих надписаний, должно заметить, что второй (например) псалом во многих еврейских списках псалтири непосредственно соединяется с первым, всякий раз как только не выставляется у них счета псалмам; второй же псалом не­оспоримо принадлежит Давиду. А свидетели этого апостолы, обра­щающееся в книге Деяний к Богу, с словами: Иже духом Святым усты отца нашего Давида, отрока твоего, рекл ecu: вскую шаташася языцы и так далее (Деян.4, 2. 5). Этим указывается вместе с тем и на то, что и первый пса­лом принадлежит также Давиду. Если же первый и второй, не имеющие на себе никаких надписаний, принадлежат Давиду, то ему же должны принадлежать и все осталь­ные псалмы—без надписаний. Без всякого сомнения и девяносто чет­вертый псалом принадлежит ему же, как свидетельствует об этом апостол Павел, в послании к Евреям, в следующих словах: «ныне, определяет некоторый день при Давиде, говоря после столь долгого времени, как сказано: ныне, когда услышите глас Его, не ожесточите сердец ваших». (Евр.3, 8).Псалмы безыменные (т. е. без имени ав­тора, но имеющие однако же некоторые надписания) принадлежат также Давиду, как научает нас этому первомученик Стефан в книге Деяний; именно он говорит иудеям: «так было до дней Да­вида, который обрел благодать пред Богом и молил, чтобы найти жилище Богу Иакова» (Деян.7,45—46); слова эти заимствованы из 131 псалма, а известно, что это псалом безыменный. Между тем и псалмы, надписываемые только одним словом «аллилуиа», также принадлежат Давиду; так например первый из этих псалмов, именно псалом 104 в книге Паралипоменон приписывается Давиду. Причина же, почему некоторые псалмы вовсе не надписаны, кажется, та, что каждый из этих псалмов был слагаем не во имя только известного какого-либо пле­мени или рода (а вообще для всего человечества); а что есть псалмы безыменные, так это от того, что псалмы эти относятся к самому Господу; словом же «аллилуиа» надписаны некоторые псалмы по­тому, что содержат они благодарение и прославление Бога. Но об этом сказано достаточно, время поговорить нам и о прочем.

Глава 5. Объяснение разных терминов, употребляемых в Псалтири.

Псалтос именно значит вос­певаемый Бог; а псалом, это есть стихотворное произведение о Боге и исполнение этого произведения голосом; псалмопевец—творец сих вещей; псалтопевец— есть хор, поющий это стихотвор­ное произведение; диапсалма по всей вероятности означает или перемену мысли, или напева, или некоторую прелюдию к песни, или же озарение в то время поющих от Святаго Духа; ибо все это с точностно было записываемо ими. Псалом впрочем собственно озна­чает такую песнь, которая строй­но исполняется голосом с аккомпанементом на псалтири; песнь же означает искусное и гармо­ничное исполнение одним голо­сом какого-нибудь стихотворного произведения. В смысле несобственном псалом иногда назы­вается песнею, а самая песнь псалмом; но песнь гораздо древнее псалма.

Моисей первый положил на­чало песни, и за тем она была в употреблении до времен Да­вида; Давид же первый начал составлять псалмы. Правда, музы­кальный инструмент — псалтирь был в употребление еще и ра­нее Давида, но в ту пору это был инструмент самого простого устройства и имевший слишком частное применение, именно: его употребляли пастухи, чтобы игрою на нем забавлять стада овец. Давид же устроил ее го­раздо совершеннее, т. е. боле приспособил ее и дал ей новое употребление для прославления иг­рою на ней Иеговы. Гимн, это есть пространное и усиленное славословие, хвала же- краткое хваление; исповедание есть самое чи­стосердечное признание—или в том, что мы сделали доброго,— или же в том, от чего убежа­ли мы злого; далее, молитва есть моление о даровании нам чего ли­бо; обет же—добровольное с нашей стороны обещание испол­нить что либо (доброе). А обеща­ются с славословием, т.е. хвалением, исповеданием, молитвою, обетом во всех этих случаях к Богу. Итак о том, что есть псалом и что—песнь, сказано до­статочно. Песнь же псалма, на­добно думать, была такая песнь, которая исполнялась сначала му­зыкою и потом голосом, непо­средственно сменявшим музыкаль­ное ее исполнение; псалом же песни—наоборот. Если бы мы, напрягнув силы нашего тела, по­добно струнам настроенной псал­тири (музыкального инструмента), стали некоторым образом слег­ка касаться до них добрыми на­шими делами (как музыкант касается находящимся в его руке, плектром до струн псалтири), и ударять, по ним, и явились таким образом совершителями (нового) доброго и вполне согласного (с прежнею нашею деятельностью) поступка, хотя бы и не достигли еще на этот раз до высшего созерцания; то вот это, по законам наведения, был бы псалом. А если бы мы стали созерцать та­инства истины, не приготовляя се­бя к этому созерцанию непосред­ственно предшествующими ему добрыми делами, а как уже усо­вершенствованные упражнявшиеся в этом прежде; то это (по тем же законам) была бы песнь, а когда достигали бы созерцания в предшествии нам в этом случае добрых дел; то была бы песнь псалма, как сказано: возжелав премудрости, соблюди заповеди и Господь подаст ю тебе (Сирах.1, 26). А то был бы псалом песни, когда при ясности в нас созерцания и при сокровенности того, что относится к нравствен­ности, мы переходили бы к со­вершению этого. Поэтому-то, быть может, псалмы и занимают пер­вое место (в псалтири), а за ни­ми уже следуют песни; так как стремящимся к созерцанию следует восходить до него путем деятельным. Вследствие чего многие песни и помещены в конце (книги псалмов); там же и восхождения или песнь степеней, но псалма между ними нет ни одно­го, даже в соединении с песнею; так как святые мужи в своих восхождениях (к высшему нрав­ственному совершенству) устремля­лись именно к одному только созерцанию.

Глава 6. О собрании псалмов в одну книгу, о начальниках хоров и о музыкальных еврейских инструментах.

В одну книгу псалмы собраны были, по мнению одних, Ездрою, по мнению же других—Езекиею; а было их всего сто пятьдесят псалмов. Здесь, кроме обыкновенного счета псалмов, можно усматривать также почитаемое ев­реями число пятидесятницы, со­ставленное из седмицы седмиц; а равным образом можно усма­тривать и тайну св. Троицы, чрез прибавление к тем двум числам (т.е. «седмицы»—одно число, «седмиц»—другое) еще единицы (для составления полного числа «пятидесятницы»), ибо св. Троица состоит из одного Божества в трех лицах. Начальников пения было четыре; они управляли четырьмя хорами, по числу четырех стран света, до которых как бы должны были достигать голоса поющих псалмы. Далее, каждый хор состоял из семи­десяти двух певцов, как утверждают некоторые читавшие об этом у евреев; а было их столько, по числу языков, кото­рые произошли от смешения при строении вавилонской башни, или вернее от рассеяния. Здесь так­же содержалось указание и на то, что всякий язык будет воспевать эти псалмы. Некоторые из певцов распевали эти псалмы под звуки трубы, также тимпана, органа, кимвалов или лиры и кифары; псалтирь же, как инструмент царский, Давид удержал за со­бою. Трубы и рожки были инструменты духовые; лира и кифара— струнные; кимвалы и тимпаны— бряцательные, к ним же относи­лись и все те инструменты, музы­ка которых походила скорее на какие-то неопределенные звуки, нежели на отчетливые музыкаль­ные тоны. Но псалтирь, которую иногда называют кинирою, так­же кифарою, и даже лирою,—была инструмент струнный. Притом инструмент был прямой и изда­ваемые им звуки распространя­лись по нему сверху вниз; это с тою целью, чтобы и мы старались быть прямыми, т. е. справедливы­ми и размышляли бы о горнем, становясь таким образом как бы духовною псалтирью, издающею согласные звуки души и тела, ко­торые производятся в нас Св. Духом, как бы искуснейшим каким-нибудь музыкантом. Да­лее, в верхней части псалтири находились десять колочков подвижных, при помощи которых струны псалтири по желанию играющего и по требованию музыкального тона, могли быть натянуты сильнее или же ослаблены. В правой руке у играющего был плектрон (которым играющий ударял по струнам); левою же рукою слегка дотрагиваясь до струн сверху вниз от колоч­ков, и поворачивая эти колочки туда и сюда, производил разные музыкальные тоны—то высокие, то низкие, а то средние между ними. Десятью струнами, которые были на псалтири, издавались не оди­наковые между собою тоны; это научает нас тому, что и мы должны на десяти разнотонных наших струнах, т. е. на пяти душевных силах и на пяти телесных чувствах, воспевать со­гласную песнь Богу.

Глава 7. Порядок псалмов.

Что касается до размещения псалмов в Псалтири, то весьма замечательно, что они поставлены здесь не в том порядки, как были написаны, хотя порядок этот, можно думать, и не случай­ный какой-либо; но всего веро­ятнее, он произошел по особен­ному устроению божественному, не подчиняющемуся последовательно­му течению времени. Точно так, как вообще в искусствах практических и теоретических иное например делоизобретение и из­вестное распределение самых орудий и правил употребления их, и иное дело пользование ими со­образно с требованиями времени и обстоятельств. Во врачебном например искусстве в одном случае пользующий наперед делает разрез на больном месте, а и в ином случае дает какое-нибудь лекарство, иной раз прикладывает мазь, а другой раз первее всего старается запугать больного, а иной раз напротив постарается сказать что-нибудь утешительное; какого-нибудь определенного порядка здесь не на­блюдается, а всякий (раз) врач употребляет прежде всего то средство, какое по своей пользе и действию кажется ему пригодным и действительность в том или другом случай. Подобный способ действий называется обыкновенно порядком беспорядочным. Таким точно образом и наш верховный Художник— Дух Святый имел прежде все­го попечение, при распределении псалмов, не о том, чтобы оно было верным истории, а заботил­ся единственно о пользе читающих, т. е. чтобы вырезать как бы форму нашей души по данно­му образу (образу Божию), отполи­ровать ее потом по требованию законов прекрасного и наконец сделать ее богоподобною. Поэто­му-то в первом псалме пророк первее всего старается отклонить нас от нечестия и грехов; затем во втором псалме старает­ся показать нам, чье мы наследие и к кому именно должны мы прилепляться; далее в третьем псалме он предрекает о казнях и злобных нападениях врага на прилепляющихся к Бо­гу; вслед за тем научает нас, как нужно врачевать страсти и как можно избавляться от поражений врага.

Есть впрочем и другое мне­ние относительно такого распорядка псалмов. Именно: думают, что когда иудеи уклонились от веры в истинного Бога и когда наследованные от отцов нравы стали у них забываться; тогда очень многие св. книги их разор­ваны были на части и затерялись. Но в последствии времени или Ездра, или Неемия, усердно занявшийся собиранием псалмов, разыскал их не все сразу, а по одному и потому он расположил их в своем сборнике в том порядке, как они были им оты­сканы и в таком виде издал их, т. е. именно расположил их не по времени написания, а по времени открытия каждого псал­ма. Есть даже еще и иное объяснение на это. Думают, что псал­мы таким образом расположены не в порядке их написания или открытая (при Ездре или Неемии), а вернее применительно к тем дням, в которые (или ради которых) они были написаны сна­чала. Сказанное поясним примером.—Известно, что прежде все­го, в порядке времени, было благовещение Архангела пресвятой Деве о рождении от нее Иисуса Хри­ста; потом самое рождение; далее наречение имени и обрезание; за ним принесение Младенца Иисуса во храм и сретение; еще далее по прошествии тридцати лет бы­ло крещение Его на Иордане—Богоявление; за тем учение, чудеса, страдания и только после всего этого воскресение; между тем как установленные в память этих событий праздники у нас празднуются в ином порядка и чрез иные промежутки времени, первое всего—положим мы празднуем благовещение, а потом тотчас же воскресение. Замечаешь, чита­тель, какое большое расстояние времени между воспоминаемыми в эти праздники событиями, с одной стороны, и какая близость между днями, в какие они празднуют­ся,—с другой? Опять за праздником вознесения у нас бывает праздник преображения, потом рождество и после всех этих праздников праздник Богоявления. Замечаешь, какая здесь пере­становка событий? И притом, порядок дней в месяцах, остался конечно целым, но за то порядок самых событий здесь в высшей степени не последователен; и произошел некоторым образом как бы порядок без порядка.

Но пора однако же поговорить нам о том, какая причина встречающейся во многих псалмах неясности, сколько было переводов (св. Писания) с еврейского языка на греческий и кем они были сделаны. Причина встречаю­щейся по местам неясности ветхозаветных писаний заключается в символическом и прообразовательном изображение в них Иисуса Христа и всего относящегося ко Христу и вообще к новой благодати, кроме того в идиотизмах еврейского языка в сравнении с греческим,—потому что пророки, при передаче своих мыс­лей пользовались обыкновенно, хо­тя и не всегда, особенным отличным способом выражения. При том же большею частью они говорили прикровенно, по неверию и ожесточению сердца своих слу­шателей, что бывало ясным толь­ко для немногих избранных святых мужей и что правильным образом было понимаемо только при исполнении пророчеств. Есть наконец и еще одна причина не­ясности ветхозаветных писаний, это перевод их с еврейского языка на греческий. Ведь всякая вообще речь, когда передается с одного языка (природного) на дру­гой (чужестранный) получает обыкновенно при этом некоторую и неясность. А перевод этот (по времени первый) был сделан при Птолемее Филадельфе, когда управлял он египетским царством. Всех же переводов св. Писания ветхого завета с еврейского языка на греческий было семь.

Глава 8. О переводах Псалтири.

Первый перевод с еврейского на греческий есть перевод семидесяти; это были евреи, кото­рые выбраны были по числу семидесяти старейших избранных некогда Моисеем и которые, по просьбе упомянутого выше царя, перевели ветхозаветные писания во всем согласно с еврейским их подлинником. Второй перевод был Акиллы Синопского. По происхождению это был понтийский грек; сначала принял он христианство и был крещен в Иерусалиме, но потом оставил христианство и принял иудейство. В это-то именно время он и издал свой перевод св. Писания, в царствование Адриана Прокаженного, спустя 330 лет после перевода семидесяти. Питая нена­висть против христиан, он мно­гое исказил при этом в Писании. Третий был перевод Симмаха Самаритянина. Не имея удачи в достижении того почета, какого он добивался у своих, перешел он в иудейство и во второй раз принял обрезание. Питая антипатию к самарянам, он сделал свой перевод божественного Писания с еврейского языка на греческий в царствование императора Севера. Но при этом, из угождения к иудеям, он извратил смысл тех мест Писания, которые относились ко Христу. Перевод Симмаха был издан 56 лет после Акиллы. Четвертый был перевод Феодотиона Ефесского, последователя Маркионовой ереси. Оскорбленный однажды сво­ими единомышленниками он издал в свет свой собственный перевод св. Писания в царствование императора Коммода. Пятый перевод, принадлежащий неизвестному автору, в царствование императора Каракаллы был найден в Иepихоне, спрятанный в одной бочке. Шестой перевод безыменный; открыт он в Никополе вблизи Акциума, в царствование императора Александра Мамея. Седьмой перевод был сделан святым Лукианом, великим подвижником и мучеником. Он сличил все эти изданные до него переводы между собою и с еврейским текстом самым тщательным образом, хотя это сто­ило ему большого труда, и потом издал собственный перевод, в котором не было как ничего недостающего, так равно и ничего излишнего. Изготовленный таким образом перевод свой св. Лукиан передал христианам. В царствование императора Констан­тина Великого подлинный автограф этого перевода открыт в Никомидии в одной небольшой башне, наглухо со всех сторон замурованной иудеями после страдания св. Лукиана и во время гонения, воздвигнутого Диоклетианом и Максимианом. В своем переводе св. Лукиан следовал семи­десяти, и отвергнул испорченное другими переводчиками.

Глава 9. О пении псалмов.

Известно, что как свирель сзывает стада, услаждает их своими звуками, подобно тому песня собирает около себя большой кружок людей и доставляет им наслаждение своею мелодией. Такое свое действие песня производит обыкновенно на женщину скорее, чем на мужчину, на несовершеннолетнего не меньше действуете, как и на совершеннолетнего, на дикаря не меньше, как и на человека образованного, на невежду не меньше ученого. При том в каждом человеке есть две части души, одна—разумная, дру­гая—не разумная и животная; наслаждение одинаково овладеваете тою и другою. Вот почему и было введе­но в употребление пение псалмов, и при помощи которого та польза, какую приносят человеку самые псалмы, также тесно соединяется с душею человеческою, как полы у одежды соединяются одна с другою застежками. Пение, далее, умеряете острый вкус духовного врачевства, подобно какому-нибудь ме­ду, к ним подмешанному и в них растворенному, полезное де­лающему вместе с тем и приятным; а известно что то, что нам нравится, гораздо охотнее воспринимается нами и дольше в нас удерживается. Это—первая причина введения в употребление пения. Потом, так как диавол посредством наслаждения, обыкновенно скрывающего в себе ка­кой-нибудь коварный его умысел, старается губить человека; то Бог с своей стороны также посредством наслаждения, только не носящего в себе какого-либо ко­варства и лукавства и искусно приспособленного, вознамерился спа­сать человека от коварства врага. Это вторая причина, почему вошло в употребление. Третья же причина та, что пение обладает способностью поселять в душе поющих любовь и единомыслие; как голоса их при пении слива­ются в один общий тон, так точно объединяются различные мнения поющих и как бы сли­ваются в один стройный звук одно с другим, и все со всеми. И что другое также способно при­мирять людей, как общее молит­венное пение, всем равно доступ­ное и возносимое каждым и все­ми за каждого и за всех? Кроме того пение имеет огромное влияние на образование характера, на его исправление, на его изменение и упорядочение. И потому-то еще в глубокой древности, были уже известны различного рода песни; так (например) были песни самого невинного свойства и наоборот песни с характером романическим, одни были, далее, такие, которые возбуждали в душе настроение воинственное, другие напротив действовали на нее успокаивающим образом, иные рождали в душе скорбь, другие наоборот радость, некоторые дей­ствовали возбуждающим, а иные расслабляющим образом на ду­шу. Говорят, что Пифагор, чрез­вычайно любивший одного юношу, как только переменил свою прежнюю флейту на новую, вместе с тем в нем изменились и чувства к прежнему его любимцу. Рассказывают также про другого человека, который будто бы в пылу гнева бросился с мечем на своего противника; но как только заслышал музыку, в нем тот-час же пропал гневный порыв. О Тимофее также сохранилось следующее сказание: раз во время одного пира и среди общего веселья, когда запел он громко и высоким голосом известную песнь, то возбудил этою песнью в душе Македонского такую от­вагу, что тот немедленно под­нялся с своего места, оделся в воинские доспехи и быстро устре­мился вперед. Пение и песни во­обще так сродны нашей природе, что даже грудных детей, ко­гда они расплачутся, только и можно успокоить этим одним средством; кормилицы обыкновен­но начинают напевать им в таких случаях детский песни, при чем у детей сами собою смыка­ются веки и они засыпают. Далее, путешествующие, застигаемые нередко в дороге полуденным зноем, посредством пения облегчают трудность своего пути. Наконец все ремесленники, в то время как работают, поют; так как душа наша, когда начинаем мы занимать ее пением, легче переносит тягости и труды. К чему впрочем распространяться много о людях—существах разумных, если даже лошадей приготовляют к битве игрою на трубе, если и овцы бывают по­слушны пастушеской свирели, выражают полное свое довольство при ее звуках прыжками, и вследствие этого скорее тучнеют. Подмеченным в некоторых животных подобным услаждением му­зыкою, охотники пользуются нередко как орудием для ловли их; так единорог есть обычная добыча пения и красоты.

Впрочем те, толковники, ко­торые любят употреблять более ухищренные способы при изъяснении божественного, высказывают в этом случай мнение, будто музыкальностью в пении намекается на гармонию нашей души. А гармония эта, по их мнению, есть своего рода согласие внутренних частей души, т. е. именно различных способностей; о сем мы намерены поговорить подробнее. Самое согласие это есть конечно не иное что, как некоторое как бы созвучие не только разнородного между собою, но и однородного. Чтобы это лучше можно было видеть, мы сделаем применение законов существующих для подобных музыкальных созвучий (или симфоний) к внутренним частям души. В нашей душе одна из ее частей занимает пер­вое место и только начальствует над другими,—это именно часть души разумная;—та же часть ду­ши, которая занимает среднее место, то есть чувствовательная, на­ходится с одной стороны в подчинении у первой, с другой—господствует над последнею; а та, что занимает последнее место, то есть желательная, только находится в подчинении у первых двух, но сама она ни над од­ною частью не господствует. Те­перь, созвучие между различными частями нашей души было бы в том именно случай, когда бы с одной стороны ее разумная часть находилась в полном согласии с чувствовательною, как бы ее пер­вая струна с струною среднею,— тон, отсюда происходящий, можно бы назвать тоном самым основным и самым низким, это сво­его рода кварта, когда бы далее с другой стороны чувствовательная ее часть находилась в согла­сии с желательною, как бы сред­няя ее струна с последнею, это будет тон самый крайний и са­мый высокий!—то же, что квинта (в музыке); наконец если бы сама разумная часть души нахо­дилась в согласии с желатель­ною как бы струна первая с по­следнею, тогда они издавали бы два тона сразу—один самый низкий, другой самый высокий,—это октава. Но если бы нам нужно было сделать сближение между му­зыкальными струнами и частями души—не по местам и названиям, а по их силам и проявлениям; то в таком случае часть души разумную скорее всего следовало бы назвать среднею струною души; а проявление этой части души в согласии с чувство­вательною, как с последнею стру­ною души,—так как это самая вы­сокая и самая крайняя часть души,— соответствовало бы тону квинты; в согласии же с желательною, как бы с самою первою стру­ною,—так как сама она слабее и нежнее этой части, было бы квартою своего рода. От напря­жения той части души и ослабления этой, при их взаимном со­гласии и созвучии, происходит прекраснейшая душевная гармония.

После этого приступаем те­перь к частному изъяснению каждого псалма, предпосылая здесь этому изъяснению то общее и не­обходимое замечание, что не все места в псалмах будут исследоваться нами одним каким-ни­будь способом, то есть на основании, положим только одной истории, или только как пророческие, или же согласно (например) с законами аллегории, или нако­нец сообразно с учетом нравственным; но что часто при изъяснении одного и того же места бу­дут применяемы к делу многие и различные способы. И как в дереве или в семени обыкновен­но много разных свойств и проявлений растительной их силы: в дереве есть (например) и ко­рень, и ствол, и ветви, и кора, и листья, и сердцевина, а в се­мени есть и росток, и стебель, и шелуха, и плод, и притом вме­сто одного бесчисленный; подобно тому, и даже еще гораздо полнее открывается разнообразие и в действиях св. Духа. И ты, чита­тель, не поставишь конечно мне в вину того, что встретишь здесь; равным образом прости мне и то, к чему я быть может отнес­ся не совсем внимательно; так как никто не успевает в этом отношении достойно как следует. Вообще можно сказать, что все псалмы могут иметь приложение к нам самим; так под вра­гами Христа мы можем разуметь врагов христиан, то есть демонов; под именами Саула и Авес­салома и вообще всякого неприязненного человека—самого диавола, а также коварные его замыслы, потом вообще наших утеснителей и гонителей и подоб., т. е. опять именно демонов. Наконец то, что приличествует Давиду, и как помазаннику, и как царю, может приличествовать и каждо­му из нас в отдельности; ибо как он был помазан елеем власти на царство, так точно и мы помазуемся елеем христианского крещения для царства небесного. О тех же местах в псалмах, которые не могут иметь приложения, мы вообще скажем, что это суть изречения Св. Духа, данные нам вообще для нашего освящения; изречения подобного рода встречаются (например) во втором псалме и в других. О первом псалме заметим, что он как в еврейском подлиннике встречается не надписанным, так и у всех толковников оставлен также без надписания. Между тем это псалом не только нравственный, но и догматически: он не только содержит в себе увещание, что­бы мы были внимательны к божественным глаголам, но и грозит наказанием и мщением людям, исполненным нечестия и грехов.

Псалом 1

Ст. 1. Блажен муж иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе. Блажен собственно Бог, как говорит Павел, называющий Его блаженным и единым сильним (1Тим. 6,15). Но подобно многим другим именам, это название по снисхождению усвояется и нам, как и Богу, ибо сказано: аз рех, бози есте (Пс. 81, 6). Имя же блаженного есть плод совершенства в добродетели. Оно означает (подразум. μακαριος) бессмертного, т.е. свободного от всякой смерти (κηρος) с прибавлением буквы μ(Зигабен играет здесь греч. словом μακαριος производя его от κης, κηρος, смерть, мучение и отрицательной частицы α=не—и считая букву μ, как бы приставною – от ред.). Выражение: блажен обнимает и женский род, как часть принадлежащую к целому. Глава бо жены муж (Еф.5, 23), по божественному апостолу, а с главою соединяются части тела. И как сим последним обще человеческое естество, так им (мужу и жене) общи дела и награда. Соответственно природе вещей Давид сохранил такой же порядок и речей. Совет, т.е. желание. Ибо корень действий, совершаемых телом, есть желание сердца, как и Господь говорит, что внутри находящееся оскверняет человека (Матф.15,18). Прежде мы советуемся, потом утверждаем совет, и наконец поступаем по совещанному. Нечестивым называется безбожник или многобожник, а грешником, хотя и верующий (ευσεβης), но ведущий беззаконную и развратную жизнь; губитель же есть тот, который не только сам грешит, но и других развращает и заражает своею болезнию. Давид ублажает удалившегося от такого рода людей и не сообщавшегося с нечестивыми в совете против истинного Бога, даже и мимоходом (μηδ δσον εν παροδω); ибо такое значение, я думаю, имеет здесь шествие (не иде). Далее ублажает не стоявшего с грешниками во зле, хотя бы и увлечен был как нибудь в грех, и не предающегося подобно губителям такой же страсти, ибо это значит слово: на седалищи. Можно и иначе: под советом нечестивых понимать собрание их, как перевели Акилла и Феодотион; под путем грешных—диавола, потому что не стоящий в диаволе приходит к Богу, который сказал: Аз есмь путь (Іоан.14, 6), по которому проходят люди к добродетели: под седалищем—учение лукавых. А так как для совершения добродетели не достаточно удаления от зла, то он говорит: уклонися от зла и сотвори благо (Пс. 36, 27), и Исаия учит: престаните от лукавств ваших, научитеся добро творити (Ис.1,16.17). Так и здесь очень последовательно прибавил (псалмопевец):

Ст. 2. Но в законе Господни воля Его, и в законе Его поучится день и нощь. Он говорит: блажен не только тот, кто не участвовал ни в чем вышесказанном, но и соглашал свою волю с законом Господним, желая (только) того, и размышляя постоянно о том, что внушает закон; и согласно с этим располагал свою жизнь. Ибо таким образом и Бог узакрнил чрез Моисея, говоря: и пусть будут слова закона этого всегда во устех твоих и будешь размышлять о нем, сидя п вставая, и ложась спать, и навяжешь на руке твоей и будет непоколебимым пред глазами твоими (Втор.6,6.не буквально).

Потом показывает рождающийся отсюда плод: Ст. 3. И будет яко древо насажденное при исходищах вод, еже плод свой даст во время свое, и лист его не отпадет, и вся елика творит, успеет. Потому что так ведущий себя, как насажденный при потоке божественных слов и напояемый учением их, зеленеет и возрастает и, подобно древу насажденному при источнике вод, приносит плод—добродетели в надлежащее время и не сбрасывает листьев, то есть (не оставляет) смиренномудрия, которое прикрывает и сохраняет добродетели. Или под плодом должно разуметь от трудов собираемое духовное богатство, а под листьями согревающую надежду спасения, которой никогда не теряют и которая облегчает чувство скорбей. Справедливо же божественные глаголы сравнивают с водами, потому что они напояют и оплодотворяют души, как воды растения. Так и Христос собственное учение назвал, сказавши: аще кто жаждет, да приидет ко Мне и пиет; и: веруяй в Мя, реки от чрева его истекут воды живы (Іоан.7,37.38); и иже пиет от воды, юже Аз дам ему, не вжаждется во веки (Іоан.4,14). Такому человеку и Бог содействует во всем. Ибо от Господа, сказано, стопы человеку исправляются, и пути Его восхощет зело (Пс.36,23). И апостол опять говорит: любящим Бога вся поспешестуют во благое (Римл. 8,28). Выражение: вся прибавлено с основательностию, ибо успевший в этом и не желает сделать что нибудь худое, поэтому он и получает успех во всем от Бога. Таким образом побудивши к добродетели (обещанием) благ, он укрепляет борцов указанием несчастий , когда говорит:

Ст. 4. Не тако нечестивии, не тако. То есть, не так как вышесказанный человек они возрастают и плод приносят, и наслаждаются другими благами. Чрез удвоение отрицания он утвердил запрещение.

Но яко прах, его же возметает ветер оть лица земли. Как налетевший ветер уносит пыль и рассеивает ее, так и противодышущие демоны (уносят) нечестивых. Лицем же земли нужно почитать поверхность ее. Оно же называется и хребтом (νωτα), потому что обременено бывает телами, находящимися на ней. Подобно и недрами земли называется глубина ее; нечестивыми же он называет здесь всех вышепоименованных, обобщая преждесказанное. Под нечестивыми могут разуметься иудеи, которые за непочтение Сына рассеяны дыханием проповеди священных апостолов.

Ст. 5. Сего ради не воскреснут нечестивые на суде. Смотри с какою заботливостию говорит Божественный Дух; не сказал просто: не воскреснут, но прибавил: на суде. Ибо воскреснут и они, но не для того, чтобы быть судимыми; потому что как судить тех, которые уже осуждены? Не веруяй в Мя, говорит Он, уже осужден (Іоан.3,18); но (воскреснут), чтобы подвергнуться наказаниям. Должно обратить внимание и на то, что Моисей ничего не сказал о воскресении, и первый начал учить о нем Давид.

Ниже грешницы в совет праведных. Грешниками в этом месте называет не вообще нечестивых, а развратных и злых, которые одни будут судимы и далеко отосланы от праведных. Ибо совет Акилла и Феодотион перевели собрание праведных. Праведными же в божественном Писании обыкновенно называются не только собственною добродетелью достигшие правды, но и вообще все святые, как оправданные Богом.

Ст. 6. Яко весть Господь путь праведных. Показывает, что никто не скроется от Бога. Ибо и пути праведных Он знает, как сказано: весть Господь пути непорочных (Пс.36, 18), и опять: позна Господь сущия своя (2Тим. 2,19). Так как Он и сам сказал: Аз есмь путь, то необходимо, чтобы Он знал и тех, которые ходят по нему или по заповедям Его. По отношении же к злым, как недостойным знания Его, Он притворяется неведущим, поэтому и согрешившего Адама спрашивал: где еси? Так же поступал и по отношению к Каину и ко многим другим (Быт. 3, 9; 4, 9).

И путь нечестпвых погибнет. Добродетели праведных остаются, как богатство их и венец. А дело и лукавство нечестивых, которые он теперь назвал путем, исчезают и делаются бессильными. С этим сходно и апостольское слово: а его же дело сгорит отщетится (1Кор. 3, 15).