Кто она, девушка вроде меня?

К тому холодному февральскому дню 1969 года, когда Карл уехал в Бразилию, моя вера в себя как в женщину и как в личность была постоянно на очень низком уровне.

Мое самолюбие было покрыто рубцами от моральных травм после двух лет любви и верности человеку, который обманывал, унижал и в конце концов бросил меня. И впервые в моей хорошо устроенной жизни у меня развился комплекс неполноценности такой величины, что его можно было сфотографировать. Практически я была кандидатом в самоубийцы.

Я отчаянно нуждалась в человеческом сочувствии и словах ободрения, и самый легкий выход достижения этого заключался в том, чтобы услышать похвалы мужчин моим способностям в качестве любовницы. Я вышвырнула Карла из дома после того, как показала ему письмо от индонезийской Пенни. Несколько раз он звонил, чтобы попросить прощения, но я бросала трубку, заслышав его голос. Вылет его самолета был назначен на 4 часа того же дня, а к этому времени я была уже в постели с мужчиной, подвернувшимся мне в баре «Максвеллс Плюм», стараясь вытрахать все свои огорчения.

Это был первый мужчина, с которым я стала иметь дело после встречи со своим женихом, и, сказать по правде, свидание закончилось позорным провалом. Мы оба искали друг в друге нечто, чего не имели: служащий с детским лицом искал ни к чему не обязывающее, примитивное увеличение списка пойманных пташек, а я хотела укрыться от своего горя. Но вместо чувства облегчения от секса я расплакалась и прогнала бедолагу.

Тем не менее я решила вернуть свое утраченное чувство собственного достоинства в постелях Маихэттена, поэтому за следующие шесть месяцев под мой сексуальный налет попали все мужчины на милю вокруг.

Каждый день после работы я шла в бары «Ратацци», «П. Джи Кларк», «Эд Либ», «Чарли Оу» или «Максвеллс Плюм», в которых преобладала публика в серых фланелевых костюмах. «Чарли Оу» располагался внизу дома, где я жила, и мелкие служащие шли туда, чтобы поразвлечься перед последним поездом в Вестпорт.

Эти мужчины давали массу обещаний о том, как они пригласят вас к себе на работу или устроят поездку по льготным ценам, или что‑то еще в зависимости от того, что, по их мнению, вы можете хотеть. Между тем все заканчивалось в постели с ними, а когда на следующий день вы звонили им, их всегда не было на месте.

Моя сожительница Соня, которая знала меня с тех полных страданий дней, когда я еще жила с Карлом, заботилась обо мне, как старшая сестра, но иногда и у нее не хватало терпения, и она в сердцах называла меня нимфоманкой.

Она была на девять лет старше меня, одинока и разочарована в жизни. Бутылка была для нее таким же спасением от жестокой действительности, каким для меня являлся секс. К вечеру она спокойно напивалась для того, чтобы попасть в свой более счастливый мир, в то время как я протрахивала дорогу в мой.

Я крейсировала по барам для одиноких на Первой авеню, куда секретарши из Бруклина, Бронкса и Квннс приходили устраивать будущую семейную жизнь, а заканчивали тем, что устраивались на ночь к кому‑нибудь в постель. Моей целью было затащить домой любого Тома, Гарри, Дика, обладавшего приятным лицом и приемлемыми манерами.

Таким образом я кружила по барам до середины августа, пока все не стало настолько угнетающе повторяющимся и бесцельным и мне не стало казаться, что лучше просто кружить по дорогам. И, как распорядилась судьба, один из молодых служащих действительно раздобыл мне билет в Майами.

Для меня это был долгожданный случай, и хотя я не знала там никого, смена обстановки могла помочь справиться с неудовлетворенностью жизнью.

Длительный уик‑энд в Майами был заполнен купанием, загоранием и общением в толпе довольных жизнью людей. Там я даже познакомилась с симпатичным «шишкой», который был управляющим рекламным агентством. Вернон из близлежащего «Диннер Кейт» владел шикарной яхтой, и вскоре он сделал меня «помощником капитана» на своем корабле. Мы совершали прогулки с несколькими его молодыми друзьями и почти каждый день устраивали оргии. Было так забавно прогуливаться по палубе с голой грудью и шокировать проплывающих мимо на яхтах отцов семейств с их чадами. К воскресному вечеру я стала гораздо более спокойной и счастливой девушкой, чем та, что прилетела сюда на исходе среды.

Во время путешествия произошел только один неприятный случай в тот момент, когда я уже собиралась улетать. Каким‑то образом в авиакомпании напутали с билетами, и в течение некоторого времени я беспокоилась, удастся ли мне получить забронированное место.

По каким‑то причинам клерк в кассе устроил мне веселенькую жизнь, я думаю, потому, что мужчина, которому продали билет на одно со мной место, был гораздо более представителен, чем я. Он действительно выглядел импозантно – это был великолепно одетый, броской внешности англичанин.

В течение десяти минут мне пришлось яростно доказывать, что я должна попасть вовремя на работу на следующий день, и в конце концов удалось отспорить место. Однако я была удивлена, увидев высокого англичанина, целенаправленно идущего ко мне, когда мы взлетели с аэродрома Лa Гвардиа.

«Эй, – улыбнулся он. – Меня зовут Эвелин Сент Джон, я англичанин и живу в Париже, а в Нью‑Порке буду неделю». И все не переводя дыхания.

«Я также стыжусь того, что хотел, чтобы вас убрали с рейса, так как претендовал на ваше место, – продолжал он. – Поэтому в качестве моральной компенсации не позволите ли мне развлечь вас в городе сегодня вечером?»

Я почувствовала симпатию к нему сразу же. Он был обаятелен, красив, с преждевременно поседевшими волосами. Кроме того, было видно, что он еврей. Это мне также нравилось.

«Скоро будет полночь, – сказала я, – и что мы сможем в это время предпринять?»

«Давайте сначала выпьем что‑нибудь в моем отеле. Там и решим».

В такси по дороге в отель «Хилтон» Эвелин предложил: «Почему бы вам не остаться со мной сегодня в отеле? Вы замужем или нет?»

«Нет, я не замужем. Я живу с старомодной подругой. Вы мне нравитесь, и мне нечего терять». Как установлено, смею сказать, я никогда не была особенно сдержанной в отношении секса.

В эту ночь я осталась у него, и он оказался первым мужчиной, к которому у меня возникли какие‑то чувства за все шесть месяцев с тех пор, как Карл ушел от меня. Мы занимались любовью ночь напролет, и утром я пошла на работу прямо из постели, за все время ни разу не сомкнув глаз.

Бессонная ночь любви может поднять вам настроение так, как не смогут тридцать ночей спокойного сна, и заверяю, я думала, что влюбилась.

Эвелина я могу охарактеризовать как действительно великолепного любовника. Внимательный, сдержанный и одновременно очень страстный. Можно сказать, что он побывал в лучших постелях Европы в руках наиболее изощренных женщин.

Не то чтобы он сознательно демонстрировал мне это. Совсем наоборот. Но он извлекал самые убедительные звуки музыки бессмертной любви, когда совершал последние движения наслаждения. Он обладал совершенной комбинацией качеств мужчины, которую только может ожидать женщина. Леди в гостиной и шлюха в постели.

Эвелин был остроумный, вежливый и щедрый – такой, каким Карл и остальные мужчины не были.

Всю следующую неделю я проводила дни, мечтая о ночах. Каждый день я, как на облаке, проносилась через полквартала между моим офисом и «Хилтоном», чтобы встретиться с моим любовником ради романтических ужинов, просмотров кинофильмов, брод венских постановок и страсти. Это были фантастические отношения – сексуальные и интеллектуальные, и не имело значения, люблю я его или мне только казалось, – все мое поведение указывало на это.

Но у Эвелина оказался другой способ открыть свои чувства. Способ, как я потом выяснила, типичный для людей его воспитания и происхождения, и, к моему ужасу, он продемонстрировал его мне в конце недели после романтического рассвета.

Я живо помню обстановку во время нашей беседы, которая должна была изменить все направление моей обычной и простой жизни. Он откинулся спиной на подушку, а я покоилась в его объятиях.

«Ксавиера, – начал он на своем медленном, с оксфордским акцентом английском. – Я никогда не говорил тебе словами, какой просто восхитительной ты сделала для меня эту неделю в Нью‑Йорке».

Я содрогнулась в ответ на напоминание о том, что сегодня была пятница, а в воскресенье он улетает. «Чтобы показать тебе, что ты для меня значишь, я приготовил тебе кое‑что», – продолжал он.

«Что это?» – спросила я сонно. Я всегда парила над землей после наших объятий.

«Вот», – сказал он, и вручил мне стодолларовую купюру.

Я застыла. Я была шокирована, оскорблена и потеряла способность говорить от гнева. Даже если с его стороны не было любви, по крайней мере, он не имел никакого права превращать наши отношения в подобие проституции.

Моя мама всегда предупреждала меня не принимать деньги ни от одного мужчины, кроме как от своего мужа. «Если твой друг будет настаивать на том, чтобы дать тебе что‑то, проси цветы или шоколад», – таков был ее совет.

«Эвелин, – сказала я, когда немота прошла. – Ты заставил меня почувствовать себя шлюхой. Мне не нужна эта сотня долларов – вот они, пожалуйста, возьми их назад».

Он был искренне удивлен, но продолжал настаивать. «Ксавиера, я знаю, что ты помогаешь своим родителям, отдай деньги по крайней мере им». Он вынул из ящика стола конверт, спросил их адрес в Голландии, вложил в конверт деньги, оделся и вышел, чтобы отослать. Это улучшило мое самочувствие – ведь сама я не воспользовалась деньгами.

На следующий день Эвелин отвел меня в магазин «Сакс» и купил мне на 800 долларов платьев, обуви и женских сумочек – всего, что я пожелала. И для меня это был потрясающий жест джентльмена, а он был первым мужчиной, который купил мне нечто ценное.

Когда я была помолвлена с Карлом, то тратила по пол своей зарплаты, чтобы сделать ему подарок на день рождения или на Рождество, или когда не могла позволить себе этого, проводила часы, создавая поэмы в его честь. Он ничего не дал взамен. Кроме неискренних обещаний.

Поэтому Эвелин своим поведением на самом деле произвел на меня впечатление. Он‑же дал мне несколько советов прежде, чем улететь в Париж на следующий день.

«Девушка вроде тебя должна позволять мужчинам баловать ее, – сказал он. – Ты достойна гораздо большего, чем ужин здесь и шоу там. Тебя должны содержать и заботиться материально».

«Ты обладаешь всеми качествами, за которые мужчина должен платить. Ты привлекательна, интеллигентна, приятна в общении, счастлива, весела, и, что важнее всего, ты искренне любишь секс».

Раньше я встречала девушек, имевшие богатых папашек, но я всегда была слишком гордой, чтобы просить кого‑нибудь о чем‑нибудь. И хотя я была шокирована, когда Эвелин Ст. Джон дал мне деньги, после того обходительного поведения мне пришло на ум, что не так уж и плохо, чтобы подобное случалось почаще.

Было бы прекрасно, если бы Эвелин попросил меня вернуться в Париж вместе с ним, но, конечно, я понимала, почему он не может так поступить. Он был женатым человеком кроме всего прочего.

После его отъезда я возвратилась к старому времяпрепровождению, счастливо растрахивая свои проблемы по всему городу и общаясь с мужчинами, которые получали удовольствие от моего постоянного сексуального аппетита.

Моя работа в консульстве по‑настоящему наскучила мне теперь, так как была рутинной и бесперспективной.

Редкие яркие моменты возникли только, когда я познакомилась с неким приятным мужчиной, который звонил в консульство по юридическим и некоторым другим вопросам. По одному из них – проблеме получения въездной визы в страну консульства – этот голландец по имени Дирк позвонил в один из дней.

Наши голоса в телефонной трубке вызвали взаимную симпатию, и тембр его голоса, как мне казалось, принадлежит очень красивому мужчине. Поэтому я была не против, когда после десятиминутной беседы он сказал: «Забудь о службе; почему бы нам сегодня не пообедать вместе?»

Мы встретились с Дирком в ресторане напротив Рокфеллер Центра, и, хотя он не был так хорош, как его голос, он оказался обаятельным и непосредственным человеком.

Во время обеда мы обсуждали его личную жизнь и двадцатилетний брак, существовавший теперь только на бумаге, и то, что он живет лишь ради работы и своих детей.

Я откровенно спросила: как он устраивает свою сексуальную жизнь и есть ли у него подружка?

«Нет, я пользуюсь услугами коллгел (девушка, вызываемая к клиенту по телефону. – Пер .), когда необходимо». Можете представить себе, как я была наивна в то время в определенных областях, если не представляла себе точно, кто такие коллгел.

Я знала, что номера этих телефонов отсутствуют в телефонном справочнике, но думала, что это вроде некоей службы, куда вы звоните, если вам захотелось иметь черную девушку с большой грудью и китаянку без грудей на принципах аренды, а не ради одного сексуального выстрела. Мне это представлялось чем‑то вроде агентства по найму рабочей силы.

Дирк был мужчиной сорока с лишним лет, и я предполагала, что в этом возрасте мужчины пользуются такими услугами.

После обеда он предложил мне встретиться в конце рабочего дня и пойти куда‑нибудь, где можно уединиться. Я охотно согласилась. В конце концов, я занималась этим с половиной служащих Рокфеллер Центра, так почему должна отказывать земляку?

Так получилось, что Соня была в трехнедельной командировке, поэтому я предложила встретиться у меня в шесть часов вечера. Он выказал сильное желание, – и меня переполняло чувство ожидания восхитительного секса с мужчиной, который уже зарекомендовал себя приятным человеком, обладающим чувством юмора.

Но события пошли несколько по другому пути, чем я ожидала. Выяснилось, что Дирк был полным импотентом и получал сексуальное удовлетворение в эротических разговорах по телефону с другими девушками в перерывах между минетом, который он делал мне.

Через час ему надо было уходить, но могу сказать – он был доволен потраченным временем, и, хотя мой новый знакомый оказался не Казановой, я получила удовольствие от его компании тоже.

Этим вечером повторилась недавняя история. После того, как он оделся, Дирк вынул свой бумажник и протянул мне 150 долларов.

Я была ошеломлена, но по другой причине, чем в случае с Эвелином Сент Джоном. Меня поразила сумма. Эвелин дал мне 100 долларов за целую неделю занятий любовью, а Дирк гораздо больше за то, что я не занималась этим с ним.

Он также прочел мне лекцию, похожую на советы Эвелина: «Почему бы тебе не заниматься тем, что тебе нравится, и получать вдобавок деньги за это? У меня есть знакомые, которые помогут тебе делать то, что ты можешь и любишь. Зачем тебе отказываться от всех этих приятных удовольствий?»

К этому времени я уже была полностью согласна с его аргументацией. «О'кей, – сказала я. – Давай сделаем что‑нибудь для этого».

Дирк набрал номер, и хриплый женский голос ответил на другом конце. «Кто это?» – завопила она.

«У телефона Дирк, Перл, и рядом находится кое‑кто, с кем, думаю, ты должна встретиться». Перл Гринберг была начинающей мадам, и Дирк был ее нерегулярным клиентом.

Он рассказал ей обо мне и рекомендовал нам объединиться ради обоюдной выгоды обеих.

«О чем речь, – заорала она в трубку довольным голосом. – Давай ее сюда скорее, и она сможет начать работать сегодня вечером».

Дирк дал мне адрес – вниз по левой стороне Девятой улицы в Гринвич Виллидж, где я должна была быть в восемь часов. Один вопрос волновал меня: я не знала, как одеваются проститутки. Мне не хотелось надевать то, что диктовало мое представление о них: парики, грубая косметика, облегающие одежды и черное белье. «Черт с этим, – решила я. – Я могу вести себя, как проститутка, но будь я проклята, если буду одеваться, как они». Итак, я пошла «в натуральном виде» – в обычных блузке и юбке, которые были на мне.

Таксист высадил меня у запущенного дома из красного кирпича, и я поднялась вверх по пяти пыльным маршам лестницы и впервые в жизни постучала в дверь публичного дома.

«Кто там?» – донесся через дверь хриплый голос Перл.

«Это Ксавиера, вы ждете меня», – ответила я. После долгого грохота и звона цепочками, шума открываемых замков дверь распахнулась, чтобы обнаружить за ней худощавую девушку с домашним выражением лица, на которой не было ничего, кроме африканского курчавого парика и цепочки на широкой талии. Она радушно пригласила меня внутрь.

По всей квартире были разбросаны короткие пижамки, женское белье, а в углу стоял кинопроектор для показа порнофильмов.

В середине комнаты на простыне лицом вверх лежал толстый некрасивый еврей, голый, как неоперившийся птенец. Перл явно уже занималась им, потому что его оснастка указывала на небо и была подобна статуе Свободы.

«О'кей, это твоя первая жертва, – моя хозяйка жестом указала на него. – Давай, вперед, бэби, трахни его». Я сняла свою одежду, вспрыгнула наверх и стала трахаться до самозабвения. Я действительно получила удовольствие от занятия, потому что клиент оказался приятным человеком, а его член был таким твердым, каким должен быть.

Я заметила, что понравилась ему тоже, и Перл была вне себя от радости своего открытия, как она рассказывала всем в Манхэттене по телефону в течение следующего часа. «Я раздобыла очаровательную еврейскую девушку из Голландии, которая обожает секс и готова делать, что захотите», – вещала она по телефону.

Таким было начало моих приятных, хотя и не очень доходных отношений с Перл. Она была то, что называется «менш» на идише, добродушной, с мягким юмором, непосредственной и душевной.

У Перл был чернокожий сводник, находившийся всегда где‑то в тени, который держал ее более или менее в нищете. Клиентами были в основном мужчины из продавцов одежды – не боссы, а служащие среднего звена, которые платили всего лишь по двадцать пять или пятьдесят долларов самое большее. Помню времена, когда обслуживала своих клиентов прямо в их рабочей комнате, после окончания рабочего дня в отсутствие начальства.

Мужчины, трое или четверо, подкатывали два передвижных стеллажа с одеждой, чтобы образовать Г‑подобный экран, укладывали другую одежду на пол и занимались со мной любовью по очереди.

Удобства никогда не были роскошными, и один из них всегда приносил рулон туалетной бумаги, чтобы использовать ее вместо полотенец или душа. После того, как я поднималась с пола после завершения двухчасового сеанса, на моей спине ясно виднелись отпечатки «молний», крючков и петель, пуговиц и прочих подобных отделочных материалов в их обычной последовательности.

Финансовые отношение с Перл строились на базе 40 к 60 процентам. Таким образом, из каждых заработанных за встречу 25 долларов я получала 15 долларов. Немного, конечно, но в сумме это составляло значительно больше, чем мои 150 долларов в неделю на работе в консульстве.

В первые три недели я могла принимать клиентов у себя дома, пока Сони не было в городе, но после ее возвращения положение осложнилось. Я должна была брать их либо в публичный дом к Перл и тащиться через весь город, или пользоваться грязной комнатой, принадлежащей товарищу по работе, и покупать ему то рубашку, то лосьон после бритья в качестве платы за посещение.

Очевидно, что это был неудовлетворительный выход, и я до сих пор вспоминаю, как однажды в три часа ночи я стояла продрогшая и усталая на улице, пытаясь поймать такси после изнурительной ночной работы.

Я уже решила проблему своего передвижения в дневное время способом, применяемым всеми голландцами, купив себе велосипед на первые заработанные мною у Перл деньги. Я стала раскатывать на нем по городу, подъезжая на назначенные свидания во время обеденных перерывов и после закрытия магазинов, экономя таким образом свое время и деньги.

Когда я начинала заниматься этим бизнесом, меня отличала наивность и неосторожность, возможно, потому, что я не видела ничего плохого в своих услугах. С самого начала я могла оправдать свой выбор этого занятия. Однако воскресным днем перед приездом Сони я получила суровый урок, так как не смогла замести свои следы. Из моей квартиры только что ушли два клиента, и, ожидая следующего, я чистила и смазывала свой велосипед, когда раздался звонок в дверь. В своей наивности я открыла ее, не взглянув в глазок, и человек в голубой униформе ввалился в прихожую.

«Я офицер полиции нравов», – объявил он. По мне, так он больше походил на уличного хулигана, чем на полицейского. Вся его форма была измята, на лине красовался проломленный нос, передние зубы отсутствовали.

«Называй меня Мак, девчушка», – сказал он и без приглашения уселся сам. Он начал разговор с обвинения меня в занятии проституцией и жалоб в этой связи моих соседей.

«Я проститутка? – сказала я. – Я всего лишь маленькая секретарша, которая чистит свой велосипед и не тревожит ни одной души. У меня работа в консульстве, и там вы можете навести справки обо мне».

«Почему бы тебе не налить мне виски со льдом?» – ответ был очень необычен для полицейского. Это было мое первое столкновение с законом, и я не оказалась достаточно проницательной, поэтому поступила, как он требовал.

Примерно через пять минут, вернувшись в гостиную с бутылкой, я обнаружила его разгуливающим по комнате, заглядывающим в стенные шкафы, просматривающим мои бумаги и вообще сующим всюду свои нос.

Затем он сел вновь со стаканом в руке и завел разговор, ничем не связанный с его служебными обязанностями. Однако приближалось время, когда в любой момент мог прийти следующий клиент. Поэтому я попросила разрешения сходить в спальню переодеться. Но толстый полицейский‑ирландец последовал за мной.

Совершенно неожиданно я заметила движение его руки вниз, расстегнувшей брюки, и он начал доставать из них компрометирующую его, как слугу закона, вещь. Затем толстяк схватил меня и бросил, орущую, на постель. Хотя он и был предположительным полицейским, моим невольным криком было: «На помощь, полиция, на помощь!»

Он осадил назад, но начал словесное наступление: «Я хочу, чтобы ты знала, девчонка, что я живу в Квинс с женой и четырьмя детьми, и моя жена снова беременна. А вы, девки, получаете так много легких денег, тогда как мне приходится работать, как собаке, за паршивую копейку».

Как ни была я неопытна, мне было ясно, к чему клонится его речь.

«Я думаю, ты должна начать платить мне определенную сумму каждую неделю, а я обеспечу всю необходимую защиту для тебя».

«Нет, – сказала я. – Мне не нужна защита, потому что я не делаю ничего плохого».

«Вот что я скажу тебе, девчонка, – сказал он. – Я ухожу, но обдумай мои предложения и тогда свяжись со мной».

Перед лицом пришельца мне удалось сохранять самообладание, но на самом деле я была более испугана, чем казалось со стороны. После его ухода я позвонила своему следующему клиенту, психиатру, и рассказала об инциденте.

«Мне кажется, это жульнический трюк, – сказал старичок. – Они попытались применить тактику запугивания. Будь более внимательной в будущем и между делом осмотри квартиру – все ли вещи на месте».

Повесив трубку, я вернулась в спальню, и первое, на что упал мой взгляд, была крышка комода. Перед приходом полицейского на ней лежали 100 долларов и дорогой фотоаппарат. Сейчас на ней была только пыль.

Также исчез по непонятной причине конверт с порнографическими снимками, сделанными с меня в Голландии, которые я ввезла в Америку единственно как личный сувенир. Я списала деньги и фотоаппарат на расширение собственного печального опыта и страшно разозлилась на свою тупость за то, что оставила их на виду; что же касается фотографий, мне пришлось вскоре узнать, почему они пропали.

Когда через три дня вернулась Соня, я рассказала о случившемся, не включив в историю своих клиентов. Она назвала меня очень наивной, так как все знают, что полисмен должен предъявить ордер на обыск. Этот последний инцидент, однако, еще больше осложнил наши ухудшающиеся отношения, хотя мне меньше всего хотелось разрушать нашу дружбу с Соней.

Ее огорчало то, что я становлюсь все более безнравственной, но она не подозревала, что я больше не развлекаюсь с мужчинами. Если кто‑то мне действительно нравился, я могла все еще лечь с ним в постель бесплатно, но к вечеру я была только профессионалкой.

Как‑то Соня и я сели вдвоем и имели длительную беседу, в результате которой пришли к выводу, что, если мы хотим сохранить нашу дружбу, один из нас должен съехать. И так получилось, что этим человеком оказалась Соня. Благодаря улыбке фортуны ей удалось найти очаровательную квартиру со сниженным размером квартплаты в старом элегантном здании на Восточной Пятьдесят третьей улице, которая больше подходила ей, чем мне из‑за того, что дом был заселен очень старыми людьми, из которых сыпался песок и который поэтому напоминал заведение для престарелых.

Поэтому я согласилась остаться в верхней части города и могла позволить себе платить 285 долларов за квартиру в месяц. Я зарабатывала хорошие деньги, занимаясь проституцией вечером и работая секретаршей днем. Мне удалось привлечь весьма неплохую клиентуру благодаря восторженным отзывам довольных клиентов.

Нисколько не преувеличивая, могу сказать, что я предоставляю очень хорошие услуги. За последние несколько лет я приобрела огромный сексуальный опыт и освоила всевозможные любовные позиции и приемы, которые приносят мужчинам и женщинам наибольшее наслаждение.

Чтобы доказать вам, как ко мне относятся мои люди, могу сказать, что первый «гость» Дирк до сих пор является моим хорошим клиентом и рекомендует меня всем остальным.

Со мной не бывает этого всеамериканского вэм, бэм, спасибо, мэм. Я действительно наслаждаюсь своей работой и люблю секс. Мне никогда не приходилось фальсифицировать свое удовольствие, и я никогда не торопила своего клиента.

Поэтому Перл видела, что все остаются довольны мной, и со временем я настояла исключительно на 50‑долларовых клиентах. Двадцать долларов я отдавала Перл. Из‑за более высокой оплаты моя клиентура стала более качественной, и вместо продавцов и торговых посредников у меня появились президенты компаний, стокброкеры, адвокаты, торговцы недвижимостью и политики. Я переросла мелочную деятельность Перл в деловой части города и знала, что должна подняться на более высокую ступень в профессии и получить доступ к высокопоставленным клиентам.

Приблизительно в ноябре моя жизнь изменилась благодаря тому, что один из клиентов познакомил меня с двумя женщинами, сыгравшими решающую роль в моей судьбе в течение следующего года. Их звали Мадлена и Жоржетта, и они были двумя самыми высококлассными мадам Нью‑Йорка.

Конь по имени Джим Уотни, который любил улечься в постель с десятью девушками зараз и который однажды кончил семь раз с семью девушками; позвонил мадам и сказал буквально следующее: «Ксавиера – девушка, без которой вам не обойтись».

Мадлена была в последние несколько лет самой крупной мадам Нью‑Йорка. Она унаследовала «королевский» титул от лесбийской леди по имени Дафна, чей кирпичный дом на Лексингтон‑авеню с бассейнами и молочными ваннами подвергся налету полиции и был закрыт в июне 1968 года. Сообщения об этом деле были напечатаны на первых полосах «Дейли ньюс», а такая публичная реклама меньше всего нужна публичным домам. Теперь эти помещения занимает советник Картер Беден для своей политической деятельности.

Дом Мадлены почти превзошел заведение Дафны великолепием и размерами. В кирпичном здании, расположенном в районе Муррей Хилл, было пять спален. Эти спальни размещались на трех этажах, а на отдельном этаже действовал бар, а также находились комнаты для отдыха и общения.

Холодной ноябрьской ночью я оказалась в ее заведении, куда меня взяли для того, чтобы набрать нужное количество девушек для группы состоятельных управляющих, хотевших поразвлечься после холостяцкого ужина в «Двадцати одном». Джим Уотни и я позвонили в дверь и ждали несколько минут, пека все сложные замки и запорные приспособления были открыты, чтобы впустить нас за дверь. Внутри нас сопровождал дворецкий.

Ого, я никогда не считала заведение Перл дворцом, но это место превращало ее дом в иглу, эскимосскую хижину из снега.

Вход представлял собой элегантное фойе, пол которого был покрыт шиферными и мраморными плитами. с великолепной люстрой под потолком. Направо находилась гостиная, отделенная от фойе дымчатыми стеклами. Позади были видны обеденный стол из палисандрового дерева и огромная кухня для гурманов. Внутри комнаты были девять или десять хорошо одетых девушек, и все это больше было похоже на высококлассное агентство манекенщиц, чем на бордель.

Затем я познакомилась с Мадленой. Она плыла по комнате в своем шикарном платье от Пуччи. Это была женщина около сорока лет, элегантная, красивая, с безупречной косметикой и прической.

«Добро пожаловать в мой дом, Ксавиера», – сказала она, и я снова была в изумлении. Знакомый иностранный акцент. Царствующая мадам Нью‑Йорка была выходцем из страны, где я жила два года, – из Южной Африки.

Для ознакомления с домом Мадлена провела меня но лестнице вверх из холла на первый этаж, на котором размещались просто, но со вкусом обставленные спальни по правую и левую стороны от коридора. Второй этаж был идентичным, отличаясь только цветом отделки.

Третий этаж предназначался для релаксации мужчин в промежутках между их «активной деятельностью». Это была прекрасная баронская комната, оформленная в мужском стиле, с потолками, отделанными деревянными брусьями, и с тяжелыми деревянными же скамьями. С одной стороны находился полностью оборудованный бар, а с другой – огромный кинопроектор, пригодный для настоящего кинотеатра.

Дворецкий Филипе отвечал за то, чтобы своевременно помочь мужчинам снять и надеть пальто и показать дорогу к бару и другим общим комнатам.

Надзор за происходящим в спальнях осуществляла рыжеволосая секретарша‑лесбиянка Синтия, которая носила черно‑белую униформу и прогуливалась по помещениям, отмечая, кто с кем пошел и сколько раз. Это одна из трудностей данного бизнеса, потому что девушки могут заявить, что они сделали больше, чем на самом деле, если за ними нет никакого контроля. С другой стороны, клиент может сказать, что совершил меньший подвиг, чем тот, на который способен. При любом из вариантов вы недосчитаетесь денег. Поэтому Синтия, которая с тех пор перешла ко мне работать как коллгел, вела учет, а Мадлена составляла пары и очаровывала клиентов.

Это был мой первый контакт с профессионалками как группой, и, честно говоря, у меня поначалу были сомнения, стоит ли участвовать вместе с ними во встрече. Я всегда представляла себе проституток как смесь из грубых уличных шлюх и легкомысленных, сбившихся с пути истинного маленьких девочек. Девушки Мадлены не были ни тем, ни другим. Это были хорошо ухоженные, привлекательные и определенно неплохо образованные женщины.

Пока мы ожидали клиентов, я беспокоилась, о чем разговаривают между собой в компании проститутки во время свободной минутки. Какой род небольшой беседы можно затеять? Что‑нибудь вроде: что вы думаете о документах Пентагона? Или: как отражается на проституции замораживание заработной платы и цен? Или даже: как поживают детишки? Мне казалось, что разговор о деньгах, «джонах» и так далее не является проявлением хорошего вкуса, но так как мне всегда было интересно знать, что движет людьми, я решила провести собственный небольшой «опрос Гарриса». Откуда вы, как долго занимаетесь этим, получаете ли удовольствие от секса в целом, получаете ли вы удовольствие от профессионального секса? Другими словами, я задавала им вечный вопрос: что такая девушка, как вы, делает в таком месте, как это?

Кармен, вспыльчивая уроженка Бразилии, сказала: «Я ненавижу это занятие, но мой парень изобьет меня до смерти, если я не принесу домой деньги».

Криста, немка, проворковала: «Я замужем, и мой муж знает, чем я занимаюсь, и нам нравится дополни тельный доход».

Санни, американка, прошипела: «Ненавижу мужчин – я лесбиянка, для меня это только способ заработать».

Никто не признался, что им нравится то, чем они занимаются, кроме меня и еще одной девушки‑негритянки по имени Лаура.

«Да, я люблю секс, я люблю мужчин. Мне нравится каждый миг этого до тех пор, пока они не начинают дурить».

Лаура и я мгновенно стали друзьями, и до сегодняшнего дня мы единственные из всех тогда собравшихся девушек, кто преуспел в жизни благодаря собственным усилиям. До сих пор мы встречаемся по «работе» и поддерживаем контакт. Она стала высококлассной куртизанкой, работающей самостоятельно, а о моих успехах вы уже знаете.

Наконец группа из десяти или двенадцати слегка подвыпивших молодых людей, все до одного с черными галстуками, появилась после официального обеда и сразу попала в заботливые руки Филипе, дворецкого, который помог им освободиться от пальто. Синтия показала им дорогу в бар, где они получили напитки и начали общаться с девушками, пока не останавливали выбор на какой‑нибудь из них, либо Мадлена самостоятельно подбирала пару.

Каждый мужчина выбирал по две девушки, либо по одной, либо сразу двоих, и все прошло замечательно. Это была ночь, когда бизнес превратился в нескончаемое наслаждение.

Всем были предоставлены спальни, и Синтия ходила по дому в своей униформе, продолжая считать, кто пошел в зеленую комнату, кто в голубую, кто в красную комнату и с кем.

В три часа утра, когда все были удовлетворены, одеты и сидели внизу в гостиной, попивая кофе, Мадлена решила, что вечер прошел настолько хорошо, что она устроит специальное сверхпозднее шоу в качестве премии.

Она заметила, что Лаура и я очень хорошо сочетаемся друг с другом и с энтузиазмом относимся к нашей работе. Поэтому она предложила нам организовать представление с любовными играми на большом дубовом обеденном столе.

Должно быть, я подпрыгнула вверх от возможности заняться этим с Лаурой. Однако были и сдерживающие моменты – я никогда не была раньше с представителем негроидной расы, и мое южноафриканское прошлое заставляло меня немного напрягаться.

У Лауры, однако, не было подобных сдерживающих факторов, и когда она сбросила кожуру одежды со своего сногсшибательного тела с этой большой коричневой грудью и сосками, похожими на наконечники из эбенового дерева, я решила, что она станет моей первой черной любовницей.

Мы взобрались на стол, и я стала медленно, нежно целовать ее лицо, плечи, и вниз к маленькому выступающему на ее плоском животе пупку и дальше по дороге к курчавым волосам на ее пурпурном цветке.

Девушки и гости, наблюдавшие за нами, ожили и очень скоро сорвали с себя одежду. Галстуке, трусы и рубашки летали по всей комнате, и в мужчинах просыпалось их естество. Они либо прыгали на стол, либо ныряли под него вместе с девушками. Даже мадам собственной персоной настолько возбудилась, что не смогла сохранить спокойствие и моментально сняла с себя одежду. Должна сказать, что для своего почти сорокалетнего возраста, обнаженная, она выглядела очень привлекательно – с большими грудями, твердыми, как скалы, ставшими такими благодаря инъекциям силикона – в момент, когда взбиралась на стол и выбирала симпатичного мужчину.

Одну вещь, касающуюся Мадлены, я усвоила твердо: если она желает определенного мужчину, что является привилегией мадам, а он отвергнет ее, она впадает в неистовство и обращает свой гнев на окружающих. Но, к счастью, в ту ночь эта драма не случилась, и мы закончили большим и доходным сексуальным сборищем с очумевшей Синтией, которая бегала по кругу и старалась сосчитать, кто кончил и кто является причиной этого.

Этот импровизированный групповой секс принес дому и девушкам много дополнительных денег, и Мадлена справедливо была довольна моей премьерой в первый вечер, ибо я начала эту сцену.

Прежде чем я ушла домой, она предложила мне стать одной из ее постоянных девушек. Примерно в это же время я познакомилась и с Жоржеттой Харкот, заведение которой располагалось в многоэтажном жилом здании на Йорк‑авеню. Но я быстро поняла, что не должна порхать от одной мадам к другой. Если вы получаете хорошую работу у одной, оставайтесь с ней.

Я предпочла Мадлену потому, что она имела более искушенный в бизнесе и длительно существующий дом с клиентами более высокого класса.

Жоржетта и ее, безусловно, обширная деятельность были менее надежны, чем Мадлена. Жоржетта всегда переезжала с одного места на другое. Ее гостиная была обычно заставлена картонками и находилась в беспорядке. И более того, она не была даже наполовину такой леди, как Мадлена, и не обладала ее деловитостью.

После того, как меня взяли в конюшню Мадлены я разорвала все профессиональные отношения с Перл, хотя продолжала поддерживать контакт с ней как с другом, потому что мне нравилась девушка.

Кроме того, в то время, как моя профессиональная жизнь проститутки ускорилась, нормальная жизнь стала расползаться по швам. Товарищи по работе и наниматель заинтересовались, почему я всегда такая усталая и почему мне всегда звонит масса народа, и как мне удается одеваться значительно лучше, чем может позволить себе незначительная секретарша с низкой зарплатой.

Это было только вопросом времени, когда произойдет опасная для меня накладка и они получат полное представление о роде моих внеслужебных занятий. Как только это стало известно в консульстве, мой начальник дипломатично предположил, что мне будет лучше работать где‑нибудь еще, и даже посоветовал подходящую работу в миссии Объединенных Наций и дал хорошую характеристику.

Я приняла предложение, понимая, что у меня нет других вариантов, и должна была сдать несколько экзаменов по печатанию на разных языках, прошла тесты по переводу. Меня приняли, и с 1 ноября 1969 года я начала работать. Работа была административной, но почти такой же скучной, как на предыдущем месте, и едва ли такой же успешной, так как я не прилагала слишком много энергии и усилий, печатая под диктовку моего босса, сексуально озабоченного невысокого посла, после своих тяжких ночных трудов.

Уборка квартиры была тоже занятием, без которого я могла прожить. Она была слишком большой и требовала слишком много работы по уходу. А кроме всего прочего, я пользовалась только спальней. Поэтому примерно в то время, когда я сменила свою работу, мне удалось подыскать однокомнатную квартиру около Первой авеню в Нижних Пятидесятых всего в пяти минутах ходьбы от офиса.

Во время моего переезда из одной квартиры в другую случилось нечто, что усилило мое чувство того, что, занимаясь такой запрещенной профессией, как проституция, вы становитесь уязвимыми для всякого рода тревог. Сначала был фальшивый полицейский, а затем неприятность по имени Муррей‑водитель.

Муррей‑водитель был здоровенным медведем из породы турецких евреев, у которого на уме было несколько больше, чем желание просто перевезти мои пожитки. Он настоял на беседе, которую я в то время посчитала просто вызывающей раздражение, но которая с точки зрения последующих событий, как оказалось, была довольно важной.

«Спорю, мисс Ксавиера, что ты девушка, любящая забавы и игры», – сказал Муррей с плохо скрытой самодовольной улыбкой после того, как последний предмет мебели был вынут из грузового лифта.

«Муррей, – ответила я холодно, – что мне нравится – не твоего ума дело».

«Не расстраивайся слишком, леди, – продолжал он, – потому что я могу помочь девушке вроде тебя множеством разных способов».

«Не вижу, какое я могу найти вам применение, кроме как попросить убрать эту мебель с прохода в холле. Во всех остальных случаях я прекрасно могу помочь себе сама».

Но Муррей‑водитель хотел сказать мне больше, и после ухода его помощников он все еще ошивался около.

«Это действительно прекрасное место для занятий важной работой, мисс», – сказал он.

«Что ты этим хочешь сказать?»

«Случайно я знаю, что это спокойное здание и ты можешь здесь работать проституткой так долго, как захочешь. Просто не забудь поладить со швейцаром».

«О'кей, Муррей, дорогуша», – я им с чем не соглашалась и действительно хотела избавиться от него, но он заинтриговал меня.

«Ты похожа на новичка в этом бизнесе, свежего и естественного. Оставайся такой. Будь осторожной, чтобы не вляпаться в какую‑нибудь историю, потому что она может обернуться опасным рэкетом. Но если это произойдет, позвони мне». Он протянул мне квадратный кусок бумаги с нацарапанным на нем именем и телефоном.

«Прекрасно, Муррей. Надеюсь, мне никогда не понадобится твоя помощь, но как бы то ни было, спасибо. Теперь до свидания, я должна заняться делами». Муррей‑водитель ушел, а я подготовила свою квартиру‑студию для ночного бизнеса.

Моя жизнь прочно устоялась и спокойно протекала пару следующих месяцев, хотя работа в миссии оказалась еще менее приятной, чем в консульстве, Меня заставляли чувствовать «иностранкой в офисе», хотя я могла говорить на их языке. И иногда они переходили на национальный диалект, чтобы исключить меня из беседы. Однако такое отношение не слишком беспокоило меня, так как моя профессиональная ночная жизнь становилась более важной, более активной и более доходной, чем работа днем.

Я даже ухитрялась приводить в порядок квартиру во время обеденного перерыва или выкинуть парочку трюков в своей студии. Иногда Мадлена или даже Жоржетта звонили мне и спрашивали, не смогу ли я принять клиента ради быстрого обеденного траха.

Мадлене особенно нравилось, как я управляюсь с ее клиентами‑мазохистами, создавая садо‑мазохистские сцены, в которых я использовала кнуты. Эти люди платили больше, чем нормальные клиенты, но они требовали гораздо больше времени, и я попросила Мадлену постараться заранее предупреждать меня, чтобы я успевала надеть соответствующую одежду вроде кожаной куртки или юбки, черного свитера‑водолазки или чего‑нибудь еще грубого или зловещего вида и сэкономила таким образом время в обеденный перерыв.

Одна вещь мне очень нравилась во время работы с Мадленой. Это была предусмотрительность, с которой она разговаривала со мной по телефону, предлагая работу: «Ксавиера, я достала Скотч (что обозначало пятидесятидолларового клиента) или шампанское (стодолларовый клиент). Ты будешь свободна в районе двенадцати или часа дня, чтобы мы выпили вместе?»

При этом на нее часто находили приступы смеха, потому что она никогда не встречала мелкую секретаршу, которая зарабатывала бы несколько сотен дополнительного дохода в неделю в обеденный перерыв. А мысль о том, что можно сбежать на время с работы и выполнить в этот промежуток сложную садо‑мазохистскую сцену, приводила ее в еще больший восторг.

Однако некоторые мои клиенты не были такими дипломатами, когда звонили мне, что привело к началу конца моей новой работы. Моей главной головной болью в миссии стала дряхлеющая старая дева, работавшая оператором коммутатора, которая, как позже выяснилось, прослушивала все мои телефонные переговоры. И некоторые из них не относились к категориям утонченных. «Ксавиера, – обычно говорили клиенты. – Я хочу лечь с тобой в кровать в час дня. Встречаемся в твоем доме. О'кей?»

Пятидесятилетняя старая дева не подозревала, что это делается за деньги, и стала распространять слухи, что мадемуазель Ксавиера – «величайшая куртизанка постоянной миссии Объединенных Наций. Скандал! Ужас!».

Я почувствовала надвигающуюся катастрофу в воздухе и рассчитала, что единственный способ спасти свою голову заключается в том, чтобы соблазнить вожделеющего малютку – посла. Если действительно запахло жареным, будет полезно иметь его на своей стороне.

Днем в пятницу носящий очки посол зашел ко мне на рабочее место с предложением выпить и с желанием осуществить неторопливую европейскую романтическую сцену. Но я не могла растрачивать время на роман в тот день, потому что в районе семи часов вечера меня ожидала пара стокброкеров.

Я налила послу коньяк и посадила его на софу. «Ксавиера, – начал он. – Как долго я мечтал об этом моменте». После того; как он разразился историей своей любви и надежды, я сняла с него пальто, галстук, рубашку и ботинки, и к тому времени, как он дошел до описания, как он собирается осторожно целовать мои волосы, уши, мое горло – до тошноты, – он был одет в костюм новорожденного.

Я быстро занялась с ним любовью, стараясь изо всех сил, с учетом остающегося в запасе времени. Ему, должно быть, понравилось это, потому что в течение следующих двух недель, в то время как я сидела у него на коленях, записывая под его диктовку, он спрашивал меня: «Ксавиера, у вас найдется свободный чае после работы?» У него начался бы сердечный приступ, если бы я сказала ему, что у меня редко бывает бесплатный час в эти дни, но я не брала с него денег, поэтому он не узнал правду: «О, мистер посол, – отвечала я, – вы приглашаетесь ко мне домой сегодня вечером в шесть часов».

События в моем офисе, однако, развивались так неблагоприятно для меня, что вскоре даже вмешательство посла не могло помочь мне. Часть членов персонала, подхлестываемая охваченной предрассудками старой девой, раскрывавшей всем на меня глаза, требовала провести расследование моих способностей так хорошо одеваться на зарплату секретарши и смысла всех этих неприличных телефонных‑звонков.

Однажды утром, когда я прибежала на работу, мой стол оказался открытым, и маленькая адресная книга с телефонами, которую я по дурости держала в офисе, была реквизирована. Итак, после трех месяцев с начала работы в миссии моя законопослушная жизнь в качестве секретарши закончилась навсегда.