КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Проблема доверия в экономической науке и экономической социологииКак правило, в обыденной жизни люди не довольны своим экономическим положением и благосостоянием, как не довольны они и об! щей экономической политикой. Рыночная экономика, с их позиции] определенно не принадлежит к миру справедливости, морали и эти! ки, они хотели бы, чтобы рыночная экономика была более честной и благородной. Все говорят об огромных сверхприбылях международны» корпораций, об эксплуатации труда, о неэффективном государствен-J ном управлении. Но как исправить ситуацию, люди не знают, полагая^ что есть другие, специально обученные люди — экономисты, которы и положено это знать. Однако эти экономисты, которым по долгу про фессии положено все знать, отнюдь не стремятся взять на себя реше ние проблем, связанных с общественным благосостоянием. Наоборот! экономисты всячески подчеркивают, что их задача, по сути дела, тех-] ническая — выбрать наиболее эффективный способ решения пробле-j мы или достижения цели. Вот что написано в одной из самых популяр-1 ных книг по экономике Пола Самуэльсона: «Коренные вопросы, определяющие, насколько правильны или ошибочны преследуемые цели, не могут решаться наукой как таковой. Они относятся к области этики и "оценки ценностей". В конечном счете эти вопросы должны решаться всем обществом. Все, что может сделать специалист (под специалистом Самуэльсон, видимо, предполагает экономиста. — Прим] авт.), — это указать на существенные альтернативы и на действительные издержки, с которыми может быть связано то или иное решение» [13]. Получается замкнутый круг — люди думают, что экономисты ста-1 вят цели, а экономисты считают, что делать это должен кто-то другой -I «все общество». Так, проблемы социальных (конечных) целей, пробле-1 мы морали, этики, доверия оказались исключенными из экономиче-1 ской науки как не относящиеся к самому предмету исследования. Но это не вся правда, так было не всегда — в самом начале своего ■'жития экономическая наука была лишь частью общей дисциплины вд названием «моральная философия» (или «этика»). Это как раз был (|учай А. Смита, который преподавал этику, а экономика была всего мой частью его лекций. С публикацией в 1776 г. его «Богатства наро-рн» экономическая наука получает статус академической дисципли-i.i ••Not from the benevolence of the butcher...» («He от благожелательно-i и мясника...») — самая распространенная цитата из этой книги. Как и с ее помощью многие экономисты усвоили моральные принципы м ночной экономики в действии. Но мало кто из них помнит, что это и ни. часть моральной концепции экономического поведения Смита. | 1759 г. вышла в свет первая книга А. Смита, которая называлась «Те-Ья нравственных чувств». Кстати, она была не менее популярна, чем Ьс и атство народов», и при жизни Смита переиздавалась шесть раз (в i шчие от пяти изданий «Богатства народов»). Иногда говорят, что о Вории нравственных чувств» никто и не вспоминал бы, не будь по- i\ ющего «Богатства народов». Может (и скорее всего), это и так, но менно в «Теории нравственных чувств» содержатся моральные и со-III п.ные основания экономики, а также концепция доверия Смита, рлому без первой книги нельзя понять и вторую. Смит считал, что природу человека не стоит понимать однознач-сс Человек может существовать только в обществе; природа, пред-.1 и i лчившая его к такому положению, одарила его всем необходимым ; i (того» [14]. Есть «эгоистическая сторона человеческой природы», р «...какую бы степень эгоизма мы ни предполагали в человеке, при-рдс его, очевидно, свойственно участие к тому, что случается с дру-,.» [15]. Чувство симпатии (в широком, социальном смысле этого Пома) является основой социального взаимодействия. Смит признает, с сощество может существовать «как оно существует среди купцов, мающих пользу его и без взаимной любви...» [16]. Однако если на-■нается вражда или «негодование друг против друга», тогда такое об-■< гно не может просуществовать долго. Любовь, благорасположение, ир.шедливость, долг — все это необходимо для существования обще-па, «без этих первоначальных побуждений оно не может процветать, mi может существовать». [ Даже экономическая мотивация имеет, в сущности, социальные Ьрпп. Ни погоня за богатством, ни удовлетворение потребностей, ни-т другое не являются конечной целью. С Человеком движет стремление «...отличиться, обратить на себя внимание, Г вы звать одобрение, похвалу, сочувствие или получить сопровождающие их ГЛАВА 1. ДОВЕРИЕ ОБЩЕСТВА 1.2. Проблема доверия в экономической науке и экономической социологии
выгоды... Главная цель наша состоит в тщеславии, а не в благосостоянии или удовольствии, в основе же тщеславия всегда лежит желание быть предметом всеобщего внимания и всеобщего одобрения» 117]. Даже в торговле «преследование личных целей при обычных обстоятельствах должно определяться скорее общими правилами нравственности, чем нашим пристрастием к самой цели... Самый последний купец унизил бы себя в глазах своих товарищей, если бы выказывал беспокойство или принимал меры, чтобы получить или не потерять шиллинга... Положение его может, правда, требовать строгой бережливости и большой внимательности, но при побуждениях как первой, так и второй он скорее должен иметь в виду то, что строго предписывается правилами нравственности, нежели стараться получить такой-то барыш или избежать такого-то; убытка» [18]. Таким образом, концепция Смита предполагает экономическое (утилитарное) действие в рамках социальных ограничений — нравственности и долга. Чувство симпатии и благожелательность руководят поведением человека, что не исключает расчетливости и благоразумия. Возвращаясь к самой популярной цитате о булочнике, мяснике и пивоваре, стоит подчеркнуть, что «...для работы рынка не требуется, чтобы мясник или булочник были эгоистичными, черствыми или безразличными к людям», как заметил Бриттан [19]. Наоборот, успешный предприниматель (четко понимающий свои непосредственные и долгосрочные выгоды) скорее будет заботиться о семье, друзьях, общем благе, будет участвовать в благотворительности и общественной жизни. Теперь, собственно, о концепции доверия у Смита (оказывается, и это есть у него). Для него доверие — это естественное чувство индивида. «Мы естественно предрасположены к доверчивости... у самых не-| доверчивых людей потребность верить берет верх над сомнением и подозрением...» [20]. Для детей характерно «слепое доверие», это ценный инстинкт самосохранения, данный природой, и самая важная часть' воспитания в первые годы жизни ребенка. Далее это «слепое доверие» видоизменяется, «благоразумие и опытность научают нас недоверию» [21]. Таким образом, после «продолжительного опыта, связанного с недобросовестностью людей», формируется необходимый баланс доверия и недоверия, сплав разума и чувства. Но все же установка на доверие является базовой и господствующей. Доверие важно не всякое, и лишь тогда, когда мы знаем, что заслуживаем его. Желание похвалы и желание заслуженной похвалы — раз-] ные чувства, отмечает Смит. То же самое относится и к доверию: «... доверие тогда только доставляет нам удовольствие, когда совесть наша; говорит, что мы действительно заслуживаем его». Заслужить недоверие корбительно, особенно если мы подозреваем, что нас считают, при- м незаслуженно, способными на обман. Желание заслужить доверие угих, стремление убеждать, руководить и направлять людей Смит "тает одной из сильнейших человеческих страстей. «В этом, быть жет, состоит инстинкт, на котором основана способность к речи — ичительная способность человеческой природы» [22]. Откровен- ть вызывает к себе доверие, скрытность и осторожность, напротив, шают нам некоторое недоверие. Не так уж сильно эта концепция доверия у Смита отличается от временной социологической концепции доверия, хотя их разделя- более 200 лет развития общественной мысли. Может, Смит немно- о 11 ережал свое время? Думаю, что нет, поскольку и при жизни все его "оты были весьма популярны. Наверное, дело все-таки в социоло- — видимо, не очень-то она продвинулась вперед за последовавшие столетия. По крайней мере, Смит, окажись он участником совре- нных дискуссий о доверии в социальной жизни и экономике, вряд чувствовал бы себя сегодня неуверенно. А вот захотели бы вы вос- ьзоваться услугами дантиста позапрошлого столетия? Отсюда вы- : прогресс в социальных и экономических науках осуществляется аздо медленнее, чем в естественных. Впоследствии экономисты, шедшие за Смитом, больше не воз-ащались к объяснению природы человеческого поведения (может ть, за исключением Дж. Ст. Милля). Заимствуя концепцию утили-изма, они позабыли о другой, социальной и моральной стороне ивидуального поведения, о которой говорил Смит. Рикардо, на-имер, еще в большей степени развил характерное для своей эпо-стремление к «механизации» экономической жизни, представляли человека как некую машину, четко просчитывающую свои вы-ы и затраты. Для Рикардо экономическая жизнь все больше отде-тся от общественной и начинает напоминать рационалистически троенную бухгалтерию. Но в отличие от Смита Рикардо полити-кую экономию видел не как науку о причинах и природе богат-а, а как науку о распределении. Он выделял два основных класса — мышленную буржуазию и рабочий класс. Эти классы находятся отношении противоречия, поскольку капитал — это накопленный д, следовательно, рабочие имеют право на полный продукт труда, истема капиталистического распределения этого не подразумевает, ному не отношения согласия, доверия и симпатии, как это было у ита, руководят общественными отношениями, а отношения кон-и кта и недоверия. ГЛАВА 1. ДОВЕРИЕ ОБЩЕСТВА 1.2. Проблема доверия в экономической науке и экономической социологии
Но, конечно, Рикардо не утверждал этого категорично, он лишь подготовил теоретическую базу для тех (позднее названных «левыми рикардианцами»), кто напрямую выдвигал тезисы об эксплуатации и неравном распределении. Но настоящим открытием стали не левые (в смысле, не правые) рикардианцы, а «Капитал» К. Маркса. Как пишет Р. Арон: «Маркс был, бесспорно, социологом-экономистом, убежденным, что нельзя понять современное общество, не усвоив механизма функционирования экономической системы...» [23]. К исследованию экономики капитализма Маркс подходит диалектически и исторически. Это означает, что не гармония и согласие лежат в основе общественного развития, а противоречие — между производственными отношениями и производительными силами, между экономикой и обществом (базисом и надстройкой), между классами в системе общественного производства. Если Смит, а за ним и все экономисты-классики видели в капитализме идеальный тип общества вообще, а в утилитарном поведении человека — его природные склонности (например, к обмену, торговле, труду, но также и к симпатии, и к доверию), то Маркс объяснил капитализм исторически — как особую эпоху (формацию) в общественном развитии. Капитализм отрицает предшествующее традиционное общество, но и сам отрицает себя будущим обществом труда, а не капитала. Капитализм, с позиции Маркса, основан на эксплуатации труда капиталом, поэтому если и есть доверие первого второму, то это лишь в силу неразвитости классового сознания пролетариата, в силу идеологической пропаганды тех, кто находится «на службе» у правящего класса (к ним у Маркса относятся и служители культа, и «буржуазные» ученые, и пресса). Настоящее, осознанное отношение классов — не согласие и доверие, а отчуждение и конфликт. Именно через развитие этого классового противоречия и происходит прогрессивное движение истории. Конфликт разрушает общество, но в этом и смысл движения — старое должно быть заменено новым, которое опять устаревает и заменяется другим и лучшим. Отчуждение людей друг от друга, а в конечном счете — и от самих себя, является нормой социального отношения в капиталистическом обществе. Отчуждение людей противопоставляется доверию, выступает крайней формой недоверия и в конечном итоге приводит к конфликту и борьбе. Причем дело не в злой воле или аморальности капиталистов, наоборот, объективные экономические условия — товарное производство, рыночная конкуренция, необходимость экспансии — ведут к социальному отчуждению. В будущем обществе классов не будет, общественная структура будет определяться не эко- комическими, а социальными признаками, и человечество перейдет от предыстории к действительной своей истории, где конфликт и отчуж-непие уступят место согласию и доверию. Как и когда будет это происходить — на эти вопросы Маркс не ответил, а все его практические цк'бования текущих преобразований (выраженные в «Манифесте») траздо умереннее, как ни странно, самых умеренных современных социал-демократических лозунгов. Но важно одно — Маркс, в отли-1ис от согласия, симпатии и доверия Смита, указал на функциональное назначение «отчуждения-недоверия» для воспроизводства капита-шстического общества. Другое направление экономической науки второй половины \\Х в., активно интересующееся социальной стороной хозяйства, — немецкая историческая школа политической экономии (Лист, Мюл-|ср, Рошер, Книс, Гильдебранд, Шмоллер, Брентано и др.). Если Маркс центральным понятием для себя взял «капитал», то историки и- «народное (т.е. национальное) хозяйство» — целостную экономическую систему, связанную общностью традиций, культуры, права. Раци-[)и;шьный эгоизм как основное правило объяснения действия человека к жономической жизни на самом деле представляет собой лишь одну I трону поведения, считал Рошер. Стремление к выгоде сдерживается стремлением к справедливости, эгоизм и чувство справедливости обусловливают проявления общности, возникает «дух общения», благодаря которому «...война, вызванная эгоизмом, затихает в благоустроенном Механизме» [24]. Далее, Шмоллер впервые поставил под сомнение прин-цип «методологического индивидуализма» экономической науки, когда социальное целое объясняется индивидуальными действиями. Наоборот, считал он, надо начинать не с анализа индивидуальных действий, а с Исследования коллективного, социального целого [25]. В индивидуальных экономических действиях люди заранее объединены — общностью и и.1ка и культуры, истории и обычаев, идей и ценностей. Эту общность Шмоллер определял как «этос хозяйства». Например, свободное предпринимательство и конкуренция предполагают регулирование хозяйственных действий такими нравственными нормами, как честность, по-; и ючность, аккуратность, доверие, верность своему слову и т.д. Экономисты-историки не отрицали неравенства и несправедли-Юсти капиталистического общества, но предполагали, что «болез-■и» капитализма можно лечить государственным регулированием, социальной политикой, пропагандой, за что и были названы «катедер-социалистами» (т.е. кафедральными социалистами). Отношения доктора и сотрудничества, согласия и доверия между классами для них ГЛАВА 1. ДОВЕРИЕ ОБЩЕСТВА 1.2. Проблема доверия в экономической науке и экономической социологии
были предпочтительнее противоречия и конфликта, борьбы классов и революции. Что касается неоклассической экономической теории, то ее институциональная схема, ее модель «экономического человека» оставалась со времен Рикардо неизменной. Индивиды «...не воспринимались как живые и борющиеся люди: они оставались лишь бельевыми веревками, на которых развешивались тезисы экономической логики», — замечал Шумпетер [26]. Хотя и вполне справедливо маржина-лизм называется революцией в экономической науке — к миру производителей был добавлен и мир потребителей (например, цена теперь рассматривалась как соотношение предложения и спроса). Тем не менее введение предельных (а не средних, как в классике) величин еще более превратило человека в расчетливую машину, учитывающую полезность и бесполезность, блага и страдания. Как говорил Маршалл, не очень просто измерить удовольствие, но его можно измерить косвенно — суммой денег, которую человек готов отдать ради его получения. Денежное измерение и есть тот инструмент, который с положительной стороны отличает экономическую науку от других общественных наук. «Экономисты имеют дело с человеком, в своей хозяйственной деятельности руководствующимся в большей мере эгоистическими мотивами и в такой же мере учитывающим эгоистические мотивы других, с человеком, которому присущи как тщеславие и беспечность, так и чувство наслаждения самим процессом хорошего выполнения своей работы или готовность принести себя в жертву ради семьи, соседей или своей страны, с человеком, которому не чужда тяга к добродетельному образу жизни ради собственных достоинств последнего» [27]. Маршалл также подчеркивал, что рациональность, а не эгоизм («корыстолюбие» — в его терминологии), составляет особенность современной эпохи. «Напротив, — пишет он, — современные методы торговли включают в себя вошедшие в привычку принципы доверия, с одной стороны, а с другой — способность противостоять искушению обманывать...» [28]. Тем не менее «...обыкновенные люди редко способны проявлять чисто идеальный альтруизм в течение сколько-нибудь длительного времени» [29]. То есть доверие у Маршалла — не чувство, как понимал его Смит, а социальная привычка, обману противостоит нравственность, но доверие и нравственность, как таковые, не входят в предмет экономической науки. Сотрудничество «между трудом и капиталом обязательно, и ... процветание каждого из них теснейшим образом связано с силой и энергией другого, хотя каждый из них может 1Ы гадать себе временно, а то и постоянно, за счет другого, несколько большую долю ... дивиденда» [30]. Общая теория Кейнса была существенным шагом вперед по срав-и'пию с неоклассикой, но опять с точки зрения социальной модели жо н омического поведения революции не получилось. Да, конечно, v.. -1111С в социальных основаниях своей экономической теории исходил пи ринципа неравенства и несправедливости. Он считал, что неравен-: i но в общем оправданно, но не в той степени, в которой оно существу-щ в западных обществах. Сама рыночная система в общем случае не Находится в состоянии равновесия, поэтому необходимо государствен-1ое регулирование для поддержания равновесия и темпов экономиче-:кого роста, для эффективного использования всех ресурсов. Для научного обоснования своей теории Кейнс попытался изме-|ить модель экономического человека. С ростом дохода, считал Кейнс, I ювек обычно не увеличивает в такой же пропорции свое потреблена', он предпочитает кое-что сберечь (очень по-английски). Как так 11.ППЛО, что его русская жена, балерина дягилевских сезонов Лопухина 1е внушила ему обратного? (И, как ни странно, именно этот логичный Шглийский тезис Кейнса не очень подтверждается эмпирическими ис-ii' юваниями.) Для этого, утверждал Кейнс, есть восемь стимулов — к.-юрожность, предусмотрительность, расчетливость, стремление к ичшему, независимость, предприимчивость, гордость и скупость [31]. Таким образом, модель экономического поведения Кейнса в боль-пси степени приблизила человека экономической теории к реальному человеку, но с точки зрения социального взаимодействия ничего не вменилось. Кейнс вовсе не считал, что нужно менять рыночную сниму. Наоборот, рыночная система направляет «опасные стремления» имовека в сравнительно безобидное русло «make money» — «делания цснег», иначе человечество обращалось бы к жестокости и войне. Социальные проблемы должно было бы решать правительство, которое с помощью политики перераспределения, эффективной занятости и социальной защиты обеспечивало бы социальную справедливость. Если кжерие и необходимо в экономическом мире, то это доверие экономических агентов правительству, а не друг другу. Как ни странно, но и Кейнс, и его последователи продолжали считать, как это было высказано Маршаллом, что доверие входит в привычку, является обычным условием экономического взаимодействия, что люди в экономическом мире почему-то ведут себя «по-джентльменски», никто не стремится к обману, использованию силы и власти. Вполне возможно, что что проистекает из самого определения экономического мира. Еще Ве-
ГЛАВА 1. ДОВЕРИЕ ОБЩЕСТВА 1.2. Проблема доверия в экономической науке и экономической социологии
бер в дискуссии с Зомбартом подчеркивал, что экономический обмен всегда основан на мирном и добровольном установлении отношений между экономическими агентами, а любое применение насилия или использование обмана выводит действие за пределы экономики. Экономическая реальность XX в. показала, что в этом историческом споре прав был скорее Зомбарт, что не только в самом начале истории капитализма экономика и насилие (например, торговля и пиратство) шли рука об руку, но и современный капитализм «с человеческим лицом» не чужд обмана, а иногда и грабежа (например, скандал с корпорацией «Enron» в США и др.). В современной экономической науке конца XX столетия проблема доверия вряд ли занимает много места. Достаточно пролистать отличное издание «Панорамы экономической мысли конца XX столетия» — и станет очевидно, что социальная модель человека в экономической науке мало изменилась. В общем, нет никакой особой потребности во введении категории доверия в экономическое поведение. Может быть, только в теории игр подразумевается некоторое нововведение. Здесь предполагается, что анализировать в экономике необходимо не только действие, но и сознательное взаимодействие между агентами, которые ведут себя стратегически (т.е. учитывают возможные влияния своих действий на других агентов и их реакцию), способны кооперироваться с другими игроками, оценивать возможность повторных взаимодействий в будущем. Здесь также предполагается, что информация может быть несовершенной, что создает ситуацию риска и «неопределенности» [32]. Заметным исключением на этом поле современной экономической науки выступает теория новой институциональной экономики (Р. Коуз, Д. Норт, О. Уильямсон — теперь все лауреаты Нобелевской премии по экономике). Именно в этой концепции проблема доверия занимает особенное место. Кроме того (что более важно), изменяется экономическая модель поведения человека. Центральными являются два положения — ограниченная рациональность и оппортунизм. В неоклассической модели предполагается, что ценовой механизм одинаково обеспечивает всех участников рынка полной информацией; исходя из этой информации каждый участник стремится максимизировать свою полезность (т.е. действует эффективно, стараясь минимизировать затраты и максимизировать результаты) и ожидает этого от других; решения принимаются индивидуально и не зависят от воздействия внешней среды. Таким образом, рациональность в неоклассической модели полная и/или совершенная. В новой институциональной экономи- кс предполагается, что, как правило, ситуации в экономическом мире сложные и неоднозначные. Поэтому общей является проблема неопределенности, которая возникает вследствие неполноты информации и, что иногда более значимо, асимметричного ее распределения. Другими словами, обычно стороны в ситуации рыночной сделки не спешат открывать контрагентам всю доступную им информацию. Следовательно, рациональность в экономическом мире по своей природе ограниченна (несовершенна). В неоклассической модели почему-то предполагается, что все индивиды полностью достойны доверия, что, как правило, они не обманывают друг друга. Хайек, например, рассматривая проблему соотношения рынка и морали, утверждает, что рынок основан на честном выполнении партнерами своих обязательств. Конечно, бывают и исключения. Но если бы каждый обманывал каждого, то рынок как система действий просто не мог бы существовать. В этом есть логика, но на деле ситуация гораздо более сложная, чем представляется у Хайека. Обычно людям (как в экономическом мире, так и в повседневных отношениях) нет большого смысла намеренно или постоянно обманывать окружающих, но в то же время обычно люди очень точно дозируют тот объем информации, который передается другим. Совсем нет необходимости обманывать других, нужно лишь только подавать информацию так, как это выгодно говорящему, и верно расставлять акценты. Более того, если представить, что человек будет говорить все, что думает (сразу и вслух), то скорее всего он будет признан невеждой и нахалом в обществе. Поэтому в рыночных обменах участники сделки склонны использовать не известную другим информацию в своих целях. Это поведение весьма скромно называется в теории новой институциональной экономики оппортунизмом. Ограниченная рациональность и оппортунизм, два базовых поведенческих элемента этой концепции, показывают, что обмен и его институциональная форма — сделка — процессы сложные, требующие особых усилий. В неоклассической модели обмен почему-то происходит автоматически, не требует никаких затрат и осуществляется (если дело уже идет) всегда успешно. На самом деле это не так или не всегда так. Есть трансформационные издержки (обычные производственные издержки) и трансакционные издержки (издержки, связанные с передачей прав собственности). Трансакционные издержки бывают двух видов: 1) «ex ante» — предварительные, связанные, например, с проведением переговоров, поиском информации и ее проверкой, с составлением контракта;
ГЛАВА 1. ДОВЕРИЕ ОБЩЕСТВА 1.2. Проблема доверия в экономической науке и экономической социологии
2) «ex post» — реальные, связанные, например, с улаживанием конфликта — как правило, в досудебном порядке, но, возможно, и с ведением тяжбы. Трансакционные издержки позволяют измерить стоимость самого обмена (что очень важно, поскольку появляется количественная определенность). Не только обмен, но и обман становится предметом исследования в теории новой институциональной экономики. Контракт является институтом организации обмена, в принципе все контракты лишь приблизительно учитывают возможные варианты развертывания событий, т.е. они несовершенны. Но все же контракт, правильно составленный с позиции сторон, участвующих в сделке, делает намеренный обман совсем невыгодным делом. Поэтому в обычных условиях для доверия нет особой необходимости. Вообще, Уильямсон, например, довольно скептически относится к рациональной концепции доверия («calculative trust»), разработанной Коулменом. Он даже считает, что рациональное доверие — это противоречие в определении, поскольку в экономических отношениях господствует расчет и более уместно слово «риск», чем «доверие». Другое дело, продолжает Уильямсон, — институциональная среда, в которой осуществляются экономические действия. Он называет этот тип действия так: «доверие-через-дефис» («hyphenated trust») — речь идет о «социо-доверии», о «полит-доверии» и т.д. Например, культура доверия в экономических отношениях в Японии выше, чем в Великобритании. Это вид «социо-доверия», которое воздействует на практику экономических отношений. Таким образом, институциональная среда экономических отношений предполагает рассмотрение проблемы доверия. Но речь идет не только о внешней среде (макросреде) экономических отношений, но и о внутренней институциональной структуре экономической организации. Рынок и фирма — это два разных института, организующих экономические действия. Оба института своей целевой функцией имеют минимизацию трансакционных издержек (т.е. упрощают обмен — сравните, например, распределительную процедуру в нерыночной бюрократии и рыночный обмен). Но там, где отношения между агентами становятся постоянными, имеет смысл исключить эту организацию из рыночной среды, создав фирму («иерархию» — в терминах Уильямсо-на). Отношения агентов в рамках фирмы совсем другие, чем рыночные. Ориентация на оппортунизм (обман в обычном смысле слова) гораздо меньше, чем в рыночных условиях, отношения в большей степени доверительные. Доверие в этом случае минимизирует издержки экономи- ческого взаимодействия. Руководитель, например, доверяя своим подчиненным, избавлен от необходимости постоянного мониторинга их действий, хотя это верно лишь в определенной степени. Кроме институционального доверия Уильямсон выделяет также личностное доверие («personal trust») — это доверие как чувство (в противоположность рациональному расчету)1. Личное доверие не требует контроля, в этом отношении люди многое прощают друг другу, поскольку есть психологическая установка на полное доверие. В общем, проще всего этот тип доверия подходит для описания отношений в семье или объясняет дружбу. Экономические отношения мало зависят от личностного доверия с позиции Уильямсона. Итак, в отличие от неоклассической модели экономического повеления в неоинституциональной модели предполагается значение институционального доверия. Уровень доверия косвенно измеряется величиной трансакционных издержек — чем выше уровень доверия в экономической системе, тем ниже уровень трансакционных издержек. По сути дела, впервые в этой традиции проблема доверия воспринимался экономистами серьезно, что создает возможность дискуссии для представителей других социальных наук. Поэтому критика новой экономической социологией неоинституционализма во многом основы-Юется на расхождениях в трактовке доверия. МаркГрановеттеробращаетсякпроблемедовериявработе«£соя0т/с Action and Social Structure: The Problem of Embeddedness» («Экономическое действие и социальная структура: проблема включенности»)2. В качестве методологического обоснования своей концепции доверия Грановеттер использует идею включенности («embeddedness concept») и сетевой подход. Центральный вопрос заключается в том, почему люди Ш жономическом мире в общем не обманывают и доверяют друг другу? Ответ новой институциональной экономической теории заключается в том, что есть институциональные ограничения (контракт, например), которые делают обман невыгодным. Поэтому доверие превращается в общее условие экономических отношений, в привычку, которая существует сама по себе. Таким образом, институт контракта в безличных рыночных отношениях как бы заменяет институт доверия. Другие представители экономической науки (например, К. Эрроу и Дж. Акер-юф) считают, что доверие все-таки необходимо в экономических отно- 1 Здесь и выше речь идет о статье О. Уильямсона «Calculativeness, Trust and Economic 2 Первая публикация статьи см. в: The American Journal of Sociology. 1985. November. ГЛАВА 1. ДОВЕРИЕ ОБЩЕСТВА 1.2. Проблема доверия в экономической науке и экономической социологии
шениях, но это атрибут некоей общей морали, которая безусловно принимается большинством. Почему-то считается, что это происходит автоматически, без участия самого индивида. Приведем аргументы новой экономической социологии другого плана. Грановеттер выделяет две крайности в социологическом анализе экономического поведения: это «сверхсоциализированная» («oversocialized») концепция действия (в основном распространяется социологической теорией) и «несоциализированная» («undersocialized») концепция действия (в основном представленная экономистами). Согласно первой концепции человек — это социальное существо, подчиненное социальному целому, автоматически интернализирующее общие ценности и подчиняющееся общим нормам. Например, если в обществе или группе существуют некие общие моральные ценности («обманывать — плохо»), то они воспринимаются и индивидом в каждом конкретном действии. В случае доверия это означает, что если есть общая установка на доверие в группе в данном типовом контексте действия, то и индивид будет следовать этому правилу. Получается, что в этой ситуации у индивида вообще нет никакого выбора — так подтверждается удачное определение Джеймса Дюзенберри, что «экономическая наука занимается тем, как люди осуществляют выбор, а социология — тем, что у людей вообще нет выбора» [34]. Согласно второй концепции люди действуют индивидуально, основываясь на личных предпочтениях и интересах, логика их действий подчинена рациональному выбору и принципу максимизации собственной пользы. Однако, считает Грановеттер, несмотря на кажущуюся противоположность этих концепций, в них есть общая методологическая ошибка. И в том, и в другом случае предполагается, что действия и решения принимаются атомизированными индивидами. В первом случае индивиды автоматически интернализируют общие ценности и действуют как «заводные куклы», в другом случае индивиды руководствуются неизвестно откуда взявшимися представлениями о собственных целях1. Таким образом, действие исключается из конкретного социального контекста, происходит вне реальных социальных структур. В действительности люди включены в действующую систему (сеть) социальных отношений, они не просто следуют заданным правилам поведения социальной роли, а творчески преобразуют свое ролевое поведение в зависимости от изменяющейся ситуации. 1 Интересно, что М. Грановеттер, по сути дела, здесь разбирает центральную проблему книги Т. Парсонса «Структура социального действия» (1937). Следуя логике Парсон-са, Грановеттер так или иначе приходит к похожим выводам. Если говорить о поведении в рыночных условиях, то дело в том, считает Грановеттер, что в реальности нет безличного и безразличного рынка, о котором толкует экономическая теория, а есть система личных связей, предпочтений и опыта, которая персонализирует рынок, превращая его в сети личностных отношений. Люди ориентируются Не на общую (или рекламную) информацию, а ищут более надежные для них сведения о товарах, поставщиках и услугах. Информация будет считаться достоверной, если индивид доверяет источнику информации. Причем обычно для контрагента интересна не общая репутация партнера, а его конкретные характеристики, полученные из достоверных источников (т.е. частная репутация). Таким образом, сети личных взаимоотношений, которые струк-|\рируют различные рынки, и определяют воспроизводство доверия в экономической жизни («the production of trust in economic life»). Ho Сети межличностных взаимоотношений пронизывают экономические структуры в различной степени и довольно нерегулярны, поэтому, конечно, остаются возможности для обмана и мошенничества, да и для оппортунистического поведения в целом. Излишняя доверчивость в экономических отношениях провоцирует обман и предательство. Поэтому личные отношения в экономическом отношении могут как способствовать доверию, так и подталкивать к обману, считает Грановеттер. Именно конкретная конфигурация социальной структуры экономического действия и определяет, что может произойти с большей долей вероятности. Грановеттер критикует также и позицию теоретиков новой институциональной экономики в области организационной структуры и доверия. Уильямсон считает, что рынки и иерархии (фирмы) представляют собой два разных варианта организационной структуры, которые институционально закрепляются в разных поведенческих стереотипах. Если в рамках фирмы отношения между индивидами строятся на внеконкурентной основе и регулируются доверием, то на рынке, как правило, господствуют оппортунизм и недоверие как базовая предпосылка. Грановеттер обращает внимание на то, что и внутрифирменные отношения могут быть (и часто бывает именно так) конкурентными, а личные отношения сотрудников — более проблематичными, чем отношения с сотрудниками конкурирующих фирм. С другой стороны, рыночные отношения различных фирм часто представляют собой пример добровольного сотрудничества, лояльности и доверия. В качестве иллюстрации этого явления Грановеттер приводит пример бизнес-групп [35]. ГЛАВА 1. ДОВЕРИЕ ОБЩЕСТВА 1.3, Трансформация доверия в российском/советском обществе
Таким образом, концепция доверия новой экономической социологии (в лице Грановеттера) позволяет по-новому взглянуть на проблему взаимоотношения экономических агентов в рыночной ситуации. Подход, основанный на понятии «включенность» («embeddedness approach»), дает возможность показать роль сетевой структуры в воспроизводстве доверия. Конечно, концепция доверия Грановеттера имеет и слабые стороны. Дело в том, что именно безличная структура отношений представляет собой суть (ядро) современной рыночной системы. Именно функ-ционализация и обезличивание индивида, превращение его в социальную роль — его отчуждение от самого себя — является условием и результатом социального воспроизводства рыночного общества. Конечно, индивид стремится персонифицировать безличные рыночные отношения, поэтому и создаются сетевые структуры как структуры личных связей, но не они представляют собой ядро рыночных отношений. Личное существует в рыночном мире не как базовое отношение, а как реакция на господствующее безличное, функциональное, ролевое отношение. Поэтому объяснение доверия в рыночной экономике и обществе надо искать скорее в области системного и институционального, а не межличностного доверия. Тем не менее и «новая институциональная экономика», и «новая экономическая социология» позволяют нам более адекватно оценивать роль доверия в экономической жизни, несмотря на то что методологические аргументы этих концепций существенно различаются. В «новой институциональной экономике» мы ценим идею ограниченной рациональности, оппортунизма и метод измерения трансакцион-ных издержек в исследовании доверия. «Новая экономическая социология» вводит концепцию включенности и метод сетевого анализа в исследование доверия. Взаимная критика обеих теоретических платформ, как ни парадоксально, не снижает их научной полезности и возможностей анализа (не в последнюю очередь — доверия). Завершая краткий обзор экономических концепций доверия, хотелось бы заметить, что и новая институциональная экономика, и новая экономическая социология в общем представляют крайние (по сути дела, «партизанские») направления экономической мысли. В основном течении экономической мысли («mainstream economics») проблема доверия пока еще не очень-то востребована, видимо, можно надеяться, что в будущем положение изменится. Но чуда не произойдет, если границы общественных наук — экономики, социологии, психологии, антропологии, истории — окажутся, как и прежде, закрытыми на крепкий замок устаревших традиций.
|