Субъективность

В большинстве социологических теорий связываются субъективный уровень со­циального опыта с микросоциальным действием (микросубъективностью) или же (как «культуру» или «идеологию») с макроуровнем (макросубъективностыо) (см. главу 10; приложение). Социологи же феминистского толка настаивают, что ин­дивидуальная интерпретация субъектом целей и отношений должна рассматри­ваться как отдельный уровень. Это требование вытекает из рассмотрения жизни женщин и представляется вполне приложимым к анализу жизни подчиненных групп в целом. Будучи подчиненными, женщины особенно осознают субъектив­ность своего опыта, поскольку их собственные переживания столь часто вступа­ют в противоречие с преобладающими культурными и утверждающимися в процес­се микровзаимодействий определениями. Когда социологи рассматривают уровень субъективности, обычно понимаемый ими как часть микросоциального, они обра­щают внимание на четыре главных вопроса: 1) принятие ролей и знание другого; 2) процесс усвоения норм сообщества; 3) природа «Я» как социального актора; 4) природа сознания в повседневной жизни. В настоящем разделе дается анализ феминистского пояснения этих аспектов.

Согласно традиционной социологической модели личности (в том варианте, что выдвинут теорией Мида [см. главу 6] иШюца), принимая на себя ту или иную роль, субъект учится видеть себя глазами других людей, которые считаются бо­лее или менее на него похожими. Но феминистская социология доказывает, что в процессе социализации женщины учатся видеть себя глазами мужчин. Даже если «значимыми другими» являются женщины, все равно перенимается мужское представление о себе и женщине вообще. На усвоение женщинами свое роли вли­яет тот факт, что они, в отличие от мужчин, должны научиться роли настоящего другого, а не просто какого-либо иного социального субъекта, который во многом схож с ней. Другим для женщины выступает мужчина, и он чужд ей. Для мужчин другие — в первую очередь мужчины, равные ему по гендерному признаку, чему в культуре придается необыкновенное значение. Феминисты считают, что данную формулу усложняет еще пересечение в индивидуальной жизни векторов угнете­ния и привилегий.

Принятие роли обычно рассматривают как наивысшую точку в усвоении норм сообщества, когда социальный актор учится принимать роль «обобщенного дру-

[409]

гого», представляющего собой конструкт, мысленно созданный субъектом из со­вокупности событий макро- и микроуровня, какие образуют его социальную жизнь. Привлечение слова в единственном числе — «другой» — означает, что последовате­ли микросоциологии рассматривают обобщенного другого как цельное, когерент­ное, единственное выражение ожиданий. Однако, по мнению феминистов, в пат­риархальной культуре, где господствуют мужчины, «обобщенный другой» — это набор норм, принятых в сообществе, где господствуют мужчины, и вынуждающие женщину считать, что она «нечто более низкое» или «неравное» по отношению к мужчинам. В той степени, в какой женщине удается сформулировать понимание «обобщенного другого», точно отражающее воззрения, которые господствуют в об­ществе, она нанесет ущерб проявлению чувства собственного достоинства и само­познанию. Феминистская теория опровергает тезис, согласно которому для боль­шинства людей существует единый образ обобщенного другого. Подчиненный субъект пребывает между миром, который управляется свойствами доминирующе­го образа «другого» и соответствующей системой значений, и своим местом в «ис­конных группах», выдвигающих альтернативные воззрения и стандарты такого обобщения. Осознание множества моделей обобщенного другого существенно в плане понимания сложности быть личностью и самореализовываться.

Согласно предлагаемому приверженцами микросоциологией описанию, соци­альный актор видит повседневный мир как нечто, подчиненное частным интересам. Социологи-феминисты подчеркивают: женщины могут оказаться настолько огра­ничены своим статусом, что идея строить собственные планы в мире оказывается бессмысленной и чисто умозрительной. Кроме того, женщины могут не считать жизненный мир чем-то, что осваивается в соответствии с собственными частными интересами. В результате социализации они, вероятно, станут осознавать мир как место, где субъект уравновешивает разнообразные интересы других акторов. Жен­щины не обладают опытом самостоятельного контроля над определенными сфера­ми пространства. Аналогично и их понимание времени редко следует элементарной модели «первое — значит, первое», поскольку их жизненная реализация состоит в уравновешивании интересов и проектов других. Таким образом, женщины способ­ны строить планы и действовать, заботясь о различных интересах — своих собствен­ных и чужих, способны действовать в интересах сотрудничества, а не руководства; способны воспринимать имеющийся баланс ролей не как конфликт, не как ролевое раздробление, а как реакцию на социальную жизнь.

Феминистские социологи критически отнеслись к тезису о цельном характере сознания в повседневной жизни, который принят сторонниками традиционной микросоциологии. Феминистские социологи подчеркивают, что женщинам свой­ственно «раздвоенное сознание», обусловливающее «линию разлома», проходя­щую между их личным, пережитым и обдуманным опытом и общепринятыми со­циальными описаниями этого опыта (D. Smith, 1979, 1987). Таким образом, повседневная жизнь разламывается для подчиненных субъектов на два рода дей­ствительности: с одной стороны — реально пережитых, обдуманных событий, с дру­гой — существование социальных моделей. Женщины, понимающие, насколько их собственный опыт отличается от имеющегося у мужчин, с которыми они взаимодей­ствуют, не допустят разделение личности. Как биологические и социальные суще-

[410]

ства, чьи действия не в полной мере регулируются патриархатом, женщины раз­личают время как пережитый опыт и время как социальную обязанность. Фе­министская социология личности, вероятно, сначала бы задала вопрос: как люди выживают, если их собственный опыт не соответствует установленным соци­альным образцам опыта? Одни выходят из положения, не размышляя над этим, другие — осознавая индивидуальные типы, чтобы осмыслить свой опыт; третьи — стремясь найти общность с другими, принимающими такую раздвоенную дей­ствительность; четвертые — отрицая обоснованность собственного опыта.

Представленные в обобщенном виде положения, касающиеся личности женщин, верны и в отношении личности всех других подчиненных субъектов. 1. Принятие ими роли осложняется пониманием, что необходимо принять ожидания дру­гого, являющегося в силу обладания властью чужим. 2. Они связаны не с одним, а многими образами «обобщенного другого», свойственного как культуре мо­гущественных групп, так и различным субкультурам, которые либо наделены меньшей властью, либо не наделены ею вовсе. 3. Они не ощущают себя целе­направленно действующими субъектами, способными выстраивать собственную жизнь — хотя им ( прежде всего, в границах американского этоса) постоянно го­ворят, что они могут это делать. 4. Они живут с раздвоенными сознанием, ощу­щением раскола между своим собственным опытом и тем, чтоутверждается гос­подствующей культурой.

Наше рассмотрение подразумевало цельного субъекта, т. е. индивида (женщи­ну или мужчину), обладающего беспрерывным, поступательным сознанием и осознанием себя. Представление о цельном субъекте имеет существенное значе­ние для феминистской теории, поскольку именно такой субъект способен испы­тать боль и угнетение, именно он выносит ценностные суждения и именно он либо оказывает сопротивление, либо примиряется с положением вещей. Цельный субъект — важнейший агент социальных изменений. Но нас интересует, насколь­ко целостен такой субъект; выдвигается проблема субъекта, чей обобщенный дру­гой — поистине «другой» или «чужой», субъекта, сталкивающегося не с одним каким-либо обобщенным другим, но со множеством таких образов, субъекта, чье сознание раздвоено, а личность, способная развиваться и изменяться, должна рас­сматриваться скорее как процесс, а не как продукт. Такое понимание «Я» как в качестве состоящего из отдельных частей, а не становящегося цельным, свой­ственно феминистским теориям личности, более того — это самая суть фемини­стских идей о сопротивлении и переменах. Восприятие «Я» как раздробленного наиболее сильно в критическом постмодернистском феминизме (рассмотренном выше), сторонники которого сомневаются в самой возможности «единого субъек­та или сознания». Но если личность, любое «Я», постоянно пребывает в измене­нии, если можно сказать в любой момент, что «это не я», то как вообще можно найти основания для утверждения личности? Феминисты, критикующие пост­модернизм, обращаются к исследованию повседневной жизни женщин. Те, гово­ря: «Я тогда не была собой» или «До сих пор я не была собой», допускают нали­чие некоего устойчивого «Я», от которого они отклонились, и, более того, самими этими утверждениями предполагается наличие такого «Я», которое знает об этом отклонении.

[411]