Предприниматели и общество в дореволюционной России

Предприниматели занимали особое место в благотворительности, которое отражало их положение в жизни общества вообще. В российском обществе богатым полагалось быть только привилегированным классом. Все остальные должны были добывать средства к жизни тяжелым трудом, приносящим им доход, достаточный для поддержания жизни. Нищие и убогие должны были получить милостыню — такое положение освящалось Православной Церковью, и такие нравственные принципы закреплялись в морали православной религии. Бедность считалась праведной — «блаженны нищие», за такую жизнь праведники должны были получить по заслугам на другом свете. Российское протестантство в виде старообрядчества, которое освящало богатство, приобретенное честным путем, даже более того, побуждало к неустанному труду для получения достойной жизни, не могло открыто провозгласить: «блаженны имущие», так как было почти всегда запрещено и преследовалось по закону. Примечательно, что старообрядчество, одобряя приобретенное упорным трудом богатство, очень строго спрашивало за бесчестность, нарушение моральных норм, жизненные излишества и даже некоторые удобства. Это ставило предпринимательство в определенные рамки, ограничивало возможности приобретать богатство обманным путем: кто-то боялся Божьей кары за неправедные поступки, кто-то уважал Божий закон.

Практическая ситуация в России складывалась так, что честный, но на беду хорошо обеспеченный человек любыми способами старался скрыть следы своего благополучия, мораль не позволяла подниматься над уровнем нищеты. Если же появлялась возможность демонстрировать свое богатство, то разгулу и роскоши не было предела. Но рано или поздно нужно было подумать о своей душе и об общественном мнении. Жертвование, благотворительность — при всем различии побуждающих к ним причин — являлись искуплением за нажитое богатство. Представление любого богатства как неправедно полученного и в то же время допускавшегося как бы санкционировало обманный путь, за который можно было потом отмолиться и пожертвовать. Непризнание праведности богатства, но широкое распространение его создавали в обществе заметный нравственный изъян, который и пытались сгладить за счет благотворительности и милостыни. М. И. Салтыков-Щедрин говорил устами своего героя об этом так: «…управы никакой на тебя нет, потому что и градоначальник и вся подьячая братия твою руку тянет. Таким-то родом и наживали капиталы, а под старость грехи перед Богом замаливали».

Интуитивная тяга к грамоте, книге, знанию вообще, возникнув в начале XIX в. у переселившихся в город крестьян, через два-три поколения породила в среде купечества не только покровителей искусств и науки, но и ученых, врачей, художников, публицистов. Необходимость же благотворения становилась одним из ценностных и поведенческих стереотипов, постепенно закреплявшихся в пореформенные десятилетия в сознании российской буржуазии. Та роль, которую купечество, в частности московское, играло в общественной жизни и главным образом в благотворении, уже давно отмечалась выдающимися русскими людьми.

В одном из нарядных изданий, посвященных уходу старого и наступлению нового века, отмечалось: «Ни в каком другом городе России, даже в Петербурге, нельзя найти столько благотворительных учреждений, созданных на частные средства, как в Москве. Сотни тысяч ежегодно жертвуются московским купечеством на дела благотворения. Клиники, больницы, богадельни, приюты с каждым годом приумножаются в Москве. Знаменитый Ермаков, израсходовавший на благотворительность свыше 5 млн. рублей… Имена Боевых, Бахрушиных, Морозовых, Алексеевых, Солдатенковых, Хлудовых увековечены в сооружениях, воздвигнутых на их средства»…

Благотворительность тесно связана с предпринимательством еще и потому, что при переходе России к капиталистическому способу производства происходит важный сдвиг в структуре народонаселения: крестьянство, переселявшееся в города, порождало как богатейших капиталистов-фабрикантов, банкиров, домовладельцев, так и наиболее обездоленных людей, часть которых неизбежно пополняла ряды воров, проституток и бродяг.

На этом этапе исторического развития благотворительность стала приобретать характер частных и общественных добровольных пожертвований, известный нам сейчас. Одновременно изменялась политика государства по отношению к неимущим, не только оттого, что репрессиями уже не удавалось удержать нищавшие слои населения в спокойном состоянии, но и в связи с укоренением в общественном сознании гуманистических идей, порожденных эпохой Просвещения, в частности, таких, как природное равенство людей, пробуждение достоинства личности и искоренение грубости нравов через распространение образования и правильного воспитания. Именно при капитализме, который свободу предпринимательства должен был сочетать со свободой идей, благотворительность стала значительным общественным явлением.

При капитализме усиливалась зависимость рабочего от работодателя. Зависимость в первую очередь выражалась в риске остаться без работы, причем не столько по прихоти капиталиста, сколько по воле экономических законов, регулирующих общественное производство. Безработица была неизбежна, размеры ее увеличивались, во-первых, вследствие прогрессирующего применения машин, от которых прогресс не мог отказаться, и, во-вторых, из-за периодических промышленных кризисов. Потерявшие работу люди вынуждены были идти в работные дома, богадельни, нищенствовать.

В этих условиях, при крайней поляризации богатства и бедности, благотворительность становилась неким регулятором социального равновесия, часто неосознанным средством устранения общественного эмоционального дискомфорта, возникавшего в результате несправедливого соотношения труда и присвоения.

Состоявшийся в марте 1910 года Всероссийский съезд деятелей по призрению отметил, что лишь 25 % всего бюджета этой системы исходило из средств казны, земств, городов и сословных учреждений, а 75 % — из средств частной благотворительности, добровольных пожертвований. Щедрость российских предпринимателей на благотворительность поражала соотечественников и иностранцев своим размахом. Кому, конечно, было и жертвовать, как не купцам? Дворяне после реформы 1861 года, в большинстве своем сохранившие свое имущество в землях и домах, не имели, как правило, наличных денег, и тем более денежных оборотов. Интеллигенция, потенциально чуткая к идее милосердия и сострадания, была бедна и зачастую сама нуждалась в благотворительности.

Но дело было не только в том, что купечество обладало большими деньгами. Немалую роль сыграла повышенная религиозность купечества, желание обрести благодать в жизни вечной через добродетели в жизни земной, следуя евангельской формуле: «Кто одел голого, накормил голодного, посетил заключенного, тот Меня одел, Меня накормил, Меня посетил».

Еще одной причиной была отстраненность купечества от насыщенной идейной жизни, которой с таким пылом отдавалась большая часть интеллигенции — особенно с появлением на исторической арене противоречивой фигуры разночинца. Демократическая часть русского общества 1860 — 70 гг., захваченная социалистическими идеями, полагала, что нищенство, бедность и убожество народной жизни могут исчезнуть лишь при коренных социальных преобразованиях, где частная благотворительность не будет нужна. Роль, уготованная историей купечеству, не предусматривала увлечения революционными идеями, поэтому предприниматели выполняли свой общественный долг так, как они его понимали — через частные пожертвования в пользу тех, кто не может сам устроиться в жизни. С конца XVIII в. открываются и другие проявления благотворительности в виде меценатства1 — покровительства искусству, наукам, собирания больших библиотек, коллекций, создания художественных галерей, театров и т. д., то есть всего того, что входит в широкое понятие культуры. Культура во все времена оказывалась тесно связанной с богатством и без его поддержки не могла полноценно существовать. Меценатство на Западе — это явление, которое, наряду с нравственным, имело и юридические основания (снижение налогов или освобождение от них). В России оно чаще было связано с религиозными, нравственными понятиями, подчинялось требованиям общественного мнения. Можно рассматривать меценатство как причуды обеспеченных людей, не знающих, куда девать деньги. А можно и иначе. Среди предпринимателей, как и среди других слоев населения, были люди, желавшие жить какой-то другой, более духовной жизнью, начинавшие понимать в ней смысл, желавшие подняться над течением обыденной жизни, найти в ней какие-то другие отношения.

Сначала молельни и домашние церкви русских купцов превращались в настоящие музеи. Да и само музейное дело в России было поставлено купцами-промышленниками. Благодаря им были созданы в течение XIX в. сотни музеев — в краевых, губернских, уездных городах России.

Внуки крестьян и мещан — отпрыски богатейших купеческих семей, пройдя через университет, а также деловые и увеселительные путешествия по Европе, становились ценителями литературы и искусства.

Поддержка всякого рода культурных начинаний была особенностью русской торгово-промышленной среды: Третьяковская галерея, Щукинский и Морозовский музеи современной французской живописи, Бахрушинский театральный музей, собрание русского фарфора А. В. Морозова, собрания икон С. П. Рябушинского, собрания картин В. С. Гиршмана, Е. И. Лосевой и М. П. Рябушинского, Частная опера С. И. Мамонтова, Опера С. И. Зимина, Художественный театр К. С. Алексеева-Станиславского и С. Т. Морозова. Связаны В. А. Морозов и «Русские ведомости», М. К. Морозова и Московское философское общество, С. И. Щукин и Философский институт при Московском университете, Найденовские собрания и издания по истории Москвы, Московии и, в частности, московского купечества.

Клинический городок и Девичье поле в Москве созданы главным образом семьей Морозовых… Солдатенков — и его издательство, и «Щепкинская» библиотека… Больница имени Солдатенкова, Солодовниковская больница, Бахрушинские, Хлудовские, Мазуринские, Горбовские странноприимные дома и приюты; Арнольдо-Третьяковское училище для глухонемых; Шелапутинская и Медвединская гимназии; Александровское Коммерческое училище; Практическая академия коммерческих наук; Коммерческий институт Московского общества распространения коммерческого образования, где каждая аудитория, каждый кабинет или лаборатория были сооружены либо какой-то семьей, либо в память какой-то семьи… Много было и других, и можно ли вообще припомнить все те памятники жертвенности представителей «темного царства», того «чумазого», который неустанно шел вперед и не хотел только торговать миткалем, а интересовался категорическим императивом, Штейнеровской антропософией и картинами Матисса Ван Гога и Пикассо1.

Наибольшего размаха достигла меценатская деятельность со второй половины XIX в. Именно к этому времени российская буржуазия осознала свою экономическую мощь, стала искать свое место в общественной жизни. Поскольку от политической деятельности царское правительство держало предпринимателей на расстоянии, а профессиональной деятельностью заслужить общественное признание было трудно, учитывая усиливающиеся настроения против эксплуататоров, буржуазия пыталась уходить в иные области, пользовавшиеся большим общественным престижем: занятие благотворительностью и меценатством.

Поскольку меценаты хотели не только спасти свою душу, сделать добро людям, но и оставить память о себе среди людей, закрепляя в названиях свои имена, необходимо назвать каждого поименно, вернуть в историю память об этих людях.

Одно из первых дошедших до нас сведений о купеческой благотворительности находим в семейной хронике Крестовниковых. Пришедший в Москву из Переславля-Залесского основатель династии Козьма Васильевич (1753 — 1814) был одним из первых коммерческих деятелей в Москве.