Индивидуальные особенности и качества мышления.

13.Индивидуальные особенности мышления у различных людей проявляются прежде всего в том, что у них по-разному складывается соотношение разных и взаимодополняющих видов и форм мыслительной деятельности (наглядно-действенного, наглядно-образного, словесно-логического и абстрактно-логического).

14.К индивидуальным особенностям мышления относятся также и другие качества познавательной деятельности: продуктивность ума, самостоятельность, широта, глубина, гибкость, быстрота мысли, творчество, критичность, инициативность, сообразительность и т.д. (см. рис. 8).

15.

16.Рис. 8. Составляющие продуктивности ума

17.Например, для творческой работы необхо­димо обладать способностью само­стоятельно и критично мыслить, про­никать в сущность предметов и явле­ний, быть пытливым, что в значитель­ной мере обеспечивает продуктив­ность умственной деятельности. Все указанные качества индиви­дуальны, изменяются с возрастом, под­даются коррекции.

18.Быстрота мышления - скорость протекания мыслительных процессов. Быстрота мысли особенно нужна в тех случаях, когда от человека требуется принимать определенные решения в очень короткий срок (например, во время аварии).

19.Самостоятельность мышления - умение увидеть и поставить новый вопрос, а затем решить его собственными силами. Самостоятельность мышления, как умение использовать общественный опыт и независимость собственной мысли, проявляется, прежде всего, в умении увидеть и поставить новый вопрос, новую проблему и затем решить их своими силами. Творческий характер мышле­ния отчетливо выражается именно в такой самостоятельности.

20.Гибкость мышления - способность изменять аспекты рассмотрения предметов, явлений, их свойств и отношений, умение изменить намеченный путь решения задачи, если он не удовлетворяет изменившимся условиям, активное переструктурирование исходных данных, понимание и использование их относительности. Гибкость мышлениякак умение находить пути решения задачи заключается в умении изменять на­меченный вначале путь (план) решения задач, если он не удовлетворяет тем условиям проблемы, которые постепенно вычленяются в ходе ее решения и которые не удалось учесть с самого начала.

21.Инертность мышления – качество мышления, проявляющееся в склонности к шаблону, к привычным ходам мысли, в трудности переключения от одной системы действий к другой.

22.Темп развития мыслительных процессов - минимальное число упражнений, необходимых для обобщения принципа решения.

23.Экономичность мышления - число логических ходов (рассуждений), посредством которых усваивается новая закономерность.

24.Широта ума - умение охватить широкий круг вопросов в различных областях знания и практики.

25.Глубина мышления - умение вникать в сущность, вскрывать причины явлений, предвидеть последствия; проявляется в степени существенности признаков, которые человек может абстрагировать при овладении новым материалом, и в уровне их обобщенности.

26.Последовательность мышления - умение соблюдать строгий логический порядок в рассмотрении того или иного вопроса.

27.Критичность мышления - качество мышления, позволяющее осуществлять строгую оценку результатов мыслительной деятельности, находить в них сильные и слабые стороны, доказывать истинность выдвигаемых положений.

28.Устойчивость мышления – качество мышления, проявляющееся в ориентации на совокупность выделенных ранее значимых признаков, на уже известные закономерности.

29.Осознанность мышления – качество мышления, проявляющееся в возможности выразить в слове как результат работы (существенные признаки, понятия, закономерности и т.п.), так и те способы, приемы, с помощью которых этот результат был найден.

30.Эти индивидуальные особенности не­обходимо специально учитывать, чтобы правильно оценить умственные способности и знания.

31.Все перечисленные и многие другие качества мышления тес­но связаны с основным его качеством, или признаком. Важ­нейший признак всякого мышления - независимо от его отдель­ных индивидуальныхособенностей - умение выделять сущест­венное, самостоятельно приходить ко все новым обобщениям. Когда человек мыслит, он не ограничивается констатацией того или иного факта или события, пусть даже яркого, интерес­ного, нового и неожиданного. Мышление необходимо идет дальше, углубляясь в сущность данного явления и открывая общий закон развития всех более или менее однородных явле­ний, как бы внешне они не отличались друг от друга.

32.

Леонтьев: мышление - процесс отражения объективной реальности, составляющий высшую ступень человеческого познания. Изучение особенностей мыслительной, умственной деят. - задача науки о мышлении. В отличии ????????????

Поясню свою мысль на примере одной из труднейших проблем, издавна стоящих перед психологическим исследованием, - речь идет о проблеме связи психических процессов и процессов мозговых, физиологических. Вряд ли нужно убеждать сейчас психологов в том, что психика есть функция мозга и что психические явления и процессы нужно изучать в единстве с физиологическими. Но что значит изучать их в единстве? Для конкретно-психологического исследования вопрос этот оказался архисложным. Дело в том, что никакое прямое соотнесение между собой психических и мозговых физиологических процессов проблемы еще не решает. Теоретические альтернативы, которые возникают при таком прямом сближении, хорошо известны: либо это гипотеза параллелизма, роковым образом приводящая к пониманию психики как эпифеномена; либо это позиция наивного физиологического детерминизма с вытекающим из него сведением психологии к физиологии; либо, наконец, это дуалистическая гипотеза психофизиологического взаимодействия, которая допускает действие нематериальной психики на материальные процессы, протекающие в мозге. Для метафизического мышления никакого иного решения попросту не существует, меняются лишь термины, прикрывающие все те же альтернативы.

Вместе с тем психофизиологическая проблема имеет для психологии совершенно конкретный и в высшей степени деловой смысл, потому что психолог должен постоянно иметь в виду работу морфофизиологических механизмов. Нельзя же рассуждать, например, о процессах восприятия, не обращаясь к данным морфологии и физиологии. Однако образ восприятия как психологическая реальность совсем не то же самое, что мозговые процессы и их констелляции, функцией которых он является. Очевидно, что мы имеем здесь дело с разными формами движения, но это необходимо ставит дальнейшую проблему о тех содержательных переходах, которые связывают между собой эти формы движения. Хотя проблема эта является прежде всего методологической, ее решение требует анализа, проникающего, как я говорил, в результаты, накопленные конкретными исследованиями на психологическом и физиологическом уровнях.

На другой стороне, в сфере специально психологической проблематики, внимание стало все более сосредоточиваться на тщательности разработки отдельных вопросов, на повышении технической вооруженности лабораторного эксперимента, усовершенствовании статистического аппарата и на использовании формальных языков. Конечно, без этого прогресс в психологии сейчас попросту невозможен. Но очевидно и другое: что одного этого еще недостаточно. Необходимо, чтобы при этом частные задачи не заслоняли собой более общих, чтобы методика исследования не заслоняла собой его методологию.

Теоретическая, методологическая беззаботность иногда сказывается и в подходе к решению некоторых чисто прикладных психологических задач. Она проявляется прежде всего в попытках некритического применения в практических целях научно не обоснованных методических средств. Предпринимая такого рода попытки, зачастую спекулируют на необходимости теснее связывать психологию с актуальными задачами, которые выдвигаются современным этапом развития общества и научно-технической революцией. Наиболее грубым выражением таких попыток является практика бездумного использования психологических тестов, чаще всего импортируемых из США. Я говорю здесь об этом только потому, что развитие практики тестирования обнажает один из "механизмов", порождающих в психологии антиметодологические установки.

Тестами, как известно, называют краткие испытания, цель которых состоит в том, чтобы обнаружить (а иногда и измерить) то или иное предварительно научно осмысленное свойство или процесс. Когда, например, стала известна реакция лакмуса на кислоту, то появился тест "лакмусовой бумажки" - изменение ее цвета стало служить простейшим индикатором кислотности или щелочности жидкости, смачивающей бумажку; изучение индивидуальных особенностей восприятия цвета привело к созданию известных таблиц Штиллинга, которые по различаемости изображенных на них цифр позволяют достаточно надежно судить об отсутствии или наличии цветоаномалии и о ее характере. Такого рода тесты, широко используемые в самых различных областях знания, можно назвать "понимающими" в том смысле, что они опираются на содержательное представление о зависимостях, которые связывают между собой результаты тестирования с изучаемыми свойствами, состояниями или процессами. Они не эмансипированы от науки и не подменяют собой углубленные исследования.

Принципиально иной характер имеют те тесты, которые служат способом обойти трудности добывания подлинно научных психологических знаний. Типичным образцом таких тестов являются тесты умственного развития. В их основе лежит следующая процедура: прежде всего, допускается существование некоего "психологического флогистона", именуемого интеллектуальной одаренностью; далее изобретается ряд вопросов-задач, среди которых отбираются те, которые обладают наибольшей дифференцирующей силой, и из них составляется "тестовая батарея"; наконец, на основании статистической обработки результатов большого числа испытаний количество правильно решаемых задач, включенных в такую батарею, соотносится с возрастом, расовой или социальной принадлежностью испытуемых. Определенный эмпирически установленный процент решений принимается за единицу, а отклонение от него записывается в виде дроби, которая якобы и выражает "интеллектуальный коэффициент", присущий данному индивиду или группе.

Несостоятельность методологии такого рода тестов очевидна. Ведь единственным критерием, на основании которого вводятся те или иные тестовые задачи, является их валидность, т. е. степень соответствия результатов их решения тем или иным косвенным же выражениям тестируемых психологических особенностей. Это и вызвало к жизни специальную психологическую дисциплину - так называемую тестологию. Нетрудно увидеть, что за подобной трансформацией методической техники в самостоятельную дисциплину кроется не что иное, как подмена теоретического исследования грубой прагматикой.

Хочу ли я этим сказать, что от психологических тестов нужно отказаться? Нет, конечно. Я воспользовался примером давно дискредитировавших себя тестов одаренности, чтобы еще раз подчеркнуть необходимость серьезного теоретического анализа даже и при решении таких вопросов, которые на первый взгляд кажутся узкометодическими.

Я остановился на тех трудностях, которые испытывает научная психология, и ничего не говорил о ее бесспорных и очень серьезных достижениях. Но именно осознание этих трудностей и составило, так сказать, критическое содержание данной книги. Оно, однако, не является единственным фундаментом, на который опираются развиваемые в ней позиции. К ним во многом привел положительный опыт конкретно-психологических исследований - как моих собственных, так и проведенных другими учеными. Результаты этих исследований я постоянно имел в виду, хотя прямо они упоминаются лишь изредка, в качестве беглых иллюстраций; в большинстве же случаев они вовсе оставались за пределами изложения. Последнее объясняется необходимостью отказаться от длинных отступлений, чтобы сделать общую авторскую концепцию более наглядной и обозримой.

По этой же причине книга не претендует и на то, чтобы дать обзор научной литературы по затрагиваемым вопросам. Многие важные и известные читателю работы в ней не цитируются, хотя и подразумеваются. Так как это может создать неправильное впечатление, я должен подчеркнуть, что если эти психологические работы и остались неназванными, то этот отнюдь не потому, что они, на мой взгляд, не заслуживают внимания. Не иначе обстоит дело и с философско-историческими источниками: читатель без труда обнаружит теоретические рассуждения, за которыми скрывается анализ некоторых прямо не называемых категорий домарксистской классической философии. Все это - потери, восстановить которые можно только в новой, совершенно по-другому написанной большой книге. К сожалению, такой возможности у меня сейчас просто нет.

Почти всякую теоретическую работу можно прочитать по-разному, подчас совершенно иначе, чем она представляется автору. Поэтому я хочу воспользоваться возможностью сказать в предисловии о том, что на страницах этой книги является, на мой взгляд, главным.

Я думаю, что главное в этой книге состоит в попытке психологически осмыслить категории, наиболее важные для построения целостной системы психологии как конкретной науки о порождении, функционировании и строении психического отражения реальности, которое опосредствует жизнь индивидов. Это - категория предметной деятельности, категория сознания человека и категория личности.

Первая из них является не только исходной, но и важнейшей. В советской психологии это положение высказывается постоянно, но раскрывается оно существенно по-разному. Центральный пункт, образующий как бы водораздел между различным пониманием места категории деятельности, состоит в том, рассматривается ли предметная деятельность лишь как условие психического отражения и его выражение, или же она рассматривается как процесс, несущий в себе те внутренние движущие противоречия, раздвоения и трансформации, которые порождают психику, являющуюся необходимым моментом собственного движения деятельности, ее развития. Если первая из этих позиций выводит исследование деятельности в ее основной форме - в форме практики - за пределы психологии, то вторая позиция, напротив, предполагает, что деятельность независимо от ее формы входит в предмет психологической науки, хотя, разумеется, совершенно иначе, чем она входит в предмет других наук.

Иными словами, психологический анализ деятельности состоит, с точки зрения этой второй позиции, не в выделении из нее ее внутренних психических элементов для дальнейшего обособленного их изучения, а в том, чтобы ввести в психологию такие единицы анализа, которые несут в себе психическое отражение в его неотторжимости от порождающих его и им опосредствуемых моментов человеческой деятельности. Эта защищаемая мною позиция требует, однако, перестройки всего концептуального аппарата психологии, которая в данной книге лишь намечена и в огромной степени представляется делом будущего.

Еще более трудной в психологии является категория сознания. Общее учение о сознании как высшей, специфически человеческой форме психики, возникающей в процессе общественного труда и предполагающей функционирование языка, составляет важнейшую предпосылку психологии человека. Задача же психологического исследования заключается в том, чтобы, не ограничиваясь изучением явлений и процессов на поверхности сознания, проникнуть в его внутреннее строение. Но для этого сознание нужно рассматривать не как созерцаемое субъектом поле, на котором проецируются его образы и понятия, а как особое внутреннее движение, порождаемое движением человеческой деятельности.

Трудность состоит здесь уже в том, чтобы выделить категорию сознания как психологическую, а это значит понять те реальные переходы, которые связывают между собой психику конкретных индивидов и общественное сознание, его формы. Этого, однако, нельзя сделать без предварительного анализа тех "образующих" индивидуального сознания, движение которых характеризует его внутреннюю структуру. Изложение опыта такого анализа, в основании которого лежит анализ движения деятельности, и посвящена специальная глава книги. Не мне, разумеется, судить о том, является ли этот опыт удачным. Я хочу только обратить внимание читателя на то, что психологическая "тайна сознания" остается закрытой для любого метода, за исключением метода, открытого Марксом, позволяющего демистифицировать природу сверхчувственных свойств общественных объектов, к которым принадлежит также и человек как субъект сознания.

Наибольшие, вероятно, возражения могут вызвать развиваемые мной взгляды на личность как предмет собственно психологического изучения. Я думаю так потому, что они решительно не совместимы с теми метафизическими культур-антропологическими концепциями личности (как и с теориями двойной ее детерминации - биологической наследственностью и социальной средой), которые наводняют сейчас мировую психологию. Несовместимость эта особенно видна при рассмотрении вопроса о природе так называемых внутренних двигателей личности и вопроса о связи личности человека с его соматическими особенностями.

Широко распространенный взгляд на природу потребностей и влечений человека заключается в том, что они-то и суть определители деятельности личности, ее направленности; что, соответственно, главную задачу психологии составляет изучение того, какие потребности свойственны человеку и какие психические переживания (влечения, желания, чувства) они вызывают. Другой взгляд, в отличие от первого, состоит в том, чтобы понять, каким образом развитие самой деятельности человека, ее мотивов и средств трансформирует его потребности и порождает новые потребности, в результате чего меняется их иерархия, так что удовлетворение некоторых из них низводится до статуса лишь необходимых условий деятельности человека, его существования как личности.

Нужно сказать, что защитниками первой, антропологической или, лучше сказать, натуралистической точки зрения, выдвигается множество аргументов, в том числе такие, которые метафорически можно назвать аргументами "от желудка". Конечно, наполнение желудка пищей - непременное условие любой предметной деятельности, но психологическая проблема заключается в другом: какова будет эта деятельность, как пойдет ее развитие, а вместе с ним и преобразование самих потребностей.

Если я выделил здесь данный вопрос, то это потому, что в нем сталкиваются противоположные воззрения на перспективу изучения личности. Одно из них ведет к построению психологии личности, исходящей из примата, в широком смысле слова, потребления (на языке бихевиористов - "подкрепления"); другое - к построению психологии, исходящей из примата деятельности, в которой человек утверждает свою человеческую личность.

Второй вопрос - вопрос о личности человека и его телесных особенностях - заостряется в связи с тем положением, что психологическая теория личности не может строиться, опираясь главным образом на различия конституций человека. Как же можно в теории личности обойтись без привычных ссылок на конституции Шелдона, факторы Айзенка, наконец, на павловские типы высшей нервной деятельности? Соображение это тоже возникает из методологического недоразумения, которое во многом зависит от неоднозначности самого понятия "личность". Неоднозначность эта, однако, исчезает, если принять то известное марксистское положение, что личность есть особое качество, которое природный индивид приобретает в системе общественных отношений. Проблема тогда неизбежно обращается: антропологические свойства индивида выступают не как определяющие личность или входящие в ее структуру, а как генетически заданные условия формирования личности и, вместе с тем, как то, что определяет не ее психологические черты, а лишь формы и способы их проявления. Например, агрессивность как черта личности, конечно, будет проявляться у холерика иначе, чем у флегматика, но объяснить агрессивность особенностью темперамента как же научно бессмысленно, как искать объяснения войн в свойственном людям инстинкте драчливости. Таким образом, проблема темперамента, свойств нервной системы и т.п. не "изгоняется" из теории личности, а выступает в ином, нетрадиционном плане - как вопрос об использовании, если так можно выразиться, личностью врожденных индивидуальных свойств и способностей. И это - очень важная для конкретной характерологии проблема, которая, как и ряд других проблем, осталась в данной книге не рассмотренной.

Оговорки, сделанные в этом предисловии (а они могли быть еще более многочисленными), вызваны тем, что автор видел свою задачу не столько в утверждении тех или иных конкретно-психологических положений, сколько в поиске метода их добывания, вытекающего из историко-материалистического учения о природе человека, его деятельности, сознания и личности.

В заключение мне осталось сказать несколько слов о композиции книги. Содержащиеся в ней мысли уже были высказаны в прежних публикациях автора, перечень которых дается в примечаниях к главам. Они, однако, впервые представлены здесь систематически.

По своему составу книга разбивается на три части. Первую из них образуют I и II главы, посвященные анализу понятия отражения и того общего вклада, который вносит марксизм в научную психологию. Главы эти служат введением к ее центральной части, в которой рассматриваются проблемы деятельности, сознания и личности. Совершенно особое место занимает последняя часть книги: она не является продолжением предшествующих глав, а представляет собой одну из ранних работ автора по психологии сознания. Со времени ее первого, ставшего теперь редким издания прошло более двадцати лет, и многое в ней устарело. Однако она содержит некоторые психолого-педагогические аспекты проблемы сознания, которые в других частях книги вовсе не затрагиваются, хотя аспекты эти остаются и сейчас близкими сердцу автора. Это и побудило включить ее в книгу.

Москва, июнь 1974 г.

12.Осознаваемое и неосозноваемые компоненты в мыслительной деятельности.

Вудсворт: этапы творческого мышления: 1) подготовка; 2)созревание - бессознательная работа над проблемой в теч. периода направленности внимания на др. вопросы; 3) вдохновление; 4) проверка истинности. Пономарев взял в качестве исходного факта неоднородность предметного действия: в результате успешного (целенапр) действия получаем результат, соотв. предварительно поставленной цели (прямой продукт действия), и результат, кот. не был предусмотрен в сознательной цели (т.е. являлся побочным продуктом). Проблема осознанного и неосознанного конкретизировалась у Пономарева в проблему взаимоотнош-я этих продуктов. Побочный продукт действия также отражается субъектом, но оно не представлено в форме сознания. Он складывается под влиянием тех конкретных св-в вещей и явлений, кот. вкл. в действие, но несущественны сточки зрения его цели. Опыт: даны 4 точки и нужно провести через них 3 прямые линии, не отрывая карандаша от бумаги, так, чтобы он возвратился в исходную точку. Перед этим давалась наводящяя задача, которая оставалась на уровне побочного продукта и не всегда помогала реш-ю второй задачи. Перевод побочного продукта в прямой (т.н. переориентировка) возможен в случае когда подсказка предваряет основную задачу, да и то не всегда. Факторы, способств. переводу: простота стимульной и выставляющей задачи; малая автоматизированность способа действия, кот. выполняется подсказка; обобщеность способа, в котором преобразуется побочный продукт. В этих исследованиях уточняется представление о мышлении как ориентировки, с которой связано выделение собственно псих. аспетка исследования. Ориентировка здесь дифферинцируется на опирающуюся на отражение прямого продукта действия и ... В первом случае человек уверен в успехе реш-я и способен дать правильный отчет в своих действиях, а во втором нет. Феномены бессознательного часто приобретают в сознании форму установок. Опыты Лачинса: давалась последовательность арифм. задач определенного уровня сложности. Затем неожиданно давали более легкие задачи. Испытуемые делавшие сначала > сложн. задачи решали их более сложн. путем. Элиан исходя из теории Узнадзе, называет установки - склонность, направленность, готовность субъекта к совершению определенной деятельности, могущей удовлетворить его потребность, как предуготовленность к совершеню опред. деят. Эливан выделяет фиксированную и динамическую устан. Своеобразие возникновение установки в проблемной сит. закл. в том, что субъективным фактором установки является гностическая потребн, а объективн. - сутуация, которая еще не дана полностью. Специф. челов. психики- осознание действительности и себя как субъекта, нах. во взаимоотношениях с этой действит. (акт объективации). Взаимоотношение установки и образного мышления (Натадзе) - опыт аналогичный Узнадзе (разные шары давали в руки), но здесь все это нужно было вообразить. Возникновение установки здесь зависит от отнош. человека к представляемому. Райков применял постгипнотическое внушение при решении мыслительных задач.

13.Мотивация мыслительной деятельности

Мотивация - главная характеристика субъекта деятельности, основной источник его активности. 2 групп мотивов: внешние мотивы мыслительной деятельности (задача решается ради достижение результатов, не связ .с познаним объекта) и внутрен. Мотивация необходимое условие для развертывания мыслительной деят. по реш-ю задачи, но она может быть разной: на 1 полюсе - внешняя, а 2... Задача на мышление всегда предполагает затруднение. Как только человек с ним сталкивается у него актуализ . новая потребность и внешняя добавляется внутренней . Деятельность по реш-ю задачи полимотивировна. Субъект характеризуется множеством мотивов, нах. в иерархически отношениях Þ акт принятия задачи - есть связывание ее с группой мотивов, т.е. к внешним добавл. внутренние и наоборот. Этот момент актуализ. новой познавательной деят. связ. с возник. проблемн. сит. (см. 4). Мотивы - не просто условия развертывания актуальной мыслительной деят, но и фактор, вл. на ее продуктивность (задание «мы исслед. одаренность» по сравнению с «решите задачу»: в первом случае повышалась продуктивность решения). Решаемая задача вызывает отношение субъекта к ней, имеет для него личностный смысл. Отношение может различатся по модальности (+ / -); по форме выражения (верб/нев); по хар-ру проявленя отношения (переделывание задачи, готовность к повторным участиям). Кроме внешней и внутренней мотивации различают также ситуационные и устойчивые мотивы (установки). + см. 14