Проблема научной рациональности и рациональности в целом.

Одна из проблем, которая стоит сегодня в центре философских дискуссий, — это проблема научной рациональности и рациональности в целом. В этом плане наиболее любопытным представляется рассмот-рение взглядов П. Фейерабенда (1924—1994).

Основные его труды: «Против методологического принуждения» (1975), «Избранные труды по методологии науки» (r. I—И) (1978—1981).

Фигура данного мыслителя интересна, так как его творчество изначально реализуется в рамках постпозитивистской традиции, которую обычно относят к сциентизму. Это отражает эволюцию данного направления, многие представители которого отказываются от позиции жесткого сциентизма и начинают исследовать науку, проблему критериев научности в более широком социокультурном контексте. А это, в свою очередь, почти с необходимостью приводит исследователей вообще к отказу от сциентистской интерпретации науки, научной рациональности и т. д.

Фейерабенд критикует науку «изнутри», показывая относительность ее претензий выступать единственной формой познания. Опираясь на обширный материал по истории науки, он показывает, что в основе принятых научных стандартов и норм часто лежат нерациональные компоненты. Фундамент науки, отмечает он, весьма непрочен, и построенное на его основе здание шатается. Сегодняшние представления о науке во многом связаны с ее лидирующим положением в современной цивилизации. Это порождает у ее приверженцев своеобразный научно-теоретический фанатизм, основанный на отрицании других форм духовного постижения бытия. Соответственно философия с такой сциентистской позиции связывается лишь с узким спектром рационалистического отношения к миру. Такие философы, пишет Фейерабенд, зани-маются апологетикой узкого стандарта рациональности как якобы наиболее истинного подхода к миру, считая совершенно само собой разумеющимся, что каждая традиция должна подчиняться структурным принципам созданных ими абстрактных зданий. «Сами вещи» говорят после того, как их сделали вещами философы. И эти вещи философов стали масштабом разумной речи и нравственного поведения. На самом деле, как показывает реальная история науки, продолжает Фейерабенд, чисто рационального отношения к миру в ней никогда не было и быть не может. Это происходит хотя бы из природы научного открытия, направленного всегда на постижение нового, неизвестного. Излишняя рациональность (основанная на системе принятых научным сообществом стереотипов) способна здесь лишь помешать. Ученый выдвигает гипотезы, ломая старые принципы и стереотипы в объяснении явлений, и не всегда может следовать модели жесткой рациональности, как этого требуют, например, неопозитивисты. Таким образом, принимаемые научным сообществом критерии рациональности (научности) срабатывают эффективно лишь задним числом, когда достигнут результат. Это не рациональный путь достижения истины, а его рациональная интерпретация. Любые формально-логические требования к чистоте теории (непротиворечивость, полнота, независимость и т. д.) так и остаются идеальными конструкциями и никогда не срабатывают полностью, и ученый не может их полностью осуществить. «Иначе говоря, есть практическая логика, которой пользуются ученые и которая еще не существует в эксплицитной форме (кроме, может быть, некоторых частей гегелевской логики, у Энгельса в диалектическом материализме), и эта логика делает возможными открытия

при помощи систем, обладающих противоречиями». Наука, отмечает Фейерабенд, близка по многим своим параметрам к мифологии. Это современный миф, или, точнее, миф современной культуры. Прежде всего, чисто мифологическим является принцип, заключающийся в следовании ученых принятым правилам и стандартам. Аналогично этому миф также всегда жестко запрограммирован. «Обоснование мифа науки» осуществляется точно так же, не посредством рациональных аргументов, а на основе веры в нее, так как современная наука подавляет своих оппонентов, а не убеждает их, наука действует с помощью силы, а не с помощью аргументов.

Структура научной теории также близка к мифу. Так, в обоих образованиях можно выделить некую центральную идею, которая не подлежит разрушению при их изменении. В мифологическом сознании имеется система основополагающих положений — это система запретов, табу. В научной теории мы называем это фундаментальными основаниями концепции. Научное сообщество создает механизм их защиты, который очень напоминает, отмечает П. Фейерабенд, защитную «табу-реакцию». «Как мы уже видели, фундаментальные верования защищаются с помощью этой реакции, а также с помощью вторичных усовершенствований, и все то, что не охватывается обоснованной категориальной системой или считается несовместимым с ней, либо рассматривается как нечто совершенно неприемлемое, либо — что бывает чаще — просто объявляется несуществующим. Наука не готова сделать теоретический плюрализм основанием научного исследования». Без такого «твердокаменного догматизма» наука не смогла бы осуществить своих претензий на познание истины, которая в каждой науке объявляется единственной и действительно является таковой, но в узких предметных рамках. Это ее важнейшее свойство, позволяющее сохранять знания в виде системы концептуальных теорий. Весьма спорен аргумент о большей точности и логичности научных теорий по сравнению с другими формами отражения мира. Дело в том, что эти строгость и точность, так же как и критерии рациональности в целом, появляются лишь задним числом, когда открытия совершены и теория создана. Но даже в этом случае реальные научные теории мало согласуются «со строгими предписа-

ниями логики или чистой математики, и попытка подчинить им науку лишила бы ее той гибкости, без которой прогресс невозможен». Итак, делает вывод П. Фейерабенд, и наука, и философия опосредованы всем социокультурным фоном и не являются проявлением только разума. Они несут в себе столь же много элементов нерационального, как такие феномены, как миф или религия. Зеркальным отражением этих установок в современном антисциентизме выступают концепции, которые, напротив, пытаются обосновать тезис, что миф содержит в себе столь много рационального, что трудно отличим от науки. Эту установку можно обозначить как путь «от мифа к науке», когда в отличие от показа нерациональности такого рационального образования, как наука, предпринимается попытка показать, что одно из нерациональных образований (миф) не менее рационально. В современной философии обращение к мифу в рамках обсуж-даемой нами проблематики реализуется в постановке проблемы рациональной интерпретации сущности иррационального. Утверждается, в частности, что основным заблуждением сциентистского подхода является отнесение к иррациональному всего того, что остается за рамками сегодняшнего стандарта рационального. Однако трактовать иррациональное лишь как некое вместилище для остатков бытия, которые не освоены рациональными методами, представляется значительным упрощением. Бытие едино, в нем самом нет двух противостоящих друг другу сфер: рациональной и иррациональной. Они являются характеристиками одного и того же образования и неизбежно взаимопроникают друг в друга.

Попытки чисто рационального объяснения бытия и форм его сознания приводят к парадоксальному результату. Поскольку' всегда имеется предел рациональному познанию, то тем самым признается реальное наличие нерациональной сферы, хотя бы в виде непознанного или пока не познанного. И сфера эта столь велика по сравнению с познанным, что скорее правильнее было бы признать, что мир иррационален по существу и имеются лишь остров-

ки рационального. Есть иной путь: попытаться воссоединить вне-

рациональные (и как частный случай — иррациональные) и ра-

циональные формы сознания бытия. И наиболее приемлемым

образованием для этого выступает миф.

К. Хюбнер доводит эти идеи до логического конца и утвержда-

ет, что степень рациональности мифа и науки одинакова, так как

нет никакого иного обоснования рациональности, как только че-

рез внутреннее содержание каждого из образований, т. е. из самих

себя.

Проявляется это в общей модели объяснения, основанной на чис-

том и предпосылочном опыте. Чистый опыт (или в науке — эмпи-

рический опыт) основан на принципе интерсубъективности.

А предпосылочное знание и в мифе, и в науке основано на онто-

логии, является продуктом социокультурных обстоятельств.

В этом смысле оно относительно. «Следовательно, различие меж-

ду научным и мифическим опытом лежит исключительно в облас-

ти содержания. Рациональная структура объяснения и интерсубъ-

ективного обоснования при этом никак не затрагивается».

Таким образом, миф и наука — это две равноправные формы

постижения мира. Их содержание нельзя сравнивать по основа-

нию, взятому из них самих. Поэтому они имеют собственное со-

держание, развивающееся на собственной же логике и собствен-

ных приемах и методах обоснования. Их нельзя поставить в оди-

наковые семантические условия. Мифологический и научный опыт,

мифологический и научный разум являются в известном смысле несо-

измеримыми.

Миф не может быть охарактеризован как нечто только ирра-

циональное, и соотношение между ним и наукой — это не поляр-

ность иррационального и рационального. Это два разных способа

постижения бытия, не противостоящих, но дополняющих друг

друга. И то и другое образование несет в себе элементы как рацио-

нального, так и нерационального. Лидирующее положение науки

в современном обществе не является основанием для того, чтобы

отрицать другие формы духовного освоения бытия, такие, как

миф, религия, искусство и прочие, и подгонять под узкие крите-

рии научности предмет философии.