Психоаналитик как зеркало

Фрейд (19126) дал рекомендацию, состоящую в том, что психоаналитику следует быть как бы зеркалом для пациента. Это было неправильно понято и неправильно истолковано в том смысле, что аналитику следует быть холодным и не реагирующим по отношению к своему пациенту.

– 320 –

На самом деле, я полагаю, Фрейд имел в виду нечто совершенно другое. Его сравнение с зеркалом означает, что поведение аналитика, его отношение к невротичес­кому конфликту пациента должно быть «непрозрачным», так чтобы обратно к пациенту не могло вернуться ни­чего из того, что он манифестировал. Личные действия и предпочтения аналитика не должны проникать в ана­лиз. В таких ситуациях аналитик устойчиво нейтрален, что дает возможность пациенту продемонстрировать свои искаженные и нереалистические реакции, как тако­вые. Более того, аналитику следует стараться приглу­шать свои собственные ответы так, чтобы он был от­носительным анонимом для пациента (Фрейд, 19126, с. 117—118). Только таким способом можно будет четко увидеть реакции переноса пациента так, чтобы их можно было видеть и отделить от более реалистичных реакций. Более того, для того, чтобы анализировать явления пере­носа, важно сохранять область взаимодействия между пациентом и аналитиком относительно свободной от контаминации и артефактов. Любая другая форма по­ведения или отношения со стороны аналитика, чем по­стоянное гуманное вмешательство, будет затемнять и ис­кажать развитие и осознание явлений переноса. По­звольте мне привести несколько примеров контамина­ции.

Несколько лет назад мой пациент, который страдал от язвы желудка и депрессией, вошел в длительный пе­риод непродуктивной работы в анализе в тот момент, когда его симптомы обострились. Мы оба осознавали, что действует сопротивление, но были не в состоянии до­стичь сколько-нибудь значительного прогресса в борьбе против усиления симптомов или упорства сопротивления. После нескольких месяцев работы я начал медленно осознавать, что пациент изменился в каком-то отноше­нии ко мне. Прежде он был расположен шутить или поддразнивать, или позлить меня каким-нибудь невин­ным способам. Теперь он больше жаловался, не шутил, был угрюм. Раньше его озлобленность была явной и спо­радичной. Теперь же он был поверхностно кооперати­вен, но, а на самом деле, упрям. Однажды он сказал мне, что видел сновидение об осле, а затем впал в угрю­мое молчание. После периода молчания с моей стороны я спросил его, что произошло. Он ответил со вздохом,

– 321 –

что подумал, быть может, мы оба ослы. После паузы он добавил: «Я не двигаюсь с места и вы тоже. Вы не ме­няетесь, и я не меняюсь (молчание). Я пытался изме­ниться, но это сделало меня больным». Я был озадачен, я не мог понять, к чему это относится. Тогда я спросил его, как он пытался измениться. Пациент ответил, что он пытался изменить свои политические взгляды в со­ответствии с моими. Всю жизнь он был республиканцем (что я знал), и он попытался, в последние месяцы, при­нять более либеральную точку зрения, потому что знал, что я склонен к этому. Я спросил его, как он уз­нал, что я либерал или антиреспубликанец. Тогда он рассказал, что, когда он говорил что-нибудь похвальное о политиках-республиканцах, я всегда спрашивал его об ассоциациях. С другой стороны, когда он говорил что-то враждебное о республиканцах, я продолжал молчать, как бы соглашаясь. Когда он говорил добрые слова о Рузвельте, я не ответил ничего. Когда же он нападал на Рузвельта, я, бывало, спрашивал, кого ему напоми­нает Рузвельт, так, будто следует подтвердить то, что ненависть Рузвельта — инфантильная черта.

Я был захвачен врасплох, потому что совершенно не осознавал этого. Тем не менее, когда пациент отметил этот момент, я был вынужден согласиться, что я делал именно это, хотя и не зная того. Затем мы приступили к работе над тем, почему он чувствовал необходимость попытаться принять мои политические взгляды. Это оказалось его способам снискать мое расположение, что было неприемлемо, а также унижало его чувство собст­венного достоинства и привело к обострению язвенных симптомов и депрессивности. (Сновидение об осле выра­жало в очень конденсированной форме его враждебность к демократической партии, которая использует осла в качестве символа, и его раздражение по поводу отсутст­вия у меня проницательности в отношении его затруд­нений, — осел известен своей глупостью и упрямством. Это было также изображением и его собственного обра­за.)

Несколько лет назад я лечил пациентку, которая прервала лечением с другим аналитиком после длитель­ного тупикового периода. Непосредственной причиной ее неразрешенного сопротивления было то, что она узнала, что ее предыдущий аналитик — искренне религиозный

– 322 –

человек, регулярно посещающий синагогу. Ее друг рас­сказал ей об этом, и позже пациентка убедилась в этом сама. Пациентка конфронтировала аналитика, но тот отказался принять или отрицать этот факт. Он сказал, что, по его мнению, им следовало бы продолжить сов­местную работу. Но, к несчастью, пациентка стала все более раздражаться из-за его вмешательств и интер­претаций, которые он делал и ранее и которые теперь казались ей продиктованными его верой в бога. Это предыдущий аналитик отрицал, но пациентка сохраняла свой скептицизм. В конце концов, она пришла к заклю­чению, что более не способна эффективно работать с этим аналитиком.

Эта самая пациентка спросила меня, религиозен ли я, я оказал ей, что не буду отвечать на ее вопрос, по­тому что любой ответ испортит наши отношения. Она приняла эту точку зрения. Позже, в ее анализе со мной, стало ясно, что она чувствовала, что не может уважать аналитика, который искренне религиозен, и проходить анализ у него. Более того, уклончивость предыдущего аналитика, после того, как она обнаружила этот факт, сделала его фигурой, не заслуживающей доверия.

В обоих случаях контаминация переноса помешала полному развитию невроза переноса и стала источником длительного сопротивления. В обоих случаях черта, об­наруженная пациентом, была чрезвычайно болезненной и вызвала тревогу. Я полагаю, что очень важно то, как данная ситуация прорабатывается. Наиболее серьезные последствия возникают, когда такие контаминации не распознаются аналитиком. Равно деструктивно и то, что аналитик отказывается признать то, что стало известно. Только честность со стороны аналитика и тщательный анализ реакций пациента могут исправить такие нару­шения инкогнито аналитика.

Нет сомнений, что чем меньше пациент реально знает о психоанализе, тем легче он сможет заполнить чистые места с помощью своей фантазии. Более того, чем мень­ше пациент в действительности знает об аналитике, тем легче аналитику убедить пациента в том, что его реак­ции являются перемещениями и проекциями. Однако следует иметь в виду, что сохранение инкогнито анали­тика — вопрос относительный, поскольку все и в ана­литическом офисе и в его обычной работе рассказывают

– 323 –

что-то о нем. Даже решимость аналитика оставаться анонимом — становится открытой. Более того, без­жизненное или чрезвычайно пассивное поведение анали­тика мешает развитию рабочего альянса. Как может пациент позволить своим наиболее интимным фантазиям проявиться по отношению к аналитику, если тот пока­зывает только фиксированную эмоциональную неизменяемость или ритуальное следование правилам и установкам. Верно, что знание об аналитике может за­труднить развитие фантазий переноса, но строгая от­чужденность и пассивность делают развитие рабочего альянса почти невозможным. Они продуцируют невроз переноса, который может быть интенсивным, но трудным и неподатливым.

Гринакре зашла так далеко, что предложила анали­тикам скрываться от глаз публики, чтобы не ассоцииро­ваться с социальными, политическими или научными моментами (1954, с. 681—683, 1966). Однако, живя дли­тельное время в обществе, не всегда можно оста­ваться неузнанным и не поддающимся идентификации. Та же проблема всегда имеет место, когда прак­тикующий аналитик пытается анализировать кандида­тов в их же собственном институте, это всегда имеет сложные последствия. Тем не менее, это не всегда со­здает непреодолимое для анализа препятствие. Психо­аналитик, известный в данном обществе, также имеет контаминированный перенос, с которым нужно бороть­ся. Их пациенты часто приходят на первые интервью с уже установившимися реакциями переноса, основанными на репутации аналитика и фантазиях пациента. Анали­тики, которые становятся предметом публичного обсуж­дения, не только противоречат представлению об ана­литике, как зеркале, но и предлагают тем самым раз­личные способы удовлетворения переноса для пациен­та. Тем не менее, анализ в таких случаях возможен, если аналитик имеет в виду эту проблему. Контамини­рованный материал переноса должен быть привнесен в анализ рано и на продолжительное время, и реакции па­циента на такую информацию должны быть тщательно проанализированы. (Проблема обучающих аналитиков гораздо сложнее; в данном случае аналитик имеет ре­альную власть над дальнейшей профессиональной карь­ерой кандидата.)

– 324 –

Однако следует отметить, что многие пациенты об­ладают чрезвычайно развитой интуицией и получают значительные знания просто из ежедневной работы с аналитикам. Кто-то раньше, кто-то позже, но, в конеч­ном счете, все пациенты получают довольно большие знания о своем аналитике. Вне зависимости от источ­ника, все знания об аналитике должны стать предметом анализа, как только они становятся проводниками для неосознанных фантазий (см. секцию 3.6).

«Правило зеркала», однако, представляет собой опасность для установления рабочего альянса, если оно доводится до крайности. Сам Фрейд говорил, что первой целью анализа является установление связи с пациен­том, а это может быть сделано только в случае при­нятия «сочувствующего понимания» (19136, с. 139— 140). Дальнейшее обсуждение данного вопроса см. в секции 3.543.