Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


СОСТОЯНИЕ ЛАТИНСКИХ НАРОДОВ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ




§ 1. Слабость латинских народов. Эта слабость есть результат совокупности обстоятельств, ранее изложенных. Опас­ности для них, вытекающие из развития социализма. Народы латинской расы не могут более прибегать к опытам и пере­воротам, иначе они должны исчезнуть. Современные потребности.

§ 2. Латиноамериканские республики. Испания и Португалия. Состояние испано-американских республик в настоя­щее время. Они представляют собой самую низкую из латинских цивилизаций. Будущность этих республик. Португалия и Испания. Состояние упадка, в котором они находятся. Колониальное правительство испанцев. Почему они потеряли свои колонии. Испано-американская война с психологической точки зрения. Влияние характеров встретившихся рас. Случайности в этой войне,

§ 3. Италия и Франция. Состояние Италии в настоящее время. Расстройство ее управления, ее армии и ее финансов. Угрожающие Италии перевороты. Близкое торжество социализма. Почему торжество социализма угрожает гораздо более Италии, чем Испании. Общее понижение нравственности у народов латинской расы. Состояние Франции в настоящее время. Признаки ее утомления и равнодушия.

§ 4. Результаты усвоения латинских понятий народами различных рас. Современные греки с эпохи своей независи­мости приняли всецело латинские понятия, в особенности о воспитании. Результаты, достигнутые за пятьдесят лет. Пол­ное расстройство их финансов, управления и армии. Успехи социализма. Греко-турецкая война. Иллюзии европейцев от­носительно Греции.

§ 5. Будущность, грозящая народам латинской расы. Новая мировая эволюция не позволит слабым народам долго держаться. Предсказания лорда Солсбери. Социалистические опыты грозят латинским народам страшными опасностями.

§ 1. СЛАБОСТЬ ЛАТИНСКИХ НАРОДОВ

Мы только что видели, к каким последствиям привело у этих пародов все большее расширение свойственного им понятия о государстве как о центральной власти, заменяющей собой инициативу граждан и действующей вместо них. Безразлично, представляется ли эта центральная власть монархом или общиной. Под этими малозначащими наружными формами основное понятие остается то же.

С практической точки зрения социализм — не что иное, как расширение того же основного понятия. Регламен­тация труда и постоянное вмешательство чиновников во все распорядки жизни привели бы скоро к полному унич­тожению последних следов инициативы и воли в душе граждан.

Многие умы, которых пугает борьба, все более, кажется, склоняются предоставить социализму развиваться. Лишенные способности предугадывать что-либо за видимым для них горизонтом, они не отдают себе отчета в том, что за ним скрывается; скрывается же нечто опасное и страшное. Народам латинской расы, если они хотят еще держаться, нельзя более подвергать себя риску опытов и переворотов. Новые экономические потребности готовы перевернуть условия существования наций, и не далеко то время, когда для слишком слабых народов не будет уже более места. В ближайшем же будущем большая часть латинских народов дойдет до крайнего предела слабости, за которым уже нет возможности подняться. Ни упоение громкими фразами, ни увлечение бесплодными спорами, ни восхваление подвигов предков не изменят существующего положения вещей. Времена рыцарства, геройских и гордых чувств и остроумной диалектики миновали надолго. Нас все более и более охватывает неумолимая действи­тельность, и самые остроумные речи, самые звучные дифирамбы в честь права и справедливости так же мало про­изводят на нее впечатления, как розги, которыми Ксеркс наказывал море за уничтожение его кораблей.

Чтобы точнее определить нашу мысль, мы попробуем представить общую картину современного положения ла­тинских народов. Читателю тогда легче будет судить о возможных последствиях развития социализма у этих наро­дов.

§ 2. ЛАТИНОАМЕРИКАНСКИЕ РЕСПУБЛИКИ. ИСПАНИЯ И ПОРТУГАЛИЯ

Рассмотрим сперва состояние наций, находящихся на самой низкой ступени латинской цивилизации, т. е. двадцати двух испано-американских республик. Их я не раз приводил в пример, когда указывал на малое значение учреждений в жизни народов, и было бы излишним снова излагать подробно их положение. То будущее, которое нам только еще угрожает, у них уже давно осуществилось. Решительно все без исключения они дошли до той степени, когда упадок оборачивается полнейшей анархией, и когда народы могут только выиграть от завоевания их нацией достаточно силь­ной, чтобы ими управлять.

Двадцать две испано-американские республики, населенные расами истощенными, не энергичными, не пред­приимчивыми, лишенными нравственных качеств и безвольными, несмотря на то, что занимают богатейшие облас­ти земного шара, не способны извлекать никакой пользы из громадных средств, находящихся в их распоряжении. Живут они европейскими займами, которые разделяются между собой шайками хищников-политиканов в сообще­стве с другими шайками европейских грабителей-финансистов, эксплуатирующих невежество публики и тем более виновных, что им отлично известна невозможность уплаты выпущенных ими займов. В этих несчастных республи­ках всеобщий грабеж не прекращается, и так как всякий хочет при этом урвать свою долю, то междоусобные войны не переводятся; президенты каждый раз умерщвляются, чтобы новая партия могла захватить власть и обогатиться в свою очередь. Так будет продолжаться до тех пор, пока какой-нибудь талантливый авантюрист во главе нескольких тысяч дисциплинированных людей не соблазнится легкостью завоевания этих печальных стран и не введет в них железный режим, единственный, которого заслуживают народы, лишенные мужества, нравственных качеств и не способные к самоуправлению.

Если бы некоторые иностранцы, англичане и немцы, прельщенные естественными богатствами почвы, не во­дворились в столицах, то давно бы все эти выродившиеся страны вернулись к полному варварству. Единственная из них, которая еще кое-как держится, Аргентинская республика, спасается от общей гибели лишь потому, что в ней все более и более селятся англичане.

До введения республиканского режима все эти провинции были под владычеством Испании. Им удалось изба­виться путем переворотов от мрачного правления ее монахов и ее алчных правителей. Но было уже слишком позд­но: складка образовалась, духовный облик определился, и возрождение стало невозможным. К тому же монахи уже давно позаботились об уничтожении всех тех, кто проявлял хоть тень умственного развития и независимости.

От латиноамериканских республик перейдем к латинским монархиям Европы. Их положение, конечно, менее печально, но далеко не блестяще!

Современное состояние Португалии и Испании известно. Наименее наблюдательный путешественник скоро со­ставит себе о них весьма определенное понятие после короткого в них пребывания. Финансы расстроены, про­мышленности и торговли — почти никакой. Те редкие отрасли промышленности, которые еще процветают, нахо­дятся в руках иностранцев или возникли благодаря последним. Страны эти, когда-то столь могущественные, теперь одинаково неспособны управлять как собой, так и своими колониями, постепенно ими утерянными. У Испании оставались Филиппины и Куба. Она подвергла эти острова столь жадной эксплуатации, во главе их поставила столь продажных и жестоких правителей, что этим вызвала ожесточенное восстание туземцев и вмешательство иностран­цев.

Доктор Пинто де Гимарес в своем недавнем труде, озаглавленном «Испанский террор на Филиппинах», приво­дит подробности, показывающие, что представляло собой в колониях испанское владычество, и насколько было основательно глубокое отвращение, внушаемое им. Извлекаю из этого труда следующие строки:

«Необходимость вмешательства Соединенных Штатов в дела островов Тихого океана, равно как и островов Ат­лантического океана, сразу бросается в глаза. Испанское владычество так же тяжело отражалось на Филиппинах, как и на Кубе. Если же допущенные на Филиппинах жестокости дольше оставались тайной, то причиной этого яв­ляется не столько долготерпение жертв, сколько совершенная обособленность, отдаленность от цивилизованного мира и приложенные местными губернаторами старания заглушить всякую жалобу и не давать ходу никаким заяв­лениям. Но истина, более сильная, чем всякий деспотизм, в конце концов всегда выступает наружу и, несмотря на то, что испанцы силой зажимали рты филиппинцам, им удалось-таки поднять такой крик, что его услышал весь мир.

Нельзя вообразить себе, какого рода притеснения, какие придирчивые формальности, какие разорительные вы­думки могут зародиться в мозгу чиновника из испанцев. Предмет заботы у всех этих господ один: в три года или шесть лет их обязательного пребывания на Филиппинах составить себе возможно крупное состояние и вернуться в Испанию, избавясь, таким образом, от единодушных проклятий со стороны жителей острова. Если губернатор, спустя два года после своей деятельности, не обеспечил широко своего будущего, все его сочтут за глупца. Знаме­нитый генерал Вейлер[7] поместил в лондонские и в парижские банки сумму, которую его собственные соотечест­венники исчисляют не менее как в 12-15 миллионов франков. Каким образом в три года он сумел отложить 15 мил­лионов при годовом окладе в 200.000 франков?

А все-таки невольно думаешь — какие удивительные ресурсы могла бы доставлять эта страна, и какие превос­ходные результаты, конечно, извлекло бы из нее всякое другое государство, кроме Испании! Несмотря на кражи, вымогательства, разорения, мучения, Филиппины, тем не менее, находят возможность существовать. Но характеры должностных лиц и придирки государственной казны отстраняют от этой прекрасной страны всех тех, кто мог бы способствовать развитию ее благосостояния.

Монахи вместе с чиновниками составляли одну из самых печальных язв Филиппин. Их было шесть тысяч, и их алчность могла сравниться лишь с их ужасающей свирепостью[8]. Они снова восстановили все пытки инквизиции.

Доктор де Гимарес приводит ужасающие подробности того, как жестоко поступали испанцы с туземцами. Осо­бенно замечательна достойная воображения романиста история сотни пленных, заключенных в темнице под назва­нием «Яма смерти», наполненной до половины гнилой водой и кишащей крысами, змеями и всякими гадами: «Ночь, которую они там провели, была ужасна; слышны были их страдальческие вопли и мольбы о том, чтобы их прикончили. На другой день все они были мертвы».

«Перед такими фактами, — заключает Гимарес, — никто не выразит удивления, что повстанцы радовались ус­пехам американцев[9]. Испания на этих злополучных островах в течение веков выказала такую свирепость, что при всем геройстве, с которым она защищалась, нельзя ее простить».

Господство испанцев на Кубе было, естественно, такое же, как и на Филиппинах, и население точно так же кон­чило возмущением[10]. Повстанцы, собранные в плохо снаряженные банды, никогда числом не превосходили 10.000 человек. Испания выслала против них 150.000 человек под начальством многочисленных генералов и истратила в четыре года на их усмирение около 2 миллиардов. Но всем этим генералам, писавшим велеречивые воззвания, не­смотря на неумолимую свою жестокость, не удалось после нескольких лет борьбы восторжествовать над этими плохо вооруженными бандами. Жестокость испанцев, избиения мирного населения, производимые в широких раз­мерах, послужили Соединенным Штатам отличным поводом к вмешательству. Все, кто не совсем лишен человеко­любия, не могли не радоваться их успехам.

Испано-американская война весьма поучительна с психологической точки зрения. Никогда так ярко не обрисовы­валась роль, которую играет в жизни народов характер, а следовательно, и раса. Мир впервые был свидетелем того, как целые прочно бронированные флоты в полном составе уничтожались в несколько мгновений, не успев нанести про­тивнику ни малейшего урона. В двух боях двадцать испанских судов были разбиты, причем не было сделано даже и слабой попытки к защите. Стоическая смерть является весьма печальным извинением неспособности. Лучшим приме­ром того, к чему приводят непредусмотрительность, нерешительность, халатность и недостаток хладнокровия могут служить Манила и Куба. Когда американский флот входил ночью в Манилу, испанцы забыли зажечь огни, которые обнаружили бы его присутствие, и забыли также минировать пролив. В Сантьяго не позаботились послать подкрепле­ния (в людях не было недостатка на острове), которое очень облегчило бы защиту. В Пуэрто-Рико даже не нашлось защитников. Что касается флота, который по своей доброй воле выбросился на скалы и погиб, причем ни одно из его ядер не достигло противников, — он представлял собой самое грустное зрелище. Если бы испанский флот вместо бег­ства ринулся на врага, то, наверняка, нанес бы последнему хоть некоторый вред и, по меньшей мере, спас бы свою честь. Совершенно справедливо пишет по этому поводу Г. Депасс[11]: «Оба противника как будто принадлежали к раз­личным цивилизациям или, скорее, к разным историческим эпохам. Один, в силу своего воспитания, вполне владел как самим собой, так и своими средствами; другой же повиновался только внушениям природного инстинкта». Нельзя лучше оттенить в нескольких строках один из главнейших результатов воспитания англосаксонского и латинского.

Следующее извлечение из беседы испанского маршала Кампоса, опубликованной во всех газетах, очень хорошо вы­ражает впечатление, произведенное на весь мир невероятными успехами импровизированной армии Соединенных Шта­тов в битве с боевой и весьма многочисленной испанской армией (на Кубе испанцы имели 150.000 человек, т. е. в десять раз более, чем американцы): «Самому закоренелому пессимисту не могло и в голову прийти, что на нас обрушится столь­ко неудач. Поражение при Кавитэ, уничтожение эскадры Серверы, сдача Сантьяго, быстрое и беспрепятственное занятие Пуэрто-Рико — это такие события, которые никто не считал бы возможными, даже если бы намеренно преувеличивал могущество Соединенных Штатов и сравнительную слабость Испании».

Только что высказанное мнение об Испании не принадлежит исключительно иностранцам. Испанский писатель Бардо Базан в своем замечательном наброске в «Revue bleue» отметил сильными штрихами то жалкое состояние упадка, в котором находится его несчастная родина. Он особенно отмечает глубокий упадок нравственности в пра­вящих классах: «Безнравственность и продажность подтачивают нашу администрацию... судов боятся больше, чемпреступников». Грабеж — всеобщий; партии неустанно борются за обладание властью только для того, чтобы иметь возможность в свою очередь грабить и обогащаться. Вымогательство у народа последней копейки довело его до полнейшей нищеты; учителя, давно уже не получающие жалованья, доведены до необходимости просить мило­стыню по дорогам во избежание слишком скорой смерти от голода. Испании остались только ее легенды. В древней империи Карла V нет более действительно живых: все окаменело.

В Испании, когда еще не было королей-католиков, процветали две величественные цивилизации — римская и испано-арабская средневековая. В это докоролевское время Испания была густо населена, имея около 40 миллионов жителей, и вся страна была сплошь покрыта великолепными городами, развалины которых еще и теперь вызывают удивление. В то время мы были сильны, учены, была у нас и своя промышленность, и превосходное земледелие. Еще теперь мы применяем способы орошения, принесенные когда-то маврами в наши южные провинции. Через два века по водворении королей-католиков население Испании сильно поредело, страна стала голодать и истощаться. Еще через четыре века, т. е. уже в настоящее время, от завоеваний и прежнего величия не уцелело ничего. Одни лишь следы прошлого, развалины, бледные воспоминания — вот наше наследие».

 

§ 3. ИТАЛИЯ И ФРАНЦИЯ

Хотя Италия и не так низко пала, как Испания, все же ее положение не особенно лучше, что показывает печальное состояние ее финансов. Она является жертвой не только присущих латинской расе воззрений[12], создавших ее душу, но, кроме того, — и роковой идеи объединения, зародившейся в головах ее политиканов. Италия предприняла са­мый гибельный и разорительный из опытов, когда принялась объединять под одной центральной властью такие столь глубоко различные между собой национальности, как пьемонтцы, ломбардцы, сицилийцы и прочие. В тече­ние 30 лет она из весьма завидного состояния пришла в полнейшее расстройство в отношениях — политическом, административном, финансовом и военном.

Финансы Италии еще не так плачевны, как в Испании, но, тем не менее, она уже вынуждена установить налог на государственную ренту, который, постепенно повышаясь, достиг 20%; дальнейшее его повышение приведет Италию к такому же краху, какой испытала Португалия. Издали Италия представляется великой страной, но могущество ее напоминает непрочный фасад, неспособный сопротивляться самым легким толчкам. Хотя Италия потратила много миллионов на создание своей военной силы, позволившей ей занять положение среди великих держав, она, тем не менее, впервые представила миру невиданное доселе зрелище — уничтожение в правильном сражении 20-тысячной армии европейцев ордой негров[13]. В результате значительная цивилизованная страна должна была выплачивать вознаграждение африканскому царьку, столица которого несколько лет перед этим была без труда занята ничтож­ным отрядом англичан. Италия идет на буксире Германии и вынуждена безропотно сносить постоянно выражаемое в германской печати презрение к себе. Хищение и халатность в Италии превосходят всякое вероятие. Она воздвига­ет бесполезные памятники, например памятник Виктору Эммануилу, который будет стоить более 40 миллионов франков. В то же время на острове Сицилия мы видим области, испытывающие самую горькую нищету, села, поки­нутые своими жителями и поросшие колючкой[14]. Можно судить о достоинстве управления по судебным делам раз­ных банков или хотя бы по двум прискорбным процессам (в Палермо и Неаполе), доказавшим, что все правительст­венные агенты, начиная с директоров и кончая последним чиновником, целыми годами занимались самым наглым хищением общественных сумм. В виду этих ежедневных доказательств разложения администрации и общественной нравственности, указывающих на близость итальянской революции, становится понятным, почему выдающийся ученый итальянского полуострова Ломброзо в одной из последних своих книг[15] дал о своей родине следующий без­надежный и, хочется думать, слишком строгий отзыв:

«Надо быть десять раз слепым, чтобы не замечать, что несмотря на нашу любовь к восхвалению, мы если не по­следний, то предпоследний из европейских народов в Европе в смысле нравственности, просвещения, промышлен­ной и земледельческой деятельности, неподкупности суда и особенно в смысле относительного благосостояния наших низших классов».

Италии, по-видимому, не избежать переворотов, и скоро ей придется испытать на себе роковой круг явлений, о котором мы уже много раз говорили, а именно — социализм, затем — цезаризм, разложение и иноземное нашест­вие.

Неразрешимой для Италии задачей, по крайней мере в ближайшем будущем, является вопрос, как примирить стремление подражать богатым народам, создавшее множество потребностей в роскоши и удобствах жизни, с бед­ностью, не позволяющей удовлетворять эти потребности.

«Большинство итальянцев, — пишет Вильгельм Ферреро, — стало на ступень высшей цивилизации, приобрело новые потребности, стремится украсить свою жизнь известной долей комфорта, культуры, а на это их средств не хватает... Италия не может видеть великие и прекрасные вещи без желания ими пользоваться. Сколько разочарова­ний, неистовой злобы, огорчений должна вызывать у большинства лиц повседневная жизнь в таких условиях!.. Сосчитайте, какой необычайный запас раздраженности скапливается во всем обществе, и вы легко поймете ужас­ную неустойчивость его равновесия».

Легче всего социализм развивается у людей с весьма большими потребностями, но лишенных той степени спо­собности и энергии, которой достаточно для приобретения средств к удовлетворению этих потребностей. Социа­лизм предлагается как средство против всех зол. Вот почему Италия кажется обреченной самой судьбою на самые рискованные опыты социалистов.

В стремлении к роскоши, к наслаждениям и великолепию Италия очень отличается от Испании. Что касается внешней стороны цивилизации, то очевидно, что в этом отношении Испания стоит гораздо ниже Италии. Но сред­ние и низшие слои испанского населения довольно мало страдают от нужды, так как их потребности не увеличи­лись и, следовательно, по-прежнему удовлетворяются легко. Так как пути сообщения, особенно железные дороги, в Испании мало развиты, то целые провинции, оставаясь отрезанными от остального мира, сохранили свой прежний образ жизни. По-прежнему жизнь там осталась невероятно дешевой. Так как потребности населения не велики, и роскошь ему неизвестна, то оно вполне довольствуется местными изделиями. Если не принимать во внимание большие города и внешнюю роскошь, — единственные вещи, которые известны, так как только они одни заставля­ют о себе говорить, — то Испанию можно считать обладательницей цивилизации, конечно, не особенно утончен­ной, но вполне соответствующей ее умственному развитию и потребностям. Поэтому, социализм не может особен­но серьезно угрожать этой стране.

Впрочем, у большинства народов латинской расы все более стремятся к дорогостоящей утонченной цивилиза­ции лишь так называемые правящие классы. Стремление это весьма похвально, когда чувствуешь в себе достаточ­ный запас энергии и умственного развития для достижения такой утонченной жизни. Стремление это менее по­хвально, когда качества эти гораздо менее развиты, чем сами потребности. Когда хотят разбогатеть во что бы то ни стало и не в силах этого достигнуть своими способностями, то становятся малоразборчивыми в средствах; чест­ность падает, и безнравственность вскоре делается всеобщей. Это замечается у большинства народов латинской расы. Все с большим беспокойством мы наблюдаем, что нравственность у них среди правящих классов часто стоит гораздо ниже, чем в массе народа. В этом и кроется один из самых опасных признаков могущего наступить упадка, так как прогресс цивилизации или гибель их всецело зависят от состояния высших классов общества.

Слово «нравственность» так неопределенно охватывает собой предметы столь между собой различные, что употребление его неизбежно влечет за собой серьезные недоразумения. Я его здесь беру просто в смысле честности, привычки исполнять свои обязательства, в смысле чувства долга, т. е. в том самом смысле, в каком понимает его неоднократно цитируемый мною английский писатель, который указывает, что благодаря лишь этим скромным с виду, но важным в действительности качествам, англичане быстро преобразовали кредит Египта и довели финансы своих колоний до столь цветущего состояния.

Не в уголовной статистике, куда заносятся только случаи чрезвычайные, надо искать мерило нравственности на­рода. Нужно непременно вникать в подробности. Финансовая несостоятельность служит показателем только конеч­ной фазы состояния, прошедшего предварительно ряд последовательных ступеней. Чтобы составить себе мнение, основанное на серьезных данных, нужно проникнуть в интимную жизнь каждой страны, изучить ведение дела фи­нансовыми обществами, нравы торговой среды, независимость или продажность судебной власти, честность нота­риусов и чиновничества и многие другие признаки, требующие непосредственного наблюдения, и обсуждения ко­торых нельзя найти ни в одной книге. В Европе едва ли найдется несколько дюжин людей, вполне знакомых с по­добными вопросами. Однако если вы хотите без долгих изысканий составить себе верное представление о нравственности различных наций, стоит только просто порасспросить известное число крупных промышленников: строителей, заводчиков, предпринимателей и прочих, неминуемо соприкасающихся с торговлей, администрацией и судом разных стран. Предприниматель, который в разных странах устраивал железные дороги, трамваи, электриче­ство, газ и прочее, назовет вам (если захочет) такие страны, где покупается все — министры, судьи и чиновники; такие страны, где на подкуп идут немногие, и такие, где нельзя никого подкупить; такие, где торговля ведется чест­но, и такие, где она совсем бесчестна. Если при всем разнообразии источников таких сведений они окажутся совер­шенно согласными между собой, то, очевидно, их можно признать вполне верными.

Бесполезно было бы входить в подробности этого расследования, которое я мог произвести во многих странах, благо­даря связям, созданным моими путешествиями. Я скажу только одно: мне было крайне приятно установить тот факт, что из латинских стран Франция, за исключением нескольких политиканов, финансистов и журналистов, является той стра­ной, где администрация и суды оказываются наиболее честными. Представители суда часто имеют ограниченный круго­зор и весьма легко поддаются политическим давлениям и вопросам о служебных повышениях, но всегда остаются чест­ными. Только у промышленников и коммерсантов нравственность иногда довольно слаба.

Существуют страны, например, Испания и Россия, где продажность судей и администрации, недостаток в честности дошли до такой степени, что подобные пороки не стараются даже чем-либо прикрывать.

Наш беглый обзор латинских рас не может быть полным, если не прибавить к нему Францию, игравшую когда-то столь блестящую и выдающуюся роль. Франции еще далеко до упадка, но она значительно расшатана в настоя­щее время. Она в одно столетие узнала все, что только может испытать народ: и самые кровавые перевороты, и славу, и бедствия, и междоусобные войны, и вторжения. Меньше всего она знала покой. Особенно бросаются в глаза в настоящее время ее утомление и равнодушие, доходящие до расслабления. Если судить по внешним призна­кам, то она могла бы представляться жертвой того биологического закона, по которому «чем великолепнее был расцвет данного типа, тем полнее его истощение».

«Сравнительно с буржуазией английской и немецкой, — писал недавно один швейцарский памфлетист, цитиро­ванный во «France exterieure», — французская буржуазия представится вам этакой особою престарелого возраста. Личная инициатива все уменьшается, дух предприимчивости как бы парализован; потребность в отдыхе и спокой­ных занятиях все увеличивается. Увеличивается также число государственных вкладов, число чиновников, т. е. капиталы, ум и способности отстраняются от дел. Поступления сокращаются, вывоз товаров уменьшается; рождае­мость падает; заметно уменьшение энергии; чувства авторитета, справедливости и религиозности падает; наконец, ослабевает и интерес к общественным делам; растут расходы, увеличивается импорт, растет наплыв иностранцев».

Изучение торгово-промышленной борьбы среди западных народов, о которой вскоре мы будем говорить, пока­жет, до какой степени изложенные заявления, к сожалению, справедливы.

 

§ 4. РЕЗУЛЬТАТЫ УСВОЕНИЯ ЛАТИНСКИХ ПОНЯТИЙ НАРОДАМИ РАЗЛИЧНЫХ РАС

Редко теперь можно найти такие нации, которые, находясь на низкой ступени цивилизации, внезапно и всецело переносят к себе учреждения других народов. В настоящее время я только и могу назвать Японию и Грецию.

Греция любопытна тем, что она всецело приняла воззрения латинской расы, особенно в деле воспитания. Полу­ченные результаты поразительны, и отметить их тем более важно, что еще ни один писатель не обратил на них вни­мания.

Современные греки, как известно, ни в каком родстве с древними греками не состоят. Современная антрополо­гия, подтверждая все исторические данные, показывает, что это короткоголовые славяне, тогда как древние греки были длинноголовые, чего вполне достаточно, чтобы установить между современными греками и их мнимыми предками коренное различие.

В 1851 году, когда Европа столь неловко вмешалась в дело освобождения Греции, последняя насчитывала около мил­лиона жителей, одну четверть которого составляли албанцы или валахи. Она представляла собой осадок, оставшийся от нашествия всевозможных народов, особенно славян. В ней уже несколько веков не существовало греков в собственном смысле слова. Греция с тех пор, как стала римской провинцией, обратилась в глазах всякого рода авантюристов как бы в источник рабов, куда всякий мог приходить и безнаказанно из него черпать. Простые торговцы уводили из Греции в Рим невольников целыми тысячами сразу. Позже готы, герулы, болгары, валахи и прочие продолжали вторгаться в страну и уводить в рабство ее последних обитателей. Население Греции стало немного пополняться лишь тогда, когда начались вторжения славянских авантюристов — большей частью профессиональных разбойников. Греческий язык только потому и сохранился, что на нем говорил весь византийский восток. Так как население Греции в настоящее время состоит почти только из славян, то тип древнего грека, увековеченный в мраморе, совершенно исчез. Знаменитый Шлиман, с которым я встретился во время одного путешествия в Грецию, обратил, однако, мое внимание на то, что этот тип встречается еще в виде исключения у рыбаков, живущих на многих островках архипелага, вероятно потому, что изолированность и бедность избави­ли их от нашествий.

Характер современных греков слишком хорошо известен, чтобы на описании его необходимо было долго оста­навливаться. При слабой воле и малом постоянстве они весьма легкомысленны, подвижны и раздражительны. Они питают полное отвращение к продолжительному напряжению сил, большие любители фраз и речей. Во всех слоях их общественной среды уровень нравственности крайне низок.

Любопытно посмотреть, как отразилось латинское воспитание на таком народе.

Едва избавившись от долгого рабства, которое не могло выработать в них в достаточной степени предприимчи­вости и воли, современные греки вообразили себе, что возродятся путем просвещения. В короткое время в стране появились 3.000 школ и всякого рода учебные заведения, где самым тщательным образом применялись гибельные программы нашего латинского воспитания. «Французский язык, — пишет Фулье, — преподается всюду в Греции наряду с греческим. Наш склад ума, наша литература, наши искусства, наше воспитание гораздо больше гармони­руют с греческим национальным духом, нежели такие же данные других народов».

Так как это теоретическое и книжное воспитание способно плодить только чиновников, преподавателей и адво­катов, оно и тут не могло создать ничего другого. «Афины — это большая фабрика адвокатов, бесполезных и вред­ных». В то время как промышленность и земледелие находятся в первобытном состоянии, быстро множатся люди сдипломами, но без занятий. Как и у народов латинской расы, они подвержены такой же системе воспитания; един­ственное их стремление — добиться государственной службы.

«Всякий грек, — пишет Политис, — думает, что главное назначение правительства — дать место либо ему са­мому, либо одному из членов его семьи». Если он его не получает, то сейчас же делается мятежником, социалистом и начинает разглагольствовать против тирании капитала, хотя вряд ли последний и существует в стране. Главное занятие депутатов — находить места для обладателей школьных дипломов.

Впрочем, просвещение не излечило их даже от самого узкого религиозного фанатизма. ЦЦивилизованный мир с изумлением взирал на то, как студенты устроили небольшую революцию, окончившуюся только с отставкой мини­стерства, с целью добиться — на заре XX века — церковного отлучения писателей, осмелившихся переводить Евангелие на простонародный греческий язык.

Фаворитизм, распущенность и общее расстройство оказались следствием системы, по которой воспитывалась греческая молодежь. Достаточно было двух поколений неудачников для того, чтобы привести страну в полное ра­зорение и еще более понизить уровень ее нравственности, без того уже столь низкий. Просвещенная Европа, смот­ревшая на этот маленький народ сквозь призму классических воспоминаний времен Перикла, начала терять свои иллюзии лишь тогда, когда выяснился совершенный цинизм, с которым какие-то политиканы, получив повсюду в Европе займы, одним взмахом пера вычеркнули свой долг, отказываясь уплачивать проценты и отбирая монополь­ный доход, торжественно переданный кредиторам как гарантия, в тот самый день, когда не смогли найти более заимодавцев[16]. Европа тогда воочию убедилась, насколько пришли в расстройство дела страны и чего стоили все эти говоруны, когда перед ней развернулись эпизоды последней борьбы Греции с турками, и ей пришлось быть свиде­тельницей того, как значительными греческими войсками овладевала ужаснейшая паника и они бросались врассып­ную при одном только появлении вдали нескольких оттоманских солдат. Не вмешайся Европа, греки снова исчезли бы с исторической сцены, и мир ничего бы от этого не потерял. Тогда стало понятно, что могло скрываться под обманчивым лоском цивилизации. Наша университетская молодежь, восторженно преклоняющаяся перед Греци-ей[17], в то же время должна была составить себе более серьезные понятия относительно психологии известных наро­дов, чем те, которые она черпает из своих книг.

 

§ 5. БУДУЩНОСТЬ, ГРОЗЯЩАЯ НАРОДАМ ЛАТИНСКОЙ РАСЫ

Таково, смею надеяться — без больших погрешностей, современное состояние народов как латинских, так и при­нявших воззрения латинской расы. Пока эти народы не найдут путей к своему подъему, они должны помнить, что при новой эволюции, совершающейся в мире, место имеется только для сильных, и что всякий ослабевающий на­род непременно сделается добычей своих соседей, особенно теперь, когда отдаленные рынки все более и более закрываются.

Эта точка зрения — самая основная. До очевидности ясно она разъяснена в знаменитой речи, произнесенной не­сколько лет тому назад лордом Солсбери, в то время первым министром Англии. Ввиду важного значения этой речи и авторитета ее автора, я воспроизведу из нее несколько отрывков. В них превосходно указаны последствия пони­жения нравственности, отмеченного мною выше и являющегося лучшим мерилом падения народа. Вызванные этой речью в Испании протесты, уж конечно, никак не могут поколебать правильность положений, высказанных этим выдающимся государственным человеком, и делаемых им заключений.

«Вы можете огулом разделить все нации мира на две категории: жизнеспособные и вымирающие. Вот, с одной стороны, нации великие, которые проявляют громадную, возрастающую с каждым годом мощь, увеличивают свое богатство, расширяют свою территорию и совершенствуют свою организацию...

Но наряду с этими цветущими организмами, обладающими, по-видимому, несокрушимой силой и соперни­чающими в предъявлении таких требований, которые, может быть, в будущем не удастся примирить без крово­пролития, мы видим некоторые общества, которых я не могу назвать иначе, как вымирающими, хотя термин этот не ко всем может быть приложим в одинаковой степени. В этих государствах разложение и упадок идут почти так же быстро, как растут сплоченность и могущество жизнеспособных наций, которыми они окружены. Каждые десять лет они оказываются все более слабыми, бедными, лишенными людей, способных руководить ими, а также учреждений, внушающих доверие. Такие государства по всем признакам быстро близятся к роковому концу, а между тем с каким удивительным упорством они цепляются за остаток жизни...

У этих наций и без того уже плохой правительственный режим не только не исправляется, а становится чем дальше, тем хуже. И общество, и сам официальный мир, администрация насквозь прогнили, так что нигде не видно твердой почвы, позволяющей рассчитывать на возможность какого-либо преобразования или возрождения. Эти нации представляют собой для просвещенной части мира ужасное зрелище, хотя и не в одинаковой степени. Нации эти представляют картину, которая, к несчастью, становится все мрачнее и мрачнее по мере того, как другие нации ближе с ней знакомятся. Эти вторые, как из сострадания, так и ввиду своих интересов, вынуждены искать средство для устранения таких бедствий.

Сколько времени такое положение вещей может продолжаться я, конечно, не берусь предсказывать. Я могу те­перь лишь указать на то, что прогресс идет в обоих направлениях: слабые государства все более слабеют, сильные — крепнут. Не надо быть пророком, чтобы предсказать, к какому роковому результату приведет сочетание этих противоположных движений. По той или другой причине, в силу ли политических условий, или под личиной чело­веколюбия, жизнеспособные нации будут постепенно захватывать территорию вымирающих, и семена раздора среди цивилизованных народов не замедлят принести свои плоды».

Нужно ли, в самом деле, пытаться подчинять социализму страны столь расшатанные, разрозненные и малопре­успевающие, как страны латинские? Не очевидно ли, что эта попытка поведет к еще большему их ослаблению и сделает их еще более легкой добычей для народов сильных? Увы, политиканы замечают это так же мало, как и по­глощенные в тиши келий религиозными спорами средневековые богословы не замечали, что варвары потрясают стены их монастырей и грозят им резней!

Следует ли, однако, совсем отчаиваться в будущности народов латинской расы? Необходимость — сила могу­чая, которая многое может изменить. Возможно, что после целого ряда страшных бедствий народы латинской расы, наученные опытом и сумевшие освободиться от подстерегающих их соседей, решатся на трудную задачу — выраба­тывать в себе недостающие им качества, необходимые отныне для успеха в жизни. Одно лишь средство в их распо­ряжении: изменить совершенно систему своего воспитания. Выше всякой похвалы те немногие апостолы, которые с рвением принялись за это дело. Апостолы могут сделать многое, так как зачастую им удается совершенно изменить общественное мнение, а оно в настоящее время всесильно. Но понадобятся тяжелые усилия для того, чтобы унич­тожить гнет предрассудков, поддерживающих нашу систему воспитания в ее настоящем положении. История показывает, что для основания религии достаточно иногда двенадцати апостолов; но сколько религий, верований и воззрений не могло распространиться за невозможностью набрать эту дюжину!

Не будем, однако, слишком большими пессимистами. История так полна неожиданностей, мир — на пути к та­ким глубоким изменениям, что в настоящее время невозможно предвидеть судьбу государств. Во всяком случае, задача философов не идет далее указания народам на угрожающие им опасности.

 


Поделиться:

Дата добавления: 2015-01-01; просмотров: 139; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.01 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты