МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ 4 страница

наверняка в походы ходите?

- Бывает, - кивнул Служкин.

- А сколько килограммов рюкзак вы можете поднять? - расширив глаза, спросила

Поспелова.

- Ну, килограммов триста, - небрежно ответил Служкин.

- А в какие походы вы ходите? - поинтересовался дотошный и обстоятельный Бармин

по кличке Борман. - Пешком, в горы или по речке?

- Люблю по речкам сплавляться.

- У нас физичка тоже в походы ходит, - сообщил Тютин. - Она обещала нас сводить,

только не сводила.

- Виктор Сергеевич, сводите нас в поход!.. - нестройно и умоляюще заныли

девятиклассники. - Сводите, Виктор Сергеевич!.. Ну пожалуйста! Сводите!.. Пока тепло, на

речку!..

- А школа? - озадачился Служкин.

- Да нас отпустят! Только рады будут избавиться!..

- Ну, я подумаю...- неуверенно согласился Служкин.

- Нет! - отчаянно закричал девятый "Б". - Физичка тоже подумала! Вы точно

обещайте! Мы вам всю географию выучим! Мы весь год писать будем молча, как у Розы

Борисовны! Только обещайте!

- Давайте об этом после урока поговорим, - пошел на компромисс Служкин. - Мне же

надо вам еще новый материал рассказать...

- Не хотим! Не хотим географию! - орали со всех сторон. - Расскажите нам лучше про

походы, в которые вы ходили!..

- А исторически сложившиеся экономические регионы?

- Мы дома сами по учебнику прочитаем!..

- Мне однажды девятый "А" уже обещал нечто подобное и надул меня, как Кутузов

Наполеона.

Возмущенный рев прокатился по классу.

- По девятому "А" людей не судят, - значительно произнес Овечкин.

- Ладно, сделаем так, - все-таки сдался Служкин. - Вы читаете учебник и во вторник

пишете самостоятельную. Вопросы будут сложные, на понимание. Кто напишет на "пять" -

тех беру в поход.

Он вздохнул, сел на свой стол и начал рассказывать, как переворачиваются в стремнине

байдарки и пороги валами смывают экипаж с катамарана, как по весне вздувшиеся реки прут

через лес, как зарастают лопухами летние перекаты, как скрипят над головами старые

деревянные мосты, как парусят на ветру палатки, как ночами горят красные костры на черных

крутых берегах, как в полдень воздух дрожит над раскаленными скалами, как в напряженных

руках сгибается в гребке весло и какая великая даль видна с вершины любого прибрежного

утеса. Это была самая интересная география и для Служкина, и для всех прочих. Прозвенел

звонок, и девятиклассники тучей облепили служкинский стол, забрасывая географа вопросами

о походе.

- Потом! Потом! - отмахивался Служкин.

- Виктор Сергеевич, вот список тех, кто пойдет в поход. - Овечкин просунул между

чужих локтей мятую бумажку с фамилиями.

- Во вторник узнаем, кто пойдет, - настоял на своем Служкин.

Отлучение от мечты

В понедельник после первой смены в кабинете физики проходил педсовет. Служкин

явился в числе первых и занял заднюю парту. Кабинет постепенно заполнялся учителями. В

основном это были пожилые тетеньки с добрыми лицами и женщины средних лет с

размашистыми движениями и сорванными голосами. Пришли физрук и две физручки - все

трое похожие на лошадей, одетые в спортивные костюмы, со свистками на груди. Молоденьких

учительниц тоже было порядком, но в их облике не хватало какой-то мелочи, отчего даже

самые симпатичные из них вызывали желание лишь крепко пожать им руку.

Вошел директор, блестя очками. Затем, беседуя одновременно с двумя или тремя

учителями, вплыла Роза Борисовна. Все расселись, шум голосов затих, и только педсовет

начался, как в дверь постучали. Угроза тихо закипела.

- Прошу прощения, - направляясь вдоль стены в глубь класса, хладнокровно сказала

опоздавшая учительница.

- Педсовет для всех начинается в одно и то же время, Кира Валерьевна, - ледяным

тоном сказала Угроза.

Служкин с интересом уставился на Киру Валерьевну, которую до сих пор еще не встречал

в учительской. Строгий черный костюм и отточенная, надменная красота Киры Валерьевны не

оставляли сомнения в ее праве опоздать на минуту, на час, на год на все педсоветы мира. Кира

Валерьевна села за соседнюю со служкинской парту и невозмутимо раскрыла перед собой

яркий журнал мод.

Служкин не слушал, что говорили Угроза и директор. Он смиренно сложил руки и глядел

в окно. За окном стоял холодный осенний день и была видна лишь бесконечная линия верхних

этажей длинного высотного дома. Его крыша как ватерлиния отсекала нижнюю часть сизого

облака, которое медленно ехало вдоль небосклона. Облако напоминало авианосец, и на фоне

этого дрейфа профиль Киры Валерьевны выглядел особенно выразительно.

От созерцания профиля Служкина оторвало собственное имя, произнесенное Розой

Борисовной. Служкин перевел взгляд.

- ...вопрос с дисциплиной тоже стоит довольно остро, - говорила Угроза. - Я

понимаю, что Виктор Сергеевич не имеет никакого опыта: педагогической деятельности. Но

ведь уже прошел определенный срок, что позволяет спросить о результатах. Учителя соседних

классов жалуются на постоянный шум в кабинете географии.

Кабинет географии находился в тупике коридора, а рядом с ним был только кабинет

истории. Историчка сидела со страдальческим выражением лица и не глядела на Служкина.

- На уроках географии стиль общения учителя с учениками весьма фриволен, -

продолжала Угроза. - Учитель, не соблюдая дистанции, держит себя наравне с учениками,

вступает в перепалки, сидит на столе, отклоняется от темы урока, довольно скабрезно шутит,

читает стихи собственного сочинения...

Среди учителей послышался шум и смешки. Служкин окаменел скулами, глядя в никуда,

но краем глаза увидел, что профиль на фоне авианосца на некоторое время превратился анфас.

- Естественно, что подобное поведение учителя провоцирует и учеников. Следствие того

- катастрофическое падение дисциплины и очень слабая успеваемость. А в пятницу мне

сообщили, что в ближайшем будущем Виктор Сергеевич планирует еще и туристический поход

с девятым "бэ". Причем посоветоваться с администрацией он не счел нужным. Но как можно

допустить этот поход? Я не ставлю под сомнение туристический опыт Виктора Сергеевича, но

если у него в путешествии будет такая же дисциплина, как в школе, то это может закончиться

катастрофой. Я не дам добро на подобное мероприятие.

Разделав Служкина, Угроза переключилась на другую тему. Озлобленный, багровый

Служкин еле дождался конца педсовета и сразу ринулся к Угрозе.

- Свои аргументы я уже изложила, - холодно сказала ему Угроза.

- Тогда, Роза Борисовна, изложите их и тем ребятам, которые собирались пойти со

мной, - отчаянно заявил Служкин. - Я не хочу в их глазах быть, как они говорят,

Обещалкиным по вашей вине.

Роза Борисовна осмотрела Служкина с головы до ног.

- По - вашей - вине, - раздельно произнесла она. - И если вы не нашли в себе

мужества посоветоваться о походе со мной, то найдите его, чтобы самому расхлебать кашу,

которую, извините, заварили.

- С вами я не посоветовался потому, что обещал взять в поход лишь тех ребят, кто

напишет на "пять" самостоятельную, а самостоятельная будет только завтра, - пояснил

Служкин. - И я не идиот, чтобы брать в поход тех, кто не станет мне подчиняться.

- Даже если они напишут самостоятельную на "пять"?

- Они напишут ее на такую оценку, на какую мне будет нужно. Завышать оценку я не

собираюсь, но занизить можно всегда.

- У вас интересный подход к оценкам. Боюсь только, что он идет вразрез с

традиционным. Но видимо, вы его активно применяете, если судить по количеству двоек по

вашему предмету.

- Количество двоек по географии у всех классов - или у девятого "вэ", который вы

имеете в виду, - не имеет отношения к моему походу с десятью - пятнадцатью учениками из

девятого "бэ".

- Ошибаетесь, Виктор Сергеевич. Успеваемость по предмету всегда зависит от учителя.

Не бывает хороших учителей, у которых все ученики двоечники, поверьте моему опыту.

Следовательно, низкий уровень успеваемости говорит о том, что вы - плохой педагог. И этим

походом я не хочу создавать плохому учителю ложную популярность. Благо вы в этом

преуспели и без турпоходов.

Мясная порода мамонтов

Будкин сидел за рулем и довольно хехекал, когда "запор" особенно сильно подкидывало

на ухабах. Усердно тарахтя, "запор" бежал по раздолбанной бетонной дороге. Параллельно

бетонке тянулись рельсы, и некоторое время слева мелькали заброшенные теплушки. За ними

влажной сизой полосой лежала Кама. Небо было белое и неразличимое, словно его украли,

только полупрозрачные столбы света, как руины, стояли над просторной излучиной плеса. В

текучем и водянистом воздухе почти растворился дальний берег с бурыми кручами песка и

косой фермой отшвартованной землечерпалки. На реке бледно розовел одинокий бакен.

Бетонка и рельсовый путь вели на завод. Уже началась дамба, и справа от дороги в голых

низинах блестели плоские озера на заливных лугах. В этих озерах заканчивался рукав затона.

Заросли кустов и редкие деревья вдоль обочины стояли голые, прохудившиеся, мокрые от

холодной испарины утреннего тумана.

Служкин и Надя сидели на заднем сиденье "запора". Надя держала Тату, одетую в

красный комбинезон, а Служкин читал газету, которой была закрыта сверху сумка, что стояла у

него на коленях.

- Будкин, - раздраженно сказала Надя, - если ты на шашлыках будешь пить, я обратно

с тобой не поеду. Пойду с Татой пешком.

- Фигня, - хехекнув, самоуверенно заявил Будкин. - Я по этой дороге полным крестом

миллион раз ездил. К тому же чего мне будет с двух бутылок красного вина на троих. Это

Витус сразу под стол валится, когда я только-только за гармонь хватаюсь.

- Ну скажи ему что-нибудь, папаша! - Надя гневно взглянула на Служкина, и Служкин

виновато вздохнул.

- Пишут, что в бассейне Амазонки нашли секретную базу фашистов времен Второй

мировой, - сказал он.

- И чего там на ней? - поинтересовался Будкин. - Секретные фашисты?

Будкин лихо свернул на фунтовый съезд, уводящий в кусты.

- Цистерна, а в ней семнадцать тонн спермы Гитлера.

- К-кретин!.. - с бессильным бешенством выдохнула Надя.

"Запор" продрался сквозь акацию и, весь облепленный серыми листьями, точно

камуфляжем, выехал на площадку у берега затона. Площадку живописно огораживала

реденькая роща высоких тополей. Площадка была голая и синяя от шлака. Посреди нее над

углями стоял ржавый мангал, валялись ящики. Вдали в затоне виднелся теплоход -

белый-белый, вплавленный в черную и неподвижную воду, просто ослепительный на фоне

окружающей хмари, походивший на спящего единорога. Все вылезли из машины: Будкин ловко

вынул наружу Тату, а Служкин долго корячился со своей сумкой.

- Ну и чего здесь хорошего? - мрачно огляделась Надя.

- Традиция у нас - есть шашлыки именно на этом месте, - пояснил Будкин. - Летом

тут хорошо, травка всякая. Мы без трусов купаемся - никого нет.

- Только на это у вас ума и хватает...

- Надя, а мы приехали? - спросила Тата.

- Приехали, - убито вздохнула Надя.

Тата присела и начала ковырять лопаткой плотно сбитый шлак.

- Так,-деловито распорядился Будкин. - Сейчас я, как старый ирокез, пойду за

дровами, а ты, Надюша, доставай мясо из уксуса и насаживай на шампуры.

- Я тебе домохозяйка, что ли? - возмутилась Надя.

- Надю-ша, не спорь! - игриво предостерег ее Будкин, обнимая за талию и чмокая в

щеку. - Мужчина идет за мамонтом, женщина поддерживает огонь.

- Кто тут мужчина-то? - с презрением спросила Надя.

- Поговори мне еще! - прикрикнул на нее Будкин. - Хоу!

Он метнул в тополь маленький туристский топорик. Топорик отчетливо тюкнул, впиваясь

в ствол. Будкин нырнул в машину, включил на полную мощь встроенный магнитофон, а затем

развинченной, боксерской трусцой, не оглядываясь, побежал за топориком и в рощу.

- Хам, - заметила Надя, подняла сумку и понесла к мангалу.

- Папа, а песок не копается, - сказала Тата.

- Да бес с ним... Пойдем лучше на корабли смотреть, - предложил Служкин. - Давай

садись мне на шею.

- Не урони ее! - издалека крикнула Надя.

С Татой на плечах Служкин вышел на тракторную колею и двинулся к кораблям.

- Папа, а куда Будкин пошел?

- На охоту за мамонтом. Он его на шашлык порубит, мама пожарит, и мы съедим.

Мамонт - это слон такой дикий, волосатый.

- А ему больно будет?

- Нет, что ты, - успокоил дочку Служкин. - Он специальной породы - мясной. Когда

его на шашлык рубят, он только смеется.

- А почему мы его не видели, когда на машине ехали?

- Ты не видела, а я вот видел. Они все мелкие, шашлычные-то мамонты, - размером с

нашего Пуджика.

- А Пуджика можно на шашлык порубить?

- Конечно, - заверил Служкин. - Только для этого его надо долго откармливать

отборными мышами, а он у нас ест одну лапшу и картошку.

Служкин дошел до ближайшего катера. Катер лежал на боку, уткнувшись скулой в

шлаковый отвал - словно спал, положив под щеку вместо руки всю землю. Красная краска на

днище облупилась, обнажив ржавчину, открытые иллюминаторы глядели поверх головы

Служкина, мачты казались копьями, косо вонзенными в тело сраженного мамонта.

- А что корабли на земле делают? - спросила Тата.

- Спят. Они как медведи - на зиму выбираются на берег и засыпают. А весной

проснутся и поплывут - в Африку, на реку Амазонку, на Южный полюс. А может, и в Океан

Бурь.

- А мы на них будем плавать?

- Обязательно, - заверил Служкин.

С Татой на плечах он поднялся повыше по осыпи. За катером на мелководье лежала

брошенная баржа, зачерпнувшая воду бортом, как ковшом. За баржей тянулись стапеля и груды

металлолома. Темнели неподвижные краны. Заводские корпуса были по случаю воскресенья

тихие и скучные. Вдали у пирса стояла обойма "ракет", издалека похожих на свирели. В

черной, неподвижной воде затона среди желтых листьев отражалась круча берега с фигурной

шкатулкой заводоуправления наверху.

Служкин посмотрел в другую сторону и увидел, что мангал уже дымится, а Будкин и Надя

рядышком сидят на ящике. По жестикуляции Будкина было понятно, что он рассказывает Наде

о чем-то веселом. По воде до Служкина донесся Надин смех. Непривычный для него смех -

смех смущения и удовольствия.

Кира Валерьевна

Служкин сидел в учительской и заполнял журнал. Кроме него, в учительской еще четверо

училок проверяли тетради. Точнее, проверяла только одна красивая Кира Валерьевна - водила

ручкой по кривым строчкам, что-то черкала, брезгливо морщилась, а три другие училки -

старая, пожилая и молоденькая - болтали.

- Я вчера, Любовь Петровна, в очереди простояла и не посмотрела шестьдесят вторую

серию "Надеждою жив человек", - пожаловалась пожилая. - Что там было? Урсула узнала,

что дочь беременна?

- Нет, еще не узнала, - рассказала старая. - Письмо-то Фернанда из шкатулки выкрала.

Аркадио в больницу попал, и пока он был на операции, она его одежду обшарила и нашла

ключ.

- Так ведь Хосе шкатулку забрал к себе...

- У него же эта... как ее?..

- Ребека, которая Амаранту отравила, - подсказала молодая.

- Вот... Ребека же у Хосе остановилась под чужим именем, а он ее так и не узнал после

пластической операции.

- Почему? Он же подслушал ее разговор с Ремедиос...

- Он только про Аркадио успел услышать, а потом ему сеньор Монкада позвонил и

отвлек его.

- Я бы на месте Аркадио этого сеньора на порог не пустила, - призналась пожилая.

- Это потому, что мы, русские, такие, - пояснила старенькая. - А они-то нас во

сколько раз лучше живут? Там так не принято.

- Еще бы не лучше! - возмутилась молодая училка. - Фернанда - простая медсестра,

а у нее квартира какая?

- Она же на содержании у этого американца, - осуждающе заметила старенькая.

- Я бы и сама пошла на такое содержание, - мечтательно заметила молодая. - Кормит

его одними обещаниями, и больше ничего...

Служкин закрыл журнал, поставил в секцию и начал одеваться.

На улице уже темнело, накрапывал дождь, палая листва плыла по канаве, как порванное в

клочки письмо, в котором лето объясняло, почему оно убежало к другому полушарию.

Служкин закурил под крышей крылечка, глядя на светящуюся мозаику окон за серой акварелью

сумерек.

Сзади хлопнула дверь, и на крыльцо вышла Кира Валерьевна. В одной руке у нее была

сумка, раздутая от тетрадей, в другой руке - сложенный зонтик.

- Подержите, пожалуйста, - попросила она, подавая Служкину сумку.

- Тяжелая, - заметил Служкин. - Может, вам помочь донести?

- Я близко живу.

- Это как понять?

- Как хотите, - хмыкнула Кира Валерьевна, выпалив зонтом.

- Хочу вас проводить. - Служкин выбросил окурок, и тот зашипел от досады. -

Давайте мне и зонтик тоже, а сами возьмите меня под руку.

Кира Валерьевна, поджав губки, отдала зонтик и легко взяла Служкина под локоть. Они

сошли с крыльца.

- Отгадайте загадку, - предложил Служкин. - Моя четырехлетняя дочка сочинила:

открывается-закрывается, шляпа ломается. Что это?

- Зонтик, - сухо сказала Кира Валерьевна. - Я бы не подумала, что у вас уже такая

взрослая дочь...

- Так что ж, человек-то я уже пожилой...- закряхтел Служкин. - А у вас кто-нибудь

есть? Сын, дочка, внук, внучка?..

- То есть вам интересно, замужем я или нет?

- А разве найдется какой-нибудь мужчина, чтобы ему это было не интересно, особенно

если он красив и чертовски умен?

Кира Валерьевна снисходительно улыбнулась.

- Не замужем. - Она вызывающе посмотрела на Служкина.

- Я так и надеялся. А какой предмет вы ведете?

- Немецкий.

- Когда-то и я изучал в университете немецкий, - вспомнил Служкин. - Но сейчас в

голове осталось только "руссиш швайн" и "хенде хох". Не подскажете, как с немецкого

переводится сонет: "Айне кляйне поросенок вдоль по штрассе шуровал"?

Кира Валерьевна засмеялась:

- Вы что, литературу ведете?

- Географию, прости господи.

- Точно-точно, припоминаю. - Она скептически кивнула. - Что-то про вас говорили на

педсовете... Стихи вы какие-то, кажется, ученикам читали, да?

- Жег глаголом, да назвали балаболом, - согласился Служкин.

- В самокритичности вам не откажешь.

- Посмеяться над собой - значит лишить этой возможности других, - назидательно

изрек Служкин. - Это не я сказал, а другой великий поэт.

Они остановились у подъезда высокого девятиэтажного дома.

- Мы пришли. - Кира Валерьевна забрала сумку и зонтик. - Спасибо.

- А мы еще, Кира, вот так же прогуляемся? - спросил Служкин.

- А разве мы пили на брудершафт?

- А разве это трудно? - улыбнулся Служкин.

- Что ж, дальше будет видно, - усмехнулась Кира. - Как хоть тебя?.. Витя? До

свидания, Витя.

Она развернулась и вошла в подъезд.

Проблемы в памяти

Служкин в длинном черном плаще и кожаной кепке, с черным зонтом над головой шагал

в садик за Татой. Небо завалили неряшливо слепленные тучи, в мембрану зонта стучался

дождь, как вечный непокой мирового эфира. Служкин не полез через дыру, а чинно обошел

забор и вступил на территорию садика с главного входа. Под козырьком крылечка он увидел

Лену Анфимову с Андрюшей.

- Привет, - сказал Служкин. - Вы чего здесь стоите?

- Да вот зонтик сломался, - виновато пояснила Лена. - Теперь ждем, когда дождь

пореже станет...

- Ну, к зиме распогодится, - пробормотал Служкин, поглядев на небо. - Давай я вас

под своим зонтом провожу.

- Может, Тату сначала заберешь? Нам на остановку надо...

Служкин посмотрел на часы.

- Успею еще, - заверил он. - Времени завались.

Он подставил локоть. Лена, улыбнувшись, взяла его под руку. Они неторопливо

двинулись к воротам. Лена вела Андрюшу.

- Расскажи мне, Лен, как хоть ты поживаешь, - попросил Служкин. - А то ведь я так

ничего и не знаю.

- Да мне, Витя, нечего рассказывать. - Лена пожала плечами. - Нет у меня ничего

интересного. Как замуж вышла, так из декрета в декрет, и с утра до вечера готовлю, стираю,

глажу, прибираю, за Олей и Андрюшей смотрю... Я уж и сама стала забывать, что я человек, а

не машина хозяйственная... В кино уже три года не была...

Лена не жаловалась, просто рассказывала так, как есть.

- Могу сводить тебя в кино, - бодро заявил Служкин, еще не перестроившись на слова

Лены. - С превеликим удовольствием...

- Нет, Витя, я же не напрашиваюсь...- Лена помолчала. - Мне некогда, да и перед

мужем неудобно.

- А кто у тебя муж? Какие у вас отношения?

Служкин отдал Лене зонтик, подхватил Андрюшу, перенес его через канаву по мосткам и

подал Лене руку. Лена оперлась о нее тяжело, неумело, как о перила.

- Он у меня работает шофером. Дома мало бывает - все возится с автобусом. А

отношения?.. Какие могут быть отношения? Пока Андрюша не родился, так что-то еще

имелось. А сейчас оба тянем лямку. Тут уж не до отношений. Живем спокойно, ну и ладно.

Поздно уже что-то выгадывать, да и не умею я...

- Денег-то он много зарабатывает? - наивно спросил Служкин. - Я слыхал, водители

просто мешками их таскают.

- А я слыхала, что учителя, - сказала Лена, и они рассмеялись.

- А вышла ты по любви? - напрямик спросил Служкин.

Лена, вопреки обычному, не смутилась. Видимо, для нее это было так же далеко, как

двойки по рисованию.

- По любви. Только какая разница теперь?

- Лен, скажи, - помолчав, попросил Служкин. - А чем у тебя кончился тот школьный

роман с Колесниковым?

- Разве ты не знаешь? - удивилась Лена. - Ты же дружишь с Веткиной... Хотя, в

общем, и рассказывать тут нечего, - Лена пожала плечами. - Ничем. Дружили после школы

полгода, потом он в армию ушел. Я сначала писала ему, ждала. Потом забывать начала. Потом

с Сашей познакомилась - с будущим мужем. Вот так. А Колесников тоже не особенно

переживал. На моей свадьбе напился, всем надоел своими армейскими историями, к каждой

девчонке приставал...

- А ведь мы всем классом с таким благоговением относились к твоему роману с

Колесниковым! Как же, десятиклассник, на машине ездит - и нашу Ленку Анфимову любит!..

- Только к машине вы и испытывали уважение, - улыбнулась Лена. - Глупые все

были... Сейчас у мужа автобус целый, ну и что?

- Н-да-а...- протянул Служкин. - Как-то все это... Вроде бы когда-то огромное

значение имело, а оказалось - ерунда. И останется только грустно шутить. Ты же самая

красивая девочка в классе была... Все думали, что ананасы в Париже кушать будешь...

Лена чуть покраснела.

- Гм, гм, - смущенно покашлял Служкин. - А я ведь, Лен, так в тебя влюблен был...

- Я знала, - засмеялась Лена. - Да и весь класс знал.

- И тебе не жалко меня было, когда ты с Колесниковым крутила?

- Нет, - мягко сказала Лена. - Тогда ведь казалось, что всего еще сколько угодно

будет. Не ценили, когда любят. Маленькие были.

Они шли вдоль рощицы старых, высоких сосен, вклинившейся в новую застройку.

Подлесок здесь был вытоптан детьми и собаками. Андрюша, пользуясь тем, что внимание мамы

отвлекает дядя с зонтиком, брел по лужам, поднимая сапогами черные буруны. Показалась

автобусная остановка - голая площадка на обочине шоссе.

- Я вас посажу на автобус, - сказал Служкин.

Они молчали, вглядываясь в призрачную, дождливую перспективу дороги, откуда в

брызгах, шипя, вылетали легковушки и проносились мимо, вихрем закручивая морось.

Служкин переложил зонт в другую руку и чуть приобнял Лену, словно хотел ее немного

согреть.

- Андрюша, встань ко мне поближе, - велела Лена, подтаскивая сына за руку. - У тебя

и так капюшон уже промок...

- А помнишь, как нас четыре года Чекушка сватала? - спросил Лену Служкин. -

Всегда сажала за одну парту...

Лена слабо улыбнулась.

- Скажи, Лен, а вот тогда, на дискотеке, ты меня вправду поцеловала или случайно в

темноте ткнулась?

- Не помню, - удивленно сказала Лена и засмеялась. - Витя, а это не ты подсунул мне

в портфель записку на Восьмое марта?

- И я не помню, - честно ответил Служкин. - А ты помнишь, как на День Победы нам

вдвоем давали читать "Жди меня"?..

- А ты помнишь?..

Лена медленно менялась - усталость и покорность уходили с ее лица, казалось, что

солнце скоро покажется из-за глухих туч. К ней даже вернулось почти забытое школьное

кокетство - она искоса лукаво глянула на Служкина, как некогда глядела, проходя мимо него в

школьном коридоре. Служкин и сам оживился, стал смеяться, жестикулировать и не заметил

автобуса.

Они одновременно замолчали, с какой-то обидой глядя на открывающиеся двери. Лена

сникла. И вдруг Служкин наклонил зонтик вперед, отгораживаясь им от автобуса как щитом, и

смело прижался губами к холодным и твердым губам Лены, забыто вздрогнувшим в поцелуе.

- Иди, - сказал он. - Мы ведь еще увидимся...

Покачивая тяжелым задом, автобус уполз по шоссе. Служкин задумчиво пошагал обратно.

Он шел минут пять. Вдруг встрепенулся, быстро захлопнул зонтик и бросился бегом. Дождь

плясал на его кепке, под ногами взрывались лужи, полы плаща болтались, как оторванные.

Служкин бежал напрямик через газоны, через грязь, прыгал над канавами, проскочил в дыру в

заборе вокруг садика и влетел в раздевалку.

Тут было уже пусто. Дверь в группу была раскрыта, и Служкин остановился на пороге. В

дальнем углу зала за столом сидела и что-то писала воспитательница. На маленьких столиках

вверх ножками лежали маленькие стульчики. Свежевымытый пол блестел. Тата -

одна-единственная - строила из больших фанерных кубов кривую башню. В своем зеленом

платьишке на фоне желтого линолеума она казалась последним живым листком посреди осени.

- Тата!.. - охрипнув, позвал Служкин.

Тата оглянулась, помедлила и молча кинулась к нему через весь зал. Служкин

инстинктивно присел на корточки, поймал ее и прижал к грязному плащу, к мокрому лицу.

- Тата, я больше никогда не опоздаю...- прошептал он. - Честное слово, никогда...

Честное папино...

Выпускной роман

К утру газоны становились седыми, а воздух каменел. Люди шли сквозь твердую,

кристальную прохладу, как сквозь бесконечный ряд вращающихся стеклянных дверей. На заре

по Речникам метлою проходился ветер и обдувал тротуары, отчего город казался

приготовленным к зиме, как покойник к погребению. Но снега все не было. И вот будто

стронулось само время - первый снег хлынул как первые слезы после долгого, молчаливого

горя.

Служкин ходил проведать Сашеньку, но не застал ее на работе. У него еще оставалось

полтора часа свободы до конца смены в садике, и он отправился побродить вдоль затона,

посмотреть на корабли.

Снег валил густо и плотно, словно его скидывали сверху лопатами. У проходной Служкин

неожиданно увидел продрогшего, танцующего на месте Овечкина с сугробом на голове.

- Какими судьбами? - задержавшись, поинтересовался Служкин.

- Человека жду... одного...- проклацал зубами Овечкин.

- В мае влюбляться надо, - посоветовал Служкин.

На мосту в ржавые бока понтонов тяжело толкалась стылая вода. Понтоны раскачивались,

дощатые трапы между ними злобно грохотали.

Затон, плотно заставленный кораблями, походил на какую-то стройку. Мачты, антенны,

стрелы лебедок торчали как строительные леса. На крышах и палубах снег лежал ровными

пластами. Иллюминаторы смотрели на Служкина невидяще, рассеянно, исподлобья, как

смотрит человек, который почти уснул, но вдруг зачем-то открыл глаза.

Служкин остановился у навеса лесопилки, под которым уныло качался и позвякивал

цепями тельфер. В белой мгле Кама выделялась контрастной черной полосой, потому что снег,

падая на воду, странно исчезал. Служкин стоял, курил и разглядывал высокий и массивный нос

ближайшей самоходки, у которой в клюзах торчали якоря, словно кольцо в ноздрях быка.