МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ 8 страница

наверное, только-только от родителей смылись, сейчас нажрутся где-нибудь в подъезде, да и

весь праздник.

- Вы Новый год каждый раз так встречаете?

- Нет, в первый раз, - ответил Служкин.

- Что? Вы здесь в первый раз?! - поразился Тютин.

- В Новый год впервые. А просто так я здесь сто раз бывал.

- Здесь зыко, - согласился Чебыкин. - И я бы сюда хоть каждую неделю ходил.

- Я очень люблю ходить на Шихан, - признался Служкин. - И не ради пещеры, а

просто так, ради всего этого...- Служкин неопределенно махнул рукой. - В девятом классе я

даже стих про это сочинил...

- Прочитайте, - тут же предложили отцы.

- Так ведь это лирический стих, не "Поляки"...

- Ну и что. Нам по фиг.

- Как хотите, - сказал Служкин.

Снежная, таежная станция Валёжная.

Тихо-неприметная, сонно-предрассветная.

Небеса зеркальные, а леса хрустальные.

Из снегов серебряных

Подымалось медленно

От мороза красное

Солнце над тайгой.

Снегопады белые,

Что же вы наделали?

Мне бродить до полночи

В тишине такой.

Над землею снежною темнота безбрежная.

Тонкий месяц светится, а над ним Медведица.

Синевой охвачена, ветром разлохмачена.

Станция Валёжная,

Ты судьба дорожная:

Приезжаешь - радуйся,

Уезжаешь - плачь.

Скоро поезд тронется,

Взмоет ветра конница,

И над косогорами

Понесется вскачь.

Отцы слушали непривычно серьезные.

- А вы, оказывается, Виктор Сергеевич, талант, - уважительно сообщил Чебыкин.

- Бог с тобой, - отрекся Служкин. - В этом стихе нет ничего особенного. Хороший

посредственный стих. Я люблю его, потому что он простой и искренний. А хорошие стихи

может писать любой человек, знающий русский язык. Нет, отцы, я не талант. Просто я -

творческая личность.

- Наверное, поэтому вы и ходите в походы, - сделал вывод Бармин.

- Эх, блин, так в поход захотелось...- вздохнул Чебыкин. - Виктор Сергеевич, вы уже

придумали, куда мы пойдем?

- Отстаньте от меня, еще сто лет до весны. Сами еще миллион раз передумаете, а меня

уже всего затеребили...

- Нет, я не передумаю, - пообещал Тютин.

- А про тебя, Тютин, может быть, я сам передумаю. Уж больно ты ныть горазд.

- Я не ною! - воскликнул Тютин. - Я просто человек такой! Тоже творческий! Ну и

предусмотрительный!

- И все-таки, Виктор Сергеевич, - не отставал Чебыкин, - куда?

- Есть хорошая речка, - сдавшись, рассказал Служкин. - Называется Ледяная. Первая

категория сложности с одним порогом четвертой категории. Вот на Ледяную и пойдем.

Дощатые стены вагончика, озаренные качающимся костром, создавали ощущение уюта и

защищенности. Только в углах, колеблясь, дрожала паутина мрака. Служкин поглядел на часы,

включил приемник и сдвинул шкалу настройки, чтобы ни одна станция мира не отвлекла отцов

от его речи.

- Отцы, - сказал Служкин. - До Нового года остается полчаса. Прошедший год был

разный - хороший и плохой, тяжелый и легкий. Давайте в оставшееся время помолчим и

вспомним то, чего потом не будем уже вспоминать, чтобы войти в будущее без лишнего

багажа.

Отцы замолчали, задумчиво глядя в огонь. Молчал и Служкин. Стояла новогодняя ночь с

открытыми, всепонимающими глазами - сфинкс среди северных снегов. Это было время

негатива, когда белая земля светлее, чище и больше черного неба. Приемник свистел, шипел,

булькал, словно торопился сказать людям что-то важное, нужное. Земля летела сквозь

таинственные радиопояса вселенной, и холод мироздания лизал ее круглые бока. Тонкие копья

вечной тишины хрустальными остриями глядели в далекое, узорчато заиндевевшее небо. Искры

бежали по невидимым дугам меридианов над головой, а из-за горизонта тянулся неслышный

звон качающихся полюсов. Дым от костра сливался с Млечным Путем, и казалось, что костер

дымит звездами.

- Время, - сказал Служкин и снова шевельнул шкалу настройки.

Гулкая тишина в динамике замаялась, заныла, и вдруг как камень в омут ахнул первый

удар колокола. Следом за ним перезвоном рассыпались другие колокола, словно по ступенькам,

подскакивая, покатилось ведро. Вслед за последним звуком жуткое молчание стянуло нервы в

узел, и вот, каясь, чугунным лбом в ледяную плиту врезался главный колокол и начал бить

поклоны так, что шевельнулись волосы, и каждому стало больно его нечеловеческой мукой.

Служкин встал, и отцы поднялись на ноги. Губы подрагивали, отсчитывая удары.

Дюжина.

- С Новым годом, - сказал Служкин.

- С новым счастьем, - нестройно отозвались отцы, сдвигая кружки.

И бряканье этих кружек было трогательным провинциальным отголоском державного

грома кремлевских курантов.

Фотография с ошибкой

Служкин зашел за Татой в садик, но ее уже забрала Надя. В раздевалке среди прочих мам

и детей Лена Анфимова одевала Андрюшу.

- С наступившим, Лен, - сказал Служкин. - Привет, Андрюха.

По инерции он заглянул в шкафчик Таты и увидел на верхней полочке завернутый в

газету пакет. Видимо, его забыла Надя. Служкин взял его и развернул. В пакете лежали три

цветных фотографии с новогоднего утренника. Тата стояла под елкой с большим медведем в

руках. Елка была украшена разнокалиберными шарами и большими звездами из фольги, но без

гирлянд, мишуры, дождика - казенная, неживая, зря погубленная елка. Медведя Служкин

видел и раньше. Медведь сидел в группе на верхушке стеллажа. Играть с ним не разрешалось, с

ним можно было только фотографироваться. Тата неловко прижимала к себе медведя, словно

бы отпрянувшего от нее, и испуганно глядела в объектив. На ней было надето незнакомое,

мешковатое платье Снежинки, которое совершенно не смотрелось с красными туфельками и

бантом.

Служкин долго рассматривал фотографию, потом подошел к Андрюше и присел. Лена в

это время натягивала Андрюше валенок.

- Андрюха, а чье это платье на Татке? - спросил Служкин.

- Это Машки Шветловой.

- А почему Тате надели это платье?

- Вошпитательница шкажала, што у нее коштом плохой.

Служкин вышел на крыльцо садика и закурил. Был вечер. Небо за домами смущенно

розовело, и в нем висела зеленоватая, как незрелое яблоко, луна. Детские домики, горки и

веранды на площадках среди высоких сугробов казались уютным, заповедным городом гномов.

Вдали в сизой мгле сочно багровел рубин светофора.

Сзади на крыльцо вышли Андрюша и Лена, волочившая санки.

- Ты что, Витя, расстроился? - заметила Лена, вынула из кармана его пуховика

фотографии и посмотрела снова. - Платье, конечно. Плохо сидит - велико...- словно

оправдываясь, сказала Лена.

Служкин пожал плечами и неохотно пояснил:

- Тата в красном костюме хотела быть на утреннике, а не в платье.

- Ну это же мелочь - костюмчик...- примирительно сказала Лена.

- Мелочь, - согласился Служкин. - Но именно мелочи глубже всего задевают. Так

вроде уже со всех сторон корой зарос, и вдруг - бац... По такой мелочи и чувствуешь, что

ребенок твой - это как душа без оболочки. Просто, Лен, ошпаривает понимание того, как дети

беззащитны и в то же время - такая несправедливость! - уже отдельные от нас существа...

- Они с самого начала от нас отдельные, - грустно улыбнулась Лена. - Андрюша,

садись в санки... Если бы ты, Витя, сам родил да возился с ребенком, убирал, кормил, пеленки

стирал, то не расстраивался бы так по мелочам, проще относился.

- Я возился, стирал, - вяло ответил Служкин.

- Все-таки красный костюмчик - не для Нового года. - Лена мягко коснулась руки

Служкина. - Надо было, Витя, надеть ей белое платье. Мало ли чего ей хотелось. Балуешь ты

ее.

- Да я не балую... У меня ощущение страшной вины перед ней...

- Какой вины, ты чего?

- Ну как какой?.. Папаша я никудышный, семьи толком нет... Если Тата сейчас

семейной любви не увидит, она в будущем себе всю судьбу покривит. А все мои отношения с

Надей только и держатся на том, что у нас дочь. Вырастет Тата и поймет, что из-за нее у

родителей жизнь не в ту сторону пошла, - и каково ей будет жить с этой виной, в которой

она-то и не виновата? Каково ей будет, если она поймет, что родилась нежданная, нежеланная,

по залету, по нашей ошибке? Что она о нас думать будет и о себе самой?.. Извини, Лен, что я

тебе все это говорю. Ты ведь поймешь меня, да? Ведь день твоей свадьбы и день рождения

Андрюши нетрудно сопоставить...

Лена тяжело молчала. Она была одета в длинную недорогую шубу, в валенки, на руках -

расшитые бисером рукавички. В овале теплого толстого капора ее лицо, чуть румяное от

мороза, казалось иконописным ликом, но все равно оставалось живым - тонким, красивым,

усталым русским лицом. Андрюша возился в санках, усаживаясь поудобнее.

- А тебе, Витя, не хотелось бы начать все сначала? - негромко вдруг спросила Лена.

Служкин помолчал.

- Этот вопрос нельзя задавать, - сказал он. - И думать об этом тоже нельзя. Желать

начать все сначала - это желать исчезновения нашим детям.

- Ну... не детям... хотя бы ошибки исправить...

- Мы никогда не ошибаемся, если рассчитываем на человеческое свинство, - сказал

Служкин. - Ошибаемся, лишь когда рассчитываем на порядочность. Что значит "исправить

свои ошибки"? Изжить в себе веру в людей?.. Самые большие наши ошибки - это самые

большие наши победы.

- Ты всегда думал в таких широких масштабах...- усмехнулась Лена.

- Наоборот, - возразил Служкин. - Я думаю в самом узком масштабе - только

человек. Я, Лена, стараюсь думать лишь о том, что рядом, - как получается, конечно.

- Наверное, ты прав, - кивнула Лена. - Я тоже чувствую, что это плохо - когда

желаешь вернуться обратно... И все равно иногда очень хочется начать все сначала.

"Эти глаза не против"

С утра отключили воду - всю: значит, надо было идти на ключик. Неумытый и

раздраженный, Служкин напялил пуховик и ботинки и потопал в подвал, в кладовку. Канистру

он нашел сразу, а в поисках крышки от нее пришлось перевернуть весь хлам - мешки со

старыми игрушками, связки макулатуры, узлы тряпья, обрезки досок и фанеры, обломки лыж,

какие-то чайники, коробки, пыльные бутылки, хоккейные каски, велосипедные рамы, рваные

раскладушки и вообще невесть для чего хранящиеся вещи вроде половинки корпуса от

стиральной машины или упаковки минерального удобрения.

Пока Служкин рылся, хлопнула дверь подвала, чьи-то плечи шаркнули по стене, и в

дверях кладовки появился багровый от натуги Будкин, приволокший два пластмассовых ящика

с банками.

- Здорово, Витус, - пропыхтел он. - За водой собрался?..

- За дерьмом, - мрачно ответил Служкин и сел в санки покурить.

Будкин опустил ящики на верстак и захехекал.

- Слушай, а можно я их у тебя поставлю? - спросил он.

- Ставь, - безразлично кивнул Служкин. - А с чем они?

- С дерьмом, - сказал Будкин и сел на канистру.

Служкин достал из ящика длинную банку и повертел перед глазами.

- Слива в крепленом вине, - прочел он. - Попробуем?

- Это же на продажу...- замялся Будкин.

- Продашь, деньги выручишь - все равно пропьешь.

Будкин грустно хехекнул, подумал, взял с верстака стамеску и пробил в банке две дырки.

Банку он протянул Служкину, а себе достал вторую и открыл подобным же образом. Они

начали пробовать.

- Чего давно в гости не заходил? - спросил Служкин.

- Дела, - неопределенно ответил Будкин и закурил.

- Брехать - не кувалдой махать... Из-за Нади?

- Н-ну...- сознался Будкин. - Достала она меня.

- Мне-то чего врешь? - Служкин приложился к банке. - Я-то вижу.

- Чего ты видишь?

- Что влюбилась она в тебя.

Будкин ничего не говорил, яростно дымя сигаретой.

- Ну, продолжай, - подтолкнул его Служкин.

Будкин зажег вторую сигарету от первой, хехекнул, помолчал и неожиданно кратко и

твердо сказал:

- Да.

- И что, крепко? - усмехнулся Служкин.

- Крепко, - кивнул Будкин. - Ты же знаешь, Витус, со мной такого никогда не бывало,

а вдруг случилось... Ну, я и решил держаться подальше. А что делать-то? Посоветуй. Ты же

здесь командир.

- Командир пропил мундир... Кому советовать-то? Тебе? Так в этих делах я перед тобой

просто щенок. Вам самим решать надо, а не играть в Штирлица с Мюллером, как детям малым.

- Ну тогда, блин, держи ее на цепи! - рявкнул Будкин. - А за себя я ручаюсь!

- Я не умею! - Служкин развел руками с банкой и сигаретой.

- Что же ты, презентуешь мне ее? - растерялся Будкин.

- Она мне не принадлежит. Я ее свободы не умаляю.

Будкин допил банку, повертел в руках и бросил в ведро.

- Нет, я так не могу, - подвел он итог. - Друг все-таки...

- Вот как! - крякнул Служкин и тоже допил банку. - Ехали-ехали, да никуда не

приехали. Ты для себя реши, а за меня не боись. Я-то ничего не теряю, у меня нет ничего. А

Наде я счастья желаю, я перед ней виноват. Если уж ей такое счастье выпадает - пусть будет

такое.

- Как-то дико все это, Витус...- Будкин обеими руками стал скрести голову. - Душа

разрывается... Да и не верю я тебе...

- Ну, хочешь, пойдем к тебе, я позвоню Наде и скажу, что ты ее любишь? - предложил

Служкин. - Тогда ты поверишь, что я зла не держу? Сидишь тут мрачнее навозной кучи...

- Пойдем, - убито согласился Будкин.

Они заперли подвал и пошли к Будкину. Не разуваясь, ввалились в комнату. Будкин

набрал номер и протянул Служкину трубку.

- Алло? - произнесла Надя.

- Надя, это я, - сказал Служкин. - Мы тут с Будкиным хорошо поговорили, и я должен

тебе сказать, что он тебя любит.

- Вы что, пьяные? - яростно спросила Надя.

- А что, тебя любить только спьяну можно?

- Передай ему, что он козел! - крикнула Надя и бросила трубку.

Будкин стоял и глядел на Служкина собачьими глазами.

- Она дала понять, что очень рада, - пояснил Служкин, опуская трубку на рычаг. Он

ненадолго застыл, глядя куда-то в пустоту. - Старая я толстая сводня, - сказал он. - Виктор

Сергеевич Случкин... Пойдем обратно в подвал, вмажем еще по банке, а потом на ключик

слетаем - тебе ведь тоже водой запастись надо? Через час, красные, расхристанные, они

вывалились из подвала, волоча за собой по ступенькам санки. В санках громоздились две

канистры - толстая пластиковая Служкина и тощая алюминиевая Будкина. Канистры чем-то

напоминали опальных боярыню Морозову и протопопа Аввакума. У дверей подъезда,

расстелив по снегу пушистый хвост, сидел Пуджик и смотрел на Служкина спокойными, как

копейки, желтыми глазами. Пока Будкин, прикрывшись воротником, закуривал, Служкин,

почти встав на четвереньки, гладил кота и бормотал:

- Не трусь, солдат ребенка не обидит...

Взявшись под локоть, как супружеская пара, Служкин и Будкин твердо двинулись вперед,

а сзади санки оставляли извилистый след на заметенном тротуаре.

- Споем? - предложил Будкин, когда они проходили мимо школы.

- Какое петь! Я же, блин, на хрен, педагог! - осадил его Служкин.

На позвоночнике скелета теплицы сидели Чебыкин и Градусов.

- Виктор Сергеич! Здрасте! - заорал Чебыкин.

- Здрасте...- Служкин вяло махнул рукой.

- Вы куда пошли?

- В публичный дом, - ляпнул Служкин.

Чебыкин и Градусов превратились в изваяния наподобие химер собора Парижской

Богоматери, а потом восхищенно заржали.

- Географ глобус пропил! - ликующе завопил Градусов.

- Это Градусов, знакомься, - сказал Служкин Будкину.

- Пойдем ему в торец дадим, - предложил Будкин.

- Да фиг с ним...

Будкин все равно оглянулся и зорко всмотрелся в Градусова.

- Вот ты какой, северный олень...- пробормотал он.

Они пересекли Новые Речники, пересекли Старые Речники и выбрались на крутой берег

затона.

- Эти глаза напро-о-отив!.. - самозабвенно пел пьяный Будкин.

- Эти глаза не про-о-отив!.. - самозабвенно пел пьяный Служкин.

По тропинке, ведущей к ключику, в обе стороны двигались многочисленные фигурки с

санками и бидонами.

- Блин, неохота в очередюге дрогнуть на таком ветродуе!.. - поежился Служкин. -

Давай лучше в санках с горы покатаемся?

Будкин посмотрел вниз, себе под ноги, и хехекнул. Они выбросили канистры в сугроб и

вдвоем взгромоздились на санки, еле уместившись. Отталкиваясь руками, они, как паук,

подползли к обрыву, качнулись и канули вниз. Свистнул ветер, сдвинув шапки на затылок. На

убитом склоне санки вмиг развили сверхзвуковую скорость. Корявая береза, росшая посреди

склона, неуверенно шагнула вправо, влево и остановилась прямо на пути, широко расставив

ноги и растопырив тысячу кривых рук.

- Катапультируемся! - взвыл Будкин.

Они разом повалились набок, покатились кубарем и вопящим комом шлепнулись об

ствол. Служкин сипло захохотал.

- Это был первый выход в космос человека без скафандра! - сказал он Будкину,

который еле отклеился от его спины и медленно пополз наверх, к желтому небу. Он охал и

потирал поясницу.

- Ну что, повторим? - бодро спросил Служкин Будкина, когда и сам поднялся на обрыв.

Будкин сидел в сугробе, держал в зубах перчатку и пальцем протирал часы на запястье.

- Не-е...- помотал он головой. - Мне хватит...

- Да ла-адно! - Служкин сзади подхватил его под мышки и почти силком воткнул

обратно в санки. Деловито плюхнувшись ему на колени, Служкин дернулся всем телом, и санки

скользнули под уклон.

Они промчались по крутояру так, что береза, промелькнув мимо, только рявкнула. Масса

санок отлилась в такую инерцию, что они с разгона вылетели на камский лед и врылись носом.

Тесно сцепившихся Будкина и Служкина единым телом унесло вперед на задах, они прорыли

широкую борозду и остановились, увязнув по грудь в снегу.

Они взбирались обратно наверх, ногтями отцарапывая со штанов ледяную корку.

- Ну давай еще разик поглиссируем...- ныл Служкин. - Ну последний... Бог троицу

любит...

- Глиссируй один, - сердито отрезал Будкин.

Вздохнув, Служкин натянул шапку поглубже, оседлал санки один и кинулся вниз. Его

траектория вильнула из стороны в сторону, выпрямилась и нацелилась в березу.

- Виту-у-ус!.. - истошно завопил Будкин.

Но было поздно. Санки, как снаряд, врезались в комель. Служкина поставило в полный

рост, шмякнуло об ствол и отбросило. Он пластом хлопнулся в сугроб и остался неподвижен.

Будкин постоял, подергиваясь от ужаса и холода, и, не выдержав, неловко, как баба через

плетень, полез вниз. Он добрался до Служкина и потолкал его в бок.

- Витус, ты жив?.. - растерянно спросил он.

Служкин повернул к нему красное, мокрое лицо с испуганными глазами и ошарашенно

пробормотал:

- У меня в ноге что-то хрустнуло...

- Где? - забеспокоился Будкин и пощупал его ногу.

- Уй-я-а!.. - взвыл Служкин.

- П-переломчик...- заикаясь, произнес Будкин.

Служкин перевел сумасшедший взгляд на свою ногу.

- Не слишком ли много для одного человека? - спросил он.

Посетители

На тех же санках Будкин отвез Служкина в больницу, и там ему наложили гипс. С тех пор

Служкин сидел дома, а в школе началась третья четверть.

Проснувшись, как обычно, после обеда, Служкин в мятой майке и драном трико, босиком,

небритый, непричесанный, валялся на диване и от скуки пихал костылем в живот Пуджика,

развалившегося на полу. В прихожей затрещал звонок. Служкин вскочил, подтянул штаны и

шустро попрыгал открывать. За дверью стояли занесенные снегом Маша Большакова и Люся

Митрофанова. Служкин обомлел.

- Виктор Сергеевич, нас Роза Борисовна прислала! - затараторила Люська. - Она

просила узнать, выйдете ли вы на работу в феврале!..

- Нет, - сказал Служкин и тотчас спохватился: - Да что же это я!.. Вы заходите,

девочки, немедленно!.. - Обретая напор, он взял Машу за рукав шубки. - Заходите!.. Это я

растерялся - то не было ни шиша, то луку мешок... Митрофанова, залетай!

Маша вошла неуверенно, нехотя, а Люська любопытно озиралась.

- Раздевайтесь, будем чай пить, - объявил Служкин.

Маша хотела возразить, но он закричал: - Нет-нет! Вода дырочку найдет! - И ловко

упрыгал на костылях в кухню.

Девочки вошли в кухню, смущенно оправляя кофточки и юбки. Люська из-за Машиного

плеча зыркала по сторонам, вертя головой.

- Вранье на третьей парте написано, что у меня на кухне календарь с лесбиянками

висит, - сказал ей Служкин. - Рассаживайтесь.

Он неловко поднял чайник, опершись на костыль всей тяжестью.

- Давайте я вам помогу, - тихо сказала Маша и, не глядя на Служкина, обеими руками

перехватила у него чайник.

- И не читала я, что там написано на третьей парте! - возмутилась Люська,

усаживаясь. - Больно надо еще...

Служкин облегченно свалился на табуретку, вытянул ногу в гипсовом сапоге и костылем

незаметно задвинул за холодильник стоящую на полу пустую банку из-под сливы в крепленом

вине. Страдая, он несколько раз навещал подвал и проделал в алкогольно-финансовых планах

Будкина внушительные прорехи.

- Вы извините меня за мой вид затрапезный, - вспомнил он.

- Ерунда, - улыбнулась Маша, тоже присаживаясь за стол.

- Ну, что там в школе новенького? Рассказывайте, - велел Служкин.

Маша задумалась и пожала плечами.

- Пока вы болели, ваш кабинет обокрали! - выпалила Люська и уставилась на

Служкина так, будто с ним от этого известия должен был случиться паралич.

- Что сперли? - поинтересовался Служкин.

- Глобус!

Служкин покачнулся, прижал ладонь к сердцу, закрыл глаза и тихо спросил:

- А карту Мадагаскара? А портрет Лаперуза? А жемчужину моей коллекции - кусок

подлинного полевого шпата?

- Не-ет, - виновато сказала Люська.

- Ну, тогда ладно, - ожив, быстро успокоился Служкин.

- Виктор Сергеевич, - осторожно спросила Маша, - а как вы ногу сломали?

- Градусов говорит, что вы пьяный с берега упали, - добавила Люська. Она пила чай из

блюдца, поднимая его к губам и дуя.

- Поклеп это, - отрекся Служкин. - Просто я ключи дома забыл.

- Ну и что?

- Как что? Дверь заперта, а войти надо. Ну, я вспомнил детство в Шао-Лине, решил

дверь ногой выбить. Разбежался, прыгнул, да силы не рассчитал. Дверь высадил, пролетел через

всю квартиру, проломил стену и рухнул вниз с четвертого этажа. Нога пополам.

Люська обожглась чаем.

- Врете вы все, - с досадой сказала она, вытирая губы. - Непонятно даже, как вы,

такой, учителем стали...

- А я и не учитель, - пожал плечами Служкин.

- А кто вы по образованию?

- Сложно объяснить. Вообще-то я окончил Подводно-партизанскую академию по

специальности "сатураторщик", но диплом вот защищал по теме "Педагогические проблемы

дутья в маленькие отверстия".

Люська проглотила это, не моргнув глазом. Маша опустила голову и покусывала губы,

уши ее покраснели.

- Как же вы географию-то учить попали? - удивилась Люська.

- Это история романтическая...- вздохнул Служкин.

- Расскажите, - предложила Люська. - Вы здорово рассказываете.

- Язык Златоуста, да мыслей негусто...- Служкин поскреб затылок. - Ну-у, у одного

моего друга младший брат учится в вашей параллели. Как-то я рассматривал у него школьные

фотографии и увидел одну девочку. Тут же влюбился, конечно. Познакомиться - стесняюсь.

Решил устроиться в ее класс учителем. Все меня отговаривали: мол, девчонка стремная,

последнего разбора, - а я уперся. Пришел в вашу школу, спрашиваю: какие учителя в девятые

классы требуются? Мне отвечают: на географию. Так я и стал географом.

- А кто та девушка? - с подозрением спросила Люська.

- Ты.

- Так и знала. - Люська фыркнула.

- Нам, наверное, пора...- мягко и виновато предположила Маша.

- Куда? - испугавшись, спохватился Служкин. - Ну, пойдемте, например, в комнату,

покажу вам чего-нибудь интересное...

- А у вас телефон есть? - спросила Люська, вытаращив глаза.

Они переместились в комнату, где Служкин усадил девочек на диван. Люська сразу

поставила себе на колени телефонный аппарат и, прижав плечом к уху трубку, принялась

быстро крутить диск.

- А покажите свою жену, - робко попросила Маша.

Служкин подумал и вытащил из шкафа увесистый семейный альбом. С ним в руках он

плюхнулся на диван рядом с Машей.

- Алло, Ленка? - заорала Люська. - Знаешь, откуда я звоню?..

- Вообще-то семейные альбомы однообразны...- Служкин начал без интереса листать

толстые страницы. - Невеста из сдобного теста, жених - на свободе псих... Регистрация,

цветы, кольца, тещин иудин поцелуй, прочая фигня... Ну, пьянка, естественно, застолье как в

период застоя... Свидетели наставляют в добродетели... Тамада над столами реет... Короче,

все как надо. А потом свадебное путешествие: молодая пара в туче дыма и пара... Тут пауза -

бац! - и ребенок родился. Голыш во всех видах, теща сюсюкает, молодые родители... В

общем, смотреть нечего.

- Ну покажите свои студенческие фотографии, - предложила Маша. - Времен

Подводно-партизанской академии.

- Танька, ты? - орала в это время Люська. - А я от Виктора Сергеича звоню!.. Он ногу

сломал!.. С Машкой!..

Служкин достал другой альбом и начал показывать другие фотографии - маленькие,

черно-белые, мутные. Он указывал пальцем на незнакомые Маше лица - молодые, смеющиеся

- и рассказывал про друзей, оживляясь и улыбаясь воспоминаниям, а Маша послушно

вглядывалась в снимки, чуть нагибаясь над альбомом и сдувая с глаз падающую челку.

- Что-то, Виктор Сергеевич, вы со всеми своими друзьями расстались, - наконец

осторожно заметила Маша.

- Ну да, - подумав, согласился Служкин и закрыл альбом. - Видишь ли, Маша...

По-моему, нужно меняться, чтобы стать человеком, и нужно быть неизменным, чтобы

оставаться им. Я вот каким был тогда, в университете, таким и остался сейчас... А друзья...

Друзья переменились - вместе со временем, вместе с обстоятельствами...- Одни бизнесом

занялись, другие - спились. Кое-кто в столицу подался, а некоторые - даже за океан. А я

после университета домой поехал. В Пермь, в глухую провинцию, на самый край географии.

Ведь все мы что-то ищем, и все что-то находим.

- А вы нашли здесь, что искали?

- Видишь ли, Маша, в чем парадокс... Находишь только тогда, когда не знаешь, чего

ищешь. А понимаешь, что нашел, чаще всего только тогда, когда уже потерял.

Факты и выводы

Тата немного простыла и сидела дома. Служкин на кухне занимался четырьмя делами

сразу: чистил картошку, жарил рыбу, следил за Пуджиком и принимал посильное участие в

играх Таты. Пуджик задумчиво бродил по краю раковины и делал вид, что его интересует лишь

исключительно содержимое мусорной банки, а вовсе не сковородка с минтаем. В это время в

прихожей затрещал звонок.

Ругаясь, Служкин взгромоздился на костыль, сунул Пуджика под мышку и пошел

открывать. На пороге стояла Сашенька Рунева.

- Витя-а...- с ужасом протянула она, увидев гипс и костыль.

- Проходи, Сашенька, - велел Служкин и упрыгал обратно на кухню.

Сашенька вошла в кухню и робко присела у стола.

- А я от Будкина иду, - виновато сказала она. - Будкин мне и сообщил, что ты ногу

сломал, в гипсе лежишь... Как это случилось?

- Упал, - лаконично ответил Служкин.

- А я думала, ты больше не хочешь видеть меня с тех пор, как узнал про Колесникова...

Не заходишь, не звонишь...

- Он что, все еще благоуханный цветок твоего сердца?

- Когда одиноко, очень хочется, чтобы хоть кто-нибудь рядом был...- печально

пояснила Сашенька. - Я знаю, что он дурак... Но он всегда вокруг вертится, говорит, что

любит, зовет замуж, обещает развестись...

- Это не причина, чтобы с ним спать.

- Я уж и не знаю, как так получилось... Сама себе противна... И не нужно мне его, а не

могу остановиться...

- Лучше ты его на фиг пошли, - посоветовал Служкин.

- У меня не выйдет, - безнадежно призналась Сашенька. - Я уже думала об этом. Да

Колесников и не уйдет. Он уже у меня как дома себя чувствует, звонит и говорит, чего на ужин