Homo Fidens

Аббат Жан‑Поль Ренар: «Я видел, как тысячи и тысячи людей входили в душевые Бухенвальда, где вместо воды шел удушливый газ».

Поль Рассинье: «Всем же известно, что в Бухенвальде не было газовых камер».

Ренар: «Ну, это, разумеется, литературный оборот».

П. Рассинье, «Ложь Одиссея» [1].

«Прежде чем св. Георгий явился крестоносцам на иерусалимских стенах, его, конечно, увидел кто‑то из присутствующих, в результате внушения и заразительности чудо тотчас признали все после того, как о нем стало известно.

Так работает механизм очень часто встречающихся в истории массовых галлюцинаций, которые вроде бы имеют общепризнанные свойства достоверности, поскольку мы имеем дело с явлением, воспринятом тысячами людей».

Г. Лебон, «Психология толпы» [2].

«Когда и другие соглашались с ложью, внушаемой партией, — вся информация была однозначной, — то ложь входила в историю и становилась истиной».

Оруэлл, 1984 [3].

2 августа 1990 года иракские войска вошли в Кувейт. В попытке обеспечить поддержку своей военной акции по освобождению эмирата, США вскоре после вторжения встретились с сопротивлением, ибо поначалу большинство стран настаивало на применении против Ирака долгосрочных санкций. Эта позиция однако резко изменилась после того, как молодая беженка и хирург из Кувейта со слезами на глазах поведали американской комиссии, что натворили иракские варвары в больнице занятой ими столицы: они разбили инкубаторы для новорожденных, выбросили их на пол и оставили там умирать. Это сообщение, возмутив мировое общественное мнение, привело к тому, что верх в конце концов взяли сторонники силового варианта.

Описанный трюк был разоблачен в марте 1992 года. Историю с инкубаторами выдумало одно нью‑йоркское рекламное агентство и бежавший из Кувейта эмир заплатил за нее 10 млн. долларов. «Хирурга» вообще не было, а молодую беженку сыграла дочь кувейтского дипломата в США. Оба они целыми днями тренировались, давая «показания очевидцев» и обучаясь для этой цели английскому языку. Не часто 10 млн. долларов приносят такую, как в данном случае, прибыль. [4]

Можно легко предположить, что лишь небольшая часть из миллионов телезрителей и читателей газет, узнавших в свое время об уничтоженных инкубаторах, подвергла сомнению достоверность данной истории. Абсурдной кажется и сама мысль, что ее мог кто‑то выдумать. Еще убедительнее выглядит следующее рассуждение.

Мы доверяем тем, от кого зависим, — таковы, по крайней мере принципы человеческой жизни. Каждый из нас полагает, что лечащий врач знает свое дело; что новое жилье, в которое мы въезжаем, архитектором построено прочно и не рухнет при первом порыве ветра; что летчик самолета, в котором мы летим, — не наркоман. Учителя знают, что школьники чаще всего задают один вопрос: «Откуда Вы это знаете?» Разве наши дети могли бы учиться, если бы им пришлось проверять достоверность получаемых от учителя знаний?

Школьник думает, что учитель говорит ему правду, и мы тоже верим, что сообщения в средствах массовой информации — хотя бы в общих чертах — соответствуют истине. Разумеется, интеллектуалы, поклонники «Шпигеля», «Нью‑Йорк таймса» или «Монда» могут презрительно морщиться, видя легковерие, с каким простолюдины, читающие бульварную прессу, постоянно проглатывают поставляемые им благоглупости, хотя нередко они и сами склоняются перед авторитетами. Авторитеты — это прежде всего уважаемые люди, независимо от того, на чем зиждется их репутация: на подлинных заслугах или чисто внешних атрибутах, таких, как, например, титул. Лебон в своей все еще актуальной книге «Психология толпы» пишет [5]:

«Принц или маркиз производит впечатление даже на самого закоренелого социалиста и при помощи титула можно одурачить продавца, что, как правило, и делается».

На место принца или маркиза можно поставить врача, профессора, судью священника или — для левых кругов — теоретика социализма или партизанской вожака. Зачастую все исходящее от подобных авторитетов воспринимается некритически.

Почтение к авторитетам распространяется не только на высокопоставленных особ, но в еще большей степени — на принципы и условности. Человек — необычайно сложное существо: он расщепляет атом, посылает к Сатурну ракеты, и одновременно готов, как и его далекие предки, жертвовать своим острым разумом ради какой‑нибудь бессмысленной догмы, религиозной или политической. На характерное для человека раздвоение духа на рациональную и иррациональную сферы постоянно указывал Артур Кестлер, особенно выразительно в своем последнем произведении само название которого — «Янус», говорит об этом свойстве.

Ацтеки — этот высококультурный народ — ежегодно веками приносили в жертву богу Солнца тысячи человек. Эти гекатомбы свершались во благо людей, ибо иначе солнце перестало бы светить. И разве ацтеки не соглашались с этой мыслью жрецов? Разве хоть один свободомыслящий ацтек предложил — хотя бы на время — остановить массовые жертвоприношения? Нам об этом ничего неизвестно, однако можно предположить, что, если бы такой человек нашелся, то ему быстро бы заткнули рот.

Пятнадцать веков вся Европа верила, будто мир создан милостивым и всеблагим Отцом Небесным, Который после Страшного суда пошлет большинство людей на вечную муку и будет с удовольствием взирать со Своего небесного престола, как мучаются в аду Его творения. В это верила не только тупая чернь, но также Данте, Ньютон, Лейбниц. Перед нами — наиболее страшный пример готовности человека принимать как неопровержимую истину даже самую чудовищную нелепость, если она упорно в него вдалбливается. Верующий во всеблагого Бога‑Отца, сотворившего вечный адский огонь, способен поверить и в любую иную, еще более жестокую бессмыслицу — манипулировать человеком можно беспредельно.

Представьте себе, что в средневековой Европе, в аудитории какого‑нибудь университета, вдруг встал бы студент и заявил, что ведьм нет. Профессор и сотоварищи воззрились бы на нахала и не поверили бы своим ушам, только что услышавшим невероятную дерзость! Пусть, возможно, не все присутствующие когда‑либо сами видели ведьму, однако каждый знал кого‑то, кто однажды ее лицезрел, или по крайней мере знал того, кто был знаком с видевшим ведьму. Разве ученые не написали толстые труды, где заклеймили гнусные проделки ведьм; разве все не читали «Молот ведьм», замечательную книгу, сочиненную инквизиторами‑доминиканцами Инститорисом и Шпренгером, которую благословил сам папа Иннокентий VIII и в которой подробно описано, как узнать ведьму: по горбу или носу крючком, иногда покрытому бородавками?

Мало того, разве сами ведьмы не сознавались во время бесчисленных процессов в своих подлых делах? Не рассказывали ли они, что летали в Вальпургиеву ночь на метле, встречались на Брокене с рогатым и совокуплялись с ним? Разве они не утверждали, будто член дьявола покрыт, как у рыбы, чешуей и его семя холодно как лед? Разве разумный человек после таких неопровержимых доказательств мог сомневаться в том, что ведьмы существуют ? Отрицать существование ведьм было действительно долгое время опасно и, если вера в ведьм в конце концов исчезла, то не потому, что ее сторонники стали вдруг рационалистами, а потому что они постепенно вымерли, а последующие поколения уже не поверили прежним страшным историям.

Наряду с верой в авторитеты другой особенностью человеческой природы является легкость, с какой мы поддаемся массовым галлюцинациям. Лебон описывает такой случай:

В Париже нашли труп мальчика, в котором другой мальчик узнал Филибера Шавандре, своего приятеля по играм. Труп показали матери и та залилась горькими слезами. Затем пришел ее шурин и принялся неустанно причитать: «Ах, бедный Филибер!» Филибера опознало множество соседей, а учитель погибшего мальчика был страшно расстроен, увидев труп своего ученика. Однако через некоторое время выяснилось, что мертвый мальчик был родом из Бордо и никто из семьи Шавандре с ним не был знаком [6].

Подобные казусы показывают, сколь легко мы поддаемся внушениям и слухам. И можно представить, сколь велика сила подобных внушений и слухов в экстремальной ситуации: на войне, в тюрьме и концлагере.