Вечное в творчестве поэта

Всякий раз, когда христиане поминают молитвою умершего собрата, - будь то младенец или старец, будь то знатный вельможа или безвестный простой поселянин, - Церковь всегда и неизменно возглашает умершему вечную память. Для людей вдумчивых в этом обыкновении Церкви найдется много глубоко поучительного, глубоко отрадного. Церковь не может отказаться от этого обыкновения, не отказавшись от одного из основных устоев христианства и всякой религии вообще, - от веры в бессмертие человеческого духа. Человек не особь только своего рода, не листик от дерева, не волна - одна из бесчисленных волн в море... Человек - это личность, и как личность он не может возникнуть для того, чтобы исчезнуть бесследно. Отлившись в законченный духовно-нравственный образ, определив себя здесь, в земной жизни, оставив в ней заметный или малоприметный, но все же тот или другой след, он продолжает жить и после смерти и развиваться в области иного бытия, для изображения которого у нас нет ни слов в языке, ни красок, ни образов в воображении. И современники и потомки могут забыть умершего; имя его может изгладиться быстро, не переживши и холмика земли на его безвестной могиле; но будет о нем память пред лицом Бога, для которого нет мертвых, а все живы (Лк. 20: 38); будет о нем память в молитвах Церкви, которая до скончания мира содержит в лоне материнской любви своей всякую верующую душу как богосозданную и богоискупленную, ни одной из них не считает ничтожною, и за каждую и за всех умоляет Божественное милосердие.

Сегодня [26 мая 1899 г. - Сост.] мы поминаем редкого человека-христианина; поминаем человека, у которого с вечною памятью общего всем бессмертия сливается вечная память в своем народе и бессмертие в сознании лучших представителей всего человечества. И потому в настоящие молитвенные минуты особенно знаменательно, особенно вразумительно звучит церковное возглашение ему вечной памяти.

С самых первых дней литературной деятельности имя Александра Сергеевича Пушкина стало приобретать себе славу; шли годы, расширялась его деятельность, ширилась и росла его известность. Смерть принесла ему не забвение, а еще большую славу. Слух о нем прошел по всей Руси великой, и ныне называет его всяк сущий в ней язык[37]. В последние двадцать лет уже в третий раз русская земля всенародно чтит своего поэта (Разумеем 6 июня 1880 г. - открытие памятника поэту в Москве; 29 января 1887 г. - пятидесятилетие со дня его смерти и, наконец, настоящий Праздник столетнего юбилея со дня его рождения. (Все постраничные примечания - авторские. - Сост.)), и каждый раз образ его вырисовывается все ярче и ярче, деятельность его понимается и ценится все глубже и глубже, растет и растет его имя, и мнится и видится, что память о нем становится чем дальше, тем дороже, и - "любезная народу" - будет воистину "вечная память":

Его стихов пленительная сладость

Пройдет веков завистливую даль...[38]

Это потому, что в жизни и деятельности поминаемого поэта, очевидно, много было несокрушимого и вечного, было много неумирающего, что

Прах переживет и тленья убежит.

Так исполняется и в условиях земных слово апостола: Сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную (Гал. 6: 8).

Что же такого вечного, несокрушимого и неумирающего было в деятельности нашего поэта?

Знаю, что не мне и не здесь говорить об его литературной деятельности в целом, не мне давать ее всестороннюю оценку после того, как столько об этом и сказано и написано людьми, без сравнения более меня сведущими и более к тому подготовленными. И в нынешний день, без сомнения, во всех концах великой России и далеко за ее пределами этому предмету посвящены будут чтения и речи, и вы услышите сегодня оценку поэта от специальных, более опытных и умудренных ценителей.

Но есть нечто, что и уместно и должно сказать служителю Церкви, и не станем скрывать: это "нечто" выражено прежде всего в словах заупокойного нашего моления, в котором, кроме возглашения вечной памяти умершему, чаще и настойчивее звучит: О еже проститися ему всякому согрешению вольному же и невольному... Церковь также неизменно возглашает это моление о всех своих чадах, от Царя до простолюдина. Пусть не покажется оно нарушающим согласный хор похвал и славы в честь великого поэта. Прямота с искренностью, напротив, разъяснит дело, облегчит сердце, а чрез это и на праздник наш не будут набегать унылые тени. Несть человек иже поживет и не согрешит, - говорит Церковь в оправдание своего неизменного моления.

Согрешил, живя, и поминаемый писатель; согрешил и в литературной деятельности, иногда как-будто бы и далеко уклоняясь от религиозно-нравственного идеала, от того, что незыблемо и вечно; согрешил, наконец, и тем, что умер жертвою дуэли, этого нелепого и нечестивого общественного предрассудка. Кто обо всем этом не знает? Кто об этом не думал, кто не говорил?

Правду сказать, на эту отрицательную сторону жизни и деятельность поэта обращали больше, чем надо, внимания, так что, можно сказать, и с этой стороны "слух о нем прошел по всей Руси великой", и окружающее его и музу его туманное облако непонимания, недоумения и клеветы не совсем еще рассеялись и доныне. Нашлись и находятся особые любители, которые с рвением, достойным лучшего дела, обходя в поэте вечное и достойное, а часто и не зная и не умея понять этого вечного, с особенным наслаждением подчеркивали его слабости и недостатки, с непонятною радостью утверждали, что поэт был и ненадежным христианином, и ненадежным сыном отечества, и приписали ему много такого, чего он никогда не делал, чего никогда не говорил[39]. Что сказать на это?

Не нужно забывать, что поэт "платит дань своему веку, когда творит для вечной" (Карамзин); не нужно забывать, что в земной деятельности человеческой высшие дары небесные (а ими нескудно наделил Творец нашего поэта) проявляются в бренной человеческой оболочке; что задача нравственной жизни есть постепенное отрешение от всего, что есть в этой оболочке неизменного, чувственного, себялюбивого и жестокого; что в широте натуры лежит возможность и глубокого отклонения от нравственного идеала, но вместе и возможность самого возвышенного ему служения. Великие люди как люди, без сомнения, глубоко иногда падают, но зато и восстают, и каются, и прошлое смывают, заглаждают, и являются опять-таки великими в своем восстании.

Церковь, олицетворяя нравственный закон и нравственный суд, не закрывает глаз на эти падения великих; не скрывает греха Давида, отречения Петра, гонительства Павла, былой греховности Марии Египетской или Евдокии Преподобной; но она внушает нам при воспоминаниях об усопших приводить себе на память лишь общее представление о человеческой слабости и греховности с теплою мольбою о прощении согрешений почившего, с смиренным сознанием собственной греховности и предстоящей всем людям смертной участи.

Да ведают потомки православных

Земли родной минувшую судьбу,