Черные избы — агатовые стены

Как уже говорилось, в южных безлесных районах России топили печи соломою и, конечно, "по-черному", экономя топливо. Так, наблюдатель по Пензенской губ. отметил, что в Пензенском, Саранском, Мокшан­ском, Чембарском и других уездах крестьяне живут в черных избах (по Чембарскому у.: "печи топят соломою", по Саранскому у.: "степные поселя­не — в черных избах" и т.д.).

Однако отсутствие леса сказывалось не только на топке по-черному и на характере топлива (солома, бурьян, кизяк и т.п.). Отсутствие леса име­ло следствием массовое распространение строительства очень маленьких, тесных, имевших убогий вид хижин крестьянских домов. И. И. Лепехин, проезжая Курмышский и Алатырский уезды Нижегородской губ., отмечал не только топку по-черному, но и этот убогий вид крестьянских жилищ. Здесь были богатые черноземы, дающие высокий урожаи, обеспечивающий крестьян хлебом. "Однако между ними бедность наиболее глазам представ­ляется. Причиною тому безлесныя места... Не можно без сожаления смот­реть на бедныя их хижины, на безприют их скота в ненастливыя погоды..." Общий вид такого строения можно представить по описанию А.Т. Бо­лотовым домика в степных краях, где он квартировал одно время. "Избушка с небольшим только в сажен (то есть, видимо, шириною около 2,5—3 м, — Л. М.), закопченная не только снутри, но и снаружи... Двери вышиною не­многим более аршина" (то есть 72—100 см, и влезать в избушку нужно бы­ло чуть ли не ползком, — Л. М.). (В Центре России в избах двери бы­ли немного выше, но также приходилось входить нагибаясь.) Далее А.Т. Болотов пишет: "Печь занимает собою большую часть избы, из худых не последняя, заслонка деревянная... Пол хоть воском натирай, так гладок... Стол у нас изрядной с пузушком... Пузо его составляет у нас шкаф или хранилище как хочешь назови... ибо полочки не важивались" . В избе на­ходилась широкая скамья "коник , на которой спал хозяин, и две лавки вы­сокие: "ногами до земли не достать". В избе "потолок наш таков: ...ежели б сметать всю ту крупную и черную дрянь, которая с него на постели и на все места навалится, то думаю, — пишет А.Т. Болотов, — что с доброй бы гарнец набралось" (то есть объемом с нашу трехлитровую стеклянную банку, — Л. М.). Автор "Деревенского зеркала" подчеркивал, что "в ни­зеньких тесных избах часто живут, особливо зимою, целыми семьями, и та­кие избы редко или совсем не проветриваются".

Причина распространенности во второй половине XVIII в. тесных низ­ких изб в степных регионах в массовом уничтожении лесов промышленника­ми — владельцами винокуренных заводов. А.Т. Болотов, имея в виду вино­курение, писал: "Нигде не было сие так ощутительно, как в провинциях безлесных и лежащих от Москвы к югу... не можно изобразить, какое вели­кое множество наипрекраснейших рощей и заказов, заводимых еще дедами нынешних жителей и многие десятки лет с великим рачением береженых и могущих целую сотню лет продовольствовать собою многих, переведено и искоренено при сем случае... а сколько претерпела главная Тульская госуда­рева засека и в тамбовских местах государев ценной лес, составляющий со­бою... государственный сокровища, о том и упоминать нечего... цена на лес час от часу поднималась и дороговизна оному, а особливо строельному, сде­лалась так велика и несносна, что все стали кричать и вопить..."

В 1785 г. в Фатежском у. Курской губ., куда лес привозили из Брянской округи, десяток трехсаженных бревен (длиною около 6,36 м) стоил 7 руб., а десяток половых трехсаженных досок — 23 руб., тес той же меры — 25 руб. На севере Курской губ., куда лес шел из Орла, он несколько де­шевле: сотня бревен длиною в 8 аршин (5,76 см) стоила 25 руб. Но в то же время половые доски этого размера — 61 руб. за сотню. В то же вре­мя в Краснохолмском у. Тверской губ. сотня девятиаршинных бревен стоила 13—14 руб., в Вышневолоцком у. сотня бревен той же меры продавалась по 10 руб., а сотня пятисаженных бревен (около 15 аршин) — 25—30 руб. В Калязинском уезде готовый сосновый сруб избы стоил от 18 до 30 руб. (еловый — 15—20 руб.), а в южных безлесных местах деревенский дом нормальной величины мог стоить не менее 100 руб. В конце XVIII в. в своем "Деревенском зеркале" А.Т. Болотов писал: "Деревянное строение дошло уже в малолесных местах до того, что крестьянская изба без других пристроек сотню рублей стоит". А ведь это составляло огромную непосиль­ную сумму даже для небедного крестьянина. Из-за дороговизны леса крестьяне "для нескольких бревен принуждены ездить верст за 100 и больше".

Лишь наиболее состоятельное население степного юга России могло строить нормальные избы. Правда, это уже были не срубные постройки, а мазанки из плетей и глины. В первую очередь эти просторные дома стали строить одно­дворцы. И.А. Гильденштедт отмечал, в частности, что они "уже не живут (речь идет о 70-х годах XVIII в., — Л. М.) в курных избах, а строят свои избы на малороссийский лад с печами, снабженными дымовыми трубами". В отличие от украинских домов, где был земляной пол, в домах однодворцев пол был дощатый. Заметим при этом, что быт и одежда воронежских крестьян оста­вались великорусскими. В 1773 г. А.Т. Болотов отметил, что в Шацком уезде переведенцы из Епифани и Козлова "поставили домики себе изрядные и дворы их были несравненно лучше старинных степных наших олухов". По дороге в Шацк в одной из своих поездок он ночевал в однодворческом селе Коптево, где у хозяина "светличка была... беленькая", то есть топилась по-белому. Ви­димо, в тех селах, где были богатые дома однодворцев, топка по-белому была обычной. А.Т. Болотов в путевых заметках отметил одно из таких сел одно­дворцев — Лысые Горы под Раненбургом. В селе было около 4 тыс. душ мужского пола (то есть около 8 тыс. человек), и "все домы у них крыты дранью", а не соломой, что было признаком богатого дома. В домах тако­го типа "печь хотя и была русская из кирпичей, однако известкою выбелена, с наклонным на шестке колпаком или отвесом, чтоб дым из чела в избу не ва­лил, а проходил весь в трубу".