Глава четырнадцатая, в которой Армия справедливости терпит поражение у Восточных ворот, а автор анализирует, что такое Ыйбён, отчасти занимаясь ревизионизмом

Часть аудитории автора, возможно, помнит странно звучащий для российского уха стишок, начинавшийся словами «В горах скрывается Ыйбён (Армия справедливости)[1], врагам урон наносит он…», так что вооруженное сопротивление японцам стоит отдельного и подробного рассказа.

В корееведении Ыйбён является своего рода «священной коровой», посягнувший на славу которой может заслужить ярлык осквернителя и непатриота. Однако нужно обратить внимание на то, что, несмотря на высокий уровень спекуляций вокруг деятельности корейских партизан, большинство монографий и учебников содержит очень мало фактов относительно как конкретных моментов деятельности Ыйбён, так и эффекта от этой деятельности. Мы же попытаемся посмотреть на Ыйбён непредвзято, проанализировать то, чем занималась эта «Армия», из кого состояла, и какой урон японскому империализму был действительно нанесен ею.

Замечание историографа о том, как сложно быть партизаном без «Большой Земли»

Однако перед тем как перейти к партизанам корейским, поговорим немного о партизанах вообще. Дело в том, что когда средний российский читатель слышит слово «партизан», в его сознании встает, прежде всего, образ партизана Великой Отечественной войны. Между тем, условия, в которых существовали наши партизаны на Украине или в Белоруссии, являются скорее исключением, нежели правилом.

Партизанская война – это война, ведомая скрывающимися среди местного населения вооружёнными формированиями, избегающими открытых и крупных столкновений с противником. С поправкой на сложно-пересеченную местность, она в значительной степени нивелирует техническое преимущество противника, против которого выступают партизаны. Леса и горы снижают эффективность использования тяжелой техники и делают партизан недоступными для большинства видов стратегического наблюдения. Но ведение крупномасштабной партизанской войны требует много ресурсов, в первую очередь, оружия, обмундирования, продовольствия и медикаментов.

Понятно, что если небольшие мобильные группы диверсантов могут самостоятельно существовать благодаря поддержке местного населения, то ведение крупномасштабной партизанской войны требует значительного количества сил и ресурсов, и средства на содержание нескольких сотен вооруженных людей велики.

Успех партизанского движения в Советском Союзе во время Великой Отечественной был во многом связан с поддержкой «Большой Земли», снабжавшей партизанские отряды кадрами, продуктами, оружием и боеприпасами, активной поддержкой местного населения и высоким уровнем организации в целом[2]. Но что бывает, когда такой «Большой земли» нет?

Без финансовой поддержки и снабжения ведение малой войны постепенно скатывается к чистой воды диверсиям и терроризму, однако для победы этого мало. Терроризм, особенно терроризм нового образца, направленный против инфраструктуры общества и государства, может нанести им значительный урон, однако пока история не знает ситуации, при которой освобождение от оккупантов было достигнуто только за счет терроризма.

«Безденежные» партизаны вынуждены или полностью перекладывать свое обеспечение на плечи местного населения, или искать помощь из-за рубежа. Однако оба варианта имеют неприятные последствия. Зарубежные спонсоры могут начать ставить условия, постепенно превращая борцов за свободу в своих агентов влияния (осознанных или нет, в данном случае неважно), используя свою помощь как рычаг давления. Особенно в той ситуации, когда без нее партизаны практически бессильны[3].

Вариант «самофинансирования» во многом упирается в то, что на одни добровольные пожертвования много не навоюешь. Именно поэтому вынужденным следствием является появление рэкета, точнее – силового варианта «параллельного налогообложения», когда с потенциальных сочувствующих собирается регулярная и уже не добровольная дань. Неприятно то, что переход к такой практике, по сути, снижает число тех, кто продолжает поддерживать партизан активно и добровольно. И тенденция такая присутствует всегда.

Можно еще зарабатывать деньги самим, но речь здесь идет не столько об экспроприациях, сколько о «коммерческой деятельности» самих партизан, которая, однако, должна отнимать у них минимум времени и приносить максимальную прибыль. Этому критерию соответствуют только такие разновидности криминальной экономики, как торговля наркотиками, дающая «героиновую прибыль», или взятие «коммерческих заложников». А из этого вытекает уже общая криминализация партизан и угроза возникновения ситуации, при которой быть наркоправителем выгоднее и удобнее, чем борцом за свободу. Изначальная идея остается только фасадом, как это случилось в «Золотом треугольнике».

Оружие составляет отдельную проблему, лишь косвенно связанную с проблемой финансовой поддержки. Дело в том, что чем выше технологический уровень общества, тем больше разрыв между «гражданским» и армейским оружием. Грубо говоря, если в средние века крестьяне, вооруженные вилами и пиками, могли противостоять правительственным войскам, не сильно опережающим их по характеру вооружения, то во второй половине ХХ в. полноценно воевать с танками и авиацией с помощью охотничьих ружей невозможно.

Но армейское оружие надо где-то брать. Вариант «добыть в бою» хорош, но для этого надо уже быть достаточно вооруженным, чтобы отобрать оружие у врага. Оттого наилучшие партизаны - это бывшие подразделения регулярной армии (будь то окруженцы или те, кто вместо расформирования «ушел в горы» с оружием в руках), у которых на момент начала партизанской войны армейское оружие было. Другой вариант – криминалитет, у которого в силу его образа жизни и финансовых возможностей есть шанс такое оружие добыть и быть вооруженным лучше гражданского населения.

Кроме того, вынужден отметить и очень опасную проблему этического плана, связанную с «народной войной». С точки зрения «куртуазной» войны, народная война является своего рода нарушением принятых правил: когда армия противника разбита, а его столица захвачена, населению полагается прекратить сопротивление. Но патриотизм заставляет сопротивляться захватчику все население страны, и война становится тотальной, и разница между армией и мирным населением стирается. А это влечет за собой то, что армия оккупантов как бы получает право обращаться с мирным населением как с воюющей стороной. В результате получается резкая эскалация насилия: после того как двенадцатилетний пионер-герой стреляет по немцам из леса, немцам кажется логичным стрелять по всем замеченным в лесу двенадцатилетним детям, поскольку им неизвестно, кто из них потенциальный пионер-герой, а кто – нет. Понятно, что такие действия в отношении мирного населения порождают порочный круг. Население поднимается на сопротивление, сопротивление влечет за собой новые карательные меры и т. д.

Положение осложняется тем, что обычная армия не готова к тотальной войне со всем населением страны, а не с ее армией. В условиях партизанской войны противник как бы везде и нигде. Мирный гражданин вечером берет ружье и уходит в ночь бороться с захватчиками. Между тем, обычной армии нужен четко определенный противник, и к полицейским мерам или зачисткам она, как правило, не готова. Это – дело частей, специально натренированных на борьбу с партизанами. Но когда/если таких частей нет, военные начинают или сбиваться на эксцессы от постоянного напряжения, или начинают действовать по привычному шаблону, ровняя деревни тяжелой техникой.

Как правило, малая (антипартизанская) война выигрывается тремя способами. Первый – дипломатический, заключающийся в том, чтобы лишать партизан поддержки местного населения, натравливать партизанские отряды друг на друга, склонять их руководство к сотрудничеству и т. п. Второй – «бить по площадям», применяя тактику, похожую на действия немцев во время Второй мировой войны или американцев во Вьетнаме. Безжалостное уничтожение вероятных опорных баз врага в сочетании с техникой устрашения и применением оружия массового поражения достаточно эффективно, но малогуманно, ибо приближается к геноциду. Третий путь – запустить в лес «своих» партизан - хорошо подготовленные, мобильные, знающие местность боевые подразделения, превратив войну в охоту.