Большой террор» в Татарии

Период 1936-1938 гг. вошел в историю страны как время «большого террора». Именно в эти годы были раз­вернуты самые массовые политические репрессии прак­тически против всех слоев населения, которые в полной мере затронули и Татарию.

По данным различных источников, только в 1937-1938 гг. жертвами репрессий стали 3,5 миллиона чело­век, из которых почти каждый шестой был расстрелян. К началу 1939 г. в стране насчитывалось 1,3 миллиона ла­герных заключенных, татар среди них было около 25 тысяч (в этой печальной статистике первые три места «де­лили» между собой русские, украинцы и белорусы).

Масштабный террор преследовал несколько целей. При его помощи тоталитарный режим рассчитывал не только подстегнуть развитие страны — обеспечить ее ус­коренную модернизацию, оправдать провалы в своей политике противодействием неких «врагов народа». Одновременно это было средство подавления реальных и потенциальных противников режима, а также способ формирования из осужденных, заключенных бесплатной рабочей силы.

Подготовка «большого террора». Сам террор сопро­вождал Советскую власть с первых месяцев ее существова­ния. Достаточно вспомнить «красный террор» периода гражданской войны, репрессии 20-х гг., массовое насилие над крестьянством во время сплошной коллективизации. Таким образом, к середине 30-х гг. правящая партия, ка­рательные органы уже располагали большим репрессив­ным опытом. Было подготовлено и идеологическое обо­снование перехода к новому, еще невиданному витку репрессий. В июле 1928 г. в своем выступлении на плену ме ЦК ВКП(б) И.В. Сталин со всей определенностью заявил, что «по мере нашего продвижения вперед сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться».

Подготовка к широкомасштабному террору шла и по другим направлениям. В конце 20-х гг. были расширены полномочия преемника ВЧК — Объединенно­го государственного политического управления (ОГПУ). Так, судебной коллегии ОГПУ было пре­доставлено право рассматривать дела, совершенные «как со злым умыслом, так и без оного», и выносить эиговоры вплоть до расстрела. В ведение этого кара-вльного ведомства были переданы исправительно-тру­довые лагеря, в которых к лету 1930 г. насчитывалось более 171 тысячи заключенных. Тогда же создается Управление лагерями ОГПУ, ставшее с 1931 г, Главныи (ГУЛАГ).

В конце первой половины 30-х гг. ОГПУ было вклю-вно в Народный комиссариат внутренних дел СССР и переименовано в Главное управление государственной безопасности (ГУГБ). Созданное при НКВД Особое сове­щание имело право применять без суда такие меры на­казания, как заключение в исправительно-трудовой ла­герь сроком до пяти лет, ссылку или высылку из стра­ны. В октябре 1937 г. верхний предел срока наказания был увеличен до восьми лет.

Была расширена система судебных и внесудебных ор­ганов. Так дополнением народных судов, военных и спе­циальных коллегий Верховного суда СССР, союзных и автономных республик, линейных судов на транспорте, военных трибуналов и войск НКВД стали «тройки» и «двойки». В состав первых «троек» в республиках и об­ластях, как правило, входили варком НКВД (началь­ник управления), начальник управления милиции и про­курор (позднее одним из членов «тройки» был первый секретарь областного комитета партии). Члены «трой­ки» имели право принимать решение о высылке, ссылке или заключении в лагерь сроком до пяти лет. С июля 1937 г. в их руках оказалась уже жизнь или смерть обвиняемого. Существовала и «высшая двойка» в соста­ве председателя Верховного суда и прокурора СССР.

С 1929 г. развернулась чистка партии и государствен­ного аппарата. Намного возросло число граждан, лишен­ных избирательных прав. Чистка партии повторилась в 1933 г. По существу чисткой стал и последующий об­мен партийных документов.

Все более ужесточается законодательство. Постановле­нием «Об охране имущества государственных предприя­тий, колхозов и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности» (август 1932 г.) предус­матривалось применение к «расхитителям» расстрела или десятилетнего срока заключения с конфискацией имуще­ства. Вскоре по этому постановлению стали судить обви­няемых в спекуляции, саботаже сельскохозяйственных ра­бот, краже семян и тому подобных преступлениях.

По июньскому постановлению 1934 г. обвинение в «измене Родине» влекло за собой смертную казнь. Чле­ны же семьи, родственники «изменника» подлежали тю­ремному заключению или ссылке на пять лет. 1 декабря

этого же года был убит СМ. Киров (с его убийством обычно связывается начало «большого террора»). В тот же день принимается постановление «О порядке веде­ния дел по подготовке или совершении террористичес­ких актов». Им была введена крайне упрощенная и уско­ренная процедура дел о терроре. Так, на ведение следствия по эти делам отводилось не более 10 дней, не допускались участие в судебном процессе обвинения и защиты, подача осужденными ходатайств о помиловании. Приговор надле­жало приводить в исполнение сразу же после его оглашения. В апреле 1935 г. было разрешено привлекать к уго­ловной ответственности детей, начиная с 12 лет. На них распространяются все статьи Уголовного кодекса, вклю­чая и те, которые предусматривали применение расстрела. Родственникам было вменено в обязанность доно-сить друг на друга. В сентябре 1937 г. упрощенная и скоренная процедура ведения дел о терроре была рас­пространена на дела о вредителях и диверсантах. Кроме эго, отменяется прокурорский надзор за законностью органах НКВД по делам о государственных преступ­лениях. В это же время были узаконены пытки.

Все преграды перед развертыванием массового террора снял февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б), гоявшийся в 1937 г. Уже через четыре месяца нар-ом НКВД Н.И. Ежов (свою партийную карьеру он начинал в Казани) подготовил проект приказа № 00447 Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», который еративно был утвержден Политбюро ЦК ВКП(б). Этот приказ положил начало целой серии подобных ов в отношении теперь отдельных категорий населения, подлежащих репрессиям. Так, по приказу от августа 1937 г. органы НКВД должны были приступить «к репрессированию жен изменников родины, чле-правотроцкистских шпионско-диверсионных органами осужденных военной коллегией и военными трибуналами по первой и второй категории» (первая категория означала расстрел). Все жены репрессирированных по «заключению в лагеря на сроки в зависимости от степени социальной опасности, не менее как на 5-8 лет».

Жены осужденных, разоблачившие своих мужей и донес­шие на них, от ареста освобождались. Должны были быть репрессированы «социально опасные дети осужденных». Они подлежали «в зависимости от их возраста, степени опасности и возможностей исправления, заключению в лагеря, или исправительно-трудовые колонии НКВД, или водворению в детские дома особого режима Наркомпросов республик».

Политические процессы. Обвинения и обвиняемые.Маховик террора середины 30-х гг. раскручивался по­степенно. За вторую половину 1934 г. решениями «тро­ек» ОГПУ-НКВД республики по политическим моти­вам было репрессировано 164 человека, судебными орга­нами — 100 человек. Высшая мера наказания не была применена ни к одному из них. В 1935 г. число осуж­денных превысило 2 тысячи, 11 из них были расстреля­ны. Через год различные виды наказания по политичес­ким мотивам понесли 2,7 тысячи человек, высшая мера наказания была применена, к двоим осужденным. В 1937 г. было осуждено судебными и внесудебными органами око­ло 6 тысяч человек. Из них почти 2,3 тысячи пригово­рили к расстрелу. Больше всего тогда смертных приго­воров — 2 163 — вынесла «тройка».

Еще быстрее росло число арестованных. Так, если в 1934 г. было арестовано 408 человек, то в 1937 г. — 7,6 тысячи. В конце августа 1937 г. в Казани начались аресты жен и детей «изменников Родины». Женщин от­правляли сразу же в тюрьмы и лагеря. Детей первона­чально содержали в колонии-приемнике в Троицком лесу (там, где сейчас здание радиостанции), а затем распреде­ляли по таким же учреждениям по всей стране. Мно­гие из них не дожили до освобождения.

В республике периоду «большого террора» предшество­вал ряд крупных политических дел. Среди них — «Крес­тьянский иттифак» (местный аналог политического про­цесса по делу «Трудовой крестьянской партии»), «Янга Китап» (о группе татарских писателей, обвиненных в со­здании антисоветской организации), «Египет» (о муллах — участниках Всемирного мусульманского конгресса в Мек­ке). Жертвами этих инсценировок спецслужб стали сотни

представителей интеллигенции, партийных и советских работников, рабочие, служащие, колхозники.

В недрах казанской Лубянки было сфальсифицировано также дело о «Контрреволюционной повстанческой организации» (Всесоюзной социал-фашистской партии»). Более 100 человек были обвинены в организации пре­ступной работы с целью свержения Советской власти и образования буржуазно-демократической республики. На суде, который проходил в Казани в декабре 1933 г. большинство подсудимых были осуждены к различным срокам заключения. Такое же наказание в октябре 1935 г. (суд также проходил в Казани) понесли члены мифичес­кой «Контрреволюционной троцкистской группы», яко­бы действовавшей среди научных работников Москвы, Свердловска и Казани. Тогда ряд ученых, в том числе эрик Н.Н. Эльвов, были обвинены в организации клеветнической кампании против И.В. Сталина. Местные чекисты участвовали в разработке операции под кодовымназванием «Интервенты». В его рамках предпринимались попытки установить связи политических эмигов Г. Исхаки, 3. Валиди и С. Максуди в Татарии. В ноябре 1936 г. секретно-политический отдел НКВД ГАССР доложил своему начальству в Москве о «раскрытии» в рамках операции «Новаторы» крупной контрреволюционной организации среди литературно-издательских редакционных работников. Среди главных ее членов, зна­ясь бывший руководитель Татарского академического центра, специалист в области татарской литературы и языкознания Салах Атнагулов, бывший заведующий отделом кома партии Исхак Рахматуллин, писатель и общественный деятель Фатих Сайфи-Казанлы, бывший заведующий гделом пропаганды обкома Заки Гимранов. Всего по сфабрикованному делу проходило 34 человека. Они обвинясь в подготовке террористических актов против руководителей Советского государства и ВКП(б), призывах к сверению Советской власти. Судебный процесс по делу контрреволюционной троцкистско-националистической рганизации» был организован в Москве и длился, срывами, ровно год. Большинство обвиняемых 3 августа 1938 г. были приговорены к расстрелу.

Осенью того же 1936 г. Особый отдел ГУГБ страны изве­стил о том, что он сумел «ликвидировать диверсионно-разве­дывательную организацию среди татар, созданную японской и германской разведками». В ходе этой гигантской прово­кации были произведены аресты среди татарского духовен­ства, включая сотрудников Центрального Духовного Управ­ления мусульман Внутренней России и Сибири (ЦДУМ). Арестам подверглись и многие представители татарской технической интеллигенции в Москве, Ленинграде, Харь­кове, Казани, ряде сибирских и уральских городов. Толь­ко по делу ЦДУМ проходило более 40 человек. Следствен­ные материалы составили три больших тома. Обвинения были явно надуманные. Так, престарелому настоятелю московской мечети А. Шамсутдинову вменялось в вину, что он пообещал секретарю японского посольства поджечь Центральный аэрогидродинамический институт, Мыти-щенский вагоностроительный завод, взорвать завод «ЗИС», химический завод, несколько железнодорожных мостов, склад у Брянского (Киевского) вокзала, депо станции Люб­лино. Обвиняемые, сломленные истязаниями следовате­лей, дали, в конце концов нужные органам показания.

Из сфальсифицированных дел 1937 г. одним из наибо­лее крупных стал «процесс Наркомзема». Он проходил в декабре и стал своего рода завершением целой серии ра­зоблачений «врагов народа» сельскохозяйственного про­филя в районах республики. Как правило, к уголовной ответственности привлекались руководители колхозов и МТС, заведующие районными земельными отделами, ра­ботники контор «Заготзерно», а иногда — и руководители районов. Так, по обвинению во вредительской деятельности к расстрелу были приговорены секретарь Кзыл-Юлдузского райкома ВКП(б) Б.Ш. Шаймарданов, председатель райиспол­кома Я.Ф. Курамшин, ряд лиц — к 20-ти годам заключения.

Во второй половине 1937 г. к судебной ответствен­ности были привлечены работники Кукморской МТС, Красновидовского и Тетюшского пунктов «Заготзерно», бактериологической лаборатории в Чистополе (последних обвинили в распространении по заданию японской раз­ведки сибирской язвы и ящура). Расстрельные пригово­ры были вынесены в отношении 8 человек. По результатам судилища, устроенного в ноябре над партийными и со­ветскими работниками, руководителями хозяйственных орга­низаций Буинского района, было расстреляно 14 человек.

Как и любое другое дело о вредительстве, «дело Нар­комзема» рассматривалось под углом зрения борьбы с татарским национализмом, пантюркизмом и султанга-лиевщиной. Газета «Красная Татария» от 23 декабря 1937 г. в заметке «О суде пантюркистской вредитель­ской организации в животноводстве» сообщала, что из 12 привлеченных к делу руководителей Народного ко­миссариата земледелия республики спецколлегия Вер­ховного суда ТАССР приговорила к высшей мере наказания 10 человек с конфискацией имущества. Двое были осуждены к 10 и 15 годам лишения свободы. Все осужденные к расстрелу подали ходатайства о помиловании. Вскоре троим расстрел был заменен 20 годами лишения свободы. 16 февраля 1938 г. стала известна судьба остальных. В телеграмме, подписанной председателем Верховного суда СССР, говорилось: «Осужденным Валееву, Ямашеву, Ахметову, Хуснутдинову, Галееву, Рафикову, Хаярову в помиловании отказано, приговор утвержден, немедленно привести в исполнение». Из менее масштабных, но столь же драматичных 1937 г. следует назвать дела о «Контрреволюци­онной троцкистской террористической организации» и «Контрреволюционной немецкой фашистской организации». По первому из них было привлечено 9 человек, в том числе историк М.К. Корбут, экономист- географ Н.-Б.З. Векслин. Большинство подсудимых были договорены к расстрелу. По второму делу проходили сийские немцы, которых обвинили в установлении зей с немецкой фашистской организацией «Браство в нужде», распространении антисоветских слухов, эведении клеветнической кампании с целью разложения колхозов и совхозов. Расстрельный приговор в: отношении впоследствии заменили длительными сро­ки заключения.

Организаторы фальсифицированных дел, следователи использовали весьма широкий набор обвинений, по орым казнили людей. В 1937 г. для вынесения обвинительного приговора достаточно было выказать сочувствие в адрес Л.Д. Троцкого, М.Н. Тухачевского, М.Х. Султан-Галиева, выразить сомнение в незыблемости Советской власти. Высшую меру наказания нередко применяли так­же к лицам, имевшим царские награды, бывшим членам партий меньшевиков и эсеров, к бывшим секретным сотрудникам спецслужб «за двурушничество», бывшим дворянам и офицерам.

1937 г. не случайно в народе назвали «окаянным». Тогда в республике, как уже отмечалось, был приговорен к высшей мере наказания почти каждый второй осужденный. Арес­там подверглось в 4,6 раза больше людей, чем в 1936 г.

Как и в других регионах страны, пик репрессий в республике пришелся на вторую половину 1937 г. Со­гласно приказу» 00447 в Татарии по линии НКВД по первой категории должно было быть репрессировано до конца года 500 человек, по второй категории — 1 500. Эти цифры затем увеличивались и перевыполнялись.

В августе 1937 г. во главе комиссии ЦК ВКП(б) в Казань прибыл посланец Сталина Г.М. Маленков. На пленуме Та­тарского обкома партии он заявил, что тов. И.В. Сталин не удовлетворен пассивностью в разоблачении врагов народа. Од­новременно был сообщено, что бывшие руководители НКВД Татарии В. Гарин и П. Рудь сами оказались замешаны во вражеской деятельности, и лишь с приходом нового нар­кома А.М. Алемасова борьба с врагами народа стала наби­рать темпы. Последний и был тут же избран первым сек­ретарем Татарского обкома ВКП(б), сохранив на некото­рое время за собой прежнюю должность. На секретной встрече с местными работниками НКВД Г.М. Маленков упрекнул их за недостаточное использование необходи­мых мер воздействия к врагам народа. В виду имелись пытки в самых изощренных формах, включая избиения, «выстойки» на ногах в течение нескольких дней, лишение сна, угрозы расправы с семьями, малолетними детьми.

В сентябре 1937 г. новым наркомом внутренних дел республики стал В.Н. Михайлов. Его первым заместите­лем был М.И. Шелудченко. Именно с этими именами свя­заны наиболее драматические страницы истории «большого террора» в Татарии. Свою роль в развертывании репрессий сыграли и председатель Президиума Верховного Со­вета ТАССР Г.А. Динмухаметов и второй секретарь Та­тарского обкома партии Г. Мухаметзянов. Они так же, как и А. Алемасов, В. Михайлов, входили в состав со­зданной в 1937 г. республиканской «тройки». Эта осо­бая «тройка» стала самой жестокой формой репрессив­ного аппарата.

Разгул репрессий продолжался и в 1938 г. Особенно характерным было первое полугодие. С января по июль было арестовано 2 432 человека, осуждено более 900, приговорено к расстрелу — 467. Общее число осужден­ных в течение года составило 1 738, приговоренных к смертной казни — 513 человек.

В январе 1938 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло поста­новление «Об антисоветских элементах». Этот документ устанавливал дополнительный лимит на новые расстрелы и аресты по 22 областям, краям и республикам страны. В некоторых регионах между отделами НКВД развернулось соревнование по досрочному перевыполнению норм на реп­рессии, особенно по первой категории.

Следователи, которые быстрее других доводили арес­тованных до «признательных показаний», в своем кругу почтительно именовались «колунами». Лучшим «ко­лдуном» в НКВД республики считался младший лейте­нант госбезопасности Сунгатулла Курбанов. Через егодопросы прошли десятки арестованных, и ни один из; них не смог выдержать истязаний. Подручными Курба был насмерть забит писатель Шамиль Усманов.

Младший лейтенант лично выколачивал признания у директора Казанского медицинского института, офтальмолога Сулеймана Еналеева. От ученого требовали сознаться в том, что он на второй день после начала войны с империалистами собирался пустить в ход против ателей Казани «два литра бактерий по указанию гестапо». Надзиратель внутренней тюрьмы так описал последние часы СБ. Еналеева в тюремной одиночке: «Говорить он не мог, только хрипел, лицо и тело один сплошной синяк..., умер, упав на пол, при этом рассек лоб». Последней жертвой Курбанова стал только что избранные секретарем Юдинского райкома партии Козлов. Первые семидневные допросы результатов не дали. Тогда за дело взялся Курбанов. Свидетель из числа следователей впоследствии показывал: «Курбанов, взяв Козлова за воло­сы и приподняв одной рукой, стал наносить удары по голове и шее ребром другой». Спустя несколько минут партийный секретарь начал давать «признательные показания».

При подготовке дел, выносимых на заседание «трой­ки», особенно свирепствовали направляемые в районы оперативные группы. Во время действий Мензелинской опергруппы во главе с Г.Е. Марголиным, еще до вынесе­ния приговора погибло несколько человек.

Самыми «кровавыми» днями оказались 9-11 мая 1938 г. Тогда выездная сессия военной коллегии Верховного суда СССР приговорила в Казани к высшей мере наказания более 100 представителей политической элиты ТАССР. В числе расстрелянных были бывший первый секре­тарь Татарского обкома партии А.К. Лепа, председатель Совнаркома Татарии К.А. Абрамов, наркомы,.руководите­ли промышленных предприятий и партийных комитетов.

Одним из основных обвинений, которые фигурировали в политических делах 1938 г., были обвинения в шпиона­же. «Шпионом» человек становился ввиду его националь­ности, места рождения или прежнего места проживания, а также по разнарядке руководителей спецслужб. Доста­точно было, например, быть поляком, немцем, финном, ла­тышом, чтобы получить обвинение в шпионаже в пользу своей страны. По подозрению «в шпионаже» арестовыва­ли людей, которые в свое время сами (или их родители) приехали в Татарию из зарубежных государств. Таких немало было среди русских, евреев, татар. По разнарядке как «японский шпион» в ноябре 1938 г. был расстрелян татарский драматург, заслуженный артист ТАССР Карим Тинчурин. Жестоким допросам был подвергнут бывший ректор Казанского университета, самый молодой профес­сор из татар Г.Х. Камай. Из него выбивали показания о том, что он как агент гестапо передавал секретные матери­алы в Германию. После ареста Г.Х. Камая следователи начали формировать «дело 18 профессоров и аспирантов». Была создана мифическая «шпионско-диверсионная груп­па» из ученых-химиков, в которую включили и Б.А. Арбузова. В ходу были и прежние обвинения в «антисо­ветской», «антиколхозной» агитации. Их итогом являлись расстрельные приговоры.

Репрессии видных деятелей сопровождались выт­равливанием памяти о них. Изымались и уничтожались книги, написанные «врагами народа» или содержавшие их фамилии. В период «большого террора» в республи­ке по этой причине было изъято почти 700 названий книг, включая 51 учебник для татарских школ.

Наказанные исполнители и помилованная система.Со второй половины 1938 г. волна репрессий начала несколько спадать. С июля по декабрь этого года в рес­публике было арестовано около 1,6 тысячи человек, осуж­дено судебными органами — 721 и приговорено ими же к расстрелу — 46 человек.

Это было связано с определенном поворотом в реп­рессивной политике тоталитарного режима. И.В. Ста­лин, поняв, что террор зашел слишком далеко, решает направить общественное недовольство на определенную личность. По его инициативе запускается в оборот термин «ежовщина» как символ беззакония. При этом сами прин­ципы карательной политики и кадровый корпус органов безопасности сомнению не подвергались. К осени 1938 г. нар­ком внутренних дел СССР Н.И. Ежов был деморализован. Он все более отстранялся от практического руководства НКВД. По инициативе вновь назначенного заместителя наркома внутренних дел Л.П. Берии был принят ряд документов, которые свидетельствовали о намечавшихся переме­нах. Так, в октябре по НКВД СССР издается приказ, кото­рый резко ограничил деятельность «троек». В ноябре СНК СССР и ЦК ВКП(б) принимают сверхсекретное постанов­ление «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Документ подтверждал правомерность партийных решений 1937-1938 гг. в отношении репрессий. Вместе с тем запрещались массовые аресты и выселения, в трехдневный срок предписывалось ликвидировать «тройки» и «двойки» при НКВД и управлениях милиции. Все дела еперь должны были рассматриваться только в судах и в исключительных случаях — в Особом совещании ри НКВД. Все недостатки и просчеты (увлечение массовыми арестами, упрощение следствия, заброшенность агентурно-осведомительной работы) были отнесены на счет еще не разоблаченных врагов, в том числе в центральном ап­парате НКВД внутренних дел. Было предписано организо­вать проверку следственных дел в этом аппарате и на местах.

В самом начале декабря появляется постановление. О порядке арестов». Отныне любые аресты членов партии могли быть произведены только с согласия партийного комитета.

27 декабря 1938 г. Л.П. Берия, к тому времени уже нарком внутренних дел, подписал утвержденный ЦК партии приказ №00827. Документ предписывал прекра­тить вербовки агентов и осведомителей из числа ответ­ственных работников партийных, советских, хозяйствен­ных органов, общественных организаций, а также из чис­ла обслуживающего персонала партийных комитетов. Было приказано «немедленно прекратить связь с агентами и ос­ведомителями этой категории и сообщить им об этом с вызовом и отобранием подписки. Личные дела указан­ных выше категорий агентуры уничтожить в присутствии представителей рай(гор)комов и составить акт об этом».

Общим итогом явилось некоторое смягчение кара­тельной политики. В начале января 1939 г. в Казань прибыл представитель прокуратуры СССР. На совеща­нии в обкоме партии он заявил о том, что надо серьезно «почистить местные органы от нарушителей соцвакон-ности». Вскоре после совещания было освобождено не­сколько десятков человек, уже «признавшихся» во всех предъявленных им обвинениях. Среди них были Г.Х. Ка-май, Б.А. Арбузов, некоторые другие ученые. На свобо­ду вышли комдив Я.Д. Чанышев, бригадный комиссар Н.С. Еникеев, ряд других «военных заговорщиков».

Одновременно тоталитарный режим избавлялся от не­которых палачей и организаторов террора, так называе­мых «ежовцев». В 1939 г. был арестован, а впоследствии расстрелян Н.И. Ежов. Такая же участь постигла многих других руководителей центрального аппарата НКВД.

На места были спущены негласные контрольные циф­ры по аресту и наказанию «нарушителей социалисти­ческой законности». Обычно речь шла о десяти-тридцати нарушителях из числа руководителей местного НКВД и наиболее ретивых следователях.

В ходе чистки суду был предан ряд крупных работ­ников НКВД республики. Среди них — бывший нар­ком внутренних дел ТАССР В.Н. Михайлов, его замес­титель М.И. Шелудченко, особо уполномоченный НКВД СССР по республике B.C. Юрченко, бывший замести­тель начальника 4-го отдела Г.Е. Марголин, бывший за­меститель начальника 2-го отдела Л.Е. Маркович. Всем им были предъявлены обвинения в контрреволюцион­ной деятельности и злоупотреблениях служебным поло­жением, а Михайлову и Шелудченко, кроме того, — в слу-Цясебном подлоге. Судебный процесс проходил в Москве в ^феврале 1940 г. Обвиняемые частично признали свою вину, но оправдывали свои действия приказами свыше. Михай­лов и Шелудченко были приговорены к расстрелу; Маркович и Юрченко получили различные сроки заключения, Марголин умер в тюремной больнице в Лефортово. Немного позже состоялся суд над С.Л. Курбановым. Перед этим бывший «колун» симулировал сумасшествие, бещал расстрелять врачей и следователя. Суд был внимателен к Сунгатулле. Младшему лейтенанту госбезопасности предоставили более четырех часов для выступления защитительной речью и для произнесения последнего ова. Он обвинил во всем систему НКВД и своих начальников. Его приговорили к семи годам лагерей с возможно досрочного освобождения, чем он впоследствии не еминул воспользоваться.

В течение первого полугодия 1939 г. по решению ЦК ВКЩб) заседаниях бюро обкомов, горкомов и райкомов партии лось переутверждение всех руководителей местных от-пов НКВД. В республике это чистилище не прошло более начальников районных отделов внутренних дел. Исполнителей наказали. Однако система террора, ее методы были оправданы. В сверхсекретной телеграмме И.В. Сталина партийным комитетам (январь 1939 г.) от имени ) разъяснялось, что «метод физического воздействия должно обязательно применяться и впредь, в виде исключение, в отношении явных и неразоружающихся врагов как совершенно правильный и целесообразный метод».

«Большой террор» уступил место «малому» террору. В республике в течение 1939 г. было арестовано 955 че­ловек, осуждено — 1 262. К высшей мере наказания не был приговорен ни один осужденный.

У сталинского террора всегда находились защитники. Не перевелись они и в наше время, когда злодеяния режима предстали во всей своей бесчеловечности. В августе 1990 г. был издан Указ президента СССР «О восстановлении прав всех жертв политических репрессий 20-50-х гг.». В ок­тябре 1991 г. Верховный Совет России принял федераль­ный Закон «О реабилитации жертв политических репрес­сий». В документе отмечается, что реабилитации подле­жат все жертвы политических репрессий, подвергнутые таковым на территории Российской Федерации с 25 ок­тября (7 ноября) 1917 г. по день принятия данного зако­на. И вот в 1998 г. в Казани появилась брошюра, автор которой утверждал, что политические репрессии в стране «были обусловлены прежде всего объективными условия­ми...» Однако никакие «условия» не могут оправдать мас­совых расстрелов беззащитных людей, превращения сотен тысяч в «лагерную пыль», арестов и издевательств над женами и малолетними детьми репрессированных и дру­гих форм беззакония и произвола. Подобные заявления кощунственны и безнравственны... К сожалению, они иног­да имеют место. Террор против собственного народа пре­ступен.

Таким образом, под каток «большого террора» в респуб­лике попали тысячи и тысячи ни в чем неповинных людей. Этот террор носил самый массовый и беспощадный харак­тер и стал порождением тоталитарного режима, созданной им обстановки страха и всеобщей подозрительности. Он рез­ко умножил цену, которую народ заплатил за ускоренную модернизацию. Жертвы политических репрессий были реа­билитированы только спустя многие десятилетия.

Вопросы и задания

1. Существовала ли взаимосвязь между политикой ускоренной модернизации и «большим террором»? Если да, то какая? 2. В чем заключались, на ваш взгляд, отличия «большого террора» от полити­ческих репрессий предыдущих лет? 3. Справедливо ли утвержде­ние о том, что ответственность за разгул репрессий во второй половине 30-х гг. несет только тоталитарный режим? Известны ли вам иные точки зрения на этот счет? Попытайтесь выразить соб­ственное мнение по данной проблеме. 4. Какова причина того, что в сфабрикованных политических делах в отношении жителей респуб­лики зачастую присутствовали обвинения в татарском национализ­ме, султангалиевщине, пантюркизме? При подготовке ответа исполь­зуйте материал предыдущей главы пособия. 5. Почему тоталитар­ный режим не отказался от карательной политики, ее методов после завершения «большого террора»? 6. Есть ли, с вашей точки зрения, какие-либо основания для оправдания политических репрессий, тер­рора против собственного народа? Что бы вы ответили лицам, оп­равдывающим такие явления?