Рассказ

Разбудили меня ребячьи крики:

- Пасуй сюда, Жека, пасуй!

- Сзади!

- Сюда, тебе говорят!

Открыл глаза. На границе между сном и явью раздумываю, в какое из данных состояний податься. Недоуменным взглядом скольжу по доскам давно некрашеного потолка, опускаюсь на стены с выгоревшими обоями, останавливаюсь на оконце с дешевой занавеской. До размягченного сном сознания начинает доходить: я не дома. Я у тети, у собственного детства в гостях.

Силюсь вспомнить, какой была эта комната, весь этот дом, принадлежавший двадцать лет назад еще бабушке. Высокая бабушкина кровать стояла, кажется, вон там, у стены…

- Жека, выгони козу с поля!- мешают вспоминать то приближающиеся, то удаляющиеся крики за окном.

Бабушкина комната превращена тетей в кладовку для хранения всяческой рухляди. А для меня это музей дорогих сердцу вещей. Вот допотопная зингеровская машинка, единственный источник звуков в доме долгими зимними вечерами. Вот прялка с треснувшим донцем и затейливо украшенной лопаской, она кормила в безденежье бабушкину семью. В зубьях лопаски торчит оставленный, наверное, еще бабушкой клочок седой кудели. А жив ли еще старинный мочесник с веретенами?

- Ты чего куешься, а? Ты чего куешься!- агрессивный выкрик под самым окошком.

О, сколько стекол повыбивал бестолковый мяч, пока отец мой не догадался обнести низенькое бабушкино оконце крупноячеистой сеткой. С того времени обращенная к пустырю сторона засыпного дома приобрела вид официального учреждения. Зато бабушкина душа была спокойна, когда на пустыре разгорались футбольные страсти. И они, похоже, не иссякают до сих пор?

- Пини на левый край Серому!- указующий крик за окном.

- Погоди, ребя -а, кеду завяжу!- другой крик, умоляющий.

Достославный пустырь, ты стал местом рождения многих футболистов поселкового и районного масштаба! На тебе, уважаемый пустырь, начинал свою спортивную карьеру игрок сборной области, незабвенный Пашка Румянов…

- Я кому сказал, выгони козу с поля!- раздраженный вопль за окном.

- Офсайд, офсайд!- последовал другой крик.

… Мы в свое время кричали «афсай»… И первым азам футбольной терминологии обучал нас как раз Пашка Румянов, наша футбольная звезда под номером один.

Из армии Румянов вернулся знаменитостью. Как же! По его словам, он защищал там честь роты, дивизии и трижды – целого военного округа. Мы, черемша, охотно верили, что за каждый забитый гол Пашка получал увольнительную, а за забитые в матче со сборной другого военного округа четыре гола пожалован отпуском домой. Пашка был наш кумир!

Именно от него, немало потешаясь, мы узнали, что защитнику Кольке Рябинину следует называться беком, полузащитнику Ваське Пластову – хавбеком, «влатарю» Лешке Чулимову – голкипером, а лысоватому судье Леониду Мазину - и вовсе арбитром. Слово же «форвард» сводило с ума всех здешних Пеле и Понедельников.

Впрочем, Румянов не ограничивался одной лишь терминологией. Будучи и впрямь заправским игроком, он внедрял в наши не просвещенные еще телевидением умы понятия о технических приемах вроде способа ведения мяча «дриблинг», игры «в стенку», удара «сухой лист». Румянов открыл совершенно новую страницу в истории поселкового футбола.

- Жека, последний раз говорю, если не выгонишь козу с поля, я тебя самого выгоню! - истеричный вопль с улицы.

… Боже мой, неужели Румяновской эпохе минуло двадцать лет! Да и были ли те времена, в кои копили мы копейки на заветный футбольный мяч, который и купить-то нигде нельзя было, кроме как в областном центре! Были, были те времена! Был праздник-зрелище, этакая футбольная фиеста поселкового масштаба. Начиналась она следующим образом. Станционный диспетчер, он же заядлый болельщик, хромоногий дядя Яша Дудолов разворачивал колокол громкоговорителя со станционных путей на поселок и хриплым, приподнятым голосом извещал:

- Граждане поселцы! В пятнадцать часов два нуля минут сегодняшнего числа состоится захватывающий матч сборной нашего населенного пункта со сборной районного центру. Приглашаем всех не занятых общественно-полезным трудом заблаговременно занять места на парковом стадионе. Убедительная просьба соблюдать на стадионе порядок и порядочность.

Сунув за пазуху ломоть хлеба, мчался на стадион со всей черемшой и я. Прелюдия к матчу занимала часа два. За час-полтора до начала его клубный киномеханик приносил футбольные сетки, степенно, третируя ребячью помощь, натягивал на ворота. Сетки тогда ценились так же, как хорошие рыболовные сети сейчас. Черемша уже вовсю скандалила из-за самых удобных мест на молодых сосенках примыкающего к стадиону парка. Лавочек для зрителей было только пять, и они, естественно, предназначались для взрослых болельщиков.

Первым из них, как правило, на зрелище являлся дядя Саша Ханышев. В сопровождении дородной супруги и засидевшейся в девках дочери Ханышев царственно проносил свои внушительные мяса по кромке поля, опускал на центральную лавочку и, подперев спереди клюшкой, застывал так. Жена усаживалась по правую руку, дочь – по левую. Восседал Ханышев на своем коронном месте с тех пор, как начали подрастать один за другим пятеро его сыновей, оказавшихся, на диво, все как один, футболистами. Одна за другой восходили звезды его сыновей. Впрочем, одна из звезд, насколько мне известно, не гаснет на местном стадионе до сих пор.

Минут за сорок до начала матча, вызывая ребячье ликование, появлялись поселковые футболисты, начинали облачаться в форму. Лицезреть вплотную сей обряд удостаивались немногие, только ребята из ближайшего резерва сборной. А подавать вылетавший в аут мяч доводилось и вовсе счастливчикам. И я был таким счастливчиком!

Футболисты проводили разминку. Рисуясь, перепасовывали друг другу мяч. Подмигивали знакомым девчонкам…

И вот раздавался всегда приводящий меня в трепет свисток судьи Мазина. Руководили поселковым хором болельщиков два штатных «дирижера» - Пискарев и Поспелов. Расходились по противоположным сторонам стадиона и организовывали публику каждый на свой манер. Пискарев предпочитал ор, Поспелов – свист. Публика никогда не подводила их, и когда в корыте стадиона полоскались футбольные страсти, это было слышно всему поселку. Если кто-то из дирижеров выдыхался, а высохшая глотка требовала папиросного дымку, один кричал другому через все поле во весь остаток легких: «Пело, посвисти пока без меня. Курну!» «Пискарь, поори за меня! Посмолю».

Итак, раздавался судейский свисток. К слову о свистке. Даже с такой, казалось бы, мелочью и то случались казусы. Например, как-то Мазин выронил свисток из зубов и раздавил его. Запасного, увы, не оказалось, умения свистеть языком и губами – тоже. Но голь, как говорится, на выдумку хитра: пригласил Мазин себе в ассистенты сорванца, который с дикой радостью носился остаток матча по полю за судьей и по его сигналу свиристел, что есть мочи.

Вообще-то Мазин был вовсе неплохим судьей, однако казусы подобного рода случались с ним постоянно. То у Мазина часы остановятся во время матча, и команды переиграют солидное время; то его излишне «приветит» в перерыве поселковая команда, и он будет запаздывать с реакцией на нарушение правил; то у него боли в подложечке откроются, и он столбом останется стоять там, где боль его настигнет.

Короче, свисток дан, мяч введен в игру, поселковая команда, сломя голову, рвется в атаку. Галдящая черемша то и дело срывается с сосенок в наиболее острые моменты игры у ворот противника.

- Паша, давай жми, Паша!- истошно воплю я, сиганув вниз, и бегу по бровке поля, поддерживая темп бега Румянова и непроизвольно копируя движения его ударной бронебойной ноги.

В этих возгласах: «Паша! Юра! Валера! Витя! Саня!», обращенных к своим кумирам, был особый шик. И мы, молодняк, шиковали вовсю.

А как я мечтал оказаться на месте Румянова!. Однако, всему свое время, и выйти на стадион, где играли взрослые, дозволялось нам лишь в перерыве между таймами. С каким наслаждением лупили мы мячом в настоящую, белую сетку! На своем лесном стадионе мы и не мечтали о такой. Ловушкой для мяча служили там приставленные с обратной стороны ворот и переплетенные еловыми ветками жерди. В таких воротах-шалаше обе ребячьи команды еще и укрывались от внезапно хлынувшего ливня.

Но вернемся на матчевый перерыв… В начале его ближайший резерв почтительно провожал с поля бурно дышавший и обильно вспотевший основной состав, затем с радостным гиканьем мчался обратно. Человек десять-пятнадцать становились в ворота, ибо каждому хотелось отбивать удары взрослых ребят, а удары отдохнувших «сборников» - особенно.

И каждый, естественно, мечтал об отражении несильного, щадящего, но хитрого удара Пашки Румянова, который охотно обстреливал в перерыве ближайший резерв. Как ни старались мы, а он находил неуловимую брешь в «стенке» и точно посылал мяч в сетку. Его искусство закручивать мячи казалось непостижимым. Иногда Румянов, расщедрившись, разучивал с резервом очередную футбольную комбинацию. Сперва, слыша само слово «комбинация», резерв втихаря посмеивался над «женским» его обличьем, но затем, попривыкнув, уже сам просил: «Паша, покажи нам «комбинашку».

Учителем Румянов был первоклассным. Для резерва – первый тренер. Но когда мы нетерпеливо вопрошали о своей очереди защищать спортивную честь поселка, Румянов то ли в шутку, то ли всерьез предлагал «вступительный экзамен»: отразить свой собственный удар, нанесенный с одиннадцатиметровой отметки. Мыслимое ли это дело – ударить мячом по пустым воротам, успеть добежать до линии ворот и отбить мяч! Но за такие шутки мы почему-то не обижались на Румянова.

Еще Румянов заразил юных своей голубой мечтой – играть в настоящей, известной на всю страну команде. Я в свои двенадцать лет и в областном центре-то не бывал, какая уж там Москва! Но, маня своей голубой мечтой, Румянов не забывал тут же и поиздеваться над нами, устраивая «видение Москвы». Кто не знает этого надувательства: приподымет тебя над землей, можно сказать, за уши взрослый пацан и велит увидеть Москву… После и больно и обидно, и долго палит уши, но как каждому из нас хотелось увидеть рубиновые звезды Кремля! Однажды мне, честное слово, показалось, что я воочию вижу в туманной дали и блистающий контур кремлевских башен, и циферблат часов на Спасской башне. Даже голову мог дать на отсечение, что вижу, сколько на часах времени. Бабушка после того долго делала для моих ушей какие-то примочки, ругала меня и убеждала, что за тыщу верст и самую большую церкву не разглядишь…

Но не слишком ли затянулось мое отступление в перерыве между таймами? Судья Мазин давно уже дал свисток, и матч продолжается. Вторая половина его отличается учащением технического брака в игре. Мяч все чаще покидает пределы поля и, к всеобщей досаде, залетает в огороды совсем рядом стоящих леспромхозовских домов.

Если бы вы знали, что означает – угодить мячом в огород! Это не просто потерять несколько минут в поисках мяча в картофельной ботве, посадках капусты, лука, помидоров, в зарослях малины, смородины, крыжовника, но более и хуже того, это означало – войти в неизбежное столкновение с хозяевами огородов. Ладно еще, если мяч попадет в огород к Бородкину. Тот выйдет, вечно сонный, на крыльцо, спросит: «ишчете?», дождется нашего ответа, скажет: «Ну ишчите, ишчите», повернется и опять пойдет в избу. А если к Сушкину? Это ж скандал на полтайма! Сушкин с помощью такого же зловредного пса, как он сам, первым завладеет мячом и ни в какую не захочет его отдавать. Лишь к изувеченной на войне ноге дяди Яши Дудолова и к массивному животу Ханышева у Сушкина еще оставалась капля уважения. После долгих уговоров он возвращал мяч незадачливым игрокам.

- Жека, тащи из дома дратву!- уже знакомый голос за окном возвращает меня в сегодняшний день.

Встать, посмотреть на новое поколение? Увы, из окна не видно, укрылось поколение за штабелем теса. Так что же это? За два десятка лет не удосужились на месте пустыря спортплощадку устроить? А парковый стадион новый директор леспромхоза превратил в собственную усадьбу, поставив там дом… И есть ли у нового поколения наставник вроде Пашки Румянова?

Куда, куда подевался Румянов? Если бы не тот несчастный случай, происшедший с ним…

До несчастья счастье все-таки улыбнулось Румянову. Его приметили (не могли не приметить!) в области и пригласили на сборы в команду второй лиги. Трудно передать, до чего восторженным приехал из области Румянов. Похоже, он там очень пришелся ко двору. Раз пять он съездил туда, а потом…

Поселковая станция в ту пору была совсем захудалая, останавливался на ней один-единственный поезд дальнего следования из Москвы. Встречать его выходило полпоселка: стар, и мал. С поезда редко кто сходил, и все равно встреча его была зрелищем в дотелевизионную эпоху, вторым после футбола. А случалось кому-то приезжать московским поездом, приезжавший становился в поселке чем-то вроде национального героя, несколько дней находясь в центре всеобщего внимания и разговоров. А уезжавший куда-нибудь московским поездом земляк ожидался обратно всем поселком.

Нетрудно понять, кем стал Румянов для поселка, начав ездить в областной центр. Ближайший резерв по очереди носил до станции его невиданно шикарную футбольную экипировку, сажал его на поезд и бежал за ним, пока хватало сил, и смертельно завидовал восходящей славе величайшего футболиста всех времен и народов.

И вот однажды резерв так же провожал Румянова. Прибытие поезда дядя Саша Дудолов объявил неожиданно, а дорогу к нему столь же неожиданно преградил тронувшийся с ближайшего пути товарный состав. И отчаянный Румянов, не раздумывая, ринулся под вагон в надежде проскочить между убыстряющими вращение колесами… И – не судьба. Остался Румянов без левой ноги. Впрочем, какое это для него имело значение – без левой или без правой…

Трагедия нашего любимца была всеобщей. Сам же он не хотел видеть никого месяцев пять, а показавшись на свет божий, предстал перед прежними почитателями совершенно изменившимся, неразговорчивым, ожесточенным. Оттаивал он долго, но совсем, на моей памяти, так и не оттаял. Разговаривать стал зло, отрывисто и часто матерясь. Начал посещать и футбольные матчи…

А в один из футбольных дней, в перерыве между таймами, выгнал костылем из ворот ближайший резерв и приказал мне, почему-то именно мне, ударить мячом по воротам. Я обомлел, не на шутку испугался, увидев бывшего капитана поселковой команды скачущим с обрубком ноги на линии ворот…

- Бей!- сурово приказал Румянов.

Легонько, целясь в ногу Румянову, я пробил.

- Бей,- еще суровей приказал тот,- и как следует!

Я пробил еще. И еще, и еще. Румянов, прыгая на ноге, парировал удар за ударом, собирая вокруг многочисленную, тяжело молчавшую публику. И, увидев его потное, злое, но необыкновенно прекрасное в эти мгновения лицо, я понял, что футболу можно отдать всю жизнь.

Так что же потом, через несколько месяцев, случилось с Румяновым? Случилось ли на самом деле? Он исчез из поселка, но правдив ли был слух о его гибели под колесами московского поезда на одной из дальних станций?..

За стеной, в тетиной комнате заработал телевизор. Тетя проснулась. Спросить ее? Должна же она, коренная жительница, знать что-нибудь правдивое о Румянове? А почему стихли голоса на улице? Наигралось новое поколение? А вот нам светового дня для игры не хватало. И пусть из нас не вышел прославленный футболист, но без нас не было бы на свете ни огромных стадионов, ни громких наименований команд, ни славных спортивных имен. И страстей футбольных не было бы, что хоть ненадолго, но сближают в курилке мужиков. Бессонных ночей бдения у телевизора во время трансляции международных матчей не было бы, и загнанных внутрь слез радости от гимна страны в честь побед футбола нашенского тоже не было бы.

Многого-многого в нашей жизни не было бы, если б не существовал на свете Пашка Румянов. Где ты, Пашка?

- Жека! Я кому сказал, выгони козу с поля!

- Счас, погоди, кеду завяжу…

1984 г.