О СОЧИНЕНИЯХ МИТРОПОЛИТА КИЕВСКОГО КИРИЛЛА II

Вопрос о сочинениях митрополита Киевского Кирилла II имеет свою историю в русской литературе. Карамзин первый сказал об этом архипастыре как о писателе, отыскав в одной древней Кормчей под его именем Правило, предложенное на Владимирском Соборе 1274 г. Императорское Общество истории и древностей российских не замедлило обнародовать драгоценную находку в первой части «Русских достопамятностей». А митрополит Евгений внес имя Кирилла II в свой «Словарь русских писателей духовного чина», заметив, однако ж, что Правило издано хотя по харатейному списку XIII в., но не совсем исправному и полному и без увещательной речи первосвятителя к духовенству. При ближайшем знакомстве с древними славянскими Кормчими и вообще рукописями, благодаря трудам барона Розенкампфа, Строева и Востокова, найдены многие другие списки этого Правила, и подлинность его, несомненная, впрочем, со времени самого открытия, признана ныне всеми [435]. Между тем мало-помалу начали приписывать митрополиту Кириллу II и другие сочинения, хотя уже не с такою основательностию и не с таким единодушием.

В некоторых славянских Кормчих непосредственно за Правилом митрополита Кирилла следует «Поучение к попом»; в других оно хотя и помещено отдельно от Правила, но под заглавием: «Поучение к попом Кирилова». Розенкампф не усомнился назвать это поучение прямо поучением митрополита Кирилла II, а Востоков сказал, что оно, вероятно, принадлежит знаменитому митрополиту Кириллу и есть, может быть, та самая увещательная речь к духовенству, недостающая в издании Московского исторического общества, о которой упомянул Евгений. Но так как в поучении речь идет от имени не митрополита, а епископа к священникам его паствы, то отец протоиерей Горский (по крайней мере, ему приписывает молва статьи о Русских митрополитах, помещенные в «Прибавлении к Творениям святых отцов») счел вероятнейшим, что оно принадлежит Кириллу епископу, и именно Ростовскому, современнику митрополита Кирилла II, известному по своей учености. Преосвященный Филарет в своем «Обзоре русской духовной литературы» назвал сомнения отца протоиерея напрасными и снова признал поучение за митрополитом Кириллом. Но академик Шевырев в своей «Истории русской словесности» склоняется на сторону отца Горского и повторяет его мнение [436].

В некоторых списках Кормчей непосредственно за «Поучением Кирилла к попом» следует послание безымянного епископа Владимирского к великому князю, сыну великого князя Александра. Востоков приписал с вероятностию и это сочинение митрополиту Кириллу; отец Горский заметил, что оно не может принадлежать митрополиту Кириллу, потому что писано епископом Владимирским, а Кирилл митрополит не занимал Владимирской кафедры; напротив, преосвященный Филарет говорит решительно: «Как по связи послания с «Поучением к попом», так и по современности митрополита Кирилла с великим князем Александром и его сыновьями нет сомнения, что это послание писано также заботливым о благоустройстве Церкви блаженным митрополитом Кириллом. Что касается до того, что сочинитель послания называет себя Владимирским епископом, то митрополит Кирилл мог назвать себя так не только по смирению, но и потому, что до посвящения Серапиона он действительно сам управлял Владимирскою епархиею и проживал во Владимире по целым годам» [437].

В 1846 г. г-н Розов нашел в одном Сборнике XVII или XVIII в. Слово какого-то Кирилла Философа на день архистратига Михаила и прочих небесных сил. В средине Слова оказалось известное «Поучение к попом» Кириллово, только в распространенном виде. Это подало повод г. Розову высказать свои соображения о том, что поучение, а с ним и все Слово, принадлежат митрополиту Кириллу II [438]. Мы имели случай коснуться этого Слова и назвали помещенное в нем «Поучение к попом» весьма неудачною вставкою. Г. Шевырев повторил ту же мысль и прибавил, что Слово о небесных силах встречается в рукописях под именем Авраамия и требует еще особого исследования. Но в «Обзоре русской духовной литературы» все Слово вместе с поучением без всякого колебания и оговорки приписано митрополиту Кириллу II [439].

Наконец в том же «Обзоре» митрополиту Кириллу II в первый раз приписано довольно обширное поучение к великому князю Василию, составляющее начало известного рукописного юридического сборника «Мерило праведное», и затем приписаны еще четыре Слова о судиях и властях, следующие за поучением в предисловии к «Мерилу праведному» [440].

Кому же после этого следовать, какого мнения держаться? Все ли исчисленные сочинения действительно принадлежат митрополиту Кириллу II или одни принадлежат ему несомненно, другие могут быть приписываемы только с вероятностию, а третьи приписываются вовсе напрасно? Позволяем себе, вслед за другими, высказать об этом предмете и наше мнение.

О Правиле митрополита Кирилла II, предложенном на Владимирском Соборе 1274 г., мы уже заметили, что оно признается подлинным всеми,— и весьма справедливо, потому что сохранилось под именем этого первосвятителя в одной Кормчей, писанной еще или при его жизни, или вскоре по смерти [441]. Можно только спросить, на каком же основании Правило усвояется одному митрополиту Кириллу, когда оно содержит в себе определения целого Владимирского Собора и даже надписывается именами епископов, присутствовавших на Соборе [442]? Точно ли оно составлено лично митрополитом? В начале Правила находится вступление, в котором митрополит говорит прямо от своего лица: «Аз Кирил, смереныи митрополит всея Руси, многа оубо виденшем...» и прочее. Затем, переходя к изложению самых правил, он также говорит от своего лица: «Ныне же аз помыслих, с святым Събором и с преподобными епископы, некако о церковных вещех испытание известьно творити». Почти в самой средине изложения правил еще говорит от своего лица: «Не взимати же оу них (у поставляемых на церковные степени) ничто же, разве якоже аз уставих в митрополии, да боудеть се в всех епископьях». Кроме того, митрополит не ограничивается голым изложением правил, а иногда делает обращения к своим слушателям или читателям и увещания, например: «Оуже прочее, братие, слышим вси и не преслушаемъся правил Божествьных, да некогда отпадем; яко не златом, ни сребром искоуплени быхом от соуетнаго жития, но драгою Кровью Агньца Божия, непорочна, пречиста Христа» [443]. Все это приводит нас к заключению, что хотя содержащиеся в Правиле определения и составлены по совещанию и с согласия целого Владимирского Собора, но они написаны самим митрополитом в виде особой речи и предложены им от собственного лица, вероятно, пред закрытием Собора, а потом разосланы для руководства по всей Церкви. По содержанию — это правила Владимирского Собора, а по составу и форме — это речь, или Слово, собственно митрополита Кирилла II.

«Поучение к попом» Кириллово мы также считаем принадлежащим митрополиту Кириллу II, но только не как особое сочинение, а как заключение того же самого Правила, или речи, произнесенной на Владимирском Соборе, или, пожалуй, и как особое сочинение, но составляющее существенное дополнение к этой речи и находящееся с ним в непосредственной связи, и, следовательно, мы разделяем мнение митрополита Евгения и Востокова. Вероятность этого мнения подтверждают разные указания, внутренние и внешние. Внутренние: 1) Правило, предложенное митрополитом в виде речи, со вступлением и обращениями к слушателям, оканчивается во всех известных списках ех abrupto [внезапно — лат.] — без всякого наставления со стороны святителя, без всякого заключения, даже без обычного аминя — это неестественно. 2) Судя по содержанию Правила и «Поучения к попом», последнее могло быть весьма приличным заключением первого. Изложив в торжественной речи на Владимирском Соборе его определения, касавшиеся не только епископов, но еще более низшего духовенства и вверенного ему народа, митрополит весьма естественно мог обратиться наконец к присутствовавшим на Соборе иереям (которые обыкновенно у нас допускались на Соборы) и преподать им увещание к достойному прохождению своего долга. 3) «Поучение к попом» начинается словами: «Слыши, иерей Сборе преподобный, к вам ми слово»,— или по другим спискам: «Слышите, иерейскый преподобный Сборе, к вам ми слово» [444]. Здесь, очевидно, обращение к Собору иереев, т.е. когда они были собраны или находились на Соборе, и обращение («к вам ми слово») такое, которое заставляет предполагать, что пред тем Слово относилось к другим или вообще ко всем слушателям, все это очень естественно, если допустить, что «Поучение к попом» есть только заключительная часть речи, произнесенной митрополитом на Соборе. Но начинать такими словами поучение, которое предполагал святитель разослать к священникам, находившимся по своим приходам, по крайней мере, менее естественно. 4) В «Поучении к попом», чрез несколько строк после начала, читаем: «Аз бо, грешный епископ вашь, вся ркох вам и ничего от вас не скрых». Слова эти очень понятны и уместны в заключении такой речи, какую произнес святитель на Владимирском Соборе и в которой он действительно сказал подведомым ему пастырям все, что счел нужным, и ничего от них не скрыл, но непонятны и неестественны в кратком поучении, и притом прежде, нежели оно доведено до половины. Внешние указания: 1) Игнатий Кульчинский, писатель первой половины прошлого века, нашел в одном старинном славянском Служебнике Правило митрополита Кирилла II вместе с «Поучением к попом», или увещательною речью к духовенству, помещенною в конце Правила под именем этого митрополита [445]. 2) В некоторых рукописных Кормчих «Поучение к попом» следует прямо за Правилом митрополита Кирилла, хотя без повторения его имени в самом заглавии, так что оба сочинения могут считаться за одно целое [446].

Но если действительно «Поучение к попом» было первоначально только заключительною частию Правила митрополита Кирилла, то отчего же оно отделено от Правила и в некоторых Кормчих встречается гораздо прежде Правила, в других — после, а в некоторых рукописях — вовсе без Правила, как самостоятельное сочинение? Отделено оно могло быть очень легко и с разумною целию. Оно представляет по содержанию своему нечто целое и собственно наставление священникам. Неудивительно, если епископы наши воспользовались им и рассылали его по своим епархиям для наставления лицам духовным, отчего иногда и оглавлялось оно в рукописях: «Поучение епископле к иереом», а в означение источника, откуда заимствовано: «Поучение епископле к иереом Кирилове», или только: «Поучение к попом Кирилове» и под. [447] Примеры подобного отделения частей от целого сочинения у нас бывали: так, отделена была заключительная молитва митрополита Илариона от его «Слова о законе и благодати» и употреблялась в церквах в день новолетия и при других случаях. Кроме того, известно, что наши переписчики нередко позволяли себе подразделять, иногда не совсем удачно, довольно обширные сочинения на части и ставить над частями особые заглавия — так и могло произойти первоначально особое заглавие над заключением Правила митрополита Кирилла: «Поучение к попом». А последующие писцы, приняв это частное заглавие за имя отдельного сочинения, и начали переписывать его отдельно от Правила, отнюдь не имея преднамеренности отделять часть от целого.

В самом поучении находятся два места, которые, по-видимому, противоречат мысли, что оно принадлежит митрополиту Кириллу II. Первое место мы уже приводили; оно читается: «Аз бо, грешный епископ вашь, вся ркох вам и ничего от вас не скрых». Но если достоверно, что епископы от своего лица рассылали иногда это поучение, каждый по своей епархии, они неизбежно должны были изменять в нем, что им не приличествовало, и вместо: «Аз бо, грешный митрополит вашь», писали: «Аз бо, грешный епископ вашь», или: «Аз, смиренный архиепископ», как читаем в некоторых списках и как мог назвать себя и митрополит [448]. Другое место следует чрез несколько строк и гораздо более важно: «Аще ли кто от вас недоумеет, мене вопросите; аз же не ленюся вам глаголати. Аще кто вспротивится вашему правоверию, мне повеждьте, аз обличу и от Церкви отжену». Митрополиту так нельзя было сказать ко всем иереям Русской Церкви, имевшим у себя своих епархиальных архиереев. Но и это место могло быть несколько изменено при переписке епископами применительно к их епархиальному служению, а в первоначальном тексте не читалось ли так: «Аще ли кто от вас недоумеет, епископа вопросите; он же не обленится вам глаголати; аще кто вспротивится вашему правоверию, ему повежте, он обличит и от Церкви отженет»? Предположение это представляется тем более вероятным, что и далее в поучении подобное наставление священникам выражено в такой же форме: «Тем подобает с великими вещьми епископ възвестити (по другим спискам: епископа докладывати), да расудити по правилом апостольским и отческим...» Не сказано: «мене...» А что при переписке сочинения прежних авторов у нас делаемы были изменения не только маловажные, но и значительные, об этом нечего и говорить.

Впрочем, считаем нужным заметить, что на основании изложенных нами соображений о «Поучении к попом» как сочинении митрополита Кирилла II, и именно как заключительной части его Правила, мы признаем подлинность этого сочинения только вероятною, а отнюдь не несомненною. Если же смотреть на «Поучение к попом» как на особое сочинение, совершенно отдельное от Правила, в таком случае мы не видим достаточного основания приписывать поучение митрополиту Кириллу II даже с вероятностию, напротив, находим вероятнейшею мысль отца Горского, что оно написано Кириллом, епископом Ростовским, или и другим, жившим во времена владычества монгольского над Россиею.

Третье сочинение — послание к сыну великого князя владимирского Александра вовсе не принадлежит митрополиту Кириллу II и несправедливо ему приписывается. Чтобы убедиться в этом, стоит только снести указания послания с указаниями летописей. 1) Послание писано от епископа Владимирского: «А ныне, сыну княже,— говорит автор,— аз, отец твой, епископ Володимерьскы...» Мог ли митрополит Кирилл называться епископом Владимирским? Мог, но только до 1274 г., потому что, проживая до этого времени большею частию во Владимире, вероятно, сам управлял Владимирскою епархиею, по крайней мере, со смерти (в 1262 г.) Ростовского епископа Кирилла, простиравшего, кажется, свою духовную власть и на Владимир [449]. В 1274 г., дав Владимиру особого епископа Серапиона, митрополит удалился в Киев, и ряд епископов Владимирских непрерывно продолжался до конца XIII в. [450] Следовательно, если митрополит Кирилл II мог написать это послание, то никак не позже 1274 г. 2) Послание писано к княжившему во Владимире сыну великого князя владимирского Александра: «Веждь, сыну княже,— говорит Владимирский епископ,— како были велиции князи, твои прадеды и деды, и отец великыи князь Олександр, украсили церковь Божию клирошаны и книгами, и богатили домы великыми десятинами...» Но из всех великих князей владимирских Александром назывался один только святой Александр Невский, а из сынов его княжили во Владимире двое: Димитрий (1276—1294) и Андрей (1294—1304). Следовательно, послание писано между 1276 и 1304 г., когда митрополит Кирилл уже не мог называться епископом Владимирским, потому что во Владимире были свои епископы, хотя и жил до 1280 г. 3) В послании епископ Владимирский напоминает князю о разграблении соборной церкви, которую так украшали и наделяли десятинами предки его и отец: «А ныне... поминаю ти, сыну своему, о церкви Божий, а сам, сыну, ведаешь, церкви та ограблена и домы ея пусты». Когда же это Владимирская соборная церковь была ограблена при детях святого Александра, княживших во Владимире? Летопись отвечает, что в 1293 г. при князе Димитрии Александровиче татарские полчища, призванные другим сыном Александра, Андреем, «пришедше, взяша Владимер, и церковь владимерскую разграбиша, и чудное дно медное выдраша и сосуды священныя вся поимаша», а вслед за тем взяли еще четырнадцать окрестных городов «и всю землю пусту сотвориша» [451]. Значит, послание писано после 1293 г. к великому князю Димитрию Александровичу (')' 1294) или преемнику его Андрею Александровичу (1294—1304) и писано отнюдь не митрополитом Кириллом, который давно уже скончался, а кем-либо из Владимирских епископов — Иаковом (1288— 1295) или Симеоном (1295-1299).

Укажут ли на связь этого послания с «Поучением к попом», которое приписывается митрополиту Кириллу? Но связи между ними нет никакой, ни внутренней, ни внешней: первое обращено к князю, последнее к священникам и трактуют о предметах совершенно различных; поучение отделяется от послания приличным заключением и словом «аминь». А потому только, что одно сочинение помещено в рукописи вслед за другим, разумно ли приписывать их одному автору? Впрочем, отвергая мнение, будто послание к сыну святого Александра Невского принадлежит митрополиту Кириллу II, мы тем не менее считаем это послание замечательным памятником нашей небогатой древней литературы, оно несомненно относится к концу XIII в. и написано Владимирским епископом Иаковом или Симеоном.

Равным образом и четвертое сочинение — Слово на Собор архистратига Михаила, доселе известное только по одному списку XVII или XVIII в., вовсе не принадлежит митрополиту Кириллу II и несправедливо ему приписывается. Из самого содержания этого Слова можно видеть, что оно составлено отнюдь не раньше XV в. В первой части Слова сочинитель говорит: «И устави Господь урок житию человеческому на земли 7000 лет и что ся соберете в ту седмь тысящь лет святых, ходящих по заповедем Его и по закону Божию поживших, и теми святыми исполнить Господь ангельский чины, спадшие с небесе». В последней части он обращается к слушателям или читателям с следующими словами: «Се уже видимо, любимии, кончина миру приближайся, и урок житию нашему приспе, и лета сокращаются, и уже мало время жития нашего века сего видети. Яко же Господь во Евангелии сице: Встанеть бо язык на язык и царство на царство... И вся сия збышася. Глаголет же, яко по седмих тысящах лет приход Христов будет» [452]. Не ясно ли, что сочинитель жил незадолго пред окончанием седьмой тысячи лет от сотворения мира, т.е. пред 1492 г., когда ожидалась кончина мира? Мог ли митрополит Кирилл II с лишком за два столетия до этой предполагавшейся кончины выразиться: «Се уже видимо кончина мира приближися, и урок житию нашему приспе, и уже мало время жития нашего века сего видети»? Кроме того, хотя в конце XIV в. мысль о кончине мира по истечении семи тысяч лет уже известна была нашим предкам, но существовала ли она у нас еще в XIII в., не знаем [453]. Напротив, в XV столетии она распространена была и в Греции, как свидетельствует тогдашний греческий писатель Иосиф Вриенний [454], и в России. У нас мысль эта резко обнаружилась три раза: в 1408 г., когда окончился великий индиктион (13-й) и надлежало сделать пасхальное расчисление на следующие годы, никто не осмелился продолжить его далее 1492 г. В 1459 г., когда Пасха случилась в день Благовещения, многие по этому самому ожидали кончины мира, и летописец привел под этим годом замечание, находившееся в пасхалии: «Зде страх, зде беда велика... в онь же чаем всемирное пришествие Христово». Наконец, когда миновал роковой 1492 г., бывшие тогда у нас еретики — жидовствующие начали укорять православных неисполнением их заветного ожидания, и Новгородский архиепископ Геннадий по определению Собора сделал расчисление пасхальное на первые семьдесят лет осьмой тысячи [455].

Если же Слово на Собор архистратига Михаила и прочих бесплотных сил небесных, изданное г. Розовым, явилось не прежде XV в., то необходимо допустить, что оно составлено из двух или даже из трех других Слов, существовавших прежде. В этом Слове можно различать два: во-первых. Слово под заглавием «О небесных силах, и чего ради создан бысть человек, и о исходе души», встречающееся в двух сборниках Иосифова Волоколамского монастыря, в одном — с именем Кирилла Философа, в другом — с именем Авраамия [456]; и во-вторых, «Поучение к попом Кириллово». Первое Слово подразделяется еще на два, которые, по всей вероятности, извлечены из него и встречаются в одних и тех же рукописных сборниках как особые поучения, именно: а) «Слово о небесных силах и чего ради создан бысть человек на земли» и б) Слово о исходе души, или о мытарствах [457]. К обоим последним Словам приделан в начале один и тот же приступ, начинающийся так: «Понеже тайна си не всем откровена бысть и многими человекы неведома, но яко же Кирилл Философ рече...»,— и заставляющий предполагать, что то и другое Слово извлечены кем-то из какого-то сочинения Кирилла Философа [458]. Не знаем, к какому веку принадлежат помянутые сборники Волоколамского монастыря, заключающие в себе Слово «О небесных силах, и чего ради создан бысть человек, и о исходе души». Но Слово собственно о исходе души, по всей вероятности заимствованное из этого, существовало еще в XIV в., равно как и «Поучение к попом» известно по списку того же XIV в. [459] Значит, автор Слова на Собор архистратига Михаила, писавший не раньше XV в. и включивший оба эти сочинения в свое Слово, несомненно воспользовался ими.

Самым ясным доказательством и той мысли, что Слово на Собор архистратига Михаила писано не митрополитом Кириллом II и не раньше XV в. и той, что оно составлено или сшито из сочинений, прежде существовавших, служит слог этого Слова. Стоит только прочитать две-три его страницы и сравнить с Правилом митрополита Кирилла, чтобы заметить, какая между ними разность. Правило написано не совсем удобопонятно, исполнено древними оборотами речи и вообще довольно сжато; а Слово — ясно, свободно, удобопонятно и отличается многословием, как начали у нас писать с конца XIV и начала XV в., со времен митрополита Киприана, иеромонаха Епифания († 1420) и других. Если рассмотрим Слово о исходе души, или о мытарствах, и «Поучение к попом» в том виде, как они встречаются отдельно в рукописях, и в том, как они внесены в Слово на Собор архистратига Михаила, то убедимся, что в последнем Слове они изменены, поновлены, распространены многословием и вставками.

Вот, для примера, изображение первых десяти мытарств:

Непосредственно после изображения мытарств в Слове на Собор архи стратига Михаила следуют обширные разглагольствия о прощении обид, о любви к ближним, о милосердии, чего вовсе нет в Слове о исходе души. Или вот еще сказание о кончине мира:

Нельзя не заметить, что и в Слове о исходе души, даже по древнейшим его спискам, конца XIV и начала XV века, которыми мы пользуемся, говорится о кончине мира с окончанием седьмой тысячи лет, но говорится так, как можно было говорить за столетие, если не за два, до этого предела. А составитель Слова на Собор архистратига Михаила выразил то же самое гораздо сильнее и таким образом, какой естествен был человеку уже довольно близ кому к ожидаемой эпохе.

Но для нас интереснее видеть, каким переменам подверглось в Слове на Собор архистратига Михаила «Поучение к попом», приписываемое нами с вероятностию митрополиту Кириллу II. Представим три-четыре выписки:

Спрашиваем всякого, сколько-нибудь знакомого с памятниками нашей древней литературы, может ли он на основании представленных выписок при знавать Слово на собор архистратига Михаила произведением XIII в. и при писать митрополиту Кириллу II? Что же касается, в частности, до «Поучения к попом», помещенного в этом Слове, то при самом небольшом внимании легко убедиться, что поучение есть здесь вставка, и вставка весьма неудачная и неуместная. Изобразив двадцать мытарств и потом как истязуются на них души добрые, составитель Слова продолжает говорить, как истязуются на мытарствах души злые, и, не докончив речи весьма немного, вдруг прерывает ее длинным обращением к Собору духовенства и тогда-то уже оканчивает пре рванное сказание в двух-трех строках. Поводом к этой вставке, вероятно, послужило то, что в речи о истязании грешников упомянуто об отце духовном, и именно сказано: «И таковии оба осудятся, отец духовный и с сыном своим, приимут муку вечную, понеже видая сия грехи его, и не положил ему за то епитимий, а он такоже ведаючи, изыскал себе отца духовнаго, потаковника своим грехам, и за то оба осудятся». Вслед за этим составитель Слова про должает от себя: «Бедно же есть и поползновенно повинующимся избирати себе наставника по своему хотению, ибо таковии в местех погибельных шествуют. Слышите убо, отцы о Господе, архиерейский, и священноиноческий, и иерейский преподобный и священный Соборе, к вам ми слово сказати подлежить. Понеже...» и прочее. И изложив все «Поучение к попом» в распространенном виде, он заключает: «Ныне же на предлежащее возвратимся. И потом восхитима душа та (какая?) лукавыми бесы и биема люте, и не дадуще ей и перваго мытарства пройти. И потом затворима бываеть во аде и во тме и сени смертней, идеже суть души грешных от века затворени, и ту сидяще, плачющеся, до дне суднаго и страшнаго».

Но как же, говорят, автор Слова делает обращение к архиереям: «Слышите убо, отцы о Господе, архиерейский, и священноиноческий, и иерейский преподобный и священный Соборе»? Не речь ли это митрополита? Нет, это только распространение краткого начала «Поучения к попом»: «Слыши, иерей преподобный Сборе»,— потому что далее во всем Слове сам автор ведет речь только к иереям, ни разу не упоминая об архиереях. А не значит ли, что автор жил в XIII в., при начале ига монгольского над Россиею, если он выражается: «И земли нашей от иноверных бесерменских стран облегчится»? Нет, так мог выражаться он и под конец монгольского ига, во 2-й половине XV в.

Пятое сочинение — поучение к великому князю Василию, которое встречается в предисловии к Мерилу Праведному и в первый раз приписано митрополиту Кириллу II в «Обзоре русской духовной литературы», приписано без достаточных оснований. В «Обзоре» об этом сказано следующее:

«Древность списков и языка указывает на древнего сочинителя поучения, а тон поучения показывает в учителе митрополита. Итак, по содержанию и языку надобно признать за несомненное, что великий князь Василий, которому предлагается поучение, есть сын благоверного князя Александра Невского, а сочинитель поучения — митрополит Кирилл» (с. 58). Действительно, списки Мерила Праведного восходят к XV и XIV в., и по языку поучение может быть относимо к XIV или даже к XIII в., хотя отнюдь не дальше последней половины и даже четверти, потому что в поучении приводятся известные слова из Правила митрополита Кирилла II: «Не разсея ли ны Бог по лицу всея земли? Не взята ли быша грады наши...» и прочее [460]. Но, во-первых, в тоне поучения решительно нет ничего, что приличествовало бы только митрополиту, а не епископу и вообще всякому лицу духовному, в чем легко убедиться, так как большая часть поучения напечатана у Розенкампфа [461]. Во-вторых, сын святого Александра Невского Василий никогда не был великим князем; а из великих князей в последней половине XIII и в XIV в. носили это имя Василий Ярославич (1272—1276), современник митрополита Кирилла II, и Василий Дмитриевич (1386—1425); чтобы поучение было писано к первому, а не ко второму, и если к первому, то именно митрополитом Кириллом, а не другим кем-либо, например Серапионом, епископом Владимирским (1274—1275),— на это нет никаких доказательств. В-третьих, может быть, поучение написано первоначально к великому князю не Василию, а Димитрию, и первое имя поставлено вместо последнего уже позднейшим переписчиком, потому что в некоторых списках действительно стоит имя Димитрия [462]. Но великих князей с этим именем к концу XIII и в XIV в. было четверо: Димитрий Александрович (1276—1294), Димитрий Михайлович (ок. 1325), Димитрий Константинович (1359—1362) и Димитрий Иоаннович Донской (1363—1389), чем доказать, что поучение писано к первому, а не к последнему, или не ко второму, и третьему? В-четвертых, вероятно, что и имя Димитрия вставлено в поучение переписчиком, тогда как имя великого князя, которому адресовано было поучение самим сочинителем, нам неизвестно, потому что в некоторых списках стоит имя князя Михаила, в иных — князя Владимира, и еще в некоторых имя князя выскоблено [463]. Наконец, можно еще сомневаться в русском происхождении всего поучения: две-три русские вставки в него еще ничего не доказывают, когда известно, что такие вставки у нас делывались нередко в чужие сочинения. Итак, нет основания признать не только за несомненное, но даже за вероятное, что это поучение принадлежит митрополиту Кириллу II. В поучении приводятся известные слова из Правила митрополита Кирилла о татарском иге. Но разве не мог привесть их другой писатель, как и приводятся они в одном из поучений Владимирского епископа Серапиона, хотя не буквально [464]?

Остальные четыре статьи, приписываемые митрополиту Кириллу II в «Обзоре русской духовной литературы», еще менее могут выдержать справедливый суд критики. Об них сказано: «За поучением к князю следуют в Мериле выписки из Священного Писания, из Пчелы, из Русского летописца; потом читаются статьи: а) «Слово на немилостивые князи»; б) «Слово о гордости властителей»; в) «Слово о судиях и клеветах...» Все эти четыре статьи, без сомнения, русское сочинение. А что они принадлежат митрополиту Кириллу, доказательством служит связь их с поучением великому князю, одинаковость языка и строя, равно и то, что они помещены и в Кормчих Кириллова разряда» (с. 59). Но а) точно ли статьи суть сочинение русское,— это еще не доказано; б) принадлежит ли поучение митрополиту Кириллу II, также не решено; в) связи с поучением статьи не имеют никакой, напротив, отделяются от него, по словам самого «Обзора», выписками из Священного Писания, из Пчелы и из Русского летописца; г) по языку и строю статьи имеют такое же сходство с поучением, как и с другими древними нашими сочинениями и переводами XII—XIV в.; д) в «Кормчих Кириллова разряда», как всякому известно, помещено много статей не только греческого, но и русского происхождения, вовсе не принадлежащих митрополиту Кириллу II.

Итак, из девяти сочинений, приписываемых митрополиту Кириллу II, только одно Правило несомненно ему принадлежит, а другое — «Поучение к попом» — может быть усвояемо ему с вероятностию; прочие семь приписываются ему несправедливо или неосновательно [465].

Критики, побольше критики — вот чего надобно желать нам в истории нашей литературы! Знакомясь более и более с нашею древнею письменностию, частию по умножающимся описаниям рукописных библиотек, частию по самым памятникам, делающимся день ото дня более доступными, мы спешим решать литературные вопросы без дальних изысканий и соображений, спешим первые произнесть свой приговор об открываемых сочинениях и наделяем ими авторов с большою щедростию, тоном смелым и самоуверенным, на основании каких-нибудь самых слабых указаний и догадок, а иногда и совершенно произвольно — примеров этому можно бы привести бесчисленное множество. Такие решения и приговоры, сколько бы мы ни обольщали ими сами себя, отнюдь не оставляют вклада в сокровищницу науки и не подвигают ее вперед; напротив, остановляют ее и запутывают, потому что представляют одни лишние затруднения последующим изыскателям в той же области, которые не могут же простираться далее, прежде нежели пересмотрят, разберут и оценят мнения своих предшественников. Критики, побольше критики — вот чего нам нужно желать в истории нашей литературы!