Механизм и новое объяснение отношений души и тела

Научная революция XVII века, как мы уже знаем, утвердила принципиально новое объяснение живого тела. Оно было освобождено от влияния души как организующего его деятельность принципа и стало мыслиться как своего рода машина, работающая по общим законам механики. Что касается психики, то она выступала в двух вариантах: либо как тождественная сознанию (т.е. знанию субъекта о своих мыслях, волевых актах и т. д.), либо как представленная в неосознаваемых формах. Попытки объяснить ее отношение к «машине тела» породили три воззрения на психофизиологическую проблему, к которым в различных вариантах склонялись мыслители последующих веков. Мы уже упоминали об этих вариантах - порождениях эпохи торжества механистического воззрения на природу. Это психофизиологическое взаимодействие (Декарт), психофизиологический параллелизм (Лейбниц) и психофизиологическое тождество (Гоббс).

Начнем с анализа воззрений Декарта. Как уже отмечалось, ему принадлежало открытие рефлекторной природы поведения. Перед глазами Декарта был опыт объяснения работы сердца в категориях механики. Это привело к открытию Гарвеем кровообращения как деятельности, которая совершается автоматически, а не регулируется душой.

По идейно-научной значимости, однако, психофизиологическая теория Декарта не только не уступала учению Гарвея, но в известном отношении еще в большей степени укрепляла принцип детерминизма. Труды Гарвея утверждали этот принцип применительно к одной из внутриорганических функциональных систем, тогда как Декарт распространил его на взаимоотношение живых существ с внешним миром, на процесс поведения, открыв тем самым эру внедрения новой методологии в самую сложную сферу жизнедеятельности. Отсутствие сколько-нибудь достоверных данных о природе нервного процесса вынудило Декарта представить его по образцу процесса кровообращения, знание о котором приобрело надежные опорные точки в опытном исследовании. Декарт полагал, что по движению сердца и крови как по первому и самому общему, что наблюдают в животных, можно легко судить и обо всем остальном.

Нервный импульс мыслился как нечто родственное — по составу и способу действия — процессу перемещения крови по сосудам: предполагалось, что наиболее легкие и подвижные частицы крови, отфильтровываясь от остальных, поднимаются согласно общим правилам механики к мозгу. Потоки этих частиц Декарт обозначил старинным термином «животные духи», вложив в него содержание, вполне соответствовавшее механической трактовке функций организма. «То, что называю «духами», есть не что иное, как тела, не имеющие никакого другого свойства, кроме того, что они очень малы и движутся очень быстро»[14].

Хотя термин «рефлекс» у Декарта отсутствует, основные контуры этого понятия намечены достаточно отчетливо. Считая деятельность животных, в противоположность человеческой, машинообразной, отмечал И.П. Павлов, Декарт установил понятие рефлекса как основного акта нервной системы.

Рефлекс означает отражение. Под ним у Декарта разумелось отражение «животных духов» от мозга к мышцам по типу отражения светового луча.

В этой связи напомним, что понимание нервного процесса как родственного тепловым и световым явлениям имеет древнюю и разветвленную генеалогию (ср. представления о пневме). Пока физические законы тепла и света, проверяемые опытом и имеющие математическое выражение, оставались неизвестными, учение об органическом субстрате психических проявлений находилось в зависимости от учений о душе как целесообразно действующей силе. Картина начала изменяться с успехами физики, прежде всего оптики. Достижения Ибн аль-Хайсама и Р. Бэкона уже в период средневековья подготавливали вывод о том, что сфера ощущений (имеются в виду зрительные ощущения) находится в зависимости не только от потенций души, но и от физических законов движения и преломления световых лучей.

Понятие о способностях души шло от еще полной наивного телеологизма биологии, понятие же о движении света - от нарождавшейся неаристотелевской физики, где взамен телеологии (с ее представлением о стремлении к цели) вырабатывались каузальные способы объяснения. Но чтобы законы оптики приобрели истинно детерминистскую интерпретацию, потребовалась новая механика.

В ее категориях движение огненно-светового вещества внутри организма («животных духов», ведущих свою родословную от пневмы) смогло быть представлено как строго механическое. Правда, уже подход с позиций оптики лишал смысла обращение к душе как объяснительному началу. Ведь отражение материальных частиц - носителей психики - от мозга так же не нуждается для своей реализации в душе, как не нуждается в этом отражаемый от поверхности световой луч. Но механика позволила привязать отражение к конструкции, стать на почву реального взаимодействия компонентов телесной машины.

Понятия о рефлексе - результат внедрения в психофизиологию моделей, сложившихся под влиянием принципов оптики и механики. Распространение физических категорий на активность организма позволило понять ее детерминистически, вывести из-под причинного воздействия души как особой сущности.

Согласно Декартовой схеме внешние предметы действуют на периферические окончания нервных «нитей», расположенных внутри нервных «трубок». Нервные «нити», натягиваясь, открывают клапаны отверстий, ведущих из мозга в нервы, по каналам которых «животные духи» устремляются в соответствующие мышцы, и те в результате «надуваются». Тем самым утверждалось, что первая причина двигательного акта лежит вне его: то, что происходит «на выходе» этого акта, детерминировано материальными изменениями «на входе».

Декартовская трактовка мышечной активности была непосредственно связана с общими коренными сдвигами во всем строе категорий новой физики. Прежнее понятие о силе несло на себе печать непосредственно переживаемого мышечного напряжения, отражающегося в самосознании субъекта как нечто первичное, далее неразложимое. Это впитавшее элементы субъективизма понятие применялось к объяснению физических процессов во внешнем мире. Теперь же работа мышцы определялась исходя из закономерностей механики, открытых на внешних материальных объектах.

Движение «животных духов» заполняло в концепции Декарта недостающее звено между внешними толчками и изменениями в поведении органических тел. Благодаря включению этого звена не оставалось пробелов в цепи причин и следствий, образующих механизм природы. Доказывалось, что общее количество движения в мире сохраняется неизменным и жизнедеятельность организмов не может нарушить этот закон.

Основой многообразных картин поведения Декарт считал «диспозицию органов». Он понимал под этим не только анатомически фиксированную нервно-мышечную конструкцию, но и ее изменение. Последнее происходит, по Декарту, в силу того, что поры мозга, меняя под действием центростремительных нервных «нитей» свою конфигурацию, не возвращаются (из-за недостаточной эластичности) в прежнее положение, а делаются более растяжимыми и, сохраняя следы прежде испытанных воздействий, придают току «животных духов» новое направление.

Автомат не способен изменять свое поведение, свою конструкцию под влиянием внешних стимулов. Декарт же строил проекты «машины», рефлексы которой перестраиваются благодаря опыту. Эти проекты являлись чисто умозрительными, но они важны как выражение общих тенденций научной мысли XVII века. Идея машинообразности поведения уже тогда приобрела важный эвристический смысл. Она расценивалась как ключ к научному объяснению не только тех действий, которые производятся автоматически благодаря самой конструкции «нервной машины», но и действий вариативных, изменчивых, приобретаемых в опыте.

Древнее разделение движений на непроизвольные в произвольные приобрело после Декарта новый смысл. Большая часть мышечных актов, считавшихся прежде произвольными и объяснявшихся участием целесообразно действующей души, перемещается теперь в группу психических (чисто механических), рефлекторных; произвольные же движения отделяются от них по критерию воздействия на телесное поведение осознаваемого (стало быть, представленного в самосознании, в рефлексии субъекта) волевого стремления (воления, хотения) и тем самым признаются только за человеком.

Вся нервно-мышечная физиология последующих веков находилась под определяющим воздействием Декартовой схемы. В течение длительного исторического периода представление о машинообразном характере всех органических отправлений, включая и те, посредством которых мышцы живых существ реагируют на внешние влияния, служило компасом для исследования строения и функций нервной системы. После Декарта стало очевидно, что объяснять нервную деятельность силами души равносильно обращению к этим силам для объяснения работы какого-либо автомата, например часов. И сегодня можно присоединиться к словам известного английского физиолога Фостера, который писал, что если мы будем читать между его (Декарта) строчек, если мы на место субтильных флюидов поставим молекулярные изменения, которые мы называем нервным импульсом, если мы на место трубок с их клапанным устройством поставим современную систему нейронов, связь которых детерминирует прохождение и эффект нервных импульсов. Декартово объяснение окажется не совсем отличным от того, которое мы даем сегодня.

Но нервная система производит не только двигательные акты. И, представляя ее по образцу автомата, Декарт имел в виду не только детерминистическое истолкование мышечных реакций, до того считавшихся произвольными. Он стремился поставить в возможно более прочную причинную зависимость от телесного механизма то, что относилось к области душевных явлений, найти для этих явлений материальные эквиваленты, первичные по отношению к феноменам сознания.

В системе Декарта как таковой не расчленены объяснения, относящиеся к мышечной сфере, с одной стороны, к определенному кругу явлений психической сферы - с другой. Но с целью адекватной исторической оценки такое разграничение необходимо провести, учитывая последующую эволюцию понятия о рефлексе, в ходе которой в определенный исторический период оно стало считаться чисто физиологическим, относящимся только к переходу нервного импульса - через центры - с афферентного пути на эфферентный.

Между тем у Декарта понятие о рефлексе с самого начала строилось как психофизиологическое. Предполагалось, что между «входными» и «выходными» путями действуют те механизмы, которые осознаются душой в виде ощущений, представлений и чувств. Ощущения и представления не являются у Декарта рефлексами, но возникают и существуют только как определенные телесные состояния машинообразно реагирующего на внешние толчки организма.

Вопрос о том, какова миссия Декарта в истории научных представлений о психике и ее нейромеханизмах, служил предметом непрекращающихся дискуссий до тех пор, как Гексли в 1874 году указал, что ряд положений, составляющих основу и сущность современной физиологии нервной системы, был полностью выражен и проиллюстрирован в трудах Декарта.

В список этих положений Гексли включил следующие: органом ощущений, эмоций и мыслей является мозг; мышечная реакция порождается процессами в примыкающем к мышце нерве; ощущение обусловлено изменениями в нерве, связывающем орган чувства с мозгом; движения в сенсорных нервах отражаются на моторных, и это возможно без участия воли (рефлекторный акт); вызванные посредством сенсорного нерва движения создают в веществе мозга готовность вновь производить такое же движение.

После выступления Гексли приоритет Декарта в разработке кардинальных психофизиологических проблем становится общепризнанным.

Принцип «животного автоматизма» оказывается для естествоиспытателей путеводной нитью. Вместе с тем указанный принцип из-за недостатка конкретно-научных знаний был выражен в такой морфофизиологической схеме, которая содержала немало умозрительного, а то и просто фантастического. Девизом нового естествознания было опытное изучение реальных причин явлений. Вполне понятно поэтому, что и Декартова схема принималась постольку, поскольку она служила руководством к экспериментальному исследованию нервно-мышечных функций. В ходе этого исследования обнаружился произвольный характер некоторых допущений. В результате отдельные детали конструкции отпали, но остов ее, выдержав опытную проверку, сохранился и укрепился.

К произвольным элементам, в частности, относилась гипотеза о «животных духах». Нельзя было доказать, опираясь на наблюдение и эксперимент, существование в организме особого вещества, которое объединяло бы деятельность нервной и мышечной систем, а также служило физиологическим носителем ощущений, восприятии и других психических актов. И все же гипотеза о «животных духах» упорно держалась в естествознании до конца XVIII века в различных вариантах и под различными именами, удовлетворяя до поры до времени потребность в понятии, которое указывало бы на материальный характер нервного процесса.

Напротив, декартовское мнение о шишковидной железе как центре, с помощью которого сознание непосредственно воздействует на тело, не встретив сочувствия, было отвергнуто и заменено другими, более близкими к опыту представлениями о районах центральной нервной системы, в границах которых осуществляется психическая деятельность.

Особое значение для последующего развития физиологии имела экспериментальная проверка поначалу кажущегося второстепенным утверждения Декарта о том, что объем мышцы при ее сокращении увеличивается. Опытное доказательство ошибочности этого взгляда принципиально трансформировало понимание природы нервно-мышечной реакции, что, в свою очередь, повлекло за собой далеко идущие изменения категориального строя биологического мышления.