Комментарии к шестнадцатой, семнадцатой и восемнадцатой главам

Когда Гопи Кришна описывает, как легко и естественно возни­кали внутри него стихи, это напоминает «божественное безумие», которое Платон называл «мания». Шекспир прославлял «влюблен­ных, безумцев и поэтов». Влюбленные пишут стихи; мистики и про­роки, такие как Вильям Блейк или Сан Хуан де ла Крус, тоже излагали свой опыт в форме стихов; мастера Дзен создавали трехсти­шья — хокку, и даже некоторые алхимики описывали свои экспе­рименты в поэтической форме.

Те, кто подвергаются психоанализу, часто отмечают, что иногда только стихи могут передать внутренний опыт, хотя такая форма самовыражения может не иметь никакого отношения к искусству. Характерной особенностью стихов является ритм, а также исполь­зование звучания слов и тех чувств, которые они вызывают благодаря символическому единству значимости, краткости и интенсив­ности. Кроме того, в стихах есть ритуальный аспект — это язык,⁵ ставший откровением, чистым символом. То же отражается и в пер­вобытном ритме танца, ритуальных песнопениях и бессмысленном лепете маленького ребенка. Таков подлинный язык духа.

То, что стихи спонтанно возникали в сознании у Гопи Кришны, не есть чем-то необычным, это явление уже давно известно в па­рапсихологии. Медиумы в трансе нередко начинают говорить и да­же поддерживать беседу на языках, которые они никогда не только не изучали, но и не слышали. По мнению Яна Стивенсона (автора новаторских исследований в этой области), подобные случаи так называемой глоссолалии являются еще одним доказательством пере­воплощений. Гопи Кришна не отрицает такой возможности, хотя ему ближе другое объяснение и он считает эту способность следствием не опыта прошлых жизней, а своего контакта со сверхчувственным миром, являющимися источником всякого возможного знания.

Для «высших», мистических переживаний характерна парадок­сальность такого опыта. «Ничто, в котором есть все», «неизмеримо огромное», которое в то же время содержится в бесконечно малой

точке, — это Атман, огромный, как весь мир, и в то же время ма­лый, как точка.

С точки зрения топологического подхода к природе психики, ее фокус, «эго», можно отождествлять с первоосновой психического опыта, уходящей в объективный мир. Это та «всеобщность», кото­рая является внепространственной и вневременной, она бесконечно простирается и вечно присутствует. Когда человек освобождается от границ своей личности, его сознание становится частью этой все­общности — энергии, создавшей всю вселенную.

То, что для описания этой всеобщности используются про­странственные понятия, связанные с размером («бесконечно боль­шое, в то же время бесконечно малое»), а не понятия, связанные с движением, временем, любовью или чем-то иным, отражает затруд­нения, которые «эго» испытывает в описании подобных пережива­ний. Причина этого заключается в том, что «эго» привязано к телу, которое имеет определенные пространственные ограничения. И хо­тя мы иногда мним себя чем-то чрезвычайно значительным, в дей­ствительности мы — лишь маленькие фигурки на большом китай­ском пейзаже, расположенные где-то в его углу. Поэтому «эго» вос­принимает выход за пределы ограничений тела прежде всего как выход за его пространственные ограничения, проявляющиеся в раз­мерах и объеме тела (искаженную форму этого можно наблюдать при психических расстройствах и нарушения восприятия границ тела, когда индивид ощущает себя чрезвычайно малым или, наобо­рот, очень большим). Кроме того, можно предположить, что катего­рия пространства соотносится с интуицией, и поэтому метафору расширения восприятия, яркого света, заливающего все окружаю­щее, обычно предпочитают использовать интуитивные личности, к которым можно отнести и Гопи Кришну исходя из его озабоченно­сти (во всяком случае временами) питанием, телом и здоровьем, так же как и трудностями во всем, что касается порядка событий и фактов.

Описывая свой опыт, он говорит о звуке, подобном жужжанию пчелиного роя. Образ пчел, жужжащих от радости, часто употреб­ляется в поэзии и восходит к античной мифологии и ветхозаветным библейским символам. (Необходимо помнить, что в данном случае мы имеем дело не с образами в процессе индивидуации, при кото­ром они отражаются преимущественно в сновидениях, а с живым опытом. Мясная пища, масло, маленький ребенок — все это вещи, актуальные для автора, по этой причине его опыт может стать и для нас источником некого инсайта.) Пчелы являются широко рас­пространенным символом естественной природной мудрости. В до­полнение к их природной разумности и социальной организации, часто используемой как метафора общества, следует сказать о их способности преобразовывать природные продукты в продукты ку­льтуры (мед и воск с их символическим значением), о их ритуалах танцев, питания, строительства, взаимопомощи, а также о способ­ность к ориентации и даже о смертоносном жале... Поэтому звук жужжащей пчелы (подобно архетипическому символу львиного ры­чания, крика гусей, реву быка) является существенным моментом в символизме процесса освобождения. Это звук инстинктивного слоя земной мудрости (даже более глубокой, чем голос нашей крови) проявляющейся в спонтанном полете (безумном, но в то же время целенаправленном) коллективного духа, стремящегося за пределы индивидуальности.

Это об этих глубинах говорила древняя пророчица Пифия, вхо­дя в то состояние, которое Платон называл «манией». Тогда ее слова принадлежали не ей самой, а богу Аполлону. Поскольку Пифия го­ворила стихами, то существует мнение, что и сам гекзаметр возник в Дельфах (Доббс Э.Р. Греки и иррациональное. — Гл.З: Благослове­ние безумия). Имя Пифия было связано с Пифоном — змеем, оби­тавшем раньше в этом месте, которого потом убил Аполлон. Пифия была духом этого змея, или, иными словами, — змеиной силой, при­нявшей форму женщины и так выражающей свою мудрость. Поэто­му ее оракулы использовали змеиные кости и зубы. Кроме того, в гомеровском гимне Гермесу она названа «дельфийской пчелой». Вполне возможно, что звук, напоминающий жужжание пчел в опы­те Гопи Кришны (тоже связанном с открытием в нем пророческих способностей, выражавшихся в форме стихов), можно сравнить с пророчеством Пифии и таким образом хотя бы отчасти пролить свет на древнюю загадку.

После этого последнего, высшего переживания Гопи Кришны его возвращение в мир людей становится проблематичным. Он на время оставил работу, отождествившись с образом святого, полно­стью отрешившегося от всего мирского и готового последовать тра­диционному пути странствующего пророка-мистика, посвятившего себя только духу. Гопи Кришна рассматривает свою привязанность к миру как слабость, но, как мы увидим дальше, потом ему удалось найти примирение с этой «слабостью» и в конечном счете реализо­вать ее положительную ценность.

Периодические колебания состояния сознания, утрата «небес­ной радости», а затем обретение ее — все это также описывалось алхимиками. Они говорили о том, что философский камень должен снова и снова добываться путем сгущения, а потом опять растворя­ться. Чем больше раз это происходит, тем большую ценность он приобретает. Однако эту мысль легко понять, но трудно принять, и поэтому после каждого яркого пикового переживания человек, есте­ственно, стремится «удержать» его, и когда он неизбежно возвра­щается в обычное состояние, то испытывает чувство утраты и опус­тошенности.

Мы еще раз убеждаемся, что развитие «эго» не тождественно развитию сознания. Внешние обстоятельства для «эго» Гопи Криш­ны ухудшились настолько, что он лишился работы и оказался на содержании жены, не зная, сможет ли он применить свои силы хотя бы для помощи тем, кто мог прийти к нему с подобной проблемой. По сути, здесь речь идет об ограниченных возможностях просвет­ленного — действительно, он может учить или помогать тем, кто идет по такому же пути, но он не является тем, кто может творить чудеса. Принять такую роль означало бы неправильно использовать свои достижения.

В конце восемнадцатой главы есть место, которое мы можем на­звать символом веры Гопи Кришны, замечательным по свой кратко­сти. Он пишет, что человек способен подняться от нормального уровня сознания к высшему с помощью некого биологического про­цесса, столь же естественного, как и любые другие процессы в теле. Поэтому не нужно пренебрегать телом или не допускать в сердце человеческие чувства.

Это же кредо можно применить и к аналитической психологии, за тем исключением, что здесь мы имеем дело не столько с биологи­ческим, сколько с психологическим процессом. Можно интерпрети­ровать понятия «тело» и «чувства» как проявление большего приня­тия по отношению к теневым аспектам своего бытия. Кроме того, можно ставить вопрос о протекании и длительности этого процесса, хотя, с другой стороны, его можно рассматривать и как прерывистый, происходящий с помощью скачков. Этот процесс может ино­гда прекращаться, и тогда все достижения оказываются полностью перечеркнутыми.

Очевидно, что происходящие в нас психологические процессы нельзя однозначно назвать всегда прогрессивными и ведущими вверх, хотя мы действительно имеем склонность идеализировать их. Юнг предложил нам модель завершения развития сознания, однако эту модель можно найти в его книгах, а не в его учениках. Впрочем, Гопи Кришна также указывает путь своим собственным примером и в своих книгах, а не через обучение учеников. С точки зрения пси­хологии, первостепенное значение имеет то, что Гопи Кришна под­черкивает значение инстинкта индивидуации (который, как я уже говорил, Юнг считал аналогом пробуждения Кундалини) и процес­суальный характер сознания. Это подразумевает наличие какой-то закономерности в психической, душевной жизни, а также того, что эта закономерность связана с определенной функцией нашей телес­ной природы. Обретение данной закономерности доступно для каж­дого из нас, и для этого не обязательно отказываться от мира и от жизни.