Глава 16. Внезапно начавшаяся наверху стрельба пришлась как нельзя кстати

Внезапно начавшаяся наверху стрельба пришлась как нельзя кстати. Серафима дрожала в темноте от страха и неловко сжимала в руках автомат, а по коридору возвращались те же двое чеченцев и опять кого‑то звали.

Серафима, конечно, не знала чеченского, но догадаться, о чем говорят кавказцы, было несложно. Один из них видел, как тот, кого они звали, заскочил в какую‑то каюту. В какую, он, естественно, не запомнил. Это, наверное, и спасло Серафиму. Пока чеченцы орали у дверей соседних кают и пытались их выбить, наверху началась жуткая стрельба.

Чеченцы убежали, и Серафима обессиленно откинулась на «карман» кондиционера. Таких ужасов она еще не испытывала ни разу за всю свою двадцатитрехлетнюю жизнь. И теперь была почти на грани отчаяния. Серафима абсолютно не представляла, что делать дальше. Более того, она понимала, что сопротивляться практически бесполезно.

Осознавать это было тем мучительнее, что несколько минут назад в этом жутком кошмаре, в кромешной тьме отчаяния, промелькнул лучик надежды, и Серафима почти поверила, что все будет хорошо. Как ни странно, но надежду Серафиме неожиданно внушил тот самый пьяница. И дело было даже не в том, что он легко разделался с чеченцем. От странного, помятого, спившегося типа исходила такая уверенность, не почувствовать которую было просто невозможно.

Но тип поступил чисто по‑мужски – сперва внушил бедной девушке надежду, а потом быстро смылся. То есть не смылся, конечно, а утонул, но разница была небольшая. Беззащитная Серафима снова осталась одна и едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться от страха и безысходности. Ей даже снова показалось, что чеченец в углу каюты шевелится.

Подтянув коленки к подбородку, Серафима изо всех сил вцепилась в автомат и беззвучно всхлипнула. В этот момент под иллюминатором раздался едва слышный всплеск, и чей‑то голос позвал:

– Эй! Простыню давай!

На какой‑то миг Серафима просто оцепенела. А потом настолько обрадовалась, что, высовываясь, едва не пробила себе голову о край иллюминатора. Это был он – пропойца и утопленник Кудинов. И Серафима не смогла сдержать слез.

– Ой! – шмыгнула она носом. – А я…

– Простыню давай!

– А я… не связала, – растерянно проговорила Серафима.

– Твою мать! – негромко выругался Кудинов. – Руку!

– Что‑что?

– Руку давай! Ты что – контуженая?

– Нет. Я просто…

– Руку давай! – окончательно вышел из себя Кудинов. – Быстро!

– Ага!

Уцепиться за край иллюминатора и влезть в каюту Кудинову удалось не сразу. За это время он успел выложить все, что думал о Серафиме и ее куриных мозгах. К такому обращению она не привыкла и, по идее, должна была бы оскорбиться. Но обиды на Кудинова Серафима почему‑то не чувствовала. Ни капельки.

Когда мокрый Костя наконец ввалился в каюту, слезы Серафимы окончательно просохли, и к ней снова вернулась уверенность.

– А я думала, что вы утонули! – почти радостно проговорила она.

Костя вздохнул и, ничего не ответив, начал стаскивать с себя мокрые штаны.

– Он вроде шевелился! – продолжила делиться впечатлениями Серафима.

– Кто?

– Чеченец, который в углу!

– О господи!.. – снова вздохнул Костя. – Как он может шевелиться со сломанной шеей?

– Да?.. – тихо спросила Серафима.