Возлюбленный Учитель, стал ли я флейтой, инструментом для запредельного? Или это мое эго играет со мной злую шутку? Пожалуйста, объясните.

Это определенно изменило твою жизнь. Ты стал флейтой для божественного — ибо, если бы это было проекцией эго, то эго не позволило бы тебе задать этот вопрос.

И эго никогда не становится проводником, посредником, флейтой. Эго — не полый бамбук.

Эго очень плотное, оно не позволяет высшим силам использовать себя. Оно может существовать только в очень приземленном мире.

Отдаться высшим силам — значит войти в священное, выйти за пределы мирского. Эго не может выйти за пределы мирского. И в самой структуре эго заключена необходимость восхвалять себя, хвастаться даже тогда, когда для этого нет никаких оснований.

Например, на тебя нисходит вдохновение в поэзии, но эго хватается за него и заявляет на весь мир: «Это написано мной».

Ни одно великое поэтическое творение не было написано эго, из него не может выйти ничего великого. Великое появляется только тогда, когда эго уходит с пути, когда оно не мешает, когда оно отсутствует, когда оно в отпуске.

О Рабиндранате рассказывают, что когда он писал стихи, он запирал дверь и приказывал домашним ни в коем случае не беспокоить его, пока он сам не выйдет из комнаты.

Это была большая семья. Дед Рабиндраната получил от британского правительства титул раджи, хотя он был не царского рода, — но он владел таким количеством земли и был таким богатым, что мог бы купить нескольких магараджей. Семья была очень большая, во дворце жило около ста человек.

И это была весьма необычная семья.

В своих мемуарах Рабиндранат пишет: «К нам являлись в гости какие-то незнакомые люди и оставались навсегда. А мой дед был таким человеком, что говорил: «Ладно. Должно быть, он нам какой-то дальний родственник. Может быть, мы забыли об этом родстве, он забыл, но судьба свела нас вместе. Пусть живет здесь».

Так что семья росла. Кто угодно мог прийти и сказать: «Я ваш родственник, дальний, очень дальний». И его принимали не просто как гостя... раз уж он попал в дом, то было бы некультурно спрашивать его: «Когда ты уйдешь?» Его и не спрашивали.

Но не такова культура в Бомбее. В Бомбее люди первым делом спрашивают: «Когда вы собираетесь уезжать?» Вы еще даже в кресло не успели усесться, ваш багаж еще в такси, а у вас уже спрашивают, когда вы собираетесь уезжать, — ведь надо заранее заказать билеты.

То были другие времена, другие люди. И никто ни у кого не спрашивал, когда он собирается уйти. Зачем вообще уходить? Ведь можно жить в царском дворце, где ни в чем нет нужды.

Итак, по всему дворцу ходил слуга и звонил в колокольчик, предупреждая, что никто не должен беспокоить Рабиндраната. И все его братья, его отец и мать, его дед и все остальные домочадцы очень беспокоились, пока он находился в своей комнате, — а иногда он запирался на три-четыре дня, даже не принимая пищи.

Они спрашивали его: «В чем дело? Ты же можешь выйти и поесть, а потом вернуться в свою комнату. Никто не будет тебе мешать, никто не будет задавать тебе вопросы».

Он отвечал: «Выйти из комнаты для меня не проблема. Но дело в том, что когда на меня нечто находит, то стоит мне выйти из комнаты, чтобы принять душ или просто выпить чашку чаю, как тут же этот процесс останавливается. И не в моих силах вновь его начать. Тогда я не знаю, когда он начнется снова... нечто нисходит на меня, проходит через меня. Я просто проход. Я хочу, чтобы мне никто не мешал, потому что я не хочу мешать этому процессу».

Каждый великий поэт, художник, певец, танцор осознает тот факт, что он бывает великим только тогда, когда его нет. Это не противоречие.

Величайшим танцором этого века был Нижинский. Он сошел с ума, потому что родился на Западе; на Востоке он стал бы Гаутамой Буддой. На Западе не было соответствующей подготовки, чтобы объяснить ему, что с ним происходит, а у него бывали необычные переживания.

Когда он танцевал... он временами полностью забывал о себе, его так захватывал танец, что был только танец, и не было танцора, — он совершал такие высокие прыжки, что это противоречило закону всемирного тяготения.

Ни один ученый не мог найти этому объяснение. Человек не может прыгать так высоко, это просто невозможно! И это еще не все.

Когда он опускался... любое тело в падении испытывает сильное притяжение земли. Но когда опускался Нижинский, он опускался так плавно... как сухой лист, падающий с дерева, или как перо. Это было еще труднее объяснить.

И когда люди спрашивали его: «Как вы это делаете?», он отвечал: «Когда я пытаюсь делать это, у меня ничего не получается. В конце концов, я прекращаю попытки, и тогда в один прекрасный день это внезапно случается, — но это случается только тогда, когда меня нет, когда я не деятель. Это нечто из запредельного».

Так что не беспокойся.

Если ты чувствуешь тишину, покой, любовь... это не пути для эго. Эго не может чувствовать тишину, эго не может чувствовать покой, эго не может чувствовать любовь.

Твоя медитация достигла зрелости.

Ты созрел.

Радуйся и будь благодарен.

Существование очень сострадательно. Если мы готовы открыть наши сердца, ничего не утаивая, тогда нам становятся доступными огромные сокровища.

Вначале могут возникнуть сомнения: «Может быть, это проделки эго?» Не оставляй места таким сомнениям.

Запомни: эго может порождать страдание, эго может порождать тоску, эго может порождать зависть. Но эго никогда не может стать проводником божественного, эго никогда не может стать проходом для запредельного.

Возлюбленный Бхагаван,