ГЛАВА VI Бумаги капитана

Мы ехали все время без отдыха, пока не очутились перед жильем доктора Лайвесея. Весь фасад дома был совершенно темный.

Мистер Дэнс сказал, чтобы я соскочил с лошади и постучал в дверь, а Доггер подставил мне стремя, чтобы я спустился. Почти в ту же минуту служанка отворила дверь.

— Дома доктор Лайвесей? — спросил я.

Служанка отвечала, что его нет дома: он вернулся после полудня домой, но потом опять ушел в замок, чтобы пообедать и провести вечер со сквайром.

— Так едем туда, мальчик! — сказал мистер Дэнс.

На этот раз я уже не влезал на лошадь, так как расстояние было очень небольшое, а бежал, держась за ременное стремя Доггера, до ворот парка, и затем по длинной безлистной аллее, освещенной луной. В конце ее белыми линиями выступили очертания замка. Здесь мистер Дэнс слез с лошади и направился вместе со мной к дому. Служанка повела нас по крытой галерее и указала в конце ее на большую библиотеку, всю заставленную книжными шкафами с бюстами наверху. Здесь, около пылающего камина, сидели сквайр и доктор Лайвесей, с трубками в руках.

Я никогда не видел сквайра вблизи. Это был высокий человек, более шести футов росту, широкоплечий, с толстым, красноватым лицом, загрубевшим и покрывшимся морщинками от долгих путешествий. У него были густые черные брови, очень подвижные, что заставляло предполагать не дурной, но живой и надменный характер.

— Входите, мистер Дэнс! — сказал он снисходительным и высокомерным тоном.

— Добрый вечер, Дэнс! — проговорил доктор, кивая головой. — Добрый вечер и тебе, друг Джим! Какой счастливый ветер занес вас сюда?

Надзиратель, вытянувшись в струнку, передал все случившееся, точно урок. Посмотрели бы вы, как оба джентльмена нагнулись вперед и переглядывались между собой и даже забыли курить, так они были поражены и заинтересованы! Когда они услыхали про то, как моя мать вернулась назад на постоялый двор, доктор Лайвесей хлопнул себя по колену, а сквайр закричал: «Браво!» и разбил свою длинную трубку о каминную решетку. Еще задолго до конца рассказа мистер Трелоней (так, если вы помните, звали сквайра) встал со стула и стал ходить взад и вперед по комнате, а доктор, точно для того, чтобы лучше слышать, снял свой напудренный парик и выглядел очень странно со своими собственными, коротко подстриженными черными волосами.

Наконец мистер Дэнс окончил повествование.

— Мистер Дэнс, — произнес сквайр, — вы благородный человек! Что же касается того, что вы переехали то страшное чудовище, то я смотрю на это, как на своего рода добродетель, сэр: все равно, как если бы раздавить ногой таракана. Этот Гаукинс, как я вижу, очень догадливый малый. Гаукинс, не позвоните ли вы в этот колокольчик? Мистеру Дэнсу надо предложить элю!

— Итак, Джим, — сказал доктор, — та вещь, которую они везде искали, у вас?

— Она здесь, сэр! — отвечал я, подавая ему сверток в клеенке.

Доктор оглядел сверток со всех сторон, сгорая, по-видимому, желанием вскрыть его; но вместо этого спокойно положил его в карман своего сюртука.

— Сквайр, — сказал он, — когда Дэнс получит свой эль, он должен будет, конечно, вернуться к своим служебным обязанностям. Но Джима Гаукинса я думаю оставить ночевать в моем доме и, с вашего позволения, предлагаю дать ему холодного пирога на ужин!

— Как желаете, Лайвесей! — отвечал сквайр. — Гаукинс заслужил и большего, чем пирог!

Большой паштет из голубей был принесен и поставлен на маленький стол, и я чудесно поужинал, так как был голоден как волк. В это время мистер Дэнс после новых комплиментов был, наконец, отпущен,

— А теперь, сквайр? — произнес доктор.

— А теперь, Лайвесей?.. — проговорил сквайр в том же тоне.

— Ну, — сказал Лайвесей, — слышали вы об этом Флинте, я полагаю?

— Слышал ли я о нем! — вскричал сквайр. — Слышал ли о нем, говорите вы! Это был самый кровожадный из морских разбойников, какие только плавали по морю. Испанцы были так запуганы им, что, говорю вам, я иногда гордился тем, что он англичанин. Я собственными глазами, сэр, видел его паруса около Тринидада, и трусливый капитан, с которым я плавал, повернул назад, сэр!

— Хорошо, я сам слышал о нем в Англии! — сказал доктор. — Но дело в том, были ли у него деньги?

— Деньги! — вскричал сквайр. — Разве вы не слышали сегодняшней истории? Чего же искали эти негодяи, как не денег? Ради чего готовы они рисковать своей шкурой, как не ради денег?

— Это мы сейчас узнаем! — отвечал доктор. — Но вы такая горячая голова и так забросали меня словами, что я не могу вставить ни одного своего. Вот что хотел бы я знать: предположим, что у меня тут, в кармане, ключ от запрятанного Флинтом сокровища; станет ли оно нам от этого доступнее?

— Станет ли доступнее! — вскричал сквайр. — Да если только мы будем иметь этот ключ, про который вы говорите, я снаряжаю из Бристоля корабль, беру с собой вас и Гаукинса и уж добуду эти сокровища, хотя бы пришлось искать целый год!

— Отлично! — сказал доктор. — В таком случае, если только Джим ничего не имеет против, мы вскроем пакет!

И он положил его перед собой на стол. Сверток был зашит нитками, так что доктору пришлось прибегнуть к своему ящику с инструментами, чтобы разрезать хирургическим ножичком стежки. В свертке оказались книга и запечатанная бумага.

— Прежде всего посмотрим книгу! — предложил доктор.

Сквайр и я наклонились над его плечом, в то время как он раскрывал книгу. Доктор Лайвесей еще раньше приветливо подозвал меня из-за столика у стены, где я ужинал, к себе, чтобы принять участие в открытии тайны. На первой странице были всевозможные надписи, отдельные слова, точно кто-нибудь пробовал перо и упражнялся в письме. Здесь, между прочим, было, как и на руке, — «Мечта Билли Бонса». Затем можно было прочесть: «Мистер Б. Бонс, штурман». — «Не надо больше рому». — «Он получил это на высоте Пальми Ки». Было много и других изречений, частью непонятных.

Я напрасно ломал себе голову, чтобы догадаться, кто это был «он», и что такое «это» он получил. Может быть, удар ножом в спину?

— Не скажу, чтобы здесь было много разъяснений! — проговорил доктор Лайвесей, перевертывая эту страницу. Следующие десять или двенадцать страниц наполнены были любопытными столбцами записей. В начале строчки стояло число, а в конце — денежный итог, как и во всякой счетной книге, но в промежутке, вместо объяснения, стояло только различное число крестиков. Так, например, 12 июня 1745 года было помечено 70 фунтов, происхождение которых объяснялось только шестью крестиками. Иногда, впрочем, стояло и название места, или обозначение широты и долготы его, так, например 62R 17'20" и 19R2'40". Такой реестр тянулся более чем за двадцать лет, сумма отдельных столбцов все росла с течением времени и выросла в конце концов в огромный общий итог, переправленный раз пять или шесть. Внизу было написано: «Клад Бонса».

— Не могу разобраться в этом! — сказал Лайвесей.

— А между тем это ясно, как Божий день! — вскричал сквайр. — Это счетная книга. Крестики заменяют имена кораблей или городов, которые они потопили или ограбили. Выставленные суммы обозначают долю этого негодяя, а где он боялся неясности, там прибавлял подробное название, как здесь, например: тут обозначен берег, около которого погибло, очевидно, судно со всем экипажем.

— Это верно, — заметил доктор. — Вот что значит быть путешественником! Совершенно верно! И суммы все растут, вы видите, по мере того, как он поднимался в гору!

Около некоторых названий местностей стояли выноски, а в конце книги таблица перевода французских, английских и испанских денег в ходячую монету.

— Этот человек был не промах! — вскричал доктор. — Вот кого нельзя было, вероятно, надуть!

— А теперь примемся за бумагу! — сказал сквайр.

Бумага была запечатана в нескольких местах с помощью наперстка, игравшего роль печати, — быть может, того самого, который я нашел в кармане у капитана. Доктор с величайшей осторожностью вскрыл печати, и из бумаги выпала карта острова с обозначениями широты и долготы места, глубины моря, с названиями мысов, бухт, заливов, вообще здесь было все, что только могло понадобиться кораблю, который бы захотел попасть на берега этого острова. Он был около девяти миль в длину и пяти в ширину и походил по форме на толстого дракона. На острове были две прекрасные гавани и гора посередине, обозначенная именем «Подзорной трубы». На карте были различные добавления, внесенные позже. Но больше всего бросались в глаза три крестика, сделанные красными чернилами, — два на севере и один на юго-западе острова, и около последнего мелким, четким почерком, сильно отличавшимся от нетвердой руки капитана, была надпись: «Главная часть клада».

На оборотной стороне той же рукой было написано:

«Высокое дерево на гребне „Подзорной трубы“, на нем метка к С от ССВ.

Остров Скелета ВЮВ через В.

Десять футов.

Серебро в слитках в северной яме. Его можно найти, следуя по восточной лесной заросли десять сажен к югу от черной скалы.

Оружие легко найти в песчаном холме, пункт С на северном мысе, у пролива, направление на В и отчасти к С.

Д. Ф.».

Это было все. Но, несмотря на свою краткость и туманность, как мне показалось, это привело сквайра и доктора Лайвесея в восторг.

— Лайвесей, — сказал сквайр, — вы сейчас же передадите вашу несчастную практику. Завтра я еду в Бристоль. Через три недели, или две недели, или десять дней, у нас будет самый лучший корабль, сэр, и лучшая команда в Англии, Гаукинс отправится в качестве юнги. Вы сделаетесь знаменитым юнгой, Гаукинс! Вы, Лайвесей, будете доктором на судне, а я буду адмиралом. Мы возьмем Редрута, Джойса и Гунтера. При благоприятном ветре мы живо будем подвигаться вперед и без труда отыщем то, что нам надо; тогда у нас будут деньги не только для пропитания, но и для того, чтобы сорить ими, сколько угодно!

— Трелоней, — сказал доктор, — я поеду с вами. Но есть один человек, который внушает мне опасение!

— Кто же это такой? — вскричал сквайр. — Назовите мне эту собаку, сэр!

— Этот человек — вы, — отвечал доктор, — так как вы не умеете держать язык за зубами. Мы не одни знаем об этой бумаге. Те молодцы, которые делали сегодня нападение на постоялый двор, очевидно, отчаянные и нахальные негодяи, а также и те, которые оставались на люгере, все они так или иначе имеют отношение к этим деньгам. Поэтому никто из нас не должен показываться на улице в одиночку, пока мы не будем на море. Джим и я — мы будем держаться вместе, а вы возьмете Джойса и Гунтера, когда отправитесь в Бристоль. И, самое главное, ни один из нас не должен промолвить ни словечка о нашей находке!

— Лайвесей, — сказал сквайр, — вы всегда правы. Я буду нем как могила!