И.Д.Ермаков

Иван Дмитриевич Ермаков (псевдоним - Иверм)

(1875–1942) — врач-психиатр, психоаналитик, применявший методы психоанализа в медицинской практике и при анализе произведений художественной литературы и искусства, при характеристике личности деятелей искусства; график и живописец, автор литературных произведений мемуарно-документального характера, лирических стихов.

Детство и юность провёл в Тифлисе. Сын известного в городе фотографа Дмитрия Ивановича Ермакова, он окончил Первую классическую гимназию Тифлиса, общался с местными художниками, этнографами. В процессе учёбы в Московском государственном университете на медицинском факультете И.Д. Ермаков специализировался в области психиатрии. Важным для него событием было наблюдение в психиатрической клинике за художником М. Врубелем. Участие в Русско-японской войне в качестве врача-психиатра дало материал для его первых научных публикаций о психических заболеваниях в годы Русско-японской войны. Тогда же он побывал в Манчжурии, познакомился с китайским изобразительным искусством, оказавшем влияние на формирование его как художника.

В 1914 году И. Д. Ермаков познакомился с учением З. Фрейда, стал его последователем и пропагандистом.

Наиболее интенсивной была деятельность И. Д. Ермакова в первой половине 20-х годов прошлого века. Он участвовал в создании Русского психоаналитического общества и стал его первым президентом, создал и возглавил Детский дом-лабораторию «Международная солидарность» при Психоневрологическом институте, кружок по изучению художественного творчества с позиций психоанализа. Под его редакцией выходила «Психологическая и психоаналитическая библиотека», в которой были опубликованы в переводе на русский язык труды З. Фрейда и его последователей, а также работы самого И.Д. Ермакова о Пушкине и Гоголе.

Во второй половине 20-х–30-е годы И. Д. Ермаков занимался исследованием искусства крымских татар, частной врачебной практикой, лечил от заикания в Слухо-речевом комбинате, был консультантом в психиатрических клиниках.

В 1941 году был арестован по политическому обвинению, в 1942 году находясь под следствием, умер в тюремной больнице. В 1995 году был реабилитирован.

Хроника жизни И.Д. Ермакова (1875–1942)

Ермаков И.Д. О белой горячке [1917]. // Психиатрические работы (1907-1917). – Под науч. ред. С.Ф. Сироткина. – Ижевск: ERGO, 2008. – С. 89-108

«Как определенная форма заболевания, развивающаяся в связи со злоупотреблением алкоголем – белая горячка была выделена несколько больше чем столетие тому назад с тех пор, как Pearson, и Sutton дали ей описание в Англии, а в 20-тых годах 19-го столетия два московских врача Brühl-Cramer и Salvatori остановились на изучении алкогольных заболеваний».

«Но если белая горячка, свидетельствуя об особой ранимости нервной системы и показывает нам крайнюю степень изменения психической деятельности под влиянием алкоголя, то у пьющего умеренно, как с этим согласно большинство исследователей, мы наблюдаем те же черты, но в более слабой степени. Я не могу здесь касаться проверенных наукой фактов, что даже небольшое количество алкоголя влияет резко на все высшие психические процессы – изучение белой горячки показало только наиболее резкое проявление того расстройства мышления, внимания, памяти, обманов чувств, собственной оценки и т. п., которые давно известны всем, занимавшимся или интересовавшимся алкоголизмом».

«Что касается чисто физических явлений, сопровождающих белую горячку, то все они совсем для нее не характерны, т. к. встречаются и при обыкновенном хроническом алкоголизме. К таким явлениям нужно отнести желудочно-кишечные расстройства, альбуминурию, дрожания, потливость, чувство тоски, бессонницу, страх и даже галлюцинации.

Таким образом, не в соматических, а главным, если не исключительным образом, в психических проявлениях найдем мы характерное для белой горячки выражение.

Как это заметил еще Wernicke, краеугольным симптомом белой горячки является полное искажение внешнего мира».

Интересным представляется тот факт, что И.Д. Ермаков одним из первых подробно остановился на самом содержании белой горячки и, как и следовало ожидать от эрудированного литературоведа, наглядно проиллюстрировал основные симптомы алкогольного делирия на примере повести И.С. Тургенева «Похождения подпоручика Бубнова». За красочным описанием видений поручика следуют медицинские пояснения телесных ощущений, наиболее часто встречаемых при рассматриваемом заболевании:

«Незнакомец, подойдя к подпоручику Бубнову, произнес небрежно и скороговоркой: «Я черт». – Встретив недовepиe со стороны подпоручика, черт немедленно доказывает ему свое естество – приказывает крапиве, разросшейся вдоль заборов, проплясать казачка, (иллюзии в связи с расстройством равновесия самого Бубнова). Черт протаскивает свои ноги через рот и сквозь затылок, подбрасывает в воздух собственные глаза, а в заключение предлагает Бубнову на память свой нос, который тот и прячет в боковой карман сюртука (галлюцинации как зрительного характера, так и осязательного)».

«Взглянув на Бабебибобу, подпоручик увидел, что она смотрит на него, щуря глазки и улыбаясь, и водит красным язычком по белым, острым зубкам. «Она меня съест!» – подумал в ужасе подпоручик. «На здоровье», – заметил черт. Всякое эротическое представление, как здесь, так и в предыдущих двух случаях вызывает ужас в поручике, – что очень типично для ослабления половой способности алкоголика, что нередко ведет к бреду о супружеской неверности, столь часто встречающемуся у хронических алкоголиков. Кроме того, как мы видим, черт читает мысли Бубнова, что опять-таки чрезвычайно часто бывает у алкоголиков, которые нередко жалуются, что все их мысли известны окружающим».

«В тяжелый кошмарный сон погружается хронический алкоголик, и в этом сне, который носит название белой горячки, пробуждаются и действуют на него те подсознательные страхи и ужасы, которые испытывает человек, идущий верной дорогой к своей гибели».

«Выбрал я белую горячку как парадигму того, как действует алкоголь на психическую сферу и чтобы ясно стало всем, до каких состояний приводит он».

«Мы живем накануне новой эпохи в развитии нашего отечества, не уходить от действительности в сновидения, не опьянять, не одурманивать себя призваны мы – но расширить зрачки наши, постараться понять и разобраться в том, что нас окружает, и отдать все силы для того светлого будущего, которое (мы верим) ждет нашу страну».

Ермаков И.Д. Психические заболевания в Русско-Японскую войну [1907]. // Психиатрические работы (1907-1917). – Под науч. ред. С.Ф. Сироткина. – Ижевск: ERGO, 2008. – C. 111-116

«Самую выдающуюся роль в наследственных данных играет алкоголизм, в разнообразных формах его, чаще всего шибко пил отец, очень редко мать (по словам больных). <…> Алкогольные психозы были очень нередки, чаще это были delirium tremens, алкогольная дегенерация, моральная тупость, несколько случаев алкогольной паранойи; хроническая паранойя, главным образом в форме paranoia inventoria дала несколько представителей».

Ермаков И.Д. Психоанализ у Достоевского. // Российский психоаналитический вестник, 1994, № 3-4, с. 145-154.

«Среди писателей, которые настойчиво изучали и исследовали глубины человеческой души, среди тех, кто бесстрашно обнажал такие стороны, в которых конфликты достигают наибольшей остроты и мучительности и ведут к полному расщеплению, раздвоению личности, Достоевскому принадлежит особое место.

О многих писателях уже было сказано, что они являются предтечами психоаналитических открытий, однако к Достоевскому это относится в особой степени. Он строит свои произведения и развертывает в них переживания и, главным образом, конфликты своей сложной личности, которая во внутренней борьбе расщепляется на два или более динамических центра, участвующих в произведении как организованные образования. Если Пушкин в своих "Маленьких трагедиях" и "Домике в Коломне" рассекает единое, целый план своей психики на две половины, которые можно трактовать как правое и левое, т. е. деля их по вертикали и в то же время разрешая вопрос в двух противоположных планах (например, "Домик в Коломне" и "Пророк"), если Гоголь, динамически строя борьбу двух противоборствующих сторон, в которых находят выявление его внутренние конфликты, как моралист делит их по горизонтали, т. е. на верхний и нижний — высокий и низкий (как в картинах эпохи Возрождения), примером чего может служить "Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем", то у Достоевского, психолога по преимуществу, мы встречаем новый прием разделения. Он особенно охотно им пользуется и если не он сам его открыл, то углубил, погружаясь в динамику внутренней борьбы человека, заставляя его бороться со своим двойником, т. е. как бы со своим зеркальным повторением. Двойник прямо противоположен, полярен ему. При этом он энергичнейшим образом отрицается как чуждый, враждебный, в котором нежелательно не только признать, но даже и усмотреть свои собственные желания, мысли и поступки.»

«Чувство вины, присущее ему изначально, делает его ипохондрически озабоченным сомнениями, опасениями за состояние своего здоровья. Благодаря ипохондрии он пытливо исследует, прислушивается, изучает собственные свои ощущения и переживания, расспрашивает, разузнает — и это особенно характерно для него — о подобных симптомах окружающих людей, ищет им объяснение в медицинской литературе, постоянно сравнивая и с большой легкостью отождествляя их со своими. Такая потребность явилась источником не только неисчерпаемых наблюдений, но и больших неизбывных страданий.»

«Еще интереснее с точки зрения психоанализа, что Достоевский знал и описал в "Подростке" то, какое глубокое впечатление и влияние на будущее развитие ребенка имеет отец, и даже не сам отец, а мечта об этом отце. "Появление этого человека в жизни моей, то есть на миг, еще в первом детстве, — говорит Подросток, — было тем фатальным толчком, с которого началось мое сознание. Не встреться он мне тогда — мой ум, мой склад мыслей, моя судьба, наверно, были бы иные, несмотря даже на предопределенный мне судьбой характер, которого я бы все-таки не избегнул...»

«В "Подростке" Достоевский в высокой степени убедительно и ярко представил нам, какое громадное значение в деле психического развития ребенка и его судьбе имеют эти наполовину созданные уходом от действительности фантазии об отце. Подросток на всю свою жизнь останется привязанным, даже против воли своей, к отцу, и его поведение определяется прежде всего тем, что он как член случайного семейства повторяет судьбу отца, что в нем — затаенная жажда порядка и благообразия, и, подобно отцу, он какой-то оторванный от всех, все время об этом рассуждает, тяготится своей отчужденностью, ему примкнуть почти не к чему.»

«В низшей инстанции помещает Достоевский главный двигающий центр поступков и действий человека, показывая нам, как-будто бы при помощи психоанализа, как в неожиданных для самого человека, непроизвольных действиях проявляются такие его желания, о которых он не хочет, не смеет, боится что-либо знать. Но если такие действия не всегда учат самого действующего, то для наблюдателя они драгоценное свидетельство о тех процессах, которые имеют место в бессознательной области человека. Эти две инстанции — одна низшая, неприемлемая, другая высшая, приемлемая, одна действенная, другая только обсуждающая и резонирующая, — ярко представлены, например, во взаимоотношениях Ивана Карамазова и Смердякова.»

«Такое понимание творчества, по-видимому, не было чуждо Достоевскому. На это указывает, например, поэма "Великий инквизитор" Ивана Карамазова, ярко и глубоко характеризующая, прежде всего ее создателя — "ад в его груди и в голове". И потому нельзя смотреть на оброненные там и сям чисто автобиографические черты, рассыпанные в произведениях Достоевского, как на случайные, пришедшиеся к слову черты и характеристики. Они свидетельствуют о большой аналитической работе, которую проделал Федор Михайлович прежде чем связал их с той или иной стороной психики своей и своих персонажей.»

Ермаков И.Д. Послесловие. / Гоголь Н.В. Нос. Повесть. М., 1921, с. 85-129.

«Странная эта, фантастическая повесть «Нос»! Бывают ли действительно такие случаи? Сам автор в недоумении и под видом шутки ставит сeбe вопросы о своем произведении: какая же польза от этой повести, похожа ли она на действительность, почему авторы берут такие сюжеты? Не представляет ли все произведение только «чепуху необыкновенную», что это – бред, неудачная выдумка, бессмысленный сон?...»

«Но кроме правдоподобия внешнего, «бывания», существуют иные категории – нравственного бывания, и в своей повести Н.В.Гоголь говорит не о фактах окружающей действительности, а через факты такой действительности, и это дли него характерно – о фактах духовной жизни человека, о фактах его нравственного бытия

«Борьба ведет Н.В.Гоголя к познанию – путь познания художника лежит в создании символов. Символ многосмысленен, и каждый раскрывает в нем то или другое значение, но исчерпать содержание символа нельзя так же, как нельзя исчерпать жизнь... Вот почему всякое выявление смысла произведения раскроет только некоторые ценности его, вот почему нельзя до конца открыть смысл и этой повести.

Автор имеет дело с совокупностью, а не с частями, и потому у Н.В.Гоголя часть говорит о целом точно так же, как целое представлено частью, которая теперь уже стала целым. Это не произвол, не фантазия автора, а необходимость, ибо нет других путей творческого постижения.»

«В основе гоголевского творчества лежат два противоположных и всегда борющихся между собой пути – самоопределения и самовозвеличивания – борьба между этими стремлениями отражается не только в том, что пишет Н.В.Гоголь, но и на том, каким образом, каким стилем он это осуществляет.

Постоянная внутренняя борьба, мучительный уход внутрь себя, в мир разыгрывающихся в нем коллизий делают фигуру писателя какой-то странной, непонятной, а его характер – капризным, фантастическим даже для окружающих его друзей.»

«Действительно, если прочесть наоборот слово «сон», то получится «нос». Ведь носа нет в действительности, нос есть сон, носов нельзя увидеть, они, как мы уже слышали в «Записках сумасшедшего», могут существовать отдельно и независимо от своих обладателей. Обладатель может их иной раз только носит, (например, в «Невском проспекте»), но, в то же время, всякая опасность, угрожающая целости носа, живо волнует и является источником неисчислимых страданий и унижений для того, кто не видит своего носа.»

Библиография трудов И.Д. Ермакова (1875—1942)