Вы — величайший учитель?

3 ноября 1975г., Пуна.

Я отшатываюсь от самой мысли о распятии. Убийство Иисуса в тридцать три года, даже в большей степени, чем убийство Иоанна Крестителяили убийство Сократа, кажется совершенно ненужным. Не мог ли он, принц сострадания, завоевать симпатии верховных священников, видя безвыходность всей своей ситуации? В конце концов, они были епископами, не гестапо: несомненно погруженные во мрак, но не убийцы же. Или хуже того, не толкнул ли он их сам преднамеренно к этой предельной невозможности — когда они были уже обязаны убить его, и, таким образом, выставил их злодеями?

Нужно будет понять одну из самых фундаментальных вещей, и она заключается в том, что люди, которых вы называете плохими, никогда не так плохи, как люди, кото­рых вы называете хорошими. Плохие люди — это плохие люди, и в том, что они плохие, им нет оправдания. О них знают, что они плохие, им некуда спрятаться. Но люди, о которых думают, что они хорошие — респектабельные, заслу­женные, уважаемые, религиозные, — вот они по-настоящему опасны, поскольку их плохие свойства могут прятаться за их хорошим обликом. Они могут убить и не почувствовать, что они убийцы. Они могут убивать и продолжать чувствовать, что они совершают убийство ради блага тех, кого убивают.

Обыкновенный плохой человек, преступник, выставлен напоказ. Он знает, что он нехороший. И в этом возможность преобразования: он может понять и может выйти из своего состояния. Но так называемые хорошие люди прячутся под своей личностью. Такой человек может и не понимать того что он делает, может не понимать, в чем истинная причина того, что он делает. Но ему всегда удается дать этому рациональное объяснение.

Вот так и произошло. И не только в случае с Иисусом;

так происходило всегда. Священники, которые были убийца­ми, никогда не думали, что они делают что-то плохое. Они думали, что спасают свою религию; они думали, что спасают мораль. Они думали: «Этот человек опасен. Он портит моло­дежь».

Иисусу предъявлялось обвинение — он портит людей разрушает старую мораль, создает хаос. Это обвинение т. двигалось и против Сократа, это обвинение выдвигается и против меня. Всегда так было.

Священники, индусы они, греки или евреи, — не имеет значения. Священники — защитники старого. Храм построен из прошлого; они защитники, охранители традиции. Конеч­но, Иисус кажется им опасным. Он может разрушить всю их структуру.

Не то чтобы они обманывали самих себя. Они могли Думать, без тени сомнения, что они совершенно правы. «Этот человек опасен. Уничтожить этого человека — значит спасти общество». И конечно, когда есть такая альтернатива -спасти общество, убив одного человека, — то такое убийство стоит того. Священники убивали его из своей доброты, из своей добродетели, из своей морали. Они убивали его именем ьога; они убивали его совершенно невинно.

Эта ситуация возникала в истории снова и снова. Кажет­ся, нет возможности изменить ее. Единственная возможность заключается в том, что Иисус должен быть настолько умерен­ным, чтобы никого не задевать. Но тогда он бесполезен. Он мог бы завоевать симпатии священников — вы правильно спрашиваете меня. Он мог бы справиться с этим, он мог быбыть очень умеренным и либеральным. Он мог бы говорить, как политики, которые говорят много, но так ничего и не скажут, которые говорят много, но всегда так неопределенно. Политик никогда ничего не утверждает явно; невозможно точно понять, что он сказал.

Преступление Иисуса состояло в том, что он был ясным, определенным; все, что он говорил, он говорил не как политик. Он открывал свое сердце. Он не был дипломатом. Если бы он разбавлял свое учение, проблем бы не было. Но тогда он не был бы и Христом. И это было бы великим убийством. Тогда Христос убил бы сам себя.

Как я вижу это, все могло быть только так, как было. Иисус должен был быть таким упорным, каким он был, должен был быть таким мятежным, каким он был. Он не мог обескровливать, выхолащивать свое откровение, он не мог идти на компромисс.

Священники были бы счастливы, если бы он сам стал раввином, священником. Тогда неприятностей не было бы. Если бы он сам держал себя в рамках традиции, если бы он не пытался открывать новое измерение человечества, тогда неприятностей не было бы. Тогда они поклонялись бы ему, любили его, произвели бы его в святые. Они запомнили бы его.

Но он пытался открыть новые измерения. Это было опасно. Но эта опасность стоила того. Иисус был распят, беспокоиться не о чем. То был единственный способ. Он подтолкнул человечество к высшему уровню бытия и созна­ния.

Это не значит, что он каким-то образом старался устро­ить так, чтобы его убили. В этом не было необходимости. Самих священников было достаточно; нет нужды провоциро­вать их. Они провоцируются автоматически, они движутся по механическим законам. Их не нужно было провоцировать -самого бытия Иисуса было достаточно.

Вы отшатываетесь от самой мысли о распятии, посколь­ку не понимаете. Это не обыкновенное убийство. Оно значительно, оно осмысленно. Оно многое сделало: оно создало нечто новое, чего не было раньше. Этим распятием Иисус изменил почти половину человечества, заставил двигаться его по иному пути, отличному от тех путей, по которым оно двигались когда-либо раньше.

Когда вы думаете о распятии, вы пугаетесь так, как если бы распинали вас. Вы не знаете, ведь Иисус не может быть распят. Только его тело, не он сам. Когда вы думаете о распятии, вы думаете, что это вас распинают и убивают. В вас еще нет понимания жизни и смерти.

В чем смысл истории о воскрешении, когда на третий день Иисус снова ожил, воскрес? Это просто означает, что можно распять тело Иисуса, но невозможно распять его дух. Через три дня он снова будет двигаться по земле. Он бессмер­тен. Распятие стало ситуацией, в которой он смог утвердить свое бессмертие.

Поэтому распятие, как таковое, совершенно нормально. Здесь не о чем беспокоиться. Так и будет продолжаться. Единственная возможность для Иисуса остаться жить и не быть распятым заключается в том, чтобы люди стали настоль­ко равнодушными к религии, что перестали бы беспокоиться о нем. И это совсем не хорошая возможность, было бы очень печально, если бы так случилось. Иисус приходит и движется по земле — и никого это не задевает, ни один священник не испытывает беспокойства? Наоборот, люди радуются этому;

собираются вокруг него. Иисус выглядит смешным, он вы­глядит дураком или шутом — кажется, что он говорит чушь.

Так говорят современные философы: говорить о Боге значит говорить чушь. Лишено смысла, бессмысленно. Ис­пользуются слова, являющиеся лишь оболочкой, лишенные содержания. Бог, мокша, нирвана — что все это значит?

Если когда-нибудь придет Иисус и никого это не взвол­нует, — вот это будет самое печальное. Иисус задевает, поскольку это касается людей. Иисус задевает, поскольку религия имеет значение; Иисус вызывает антагонизм, пос­кольку с религией на карту ставится жизнь. Самым несчастным моментом в истории человечества будет момент, когда придет Иисус и никто не побеспокоится бросить в него камень, никто не побеспокоится распять его. Он ходит вокруг по земле, а люди смеются и удивляются на него. Он выглядит шутом.

Нет, распятие Иисуса означает, что религия настолько значительна, что когда приходит человек, подобный Иисусу, он порождает в человечестве разлом. Все человечество разде­ляется на тех, кто любит его, и на тех, кто его ненавидит. Он значителен.

Много раз я думал об этом — в Индии такого никогда не было. Будду не распинали, Махавиру не распинали, Кришну не распинали. Почему? Эта страна слишком изощрена в религии, а когда вы изощрены, вы становитесь безразличны­ми.

Эта страна допускала Будду, Махавиру, Кришну. Обык­новенные люди думают, что это потому, что эта страна такая религиозная. Это не мое мнение. Эта страна такая изощрен­ная, что люди стали безразличными. Никого не волнует, что говорил Будда. На самом деле все уже знают, что он говорил. Все знают все, что можно знать, — кто будет волноваться?

Это все равно, как если бы Иисус отправился в Кембрид­жский или Оксфордский университет, где философы думают, что понятие «Бог» лишено смысла. Если Иисус придет в Оксфорд, встанет на перекрестке и закричит: «Я и отец мой — одно», эти философы соберутся вокруг и станут смеяться.

«О ком это он говорит? Чей отец? Где он? Что вы имеете в виду псд словом "отец"? И кто тогда ваша мать? » Они будут задавать не относящиеся к делу вопросы и будут смеяться. Иисус будет просто смущен.

Это мое понимание: евреи в дни Иисуса были очень простыми, не изощренными людьми. Большое значение имела религия, но не философия. На карту ставилось все устройство их жизни. А этот человек разрушал это устройст­во; этот человек вырывал с корнем все, что они защищали на протяжении столетий; этот человек пытался создать революцию, хаос. Они глубоко любили свою традицию, ценности, которые они всегда хранили. Они не были безразличными, они не могли быть безразличными. Или они должны были последовать за Иисусом, или они должны были убить его. Не было другой альтернативы.

Индия — более философская страна, страна, живущая слишком много от головы. Евреи не жили в такой степени от головы. Для меня распятие Иисуса просто показывает одно:

они восприняли Иисуса серьезно. Будду никогда не принима­ли так серьезно. Мы могли допустить его. «Все в порядке, пусть себе занимается своими делами. Из этого ничего особенного не случится. Зачем убивать его? Убийство его может оказаться более опасным, поскольку смерть наделает много шуму».

Иисус, если бы он был в Индии, стал бы одним из аватар. Но не больше. Не больше — мы включили бы его в традицию.

Даже Будда был включен. Будда отвергал все, что является основой индуизма, но индусы — очень изощренные люди. Они сказали: «Да, это тоже откровение Бога». Будда противоречил всему, что значительно для индуизма, но это их не беспокоило. Они сказали: «Он тоже воплощение Бога».

Индусы написали историю о Будде, которая показывает, как действуют изощренные умы. Когда Будда умер... Конеч­но, он был очень важным человеком, одним из самых важных, когда-либо рождавшихся в Индии, одним из самых влиятельных. Как совладать с ним, когда он отвергает индуизм? Индусы придумали об этом рассказ.

Они говорят, что Бог сотворил мир, небеса и ад. Прошли столетия. Люди умирали и незамедлительно отправлялись на небеса. Никто не отправлялся в ад, поскольку никто не был грешником. Поэтому народ, управлявший адом — дьявол и его ученики, — пошли к Богу и сказали: «Зачем ты создал ад? Никто не приходит туда. Все наше существование бессмыс­ленно. Мы все время сидим и сидим, ждем, но никто не стучится в нашу дверь. Или закрывай все это — или присылай нам людей!»

Бог сказал: «Подождите. Вскоре я войду во чрево, чтобы родиться Гаутамой Буддой. Я разрушу умы людей. Я отравлю их умы, и тогда они отправятся в ад».

Вот почему родился Будда. Воплощение Бога: чтобы испортить умы людей. И с тех пор ад переполнен. Вот изощренный путь обойтись с таким человеком, как Будда.

Евреи же были простыми. Они просто не могли допус­тить Иисуса. Они убили его. Это означает, что они заплатили ему дань великого уважения. Они поняли значение этого человека, опасность этого человека. Живет или он, или их традиция. И то и другое вместе жить не могут.

Постарайтесь медитировать над распятием Иисуса, и вы уже не будете так озадачены и смущены. И вы не будете так сильно отшатываться от этого.

Хотя вы оживили мое внимание к Христу, Будде, Махавире, Кришне, Лао-цзы и всем тем, кто известен как просветленный, и мне действительно трудно представить вас отдельно от них, все же, когда кто-либо начинает высоко отзываться о них, автоматически из моего рта исходят слова о тон, что никогда еще не было учителя более великого, чем Шри Раджниш, и, может быть, не будет и в будущем. Вызвано ли это моей любовью к вам, моим эго, или это реальность? Или я предвзят, необъективен? Пожалуйста, просветите.

Ученики Иисуса думали точно так же. Ученики Будды тоже думали так же. Это имеет отношение к любви, а не к реальности.

Это имеет отношение к любви. Вы влюбляетесь в женщи­ну и думаете: «Такой женщины еще не бывало раньше; такой женщины больше не будет». Что вы имеете в виду? Реаль­ность ли это? В некотором смысле да, для вас это реальность. Это не объективная реальность, это субъективная реальность. Это ваше чувство. А чувства так же реальны, как камни; они существуют.

Но это не сравнение. Вы ведь не говорите, что на самом деле не было раньше такой красивой женщины. Откуда вам знать? Миллионы и миллионы женщин жили на земле — откуда вам знать, как вы можете сравнивать? Вы не знаете даже всех женщин, живущих на земле прямо сейчас. Кто знает? — может быть, есть такая, которая красивее вашей возлюбленной.

Но это не существенно, смысл не в этом. Вы не выдви­гаете сравнительного утверждения; ваши слова не означают, что вы изучили все статистики. Вы просто выдвигаете утвер­ждение любви. Оно никак не связано с другими женщинами, оно не является сравнением. В момент любви возникает истина, субъективная истина. Это ваше чувство. Для вас это наилучшая женщина, а все остальные женщины становятся несущественными.

То же самое происходит, когда вы любите учителя. Это происходит даже на более высоком пределе, поскольку такая любовь глубже. Женщину вы любите физически; самое большее, психологически. Учителя вы любите духовно. Вы касаетесь глубочайшей сердцевины, он касается глубочай­шей сердцевины в вас. В этом экстазе рождается субъектив­ная истина.

Это не ново. С вами не происходит ничего нового, так всегда случалось. Спросите учеников Иисуса, и они скажут:

«Он единственный порожденный сын Божий». Они не пред­ставляют себе, как это Иисуса можно хоть как-то сравнивать с кем-нибудь другим. Он несравненный, уникальный -единственный порожденный сын. Они не в состоянии пред­ставить, что есть и другой сын Божий. Спросите последователей Будды, и они скажут: «Он достиг. И только он достиг недостижимого. Никогда ранее этого не было*. Спросите последователей Махавиры. Они скажут: «Он единственный:

всезнающий, всеведущий. Никого другого нет».

Что происходит? Простое явление субъективной любви. Влюбленный не в состоянии представить, что есть кто-то другой. В момент любви вы пребываете в таком экстазе, вы настолько отравлены. Любовь как отрава. В этом отравлении все, что вы говорите, — поэтично, но не научно.

В этом нет противоречия. Вот почему, когда я говорю об Иисусе, я забываю все о Будде, Махавире, Кришне. Они бледнеют. Они исчезают, блекнут. Тогда во всей истории возникает один только Иисус. Это единственный способ понять его. Нужно глубоко влюбиться.

Когда я говорю о Будде, я забываю об Иисусе, поскольку даже помнить о нем будет возмущением. Когда я говорю о Лао-цзы, я забываю обо всех остальных. Его одного достаточ­но, более чем достаточно. Он сам — такое обширное небо, что вы можете идти, идти и идти по нему, и не будет конца. Они все — обширные небеса.

Но точка зрения ученика — это точка зрения влюбленно­го. Он выдвигает поэтическое утверждение. Это не реаль­ность, и все же это реальность. Это не реальность в объектив­ном смысле слова. Это реальность субъективного чувства.

Но я хотел бы, чтобы вы вышли из этого состояния. Я хотел бы, чтобы вы достигли более великой любви, которая меньше похожа на отравление и больше похожа на осознан­ность.

В отношениях с учителем есть две ступени. Первая -влюбленность в него. Абсолютно необходимая ступень; без нее у вас никогда не будет контакта с учителем. Но это только начало, оно не должно становиться концом. В этом состоянии восторга вы будете поэтичными. Будьте поэтичными! Не беспокойтесь, не о чем беспокоиться. Объявляйте о своей любви. Забирайтесь на крышу и объявляйте о своей любви, ведь чем громче вы объявляете о ней, тем она сильнее.

Но это только начало. Это нужно, чтобы приблизиться к учителю. Но подойдите еще ближе, и наступит момент, когда два пламени — ученика и учителя — станут одним. Это прыжок, скачок, — два пламени становятся одним. Тогда вы становитесь осознающими. Тогда вы будете смеяться над своими собственными утверждениями.

Тогда вы узнаете, что просветленные люди ничем не отличаются друг от друга. Отличаются лишь имена. Будда -это имя, Иисус — это имя, Кришна — это имя, но просветление, случившееся с ними, одно и то же. Чем ближе вы подходите У Будде, тем ближе вы подходите и к Христу.

Вы как будто бы движетесь от периферии круга к его центру. На периферии одна точка — Будда, другая точка -Иисус, еще одна точка — Рамакришна. Чем ближе вы подхо­дите к центру, тем больше эти линии становятся не такими отдельными, не такими различными, не такими удаленны­ми. Рамакришна приближается к Христу, Христос прибли­жается к Будде, Будда приближается к Кришне. Они сближа­ются. По мере того, как вы ближе и ближе продвигаетесь к центру, они встречаются и сливаются друг с другом. Когда вы достигаете точного центра, все они внезапно исчезают. Есть только просветление, есть только свет. Все исчезло. То были лишь персоналии.

Все, что вы видите во мне, — это персоналии. Это не качество света; это качество лампы. Это тело лампы, но не свет.

Качество света одинаково. Лампы различны. Одна лам­па может быть просто глиняной, другая может быть золотой — разница огромная. Но это различие не создает разницы в качестве света. Глиняная лампа или золотая лампа — свет один и тот же.

Они одинаковы. Говорят, что Будда сказал: ^Пойдите к морю и попробуйте вкус воды. Куда бы вы ни пошли, вкус морской воды везде одинаков». Одинаково качество Будды. Вы можете ощутить его вкус от меня, вы можете ощутить его вкус от Рамакришны, вы можете ощутить его вкус отКришнамурти, вы можете ощутить его вкус от Иисуса -разница лишь в том, откуда вы вкушаете. Пристань, берег может быть другим, но океан один и тот же. Где бы вы ни вкушали его, вы вкушаете одно и то же. Та же соленость. То же пламя.

Так что в этом нет ничего неправильного. Не чувствуйте за собой никакой вины. Когда вы влюблены, вы должны стать безумными. Быть влюбленным и сохранить разум? — об этом никто еще не слышал. Если ваша любовь разумна, то она будет не очень-то любовью. Когда вы влюблены, вы безумны.

Когда Меджнун говорит о Лейле, это не научное утвер­ждение. Но тем не менее это истина: истина сердца Меджну-на. Его слова ничего не говорят о Лейле; они говорят кое-что о любви Меджнуна. Но и эта любовь тоже истинна.

Так что не испытывайте никакой вины по этому поводу, поскольку эта любовь — единственный способ продвинуться вперед. Но не цепляйтесь за нее. Двигайтесь. Идите и идите. Великое сознание ожидает вас. Когда любовь становится осознаванием, когда любовь становится сознательной, когда любовь возгорается и становится светом — тогда вы поймете, что все просветленные одинаковы и все они одно. В просвет­лении персоналии исчезают, исчезают персоналии Иисуса или Будды, остается лишь океан, и вкус его одинаков.

Это ваша любовь. Это хорошо — будьте счастливы с нею. Но не довольствуйтесь лишь любовью, не думайте, что этого достаточно. Это хорошо, но возможно большее.

Всегда смотрите вперед и всегда пытайтесь трансцендировать состояние, в котором находитесь. Тогда настанет момент, когда не останется ничего для трансценденции. Это и есть реализация.

Все ли просветленные учителя производят такое впечатление эгоистической личности, как вы?'

Так должно быть. Они производят впечатление эгоис­тичности, поскольку не могут быть смиренными в том смысле, в котором вы понимаете покорность, смирение. Попытайтесь понять это. Это тонкий момент.

Все, что вы называете смиренностью, — функция эго. Измененное эго. У просветленного человека нет эго, поэтому у него не может быть и измененного эго. Он не может быть смиренным. В том смысле, в котором вы понимаете, он не может быть смиренным.

В противном случае Кришна никогда не мог бы говорить Арджуне: «Оставь все и пади к моим ногам. Я Бог, создавший все сущее. Sarva dharman parityajya mamekam sharanam vraja. Приди к моим ногам». Какой эгоизм! Иисус не мог бы сказать: «Я — дверь, я — путь, я — истина». «Я и мой Отец небесный — одно». «Те, кто последует за мной, спасутся... только те, кто последует за мной, будут спасены». И когда Будда достиг своего состояния, он объявил небу, небесам: «Я достиг недостижимого!»

Они выглядят очень эгоистично. Прежде всего, они не могут быть смиренными в том смысле, в котором вы понима­ете смирение. Ваше смирение — измененное, отшлифованное, окультуренное эго. Но тогда почему они производят такое впечатление эгоистичности?

Они не смиренны, а вы знаете только два качества, два способа существования: смиренный и эгоистичный. Они не смиренны — значит они должны быть эгоистичными. У вас только две категории. И эгоизм вам легко понять — это ваш язык.

Когда вы говорите «я», вы имеете в виду одно; когда я говорю «я», я имею в виду что-то другое. Но когда я говорю «я», вы поймете это по-своему, не по-моему. Когда Кришна говорит Арджуне: «Приди к моим ногам!» — что он имеет ввиду? Конечно, вы вложили бы свой смысл, если бы сказали кому-нибудь: «Приди к моим ногам!» Таким же должен быть и смысл слов Кришны. Нет, это не его смысл. Он не оставляет никакого «я», он не оставляет никакого «мое».

Но он вынужден пользоваться вашим языком. И вы понимаете его по-своему. Так что все просветленные учителя производят эгоистическое впечатление, потому что это вы эгоистичны. Вы поймете их смирение только в том случае, когда исчезнет ваше эго. В противном случае оно не позволит вам этого. Единственный способ понять тех, кто пробудился, пробудиться самому.

Непрерывно я наблюдаю следующее: я говорю одно, вы понимаете что-то другое. Но это и естественно. Как вы можете понять мой смысл? Когда я говорю, до вас доходят слова, но не смысл их. Мой смысл остается в моем сердце. Потом слово проникает в вас и вы окрашиваете его, вы придаете ему смысл. Этот смысл ваш.

Они выглядят эгоистичными, но они не такие. Ведь если они эгоистичны, то это означает, что просветления еще не случилось. Просветление случается только в том случае, когда исчезает эго. Эго — это тьма души, эго — это темница души, «я» — преграда на пути к предельному.

Будда — это пустота, и когда он говорит: «Я достиг недостижимого», он просто говорит, что пустота реализова­лась, ничего другого. Но как перевести это на ваши понятия? Он говорит, что пустота реализовалась, но при этом он вынужден сказать: «Я достиг недостижимого».

Когда Кришна говорит: «Приди к моим ногам», он говорит: «Посмотри! Пустота стоит перед тобой. Растворись в ней!» Но напрямую это не пройдет. Он вынужден пользо­ваться языком Арджуны. Он говорит: «Приди к моим ногам». Если Арджуна готов и желает отдать себя, если он доверяет и отдается, то касаясь ног Кришны, он чувствует, что касается пустоты. Только тогда произойдет осознание того, о чем говорит Кришна. Нет ног, нет Кришны — есть лишь потрясающее качество пустоты. Храм Бога пуст. Касаясь ног Кришны, он поклоняется пустоте, и пустота изливается в него. Но это будет возможно только в том случае, когда он доверяет.

Да, много раз я производил на вас впечатление эгоистич­ного человека. Но не обманывайтесь этим впечатлением, поскольку, если вы ухватитесь за эту идею, что я эгоистич­ный человек, вы никогда не сможете прийти в состояние всеприятия, не сможете отдать себя, и тогда ваше эго будет сохраняться. Тогда не нужно быть здесь со мной, ведь тогда теряется весь смысл. Вы понапрасну тратите свое время.

Есть только один путь быть здесь вместе со мной: хотеть отдать себя. В противном случае отправляйтесь прочь, найди­те где-нибудь кого-нибудь другого, кому вы сможете легко отдать себя, ведь если вы не отдадите себя, вы не познаете, кто вы есть. А без познания себя, вы не сможете узнать, что случается с человеком, которого называют просветленным. Это станет ясным вам только через ваше собственное пережи­вание.

Да, это выглядит эгоистичным. Тогда есть два пути. Если вы думаете, что это не только выглядит эгоистичным, но и является эгоистичным, — тогда отправляйтесь прочь от меня. Чем скорее вы уйдете, тем лучше, ведь все время, которое вы проводите здесь, тратится понапрасну. Или, если вы думаете, что это лишь выглядит эгоистично, но не является таковым, тогда отдайте себя. Тогда не ждите, поскольку иногда слишком долгое ожидание становится привычкой, вы можете пристраститься к нему. Тогда вы все время будете ждать, ждать и ждать.

А я не буду ждать слишком долго. Еще немного — и я уйду. Тогда вы будете раскаиваться, тогда вы будете страдать, тогда вы погрузитесь в печаль, но все это будет бесполезно.

Вам будет легко прикасаться к моим ногам, когда я Уйду, поскольку тогда не будет отдачи себя. Вы можете пойти и коснуться ног статуи: статуя мертва; нет отдачи себя. Когда вы касаетесь ног живого человека — такого же живого, как вы, в таком же теле, как ваше, — вот тогда возникает проблема.

Эго сопротивляется.

Так что или верьте в свое эго, или верьте в меня. Есть только две возможности. До сих пор вы верили в свое эго. Чего вы достигли? Я открываю для вас другую альтернативу. Испробуйте ее...

Кто вы?

Все, что угодно, потому что это зависит от вас. Если вы смотрите на меня с полной пустотой, я буду одним. Если вы смотрите на меня с какими-то идеями, эти идеи окрасят меня; если вы прийдете ко мне с предубеждением, тогда я буду другим: я подобен зеркалу. В этом зеркале отражается ваше лицо. Говорят, что если в зеркало смотрится обезьяна, то она не найдет там апостола. Из зеркала на нее будут смотреть лишь обезьяна.

Так что, все зависит от того, как вы смотрите на меня. Я совершенно исчез, поэтому я не могу навязать вам, кто я есть. У меня нет ничего, что я мог бы навязать вам. Есть лишь ничто, зеркало. Теперь у вас полная свобода.

Если вы действительно хотите узнать, кто я, вам нужно быть такими же абсолютно пустыми, как и я. Тогда два зеркала будут стоять лицом друг к другу и отражаться в них будет только пустота. Отражаться будет лишь бесконечная пустота: два зеркала смотрят друг на друга. Но если у вас есть какие-то идеи, тогда вы увидите во мне свои собственные идеи.

Во время лекции я ловлю себя на том, что мои глаза фиксированы на вашем лице. Каждый раз время от времени на нем происходит внезапное изменение и на несколько мгновений ваше лицо кажется сатанинским. Я знаю, что это мое представление. Что внутри меня?

Есть ли какая-нибудь необходимость мне рассказывать вам об этом?

Внутри вас две стороны: божественная и бесовская. Иногда, когда вы течете сквозь свою божественную сторону, вы увидите во мне божественное. Потом все меняется: вы течете сквозь бесовскую сторону. Тогда во мне будет виден дьявол. Но помните всегда, что на самом деле это вы. Я — всего лишь зеркало, ситуация развивается от вас к вам же, вот и все. Поэтому, что бы вы ни видели во мне, — медитируйте над этим, ведь то, что вы видите, является, должно быть, вашим качеством.

Уму очень легко воображать и при этом забывать, что это всего лишь воображаемое. Есть люди, которые полагают, что я действительно дьявол, бес, и есть люди, которые полагают, что я действительно божество. И те и другие принимают воображаемое за действительное. Я — просто «я». Я просто зеркало; я показываю вам ваше лицо. В этом заключается функция учителя: показывать вам ваше лицо.

Поэтому, что бы вы ни видели во мне, — медитируйте над этим. Если вы видите дьявола, попытайтесь разыскать дьяво­ла в себе и попытайтесь отбросить это. Не думайте, что дьявол во мне, поскольку тогда вам не удастся отделаться от своего дьявола. Если он во мне, что вы сможете сделать? Тогда вы беспомощны. Но если он в вас, что-то можно сделать. Вы Можете отбросить его.

Почему саньясинам ашрама не разрешается участвовать во всех медитациях? Почему им говорят участвовать только в одной медитации в день?

Это из-за вас, леди и джентльмены. Это из-за вашей лени.

Я все время говорю о неделании, и мои предложения становятся вашими предлогами. Недеяние ничего общего не имеет с леностью. На самом деле, ленивый человек никогда не продвинется к недеянию. Ленивый человек — почти самоубийца. Он замкнут; его энергия не течет. Неделатель -текучий человек, живой.

Неделатель не означает, что этот человек ничего не делает. Он делает множество вещей, намного больше обыкно­венного делателя, но вместе с тем он не делатель. Все, что он делает, лишь случается. Он как инструмент: им как бы владеет божественное, и оно действует через него. Он никогда не думает: «Я. делаю это». Самое большее, он думает: «Я допускаю это».

Неделатель делает множество вещей и не устает, потому что в нем нет напряжения. Неделатель делает множество вещей и не накапливает никакого эго, поскольку он не делатель. Все лишь просто случается. Неделатель любит свою работу, его работа становится поклонением.

Люди, находящиеся в ашраме, — им разрешается нахо­диться в ашраме только ради одной определенной работы. Эта определенная работа такая: они превращают свою работу в поклонение. Но людям нравится лениться. Особенно в Индии санньяса рассматривается как разновидность лени. Люди, которые не хотят ничего делать, становятся санньясинами.

Я не кров для таких людей; я не укрытие для беглецов. Я здесь, чтобы учить вас жить, больше жить, еще больше жить, поскольку только тогда, когда течет ваша энергия, вы способны любить; только тогда, когда течет ваша энергия, вы способны познавать; только тогда, когда течет ваша энергия, вы однажды приобретете способность превзойти, трансценди-ровать смерть — иначе нет.

Но лишь для очень немногих в ашраме работа — покло­нение. Многие продолжают уклоняться. Не то чтобы они хотели медитировать, поскольку если бы они хотели, тогда все было бы совершенно по-другому: они могли бы медитиро­вать за своей работой. Но они предпочитают проделывать все возможные медитации как раз для того, чтобы избежать работы.

Немногие абсолютно ленивы и думают, что могут раци­онально прожить со своей ленью. В качестве примера поз­вольте мне рассказать вам об одном дне из жизни одного санньясина. Утром с шести до семи он медитирует. Затем идет на завтрак. Затем с восьми до девяти тридцати или до десяти лекция. Тогда он, конечно, к десяти часам успел уже сделать очень много: медитировал, слушал такую длинную лекцию... Так что немного поболтать — очевидная необходимость. Потом к одиннадцати, одиннадцати тридцати он готов для ланча. К двенадцати часам он сделал уже слишком много -медитировал, слушал, даже ел — поэтому в двенадцать часов он идет спать. До трех необходимый отдых. От трех до трех тридцати время чая или кофе. Три тридцать — четыре тридцать: Надабрахма, индивидуальная медитация. С четы­рех тридцати до пяти тридцати он, конечно, гуляет. Человек нуждается в легких физических упражнениях. С пяти трид­цати до шести тридцати: кундалини-медитация. Затем время обеда. А потом, конечно, приходит подружка, и день окончен. Вам нужны еще медитации?

Я разговариваю каждый день на протяжении девяноста минут. Это означает самое большее тридцать страниц текста. В ашраме у нас двадцать человек занимаются редактированием. Каждый день они должны редактировать, расшифровы­вать, корректировать тридцать страниц. Двадцать человек -это означает полторы страницы на санньясина. А работа все время накапливается. У них постоянно вытянутые лица, как будто они делают слишком много работы. Это кажется смешным: один человек говорит, двадцать редактируют. Это просто смешно. Но и в этом случае, работа никогда не выполняется. Она продолжает накапливаться.

Им говорят, чтобы они не медитировали слишком много, поскольку слушать меня — это медитация. Можно ли совер шать лучшую медитацию, чем слушать меня? Если вы любите работу, если вы любите меня, это и есть медитация. Вся ваша жизнь должна быть медитацией. Люди, которые приходят сюда на несколько дней со стороны, должны учиться медита­ции, но те, кто живет в ашраме, — вся их жизнь должна быть медитацией. Гулять, сидеть, просто спать — все должно стать медитацией. Медитация должна быть здешним климатом, атмосферой. Не то, что вы делаете, а то, что вы есть.

Не носите таких лиц, которые показывают, что вы совершаете какую-то великую работу. Любите ее! Носить вытянутое лицо и тяжкий груз — это никому не поможет. И вы никого не обманете, поскольку все это выглядит смешно. У вас всего-навсего лишь идея этого тяжкого груза. Этот груз убивает вас. И если вы все время думаете об этом, то это и станет тяжким грузом. От этого образуется язва, от этого заболит все тело, вы станете напряженными и нервными. Тогда вы постараетесь показать еще сильнее, что вы очень тяжело нагружены. И вот вы начинаете двигаться по замкну­тому кругу.

Вы здесь для того, чтобы наслаждаться, быть, радовать­ся. И работа тут такая легкая, что она, на самом деле, может быть сделана за несколько минут. Отредактировать, расшиф­ровать, скорректировать полторы страницы — сколько на это может потребоваться? И это всего лишь пример. То же касается и других работ. Но есть люди, принимающие работу как поклонение. Они текут, растут, цветут. Это люди, которые работают, — и работают с любовью. Вот почему какая-то работа делается, в противном случае это было бы невозможно.

Но такие вопросы поступают от ленивых людей. Я не назову имени той, что задала этот вопрос, поскольку она — тот самый санньясин, которая хотела бы, чтобы ее имя было названо.

Страх и вина — это одно и то же? И точно, как свет подчеркивает тьму, так и Иисус, по-видимому, заставил людей осознавать свою вину.

Страх и вина — это не одно и то же. Воспринятый страх становится свободой; страх отвергнутый, отброшенный, осуж­денный становится виной. Если вы воспринимаете страх как часть ситуации...

Он есть часть ситуации. Человек — это часть, малая часть, крошечная часть, а все целое — огромно; капля, очень малая капля, а все целое — это целый океан. Возникает дрожь:

«я могу потеряться в целом; может потеряться моя индиви­дуальность». Это страх смерти. Всякий страх — это страх смерти. А страх смерти — это страх аннигиляции.

Естественно, что человек боится, дрожит. Если вы вос­примете страх, если вы скажете, что такова жизнь, если вы воспримете его целиком, дрожь немедленно прекратится и страх — та же самая энергия, ставшая страхом, — раскрутится и станет свободой. Тогда вы узнаете, что даже если капля и исчезает в океане, она все же остается. На самом деле, она станет целым океаном. Тогда смерть становится нирваной, тогда вы не боитесь потерять себя. Тогда вы поймете слова Иисуса: «Если вы спасете свою жизнь, то потеряете ее; а если потеряете ее, то спасете».

Единственный способ пойти дальше смерти — это при­нять смерть. Тогда она исчезает. Единственный способ быть без страха — это принять страх. Тогда энергия высвобождает­ся и становится свободой. Но если вы осудите страх, подавите его, если спрячете тот факт, что боитесь, — если вы вооружи­тесь и защитите себя, — вот тогда возникнет вина.

Все подавленное создает вину; все неразрешенное созда­ет вину; все идущее против природы создает вину. Тогда вы испытываете чувство вины за то, что лгали себе и другим. Эта неподлинность и есть вина.

Вы спрашиваете: «Страх и вина — это одно и то же?» Нет. Страх может быть виной, но может и не быть. Это зависит от того, что вы делаете со страхом. Если вы делаете с ним что-то неправильное, он становится виной. Если вы просто принимаете его и ничего не делаете с ним — с ним нечего делать! — тогда он становится свободой, он становится бесстра­шием.

«И точно, как свет подчеркивает тьму, так и Иисус, по-видимому, заставил людей осознавать свою вину». Нет, вовсе нет. Иисус пытался помочь людям не испытывать чувство вины. В этом заключалось все его усилие. Все егоусилие было в том, чтобы рассказать людям, что нужно принимать себя и не испытывать вины, не испытывать осуждения. Не говорите себе, что вы безобразны, что вы плохи, что вы грешны. Не осуждайте себя. Вы есть то, что вы есть. Примите этот факт, и само это приятие станет вашим преобразованием.

Иисус никогда не создавал чувства вины в людях. Это было одним из его преступлений. Он старался ободрить виноватых людей — вот его преступление. Он старался сказать им: «Не будьте виноватыми, не испытывайте чувства вины. Даже если что-то не так, с вами все так. Может быть, вы поступили неправильно, но из-за этого ваше существо не становится неправильным». Какой-нибудь поступок может быть неправильным, но существо всегда правильное.

Он воспринимал людей; грешникам было легко с ним, они чувствовали себя с ним как дома. Это стало причиной неприятностей. Раввины, епископы, священники начали спрашивать: «Почему? Почему вы позволяете грешникам быть с вами? Почему вы едите с ними, почему вы спите с ними? Почему так много отверженных следуют за вами?»

Иисус отвечал: «Так и должно быть. Я пришел к тем, кто болен. Больной ищет врача; те, кто и так здоров, не нужда­ются в нем. Идите и подумайте об этом». Иисус говорил: «Я пришел к больным, к убогим. Я должен поддержать их, я должен сделать их сильными. Я должен принести им свет и должен снова вернуть им жизнь, чтобы их энергия обрела динамичность и стала течь».

Нет, Иисус — это не тот свет, который подчеркивает тьму. На самом деле, когда есть этот свет, тьма исчезает. Тьма не подчеркивается светом; она исчезает в свете.

Вот разница. Если есть священник, то он подчеркнет тьму. Он не свет; он не может уничтожить тьму. Он заставит вас испытывать чувство вины. Он создаст грешников — он будет обвинять и заставит вас бояться ада. Он создаст алчность и желание небес и небесных даров. Самое большее, он породит в вас больше страха и больше алчности. Вот что такое небеса и ад: ваша проекция страха и алчности.

Но когда появляется Иисус, провидец, тьма просто исчезает. Когда есть свет, тьма не видна. Тьмы просто нет, поскольку тьма — это не что иное, как отсутствие света.

Если в комнате тьма, и я даю вам лампу со словами:

«Идите. И возьмите с собой лампу, поскольку с лампой вам будет легко разглядеть тьму...» Если вы входите во тьму, как вы сможете ее увидеть? Логично, не правда ли? Но это абсурд! Тьму можно увидеть только тогда, когда нет света. Если вы возьмете с собой свет, вы никогда не увидите тьмы, ведь если свет есть, то тьмы больше нет.

Иисус просто уничтожает тьму, он уничтожает вину. Он создает надежду, он создает уверенность и доверие. Люди, которых осуждали так долго, потеряли надежду. Они приня­ли тот факт, что они грешны, они приняли свои безобразные жизни, и они знают, что ничего нельзя сделать. Они могутлишь ждать ада. Они приняли, что их бросят в ад и там они будут страдать.

Иисус приходит и помогает людям выйти из их замкну­той тьмы. Он говорит: «Нет ада». Он говорит: «Выходите. Кроме вашего невежества, ада нет; кроме вашей собственной замкнутости, нет ада. Выходите из него, снова теките. Не застывайте и расплавляйтесь, снова живите жизнью. Выхо­дите на солнечный свет. Бог существует».

Вот почему он говорит: «Возвращайтесь, царство Божье в руках ваших». Он не говорит, что если вы грешник, то возвращение займет много времени, а если вы уважаемый религиозный человек, то возвращение займет меньше време­ни, нет.

Подумайте обо всем этом так, как будто вы видели долгий сон, что вы грешник. Кто-то другой в этой комнате видит сон, что он праведник. Займет ли у вас больше времени очнуться ото сна, чем у того, кто видит себя во сне праведни­ком? И праведник, и грешник оба спали. Им потребуется одинаковое время, чтобы пробудиться ото сна.

Парадоксально, иногда праведнику может потребовать­ся немного больше времени, ведь его сон так прекрасен. Он не хочет выходить из него. Грешник уже в кошмаре. Он хотел бы выйти из него; он плачет, рыдает, как бы ему выбраться оттуда. Он всеми способами пытается выбраться. Его сон вовсе не прекрасен, его сон безобразен. Он в аду. Но правед­нику может и не хотеться, чтобы его беспокоили. Он хотел бы повернуться на другой бок и поспать еще немного.

Запомните, когда вы счастливы, возвращение затрудне­но; когда вы несчастны, вернуться легко. В этом значение слов: «Благословение прячется в несчастьях, прячется в бедствиях». Когда кто-нибудь счастлив и все идет гладко, то кто будет беспокоиться о том, чтобы преобразовать себя? Когда человек печален, когда он глубоко грустит, когда он в горе, в слезах, тогда он захочет выбраться из этого. Страдание также хорошо потому, что оно дает вам возможность пробу­диться, выйти из сна. Ничего плохого нет, если вы сможете использовать его правильно. Даже яды могут использоваться как лекарство и могут способствовать укреплению жизни.

Если вы испытываете чувство вины, попытайтесь уви­деть, почему вы испытываете это чувство. Да, человек беспо­мощен. Правильно! И человек невежественен — это тоже правильно. В своем невежестве он создал много такого, чего не должно быть так, как оно есть, — это тоже правильно. Примите эту беспомощность, это невежество и молитесь. Пусть прольются ваши слезы раскаяния, сожаления и ска­жут Богу: «Я был беспомощным, я был невежественным, и я не мог быть лучше. Я все еще не могу быть лучше, если ты не поможешь. Я, как есть, снова пойду неверным путем. Я, как есть, снова изменю тебе. Я не могу полагаться на самого себя. Помоги мне. Лишь твоя благодать спасет меня».

Вот о чем все учение Иисуса: просите милости Божьей, не верьте в самих себя — ведь сама эта вера и была всей вашей погибелью. Нет, он никогда и ни в ком не создавал чувства вины. Он пытался освободить людей от чувства вины.

Предпоследний вопрос:

Бхагаван, как? Сейчас. И к этому нельзя добавить «как».

И последний вопрос:

Бхагаван! Бхагаван! Бхагаван!!!........???

Это способ. Если вы можете плакать, если вы можете молиться, если вы можете взывать из самой своей сокровен­ной сердцевины, божественное всегда будет доступно вам. Божественное всегда рядом; оно здесь, даже если бы вы его и не звали, не стучались в его дверь. Иисус говорит: «Стучите, и двери откроются вам. Просите, и дано вам будет...»

Беседа 5.