Федерико Моччиа ТРИ МЕТРА НАД НЕБОМ Я ХОЧУ ТЕБЯ 25 страница

– Это что, поцелуй прощения?

– Ш-ш-ш, – я не хочу говорить. Я не могу говорить. – Ш-ш-ш.

Кладу щеку на тыльную сторону ее руки. Мне спокойно на этой живой подушке, маленькой, но наполненной любовью. Моей, ее? Не знаю. Я так и сижу, отдыхаю, глаза закрыты, на сердце легко, на глазах застыли слезы. Она гладит мне голову другой рукой и нежно перебирает мои волосы.

– Ты прочитал книгу, которую я тебе подарила?

Я киваю, слегка качнув ее руку, мою подушку.

И чувствую, что она улыбается.

– Значит, ты понял, как бывает на свете? Твоя мама – женщина, такая же, как все… Может быть, более ранимая.

Я молчу. Жду какой-нибудь помощи, хоть чего-нибудь, не могу больше. Я кусаю себе губы, сдерживая слезы. Помогите. Кто мне поможет? Мама, помоги мне.

– Я ошиблась, это правда, Господу было угодно, чтобы именно ты это обнаружил. Но это было слишком тяжелым наказанием. Потерять из-за этой ошибки сына.

Я поднимаю лицо, у меня даже получается улыбнуться. Я спокойный, сильный – такой, каким меня хотела видеть она, каким меня сделала она, моя мама.

– Но ты меня не потеряла. Я здесь.

Она улыбается. Ей удается протянуть руку и погладить меня по щеке.

– Значит, я тебя снова нашла.

Я улыбаюсь в ответ и киваю.

– И снова тебя потеряю.

– Да почему? Нет… вот увидишь, все будет хорошо.

Мама закрывает глаза и качает головой.

– Нет, мне сказали. Я снова тебя потеряю.

Она замолкает. Некоторое время смотрит на меня, потом тихо-тихо улыбается. По ее лицу я вижу, что она счастлива видеть меня здесь, рядом. И тут она снова морщится от боли, которая гложет ее изнутри. Она закрывает глаза. Боль прошла. Мама снова с улыбкой смотрит на меня.

– Но теперь это случится не по моей вине.

Что тут скажешь. Я хотел бы найти какие-то слова, вернуться назад, в прошлое. Извиниться за то время. Я хотел бы не входить в тот дом, не заставать ее с другим мужчиной, не мешать ей, не причинять ей страдания, я хотел бы оказаться в том времени, чтобы суметь понять, принять, простить. Но я не могу. Не могу говорить. Единственное, на что я способен – это сжимать ее руку, не сильно, чтобы то, что я сейчас обрел снова, не рассыпалось. Но она спасает меня, помогает мне еще раз. Но ведь она моя мама. Мама.

– Давай поговорим о том, что нас разлучило.

Она застает меня врасплох.

– Давай не будем притворяться, что ничего не было. По-моему, нет ничего хуже, чем делать вид, что ничего не случилось. Если ты здесь, это значит, что, так или иначе, ты это пережил.

Я по-прежнему молчу. Тогда она еще раз пытается помочь мне.

– Ну ладно. Мне кажется, что в Америку ты уехал не по моей вине, ведь правда? – она улыбается.

И эта ее улыбка все решает.

– Я хотел устроить себе небольшой отпуск.

– В два года? Неплохо. В любом случае, мне жаль, что все так случилось. Твой брат ничего не понял. Твой отец не захотел понять. Это он должен был оказаться на твоем месте. Там кое-что случилось раньше…

Мама прерывает речь. Улыбка ее становится болезненной. Так внезапно набегает на прибрежный песок легкая волна. Но тут же отходит. И мама снова открывает глаза. И пытается улыбнуться. У нее получается. – Вот видишь, мне не надо об этом говорить. Тем лучше. По крайней мере, о нем у тебя сохранятся лучшие воспоминания. Во всем виновата я, это я разрушила все, и справедливо, что сама расплачиваюсь за совершенное.

Снова волной накатывает боль. На этот раз сильнее. Я придвигаюсь к постели.

– Мама…

– Ничего-ничего, все хорошо, спасибо… – она делает глубокий вдох. – Мне дают очень сильные лекарства. Иногда я чувствую, что проваливаюсь куда-то. Вижу сны, даже если не сплю, а потом ничего не чувствую. И становится хорошо. Наверное, это наркотики. Теперь я понимаю, почему вы, молодые, начинаете их принимать. Они заставляют забыть о любой боли.

– Я никогда их не пробовал.

– Я знаю. Ты научился жить рядом со своей болью. Но теперь хватит. Не пускай ее к себе. Пусть к тебе вернется твоя жизнь.

Какое-то время мы молчим.

– Я скучал по тебе, мама.

Она кладет свою руку поверх моей и сжимает ее. Она старается сжать ее сильно, но я чувствую, насколько она слаба. Смотрю на ее руку. Она худая. В ней осталось мало жизни, той жизни, которую она когда-то подарила мне.

– Знаешь, Стефано, а ведь я хотела поговорить не о себе.

– А что ты хочешь узнать?

– Я помню, когда я была очень молодой, гораздо моложе тебя, у меня был парень, который мне ужасно нравился. Я была уверена, что разделю с ним свою жизнь. А он закрутил с моей лучшей подругой. Я тогда чуть ума не лишилась. Тебе надо было видеть моих родителей. В конце концов, я сумела справиться. И сразу после этого встретила твоего папу. Видишь ли, я счастлива, что мой первый раз был именно с ним… То есть то, что тебе кажется таким прекрасным, по прошествии времени может оказаться далеко не самым лучшим. Потом, задним умом, мы понимаем, что эта потеря ничего не стоит в сравнении с тем, что мы впоследствии взамен ее обрели.

Мама замолкает и смотрит на меня с улыбкой. Ей хотелось бы, чтобы я был счастлив. И я очень бы хотел быть счастливым – ради нее.

– Я познакомился с одной девушкой.

– Вот, именно об этом я и хотела тебя спросить. Расскажи, какая она.

– Она забавная, она красивая, она странная. И… особенная.

В этот момент я слышу:

– Стэп!

Это Мартина, та одиннадцатилетняя «сикушка», с которой я познакомился на пьяцца Джачини. Она только что появилась в дверях.

– Вот это да!

– О Боже… – мама в растерянности. – Только не говори мне, что это и есть та «особенная» девушка, с которой ты сейчас встречаешься?!

И она смеется. Потом смех переходит в мучительный кашель. Но он скоро проходит. Мама снова открывает глаза. И сразу улыбается.

– Мартина, что ты тут делаешь?

– Здесь моя мама работает, вот она.

В палату входит красивая женщина в белом халате.

– Добрый день. Я медсестра и мне нужно поменять капельницу синьоре. А вообще-то сейчас не время для посещений.

– Да, я знаю, извините.

– Ну, мама. Это мой друг, ты поняла кто это? Это Стэп. Ну, помнишь надпись на мосту…

– Мартина, проводи молодого человека. Мне надо работать. А потом вы можете войти на минуту и попрощаться с вашей родственницей. Договорились?

– Спасибо.

Я иду к выходу из палаты, но мама подзывает меня.

– Стефано, можешь оказать мне услугу? Принеси стакан воды.

– Хорошо. – И я выхожу вместе с Мартиной.

– А кто эта женщина?

– Моя мама.

– У нее серьезная болезнь?

– Думаю, да. Я сам еще толком не знаю.

– Если хочешь, я спрошу у мамы. Моя мама безумно любит свою работу. Сегодня меня не с кем оставить дома, и вот – велела прийти к ней на работу. Так что, спросить ее?

– Нет, Мартина, лучше не надо.

Она, кажется, немного обиделась.

– Лучше покажи мне, где можно взять воды.

– Конечно! – она снова вспыхивает от радости. – Пойдем, пройдем здесь, тут быстрее.

Некоторое время спустя мы возвращаемся в палату. Сестра только что поменяла последнюю капельницу, четким движением поставив в крепление перевернутую бутылочку.

– Все, хорошо. Синьора, я зайду снова, когда лекарство закончится, – и она идет к выходу. – Вы можете побыть еще пять минут.

– Спасибо.

– Пойдем, Мартина, – она берет дочь за руку.

– Ай, мама, ну не тяни меня так! Иду! Пока, Стэп, увидимся.

Я машу ей рукой и сажусь у кровати. Ставлю стакан с водой на тумбочку.

– Спасибо, Стефано. А я и не знала, что у тебя есть поклонницы. Медсестра мне рассказала: Мартина и ее подружки просто с ума сходят по твоей надписи.

– Да уж, и не думал, что стану известным благодаря этому. А ведь я даже подписи там не поставил!

Мама смеется.

– Но слухами земля полнится, разве ты не знаешь? Все становится известным. А она? Та, что была с тобой… в трех метрах над небом… что она говорит?

– Я видел ее вчера.

– Что значит – ты видел ее вчера? Слушай, а ты случайно не встречаешься с другой?

Я молчу. Мама разводит руками.

– Ну конечно… Я вот что подумала… Впрочем, наверное, я не тот человек, который может давать тебе советы?

Мы смотрим друг на друга. И вдруг начинаем смеяться. Похоже, ей стало лучше. Лекарство подействовало.

– Я не знаю, что ты сделал, но хочешь совет? Ничего не говори той, другой. Переживи сам свою ошибку. Я надеюсь – то, что натворила я, не наследственное, а то я буду чувствовать себя виноватой еще и за твои ошибки.

– Нет, мама, не думай об этом. Достаточно того, что я чувствую свою вину, – я так хотел снова ее встретить, я мечтал об этом днем и ночью, я воображал себе этот момент, как он пройдет…

– И как он прошел?

– Три метра под землей!

– Наши поступки порой так глупы. Особенно не тогда, когда мы влюблены, а когда мы думаем, что влюблены, – мы молчим. – Ну, так даже лучше. По крайней мере, одна вещь для тебя прояснилась. Прошлая история осталась в прошлом. Конец. Но ты, я думаю, этого бы никак не избежал.

– Даже наоборот, я должен был ее встретить. Ко всему прочему… она выходит замуж.

– A-а. И именно из-за этого тебе было так плохо?

– Нет. Самое удивительное, что мне на это наплевать. Она стала другим человеком, совсем не той, какой я ее знал, это была не та девушка, по которой я так скучал, из-за которой так страдал. И самое ужасное – она сказала, что выходит замуж после того, как все произошло. Я чувствую огромную свою вину.

– Из-за того, что она тебе сказала?

– Нет, из-за той девушки. Она так не похожа на нее. И она совсем этого не заслужила.

Мама смотрит на меня. И снова становится той мамой, которой мне так недоставало.

– Стефано, некоторые вещи просто должны происходить. Знаешь, почему? Да потому, что если бы они не случались, потом все не становилось бы на свои места. В этом, я, увы, уверена.

Мы снова молчим.

– Ну ладно, я пойду. Не хочется, чтобы сестра снова меня увидела.

– Я бы на твоем месте больше опасалась прихода маленькой поклонницы.

– Да, это уж точно!

Я целую ее в щеку. Мама мне улыбается.

– Придешь еще ко мне?

– Конечно, мама.

В дверях снова оборачиваюсь, чтобы попрощаться. Мама мне улыбается и поднимает руку. И даже подмигивает. Наверное, хочет выглядеть молодцом.

– Стефано…

– Да, мама, что? Тебе что-то надо?

– Нет, спасибо за все. Я рада, что ты вернулся.

Уже поздно, солнце клонится к закату. Я нажимаю на кнопку домофона. Кто-то отвечает.

– Извините, Джиневра дома?

– Нет, она в церкви, здесь недалеко в Сан-Беллармино. А кто говорит?

Я удаляюсь. Не хочу отвечать. Пусть сегодня я буду невоспитанным. Простите меня. Сегодня я могу себе это позволить. Я тихо вхожу в церковь. Я не знаю, что мне делать, молиться или что. Нет, не сейчас. Не хочу сейчас об этом думать. Несколько пожилых женщин стоят на коленях лицом к алтарю. У всех в руках четки. Они нервно перебирают их в руках, вознося молитвы Господу, молитвы, которые, как им кажется, он сможет услышать. Он, конечно же, сможет. Но неизвестно, захочет ли. Неизвестно, посчитает ли он их справедливыми. Но мне не хочется об этом думать. У меня другое дело. На мне – грех. Мой случай проще. Вот она. Вижу ее со спины. Она не на коленях, но молится. Во всяком случае, она тоже что-то шепчет, обращаясь к Богу. Я подхожу тихонько.

– Джин?

Она оборачивается и улыбается.

– Привет… Как здорово… Я как раз благодарила Бога. Знаешь… – она подносит руку к животу. – Все в порядке. Я так волновалась… то есть не то чтобы я не хотела… но вот так, мне казалось это плохо. Такая важная вещь, такая прекрасная… иметь ребенка…

– Ш-ш-ш, – говорю я. И тихонько целую ее в щеку. Потом приближаюсь к ее уху и на одном дыхании, не выжидая ни минуты, бесстрашно прыгаю в пропасть.

Я рассказываю ей все, я вышептываю ей свой грех, надеясь, что она поймет, что она сможет меня простить. Я закончил. Отодвигаюсь назад. Джин молча смотрит на меня. Я смотрю на нее. Она мне не верит.

– Это шутка? – она силится улыбнуться.

Я мотаю головой:

– Нет. Прости меня, Джин.

Она начинает колотить меня обоими кулаками, с яростью, плача, крича, забыв, что она находится в церкви.

– Почему? Почему? Скажи, почему? Почему ты сделал это? Почему?

Джин отчаянно кричит и падает на колени. Она плачет, пытаясь найти ответ, которого у меня нет. Потом вскакивает и убегает, оставив меня в церкви, под взглядами старых дам, на минуту забывших свои молитвы и переключившихся на меня. Я смотрю на них и развожу руками. Может быть, вы могли бы меня простить. Но вы не можете. Вы – нет. По отношению к вам я безгрешен. Разве что помешал вам… Да, за это, может быть, вы и можете меня простить. Они снова отворачиваются к алтарю и погружаются в молитвы. Наверное, они меня простили. А вот с Джин все будет гораздо труднее.

Несколько дней спустя. Дом Джервази погружен в темноту. В доме царит тишина и спокойствие. Прежде никогда так не было. Легкий аромат цветов. Баби заглядывает на кухню и видит несколько букетов невесты для репетиции.

– Уходи, Лилло, ты не должен их видеть! Ты все испортишь! Иначе для тебя не будет сюрпризов.

– Я надеялся, что мы сможем побыть немного вместе – со всеми этими приготовлениями мы забыли, что необходимы и другие репетиции.

– Может быть, позже. Сейчас, наверное, родители дома. Давай, иди домой, попозже я тебе позвоню. Если мои уйдут, ты приедешь ко мне, если нет – я приеду к тебе, хорошо?

– Ну ладно, как хочешь.

Баби дарит легкий поцелуй своему жениху. Лилло в легком огорчении быстро спускается по лестнице. Баби закрывает за ним дверь.

– Мама, ты дома?

– Я здесь, в гостиной.

Раффаэлла сидит на диване, вытянув ноги, и пьет зеленый чай, который сейчас в моде. Баби подходит к ней. Жалюзи опущены. Легкий маятник отстукивает время, вдалеке – шум автотрассы и больше ни звука. Баби садится напротив матери.

– Знаешь, мама, я вот о чем подумала… Мы совсем не знаем, что творится в других семьях, насколько они не похожи, какая у них история…

– Что говорить – уж с нами точно никто не сравнится.

Они смотрят друг на друга и вдруг взрываются смехом.

– Да, это точно. Мне надо тебе кое-что сказать. Вчера вечером я видела Стэпа.

Раффаэлла становится серьезной.

– Почему ты мне это говоришь?

– Потому что мы решили говорить друг другу все.

Мать задумывается.

– Да, не далее как позавчера я убирала твою комнату и нашла постер, который он тебе когда-то принес – тот, что у тебя так долго висел на шкафу. Где вы «отрываетесь», как у вас принято говорить.

– Да, я помню. Ты его выбросила?

– Нет, ты сама выбросишь, когда придет время.

Странное молчание повисает в воздухе. Неожиданно Баби нарушает его.

– Вчера я занималась любовью со Стэпом.

– Ты что, специально это говоришь? Хочешь удивить меня, поразить? – Раффаэлла на минуту теряет спокойствие. – Скажи мне правду, чего ты от меня хочешь? Скажи, чего ты хочешь?

Еще немного, и она даст дочери пощечину. Она рядом, совсем близко. Баби поднимает на нее взгляд и спокойно улыбается:

– Чего я от тебя хочу? Ну и вопрос… Я даже не знаю, чего хочу от себя. Где мне знать, чего я хочу от тебя. И потом, все, что ты смогла, ты мне уже дала.

Раффаэлла глубоко вздыхает. Снова успокаивается. Они ненадолго замолкают. Две женщины – такие разные, но такие похожие. Похожие во многом. Раффаэлла улыбается.

– Тебе очень идет эта новая стрижка.

– Спасибо, мама. Что с папой?

– Все хорошо. Представляешь… он вернется. Он что-то пытался доказать самому себе, но он вернется. Он не сможет жить вдали от нас. С ним все понятно. А вот ты, что ты решила?

– Я? Насчет чего?

– Как, насчет чего? Что мне-то делать? Сегодня вечером я иду к Де Марини. Подруги наверняка поинтересуются, так что мне им отвечать? Ты сказала, что виделась со Стэпом. И что ты решила? Ты все же выходишь замуж?

– Конечно. А почему нет?

Раффаэлла вздыхает, теперь она совершенно спокойна. Все встанет на свои места. Это только вопрос времени, все снова будет как раньше, даже лучше, чем раньше.

Будущий зять – внук влиятельного человека, свадьба не хуже, чем у других, муж, придавленный чувством вины. Да, все будет хорошо. Раффаэлла встает с дивана.

– Прекрасно, значит, я могу ехать. Сегодня вечером мы играем в буракко. Пробовала когда-нибудь?

– Нет, я видела, как играют в доме у Гортензи, но за стол к ним не садилась.

– Тебе нужно попробовать, это гораздо лучше, чем пить джин. И увлекательнее. Когда-нибудь, когда у меня будет время, я тебя научу, увидишь – тебе понравится.

– Хорошо.

Раффаэлла целует дочь и собирается уходить.

– Мама…

– Что такое?

– Есть еще одна проблема.

Раффаэлла возвращается в гостиную.

– Что еще?

– Я хорошенько подумала. Только не злись. Пожалуйста. Я не хочу давать столам для гостей названия цветов. Это слишком пошло. Стефанелли тоже так делала на своей свадьбе.

– Ты права.

– Не знаю, может, назовем их драгоценными камнями, например. Это поизящнее будет?

Раффаэлла улыбается.

– Гораздо изящнее. Ты права, прекрасная идея. Попросим поменять таблички. Мне бы твои проблемы…

Она снова целует дочь и выходит совершенно счастливая. Молодец дочка. Так похожа на свою мать: может решить любую проблему, найдет лучший выход. Раффаэлла переодевается в своей комнате. Через некоторое время выходит, элегантная и безупречная, как всегда. Ей хотелось бы вовремя приехать к Де Марини. И еще – ей ужасно хочется во что бы то ни стало выиграть в буракко.

– Мама, я ухожу.

– Хорошо, Джин. Только позвони, если задержишься. Мне надо знать придешь ли ты к ужину. Я хочу сделать ту пиццу, которую ты так любишь.

Я вся в своих мыслях и не слышу, что она говорит.

– Хорошо, спасибо, мама.

Надеваю худи, чтобы уйти, потеряться, забыться. Мне надо разобраться. Я ведь так этого хотела. А теперь? Теперь у меня ничего нет, ничего не осталось от моих грез. А действительно ли это было то, о чем я столько мечтала? Думать совсем не могу. Мне так плохо. Нет ничего хуже, чем оказаться в такой ситуации. Можно было бы порассуждать, если бы речь шла о ком-то другом, но сам никто не думает, что если окажется когда-нибудь в таком положении. И вдруг – хоп! Это случается с тобой, именно с тобой, и тебе в одиночку нужно перенести это несчастье. Блин, Джин, ты должна разобраться со своей гордостью, понять, хочешь ли ты по-прежнему быть с ним, подсчитать все «за» и «против»… Но у меня не получается ничего подсчитать, черт побери! Это просто жесть! По математике всегда была хуже всех. И потом, в любви нет никаких математических правил! Не существует бухгалтеров по чувствам, тем более – коммерсантов. Может, еще и налог на счастье надо платить? Чем бы я платила, если бы такой был на самом деле? Как же я хочу быть с ним! Я у моста Милвио. Останавливаю машину и выхожу. Я помню ту ночь, те поцелуи, нашу скамейку. И потом этот мост… Останавливаюсь у третьего фонаря. Вижу наш замок. И вспоминаю, как он выбросил ключи в Тибр. Это было обещание, Стэп. Неужели так трудно было его сдержать? Я начинаю плакать. Как мне хотелось бы сейчас сломать этот замок! Я тебя ненавижу, Стэп!

Снова сажусь в машину и еду. Просто еду, сама не зная, куда. Немного покатаюсь. Не чувствую времени. Знаю только, что сейчас я иду вдоль моря. В лицо дует ветер, волны рассеивают внимание своими напевами. Как же мне плохо! Я чувствую себя дурой. Поверить на могу, этого просто не может быть. Я скучаю до смерти по этому говнюку, я тоскую по всему, о чем мечтала. Да, я знаю, кто-то скажет: «Джин, это естественно. А чего ты ожидала? Она же его бывшая девушка! Стэп даже уехал в Америку, настолько ему было плохо. И разумеется, он не устоял!». Ах так? Да вы только послушайте, что он говорит… Тогда, значит, ненормальная я, понятно? Мне все равно, и плевать я хотела! Да, вот так. И что дальше? Ты понял или нет? Мучитель ты, вот ты кто… А, я знаю, я все знаю: ты с самого начал предполагал, что все так и случится, правда же? С самого начала нашей истории. Так вот, знаешь, что я тебе скажу, поганец? Мне наплевать на все, абсолютно на все. Потому что я сумасшедшая! Понятно? Да, я сумасшедшая. Я сошла с ума от тебя, это правда, и от всего того, о чем я мечтала. Так вот, я все скажу тебе, если встречу, я брошу тебе это в лицо. И даже лучше. Поскольку ты сам настаивал на этом, я устрою тебе третий дан, и ты запомнишь его на всю жизнь. Ты и представить себе не можешь, как давно я хотела это сделать.

Дежурный медбрат сидит перед монитором. Все тот же. Он перестает стучать по клавишам и смотрит на меня. Он меня узнает. И лицо его становится доброжелательным. Он разводит руки в стороны, как бы говоря: «Конечно, конечно, сейчас не приемные часы, но ты можешь заходить».

– Спасибо.

Меня разбирает смех. Но это не по правилам. Я чувствую себя немного виноватым. Мне не нравится менять правила, применяя силу. Но мне надо увидеть маму. Сейчас, когда я ее снова нашел. Молча прохожу по коридору. Из палат до меня доносятся стоны. Вокруг все пахнет чистотой и лавандой. И какой-то едва уловимой фальшью. Мне навстречу с трудом идет мужчина в пижаме с растрепанной бородой и погасшим взглядом. У него подмышкой – «Газетта делло спорт», свернутая в трубочку. Может быть, покупка нового игрока для его любимой команды сможет хоть ненадолго вновь зажечь огонь в его глазах? Как знать. Когда тебя мучает боль, самые простые и банальные вещи приобретают неожиданное значение. Все что угодно может поддержать в тебе жизнь, вызвать интерес и немного развеять. Вот мама. Она отдыхает. Голова утонула в подушке – слишком большой для ее лица. Увидев меня, она улыбается.

– Привет, Стефано…

Я беру стул и сажусь у нее в ногах.

– Ну, как? – она вопросительно смотрит на меня.

Я узнаю, на что она намекает.

– Нет, я все сделал не так. Мне жаль. Я ей все рассказал.

– И что было?

– Она меня побила.

– Ну, наконец-то девушка оказалась сильнее тебя. Ты выбрал самый трудный путь. Эта девушка не похожа на других?

Я описываю ее.

– У меня есть фотография.

Показываю. Маме интересно. На ее лице появляются мелкие морщинки. И улыбка удивления. И – снова болезненная гримаса: ее мучает боль, скрытая глубоко внутри. Бедная мама.

– Мне нужно кое-что тебе сказать…

Я нервничаю. Она это замечает.

– Нет, Стефано, ничего особенного… То есть это важно, но тебе нечего волноваться.

Мама замолкает в нерешительности: не знает, говорить мне или нет. Мы так играли, когда я был малышом, а она была здорова. Тогда она шутила со мной, прятала от меня что-нибудь, смеялась надо мной, и мы смеялись вместе. Мне хочется плакать. Не хочу об этом думать.

– Ну, мама, скажи.

– Я ее знаю, эту Джиневру.

– Ты ее знаешь?

– Да, у тебя хороший вкус, то есть, у нее хороший вкус… короче, это она тебя выбрала и придумала все эти штуки…

Ничего не понимаю.

– Да откуда ты ее знаешь? То есть, как ты узнала?

– Она заставила меня поклясться, что я тебе ничего не скажу. Как я узнала? Она сама захотела со мной познакомиться. Я часто видела эту девочку: она стояла под нашими окнами. Изо дня в день туда приходила. Сначала я думала, что она ждет кого-то, кто живет в нашем доме. А потом заметила, что, как только я уезжаю на машине, она уходит.

– И что?

– Однажды мы столкнулись с ней в супермаркете. Не знаю, случайно или нет. Мы познакомились… разговорились…

Приступ кашля. Мне плохо. Слишком много сил уходит на разговор. Она цепляется за жизнь, ищет хоть что-то… но ничего не находит. И смотрит на меня, глаза ее полны любви, нежности, это глаза женщины, которой хочется кричать. «Эй, ты что? Почему смотришь на меня так? Я твоя мама! Разве ты не испытываешь ко мне сочувствие?» И в эту минуту я снова становлюсь ее сыном, эгоистом, мальчишкой, в общем, таким, как она хотела.

– Ты мне расскажешь все толком?

– Да. Мы познакомились. Сама не знаю как, но мы разговорились… Она не знала, что я ее уже видела под нашим домом. Ну, впрочем, в этом я была не так уж и уверена. Суть в том, что я ей немного рассказала о себе, об отце, о Паоло, о тебе…

– И что ты ей рассказала обо мне?

– О тебе?

– Да, обо мне, о ком же еще?

– Что я тебя люблю, что скучаю по тебе, что ты уехал, что вернешься… потом мне показалось, что ей была очень интересна наша история. И она все время спрашивала, звонишь ли ты. Каждый раз спрашивала, как мы ни поговорим.

– Вы с ней разговаривали? Так что, вы еще и перезванивались?

– Да, мы обменялись телефонами. Но что тут такого, прости меня? Мы немного сдружились.

Ушам не верю. Все это кажется мне странным.

– И что?

– Ничего, я ей все сказала.

– А она?

– А она продолжала болтать, как ни в чем не бывало. Сказала, что записалась в бассейн… Ах, да, она меня насмешила, потому что спросила, не хочу ли я тоже ходить с ней… вообще-то есть тут одна странность…

– Какая именно?

– С тех пор, как ты вернулся, я часто хожу в супермаркет….

– И что?

– С тех пор я ее ни разу там не встречала.

Я молчу. Потом киваю и улыбаюсь. Мама хотела бы ответить на мою улыбку, но боль снова заставляет ее закрыть глаза. На этот раз – надолго. Беру ее за руку. Она сжимает мою ладонь с неожиданной силой. Потом ослабляет руку, открывает глаза – она устала, очень устала. Мама силится улыбнуться.

– Стефано… прошу тебя… – она указывает на стакан, стоящий рядом. – Принеси мне немного воды, пожалуйста.

Я беру стакан и встаю. Делаю несколько шагов к двери и слышу, что она снова меня зовет.

– Стефано…

Я оборачиваюсь.

– Да?

– Этой моей подруге Джин… пошли ей цветы, красивые цветы, – она опирается на подушку и улыбается мне.

– Хорошо, мама, обязательно.

Я выхожу из палаты и отправляюсь в туалет с питьевой водой, который мне показала Мартина. Набираю стакан – так, как она меня просила: чуть больше половины. Возвращаюсь в палату. Мама лежит спокойно, отдыхает. На кровати номер сто четырнадцать. На губах – легкая улыбка, глаза закрыты. Такой я ее и оставил. Но она не захотела меня дождаться. Мама всегда не любила прощания. Не знаю почему, мне вспомнилась школьная поездка во Флоренцию. Другие мамы стояли на перроне и махали высовывавшимся из окон поезда детям платочками. Я тоже высунулся. Я искал взглядом маму на перроне – где стояли остальные мамы, но ее среди них не было. Ее уже там не было. Как сейчас. Она уже ушла. Мама. Я ставлю стакан рядом с ее кроватью. Я принес тебе воды, мама. Я не полностью наполнил стакан, как ты просила. Мама. Единственная женщина, которая никогда не перестанет меня любить. Мама. Женщина, которую я ни за что на свете не хотел потерять. И которую я потерял дважды. Мама… Прости меня. Я молча ухожу, ступая вдоль пронумерованных кроватей с лежащими на них незнакомыми людьми. Две медсестры обгоняют меня. Одна из них случайно меня задевает, но я этого не замечаю. Они бегут к моей маме. Глупые, они не знают, что она ушла. Не беспокойте ее. Она такая: не любит прощаний, она уходит, не оборачиваясь, не помахав напоследок. Мама. Я буду по тебе скучать гораздо больше, чем я скучал по тебе все эти годы. «Если то, что ранило меня, ранит и тебя, я думаю, что ты в земляничных полях, я думаю, что ты счастлива и весело танцуешь, такая красивая…» Это слова из одной песни, вертящейся в моей голове. Для тебя, мама, только для тебя. Возьми их с собой, прижми их крепко и неси, куда бы ты ни ушла сейчас. Танцуй, такая красивая, среди земляничных полей, наконец-то ты свободна от всего, что сковывало тебя здесь. Я плачу. Спускаюсь по лестнице. На посту нет медбрата. Там какая-то женщина. Она смотрит на меня с любопытством, но ничего не говорит. Она навидалась людей, которые выходят отсюда, не скрывая своей боли. Она уже и внимания на это не обращает. Все мы ей кажемся одинаковыми, ей, наверное, уже надоели эти беспомощные слезы. Я выхожу на улицу. Полдень. Солнце в зените, небо голубое. Обычный день. Так не похожий на другие. Вдалеке вижу отца и Паоло, они идут к больнице. Безмятежно о чем-то разговаривают, улыбаются. О чем, интересно, они говорят? Я этого не знаю и знать не хочу. Хорошо им, они еще не знают. Они еще в нескольких минутах от неминуемой боли, от собственного бессилия, от необходимости принять известие. Пусть пока наслаждаются жизнью. Спокойные и счастливые в своем неведении. Еще немного времени у вас есть.

Я перехожу на другую дорожку и ухожу прочь. У меня сейчас другие заботы. Я иду, ветер обдувает мое лицо. Мне хотелось бы, чтобы моя боль стала легкой. Но не получается. И вдруг я случайно оказываюсь там. Я этого не хотел, клянусь вам. Сейчас-то я не способен обманывать. Я вижу того мальчугана и его друга.

– Ну, значит, увидимся на площадке в четыре, хорошо? Эй, Томас, я тебе говорю, или как?

– Да, да, я понял, в четыре, не глухой.

– Не глухой, зато тупой. Тебе нет смысла приходить, Микелы не будет.

– Да кто тебе сказал, что я жду Микелу? Я ищу Марко, он должен мне вернуть мяч!

– Как же мяч…

Иногда мы попадаем в нужное место в нужный момент. Я смотрю на него. Мне кажется, он не имеет права игнорировать мисс «сикушку» Стеллари. Мартина, по крайней мере, заслуживает его. Хотя бы она. Я подхожу поближе. Он не обращает на меня особого внимания. Быстро охватывает взглядом, пытается определить, встречал ли он меня прежде, знакомы ли мы. И тогда я даю ему пощечину. Он стоит, не в силах произнести ни слова. Удивленно смотрит на меня, но не плачет, чувство достоинства не позволяет. И я говорю ему то, что должен сказать. А он внимательно слушает, и никуда не убегает. Мне нравится этот паренек. Потом я уезжаю на мотоцикле. Смотрю в зеркальце. И вижу, как он становится все меньше и меньше. Муравей в мире, который ему еще предстоит узнать и понять. Массирует левую щеку. Она такая же красная, как та пицца, что предложила мне Мартина. И на какой-то миг тот факт, что я среди тех, кто останется в его воспоминаниях, успокаивает меня. Потом я думаю о маме. О ее последних словах. О ее совете. Я улыбаюсь. Да, мама. Конечно, мама. Как хочешь, мама. И я становлюсь послушным сыном, таким, каким никогда раньше не был, каким хотел бы быть, и вхожу в ближайший магазин.