ГЛУБОКОЕ В ПРОСТОМ

Когда мы говорим о простоте этих дисциплин, это вовсе не значит, что шаолиньские кунг-фу и цигун, любые действия или утверждения дзэн поверхностны и не глубоки; на самом деле они очень глубоки. К примеру, ответ Бодхидхармы "Принеси свой ум" на просьбу Хуэйкэ успокоить его ум столь глубок, что он доступен только тем, кто достиг уровня развития Бодхидхармы и Хуэйкэ. Тот же самый ответ, данный человеку с менее подготовленным уровнем сознания, несмотря на простой и ясный язык, поставит того в тупик. Многие читатели найдут гунъани или коаны непонятными, поскольку уровень развития самих читателей не соответствует уровню развития монахов, которым гунъани и были адресованы вначале. Равным образом, простой [в исполнении] блок шаолиньского кунг-фу может быть достаточно глубоким [по своему содержанию], что является следствием многовековых усилий шаолиньских наставников по поиску лучших путей отражения конкретной атаки, включая учет различных боевых факторов, таких, как комплекция и сила противника, имеющееся пространство [для маневра] и возможные, следующие за выполнением блока, действия. И блок в кунг-фу, и ответ Бодхидхармы просты в том смысле, что все ненужные на данный момент движения или слова отбрасываются, остаются лишь те, что принесут желаемый результат.

С другой стороны, большинство людей, наблюдавших прекрасное исполнение [действий] шаолиньского кунгфу, поражает красота форм [движений], которые, без сомнения, более сложны и изощренны, чем формы иных воинских искусств, вроде каратэ, таэквондо или западного бокса. Как же можно называть подобные формы [движений] кунг-фу простыми, возможно, спросите вы? Все дело в том, что они просты в отношении выбора возможных движений, которые принесут то же самое желаемое действие. Поскольку шаолиньское кунг-фу имеет более древнюю историю по сравнению со многими иными существующими сегодня воинскими искусствами, в кунг-фу создан огромный арсенал боевых приемов. Там, где, к примеру, иные единоборства могут предложить два или три приема для конкретной ситуации боя, шаолиньское кунг-фу располагает двадцатью приемами. Поэтому оно более изощренное, разработанное единоборство, чем все остальные, включая и тай-цзи цюань.

Если шаолиньское кунг-фу отражает такие черты дзэн, как простота, прямота и действенность, то почему они не ограничиваются двумя-тремя приемами вместо двадцати? Это будет называться ограниченностью, а не простотой в вышеупомянутом смысле, что также подорвет действенность кунг-фу. Шаолиньское кунг-фу располагает большим выбором приемов, чтобы справиться с любой боевой ситуацией. Боец может выбрать наиболее подходящий в данном случае прием. К примеру, бойцы с различной физической комплекцией не будут пользоваться одним и тем же приемом для отражения атаки или, если боец хочет подтолкнуть противника к продолжению своей атаки, прием в данном случае будет иным. Но независимо от типа привлекаемых приемов, даже если они довольно изощренны сами по себе, в них нет ничего лишнего. Если, к примеру, в данной ситуации три различных приема ведут к желаемому действию, приверженец кунг-фу воспользуется самым простым и наиболее прямым приемом.

Такое краткое описание кунг-фу вовсе не уводит нас от темы разговора; оно показывает, как на практике проявляется простота, прямота и действенность дзэн. Чтобы показать, как проявляют себя те же черты дзэн в сфере языка, прекрасным примером здесь послужат гуанъани или коаны. Подобно тому как незнакомые с шаолиньским кунг-фу люди сочтут его сложным, так и люди, не готовые к пробуждению дзэн, найдут гуанъани непонятными. Всякого, кто читал гуанъани в этой или других книгах, должны поразить простота и прямота их языка, даже если читатель и не смог проникнуть в их истинный смысл. Посмотрим на язык следующего гуанъаня, взятого из знаменитого классического сборника "Скрижали Лазурной скалы" (кит. "Би янь лу"):

Однажды [глава Собрания шанцзо] по имени Дин, придя к Линьцзи на собеседование, спросил: "В чем заключается великий смысл буддийской дхармы (учения)?" Линьцзи спустился со своего соломенного седалища, схватил его за грудки и дал ему звонкую оплеуху, а затем резко оттолкнул. Дин застыл на месте в глубоком замешательстве. Стоящий рядом монах закричал на него: "Глава собрания Дин! Почему не кланяетесь?!" Тогда Дин поклонился Линьцзи, и в этот момент его постигло великое озарение.

Трудно найти другой вид прозы, более простой и прямой в отношении языковых средств, чем гунъань, и, если вы готовы к пробуждению дзэн, гунъань может оказаться довольно действенным. В приведенном выше гунъане отсутствует описание наставника, главы Собрания или иных монахов, нет рассказа об испытываемых ими чувствах до, во время или после случившегося, что свойственно иным жанрам литературы. Здесь даже не упоминается время и место действия. Все эти литературные приемы излишни в чаньских гунъанях; они отброшены потому, что не способствуют желаемому действию.

Когда мы говорим о простоте гунъаня, это вовсе не означает, что он поверхностен и неглубок. Приведенный выше гунъань, как и все остальные, является прекрасным примером того, как глубокое заключено в простом. К чему пробудился глава Собрания и как оплеуха или вмешательство другого монаха подтолкнуло его пробуждение? "В чем заключается великий смысл буддийской дхармы?" был в действительности риторическим вопросом: каждый из действующих лиц гунъаня знал дословный ответ. Оплеуха Линьцзи должна была заставить главу Собрания перестать прислушиваться и, соответственно, искать выражаемый словесными суждениями ответ и должна была указать на то, что учение Будды — просветление — неизъяснимо. Подсказка монаха явилась как бы пусковым механизмом постижения главой Собрания намеренного бессловесного ответа наставника и прозрения, что космическая реальность трансцендентальна, запредельна.

Практикуя на словах и на деле такие черты дзэн, как простоту, прямоту и действенность, мы сможем сделать повседневную жизнь осмысленной и стоящей как для нас самих, так и для других. Уместно здесь заметить, что подобные черты свойственны творениям великих ученых, философов и учителей. Эйнштейновскую теорию относительности, совершившую переворот на Западе во взглядах на мир, нельзя было выразить более просто, прямо и действенно, чем знаменитой формулой E = mc2.

Взглянем на первую строку "Дао дэ цзин" Лао-цзы: "Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао". Хотя немногие могут понять эту великую космическую истину, она, пожалуй, чрезвычайно проста, пряма и действенна. Если вы достаточно хорошо поняли данную книгу, то для вас не составит труда постигнуть смысл знаменитой строки Лао-цзы. Он выражает здесь на даосском языке то, что наставник дзэн пытается передать своим ученикам необычными средствами — как записано в гунъанях, — что конечная реальность неизъяснима. Стоит нам прибегнуть к названиям при описании конечной реальности, тотчас возникают различия, приводящие к феноменальному миру, и то, что мы описываем, уже не является конечной реальностью.

Если мы не понимаем формулу Эйнштейна или вступительные слова Лао-цзы к своему трактату, несмотря на простоту, прямоту и действенность их языка, то это происходит оттого, что не учли всей заключенной в них глубины. Именно здесь и проявляется роль великих учителей: они позволяют [нам] постигнуть смысл глубоких и сложных представлений. И их учения всегда просты, прямы и действенны. Лишь посредственные учителя и писатели — возможно, пытаясь изобразить свое величие, или из-за собственного непонимания — запутывают простые вопросы.

Посмотрим, насколько просто, прямо и действенно изложено учение величайшего учителя Будды, даже когда его переводят на другой язык, столь отличный от оригинального лексикой и грамматическим строем. Сама простота, прямота и действенность учения тем более впечатляют, когда мы постигаем, что оно затрагивает самые глубинные проблемы — как верующий может своей практикой достичь просветления:

Что же такое срединный путь? Это просто благородный восьмиступенчатый путь, иными словами, включающий: правильное воззрение, правильное стремление (решимость), правильную речь, правильное поведение, правильный образ жизни, правильное усилие (усердие), правильную внимательность (памятование), правильное сосредоточение. Таков срединный путь, открытый Совершенным, дающий [правильное] видение и мудрость и ведущий к миру, к прозрению, к ниббане.