РАЗРЫВ С ПРОШЛЫМ

Это все преувеличение? Думаю, что нет. Уже стало из­битой фразой, что мы сейчас живем в период «второй про­мышленной революции». Эта фраза должна нас впечатлять скоростью и глубиной перемен вокруг нас, но она банальна и вводит в заблуждение. Ибо то, что сейчас происходит, по всей вероятности, больше, глубже и важнее, чем промыш­ленная революция. Все больше респектабельных людей скло­няются к тому, что данное движение представляет собой не

что иное, как второй великий раздел в истории человече­ства, сравнимый по размаху только с первым великим раз­рывом в историческом континууме — переходом от варварства к цивилизации.

Эта идея возникает все чаще в работах ученых и специ­алистов по технологии. Сэр Джордж Томсон, британский физик и нобелевский лауреат, высказывает в «TheForeseeableFuture» мысль о том, что ближайшая историческая парал­лель с сегодняшним днем — это не промышленная револю­ция, а скорее «появление сельского хозяйства в эпоху неолита»¹. Джон Дайболд, американский эксперт по авто­матизации, предупреждает, что «последствия технической революции, которые мы сейчас переживаем, будут более глубокими, чем какие-либо социальные изменения, кото­рые мы испытывали раньше»². Сэр Леон Багрит, произво­дитель компьютеров из Великобритании, утверждает, что автоматизация сама по себе представляет «величайшую пе­ремену во всей истории человечества»³.

Ученые и технические специалисты не одиноки в этом мнении. Сэр Герберт Рид, занимающийся философией ис­кусства, сообщает нам, что мы живем в период «такой фун­даментальной революции, что должны искать параллель во многих прошлых столетиях. Возможно, единственным срав­нимым изменением является то, которое произошло между Старым и Новым каменным веком...»⁴ А Курт У. Марек, который под псевдонимом К. У. Серам больше известен как автор произведения «Gods, GracesandScholars», замеча­ет, что «мы в двадцатом веке завершаем период человечес­кой истории длиною в пять тысяч лет... Мы не находимся, как предполагал Шпенглер, в положении Рима в начале эпохи христианства на Западе, а в 3000 году до нашей эры. Мы открываем глаза как доисторический человек, мы ви­дим абсолютно новый мир»⁵.

Одно из наиболее поразительных замечаний на эту тему сделал Кеннет Боулдинг, выдающийся экономист и обладаю­щий ярким воображением социальный мыслитель. Обосно­вывая свою точку зрения о том, что наступил критический поворотный момент в истории человечества, Боулдинг заме-

чает, что «относительно многочисленные статистические дан­ные о деятельности человечества свидетельствуют: дата, раз­деляющая историю человечества на две равные части, находится на памяти нынешнего поколения»⁶. Действитель­но, наше столетие представляет собой Великую Осевую Линию, бегущую из центра истории человечества. «Сегод­няшний мир, — утверждает Боулдинг, — так же отличается от мира, в котором я родился, как тот мир от мира Юлия Цезаря. Я родился приблизительно в середине человеческой истории. Со времени моего рождения произошло почти столько же событий, сколько до него»⁷.

Это поразительное заявление можно проиллюстрировать разными способами. Например, было замечено, что если последние 50 000 лет существования человека разделить на отрезки жизни приблизительно в 62 года каждый, то ока­жется около 800 таких отрезков жизни. Из этих 800 полных 650 прошли в пещерах.

Только за последние 70 таких отрезков жизни стало воз­можным эффективно передавать информацию от одного поколения к другому благодаря письменности. Только в последние шесть отрезков жизни массы людей увидели пе­чатное слово. Только за последние четыре стало возмож­ным измерить время с любой степенью точности. Только в последние два кто-то где-то использовал электрический двигатель. И подавляющее большинство всех материальных благ, которыми мы пользуемся в повседневной жизни в настоящее время, были придуманы в течение настоящего, 800-го отрезка жизни.

Это 800-й отрезок жизни ознаменовал резкий разрыв со всем прошлым опытом человечества, потому что в течение именно этого отрезка отношение человека к ресурсам ра­дикально изменилось. Это наиболее заметно в области эко­номического развития. За период одного такого отрезка времени сельское хозяйство, основа цивилизации, утрати­ло свою доминирующую роль во многих странах. Сейчас в десятке наиболее развитых государств в сельском хозяйстве занято меньше 15% экономически активного населения. В Соединенных Штатах, чье фермерское хозяйство кормит 200

-млн. американцев плюс еще 160 млн. человек в мире, эта цифра уже ниже 6% и быстро уменьшается⁸.

Более того, если сельское хозяйство — это первая ста­дия экономического развития, а индустриализация — вто­рая, мы теперь можем видеть, что внезапно достигнута еще одна стадия — третья. Около 1956 г. Соединенные Штаты стали первой крупной страной, в которой более 50% не­сельскохозяйственной рабочей силы перестали носить си­ние воротнички, ставшие синонимом фабричного или ручного труда. «Синие воротнички» оказались потесненными так называемыми беловоротничковыми. Это люди, занятые в розничной торговле, работники администраций, системы коммуникаций, науки, образования и др. В течение одного и того же отрезка жизни общество впервые в истории чело­вечества не только сбросило иго сельского хозяйства, но также смогло в течение нескольких коротких десятилетий сбросить иго ручного труда. Была создана первая в мире экономика сферы услуг.

С тех пор одна за другой технически развитые страны двинулись в этом направлении. Сегодня в Швеции, Вели­кобритании, Бельгии, Канаде, Нидерландах и в других стра­нах, где сельское хозяйство находится на уровне 15% и ниже, «белые воротнички» уже численно превосходят «синих во­ротничков». Десять тысяч лет сельского хозяйства. Одно-два столетия индустриализации. А теперь перед нами открывается супериндустриализация⁹.

Жан Фурастье, французский философ, занимающийся общественным планированием, объявил: «Ничто не будет ме­нее индустриальным, чем цивилизация, рожденная индуст­риальной революцией»¹⁰. Значение этого поразительного факта еще нужно осмыслить. Возможно, У Тан, Генераль­ный секретарь Организации Объединенных Наций, ближе всех подошел к формулировке смысла этого сдвига к супер­индустриализации, когда он заявил: «Главным фактом огром­ной важности является то, что развитые экономики сегодня могут иметь в любое, хотя не ближайшее, время тот вид и то количество ресурсов, которые они решат иметь... Ресурсы боль­ше не ограничивают решения. Теперь решения создают ре-

сурсы. Это фундаментальное революционное изменение — возможно, самое революционное, которое человек когда-либо знал»¹¹. Это поразительное преобразование произошло в тече­ние 800-го отрезка жизни.

Этот отрезок жизни также отличается от других огром­ным расширением масштабов перемен. Ясно, что эпохаль­ные перевороты происходили и в течение других отрезков жизни. Войны, эпидемии чумы, землетрясения и голод со­трясали общественный порядок и раньше. Но эти потрясе­ния и перевороты происходили в границах одного или нескольких близлежащих обществ. Сменялись поколения, даже столетия, прежде чем их влияние распространялось за пределы этих границ.

В наш отрезок времени границы сметены. Сегодня сеть социальных связей сплетена так тесно, что последствия со­временных событий немедленно распространяются по все­му миру. Война во Вьетнаме изменяет политический расклад в Пекине, Москве и Вашингтоне, вызывает протесты в Сток­гольме, сказывается на финансовых сделках в Цюрихе, слу­жит толчком к секретным дипломатическим шагам в Алжире.

Действительно, не только современные события немед­ленно распространяются, теперь мы ощущаем влияние всех прошлых событий по-новому, ибо прошлое возвращается к нам с новой силой. Мы оказались в ситуации, которую мож­но назвать «скачком времени».

Событие, затронувшее лишь горстку людей во время своего свершения в прошлом, может иметь широкомас­штабные последствия сегодня. Пелопоннесская война, на­пример, была по современным стандартам небольшой стычкой. Когда Афины, Спарта и несколько близлежащих городов-государств сражались, население остальной части земного шара в большинстве своем не знало о войне и не было ею затронуто. Индейцы из племени Запотеков в Мек­сике совершенно о ней не подозревали. Древние японцы не чувствовали ее влияния.

Однако Пелопоннесская война глубоко изменила буду­щий ход истории Греции. Преобразуя движение людей, гео­графическое распределение генов, ценностей и идей, она

повлияла на последующие события в Риме и через Рим — во всей Европе. Сегодняшние европейцы в какой-то незна­чительной степени другие люди из-за того, что произошел этот конфликт.

Сегодня в тесно переплетенном мире эти европейцы влияют на мексиканцев и японцев. Пелопоннесская война повлияла на генетическую структуру, идеи и ценности се­годняшних европейцев, которые сейчас экспортируются ими во все части света. Таким образом, сегодняшние мексикан­цы и японцы чувствуют отдаленное влияние этой войны, хотя их предки, современники этой войны, его не чувство­вали. Так, события прошлого, перескакивая через поколе­ния и века, преследуют и изменяют нас сегодня.

Когда мы думаем не только о Пелопоннесской войне, но о строительстве Великой китайской стены, эпидемии черной чумы, сражении банту с хамитами — о всех событи­ях прошлого, — кумулятивное значение принципа скачка времени становится более очевидным. Что бы ни случилось с какими-то людьми в прошлом — это реально влияет на людей сегодня. Так было не всегда. Не вдаваясь в подроб­ности, можно сказать, что вся наша история догоняет нас, и именно это различие, как ни парадоксально, подчеркива­ет наш разрыв с прошлым. Сегодня диапазон перемен фун­даментально иной. Во времени и пространстве перемены имеют такую силу и область воздействия в этот 800-й отре­зок времени, какого не имели никогда.

Но качественное отличие между этим и всеми предыду­щими отрезками времени легко упустить из виду: ибо мы не только увеличили диапазон и силу перемен, мы ради­кально преобразовали их скорость. Наше время высвободи­ло абсолютно новую социальную силу — поток перемен настолько ускорил свой ход, что он влияет на наше чувство времени, революционизирует темп повседневной жизни и сказывается на том, как мы «ощущаем» мир вокруг нас. Мы больше не воспринимаем жизнь так, как люди в прошлом. И это основное отличие, которое ставит истинно современ­ного человека особняком. Ибо в этом ускорении кроется непостоянство (временность), которое проникает и пропиты-

вает наше сознание, радикально влияя на связь с другими людьми, с вещами, со всем миром идей, искусства и ценно­стей.

Вступая в эпоху супериндустриализации, мы должны проанализировать процессы ускорения и рассмотреть по­нятие временности. Если ускорение — это новая социальная сила, то временность — ее психологическая параллель, и без понимания ее роли в поведении современного человека все наши теории личности, вся наша психология не будут отвечать современным требованиям. Психология без поня­тия временности не может учитывать именно те явления, которые особенно актуальны.

Изменяя наше отношение к окружающим нас ресур­сам, сильно расширяя диапазон перемен и, что наиболее важно, ускоряя их темп, мы безвозвратно порвали с про­шлым. Мы отрезали себя от старых способов мышления, восприятия и адаптаций. Мы расчистили сцену совершен­но новому обществу и теперь устремляемся к нему. Это наиболее трудная проблема 800-го отрезка жизни. И это ставит вопрос о способности человека к адаптации: как ему будет житься в этом новом обществе? Может ли он приспособиться к его императивам? А если нет, может ли он изменить эти императивы?

Прежде чем попытаться ответить на подобные вопро­сы, мы должны сосредоточиться на двух неразрывно свя­занных друг с другом силах: ускорении и временности. Мы должны узнать, как они изменяют текстуру существо­вания, выковывая из нашей жизни и психики новые, не­знаковые формы. Мы должны понять, как — и почему — они ставят нас, впервые в жизни, перед лицом взрывного потенциала шока будущего.

¹ Сравнение Томсона появляется в [175], с. 1.

² Работа Дайболда взята из [57], с. 48.

³ Багритцит. по: The New York Times, March 17, 1965.

⁴ Заявление Рида можно найти в его эссе «NewRealmsofArt» в [302], с. 77.

⁵ Цитата из Марека взята из [165], с. 20-21. Замечательная книжка.

⁶Боулдинг о постцивилизации: [134], с. 7.

⁷ Ссылка Боулдинга на Юлия Цезаря взята из «TheProspectsofEconomicAbundance», его лекции на нобелевской конферен­ции в Колледже Густавуса Адольфуса, 1966 г.

⁸ ДанныеосельскохозяйственнойпродукцииСШАприво­дятсяпо: Malthus, Marx and the North American Breadbasket by Orville Freeman // Foreign Affairs, July, 1967, p. 587.

⁹ До сих пор не существует общепризнанного или вполне удов­летворительного термина для описания новой стадии обществен­ного развития, к которой мы, кажется, движемся. Социолог Даниел Белл придумал термин «постиндустриальный» для обозначения общества, в котором экономика основана главным образом на услугах, доминируют классы профессиональных и технических работников, теоретическое знание занимает центральное поло­жение, интеллектуальная технология — системный анализ, пост­роение моделей и тому подобное — высоко развита, а технология, по крайней мере потенциально, способна самостоятельно разви­ваться. Этот термин подвергался критике за то, что он предпола­гает, будто бы будущее общество уже не будет основано на технологии, хотя Белл специально тщательно избегает этого под­текста.

Любимый термин Кеннета Боулдинга — «постцивилизация» — употребляется для противопоставления будущего общества и «ци­вилизации» — эпохи оседлых сообществ, сельского хозяйства и войн. Проблема с «постцивилизацией» заключается в ее намеке на то, что все за ней следующее будет варварским. Боулдинг от­вергает эту ложную коннотацию столь же решительно, как и Белл. Збигнев Бжезинский предпочитает выражение «технотронное об­щество», подразумевая под этим общество, в значительной степе­ни основанное на передовых средствах коммуникации и электронике. Здесь можно возразить, что, делая сильный упор на технологию, фактически на особый вид технологии, оно не дает характеристики социальным аспектам общества,

Еще, разумеется, есть «мировая деревня» Маклюэна и «элек­трический век» — опять попытка описать будущее в терминах одного или двух довольно узких измерений: коммуникаций и еди­нения. Возможны также другие термины: трансиндустриальное, постэкономическое и т. п. Я все-таки предпочитаю говорить о «супериндустриальном обществе». Здесь тоже есть серьезные не­достатки. Этот термин служит для обозначения сложного, быстро

движущегося общества, опирающегося на высокопередовую тех­нологию и постматериалистическую систему ценностей.

¹⁰ Фурастье цитируется в [272], с. 28.

¹¹ Заявление У Тана цитируется в [217], с. 184.